Три лица Януса
На калитке третьего от поворота дома висела бронзовая табличка с готической надписью:
«Д-р Иоганн фон Шванебек.
Профессор медицины.
Урология и венерические болезни.
Прием с 9 до 12 часов».
Гауптман помедлил, повернувшись, оглядел пустынную улицу – очевидно, так поступали все клиенты профессора – и нажал кнопку звонка. Над головой его щелкнуло. Один из двух массивных столбов из песчаника, между которыми находилась чугунная калитка, откашлялся и пророкотал:
– Входите, не заперто.
Гауптман толкнул калитку, быстро прошел к входной двери особняка, взбежал по ступенькам и открыл тяжелую дверь с львиными головами вместо ручек.
Из небольшой прихожей гауптман попал в просторный высокий холл с мягкими креслами вдоль стен и лестницей, спиралью поднимающейся наверх, где опоясывал помещение круглый балкон.
Офицер сделал шаг и остановился осматриваясь.
– Молодой человек – жертва любви?
Гауптман обернулся. За спиной его стоял плотный седой старик с короткой клочковатой бородкой, прикрывавшей румяные щеки. Старик улыбался.
– Здравствуй, мой мальчик, – тихо сказал он. – Наконец-то я вижу тебя.
– Дядя Иоганн?
Гауптман бросился к старику и обнял его.
– Полегче, эй, полегче! – смеялся старик. – Сумасшедший!
Он вдруг напрягся, легко оторвал гостя от пола и закружился с ним по комнате.
Они хлопали друг друга по плечам, смеялись и снова тискали друг друга.
Вдруг гауптман остановился, улыбка пропала с его лица, он обвел рукой вокруг и вопросительно взглянул на старика.
– Чудак, – сказал дядя Иоганн. – И меня ты хочешь учить конспирации, поросенок?
– Ну что вы, дядя Иоганн! – запротестовал гауптман. – Как можно!
– Ладно, ладно. Дома никого нет, Вернер. Пойдем наверх. Угощу тебя чем-нибудь. И поговорим. Сколько лет мы не виделись?
– Восемь, – сказал Вернер. – Восемь лет.
«Крепок старик, – подумал он. – И само время его не берет…»
Вернер вспомнил первую свою встречу с профессором, когда он только что приехал в Германию и два месяца жил в доме Иоганна Шванебека в качестве племянника, приехавшего погостить у столичного дядюшки.
По документам он вырос в Азии, потом жил в Южной Америке, в семье германского инженера-дипломата, и почти не бывал в фатерланде.
Профессор Иоганн Шванебек был первым человеком, с которым Вернер встретился на чужой земле. Он был ему наставником, добрым другом, оберегающим от неосторожных поступков, за любой из которых пришлось бы заплатить жизнью…
Они стояли наверху у открытого окна и смотрели на блестящие от дождя листья деревьев. Сиреневый сигаретный дым лениво подбирался к окну и, достигнув его, начинал метаться в стороны, не решаясь покинуть комнату.
– В чем дело? – сказал Вернер. – Почему на меня недели этот мундир? Ведь я был прочно забронирован от фронта…
– Так приказано, мой дорогой. Завтра ты явишься в свое ведомство и получишь назначение в Кёнигсберг. Будешь работать в штабе.
– А мое задание у Круппа?
– Ты его выполнил, Вернер. Теперь мы имеем надежные связи в Швеции. И все это благодаря тому, что ты руководил поставками оттуда редких металлов для Круппа. Информация о том, что некоторые американские монополии сотрудничают с немцами через нейтральные государства, передана правительству, и Москва использует ее по назначению. Я уполномочен передать тебе благодарность командования. И большой привет от твоего отца.
Профессор Иоганн фон Шванебек протянул Янусу руку и крепко стиснул его ладонь.
– И от меня тоже.
– Спасибо, дядя Иоганн, – сказал гауптман. – Служу Родине.
– В Швеции ты показал высокий класс работы, мой мальчик. У нацистов там хорошо налаженная служба, они не дали в свое время развернуться англичанам, сотрудникам знаменитой Сикрет интеллидженс сервис, а у тебя вот получилось… Молодец!
Профессор хлопнул гауптмана по плечу.
– Перехвалите, дядя Иоганн, зазнаюсь и стану плохо работать…
Оба рассмеялись. Теперь можно и посмеяться, одна из опасностей позади.
Действительно, с самого начала Второй мировой войны англичане испытывали в разведывательной работе в Швеции серьезные проколы. Уже в тридцать девятом году Сикрет интеллидженс сервис стало известно, что в Германии осталось запасов руды для производства высоколегированной стали всего на девять месяцев, нацисты почти полностью зависят от поставок из Швеции, идущих через порты Окселелунд на юге страны и Лулео в Ботническом заливе. В Лондоне приняли решение сорвать эти перевозки и тем самым нанести значительный урон военной промышленности рейха. И тогда в Скандинавию отправились два крупных специалиста по щекотливым операциям: Стефенсон, он же автор задуманной диверсии, и профессионал по подрывным работам Александр Риксман.
Стефенсон рассчитывал взорвать краны и другие портовые механизмы в Лулео и Окселелунде взрывчаткой, которую прислали в Швецию дипломатической почтой. Она хранилась в подвалах британского посольства, а также в студии одного шведского скульптора. Но и сам Стефенсон, и его технический, так сказать, эксперт Риксман действовали настолько бездарно и неосторожно, что вскоре об их затее узнала едва ли не вся Швеция.
Перестало это быть секретом и для немцев. Их посол проинформировал о готовящейся акции правительство нейтральной Швеции. Стефенсона выслали из страны, а Риксмана посадили в тюрьму.
Усложнила действия английских агентов в Швеции и неприятная история с тремя эсминцами, которые в свое время, еще до войны, шведы заказали в Италии. Эсминцы сошли со стапелей, когда началась уже Вторая мировая война… Надо было провести корабли через блокированный Ла-Манш и Северное море. Немцы против этого не возражали и даже предлагали нейтральным шведам свою помощь. Но англичане перехватили эсминцы, привели их в Шотландию, интернировали экипажи и относились к шведским морякам едва ли не как к военнопленным.
Это обстоятельство отнюдь не способствовало развитию проанглийских настроений в стране и, наоборот, усиливало благосклонное отношение к немцам, а в итоге усложняло работу сотрудников СИС и Швеции.
– Мой скромный успех, дядя Иоганн, не только моя заслуга, – сказал Вернер. – Сама наша политика в этой нейтральной стране помогла мне в работе. Шведы хорошо понимают, что после операции «Упражнение Вебер» их родину ждала судьба Норвегии и Дании. И только вмешательство нашего правительства в 1940 году спасло Швецию от вторжения Гитлера.
– Ты прав, Вернер, – сказал профессор. – И для тебя я уполномочен передать личный привет Арвида Яновича, так сказать, неслужебного характера. Сейчас твой старик наш непосредственный и главный шеф…
– Какой он сейчас, отец? – задумчиво произнес Вернер. – Сколько лет мы не виделись с ним…
– Ну, если судить но его указаниям да разносам, Арвид Янович еще хоть куда! Я ведь отца твоего дольше, чем ты, не видел. А когда-то вместе с ним воевали в горах Дагестана.
Гауптман грустно улыбнулся:
– Горы… Увижу ли я их когда-нибудь?
– Э, брось, дружок, ты что-то хандришь! Ведь недавно побывал в горах…
– Это Альпы, дядя Иоганн…
– Перестань грустить. Мы с тобой обязательно поедем в Араканское ущелье поклониться могилам Ахмеда и Муслимат. Да, есть приятная новость. В Латвии нашли Велту…
– Мама Велта! – воскликнул гауптман. – Говорите же, дядя Иоганн, что с ней?
– Не волнуйся, все в порядке. Велта, как ты знаешь, не сумела эвакуироваться, уж очень быстро они захватили Ригу. Но ей удалось скрыться, ее нашли подпольщики, потом Велта была в партизанском отряде, под другой фамилией, участвовала в боевых операциях. Сейчас ее вывезли в Москву самолетом. Индра около года находилась на передовой, в батальоне связи, была ранена, ее демобилизовали. Анита тоже хотела удрать на фронт: не пустили, мала еще. Так что все Вилксы теперь в сборе, один ты еще здесь…
– Не пришло время, дядя Иоганн, – сказал Вернер.
– Кстати, пользуюсь случаем сообщить тебе о новой акции, проведенной бывшими твоими людьми в Бразилии. Исчезла еще одна подводная лодка. Косвенно твоя заслуга тоже, Вернер.
Гауптман улыбнулся:
– Это, конечно, Перес… Молодец! Его работа… Отличный он человек, этот мексиканец. Внешность – ну только детей пугать, а большой души человечище… В Испании воевал. Я ему жизнью обязан.
– Ловко они эти операции проводят, – сказал профессор. – Там ведь не один Перес, да, Вернер?
– Дядя Иоганн! Но ты ведь сам понимаешь…
Гауптман укоризненно посмотрел на старика.
– Молчу, молчу!
Профессор замахал руками:
– Стар становлюсь, Вернер. Разболтался, любопытствую. Ты прав, мой мальчик. Но о Бразилии я начал говорить все же неспроста. Сейчас нацисты хотят отказаться от доставки никеля через океан и наладили активную разработку никелевых руд на севере Финляндии, в Петсамо. Оттуда они доставляют никелевый концентрат в порт Угхуилласун. А там рукой подать до Кёнигсберга. Это ближайший от центров военной промышленности германский порт, к тому же отлично оборудованный. Транспорты с никелем идут в Кёнигсберг, а затем по сухопутью никель поступает в центральные районы. Надо обрубить и этот путь. Командованию нужен график движения транспортов. Более того, если транспорт ускользнет от наших подводных лодок на Балтике, нужно предпринять другие меры.
– Понятно, дядя Иоганн.
– В Кёнигсберге есть наш человек. Псевдоним его – Слесарь. Я дам тебе к нему рекомендательное письмо. Будешь держать через него связь. Слесарь в курсе всех дел.
– У меня будет прямой выход в Центр? – спросил Вернер.
– Да. Через Слесаря. Твоя миссия в Кёнигсберге основная. Все остальные люди, связанные со Слесарем, будут работать на тебя. Но ты будешь знать только Слесаря. Понимаешь?
– Конечно. Подробную ориентировку я получу от вас?
– И только от меня. Здесь, в Берлине, тебя никто больше не должен знать, никаких лишних встреч и знакомств до отъезда в Кёнигсберг. Но это еще не все. Нам известно, что в Управлении имперской безопасности подготовлен проект приказа о создании на германских территориях, которые будут заняты войсками Красной армии, диверсионных подразделений. Заниматься этим будут гестапо и СД. Возможно, к организации таких групп привлекут армию. По крайней мере, с технической стороны. Имей это в виду. Не исключено, что именно тебя подключат к этой деятельности.
– Когда вступит в действие этот приказ?
– Его прочитал Гиммлер и сделал ряд замечаний. Они учитывают это сейчас в РСХА. Я думаю, что, когда приказ вступит в силу, ты будешь уже в Восточной Пруссии. Это твое второе задание. И не знаю, какое из них важнее.
– Надеюсь не подвести, дядя Иоганн.
Вернер вдруг широко ухмыльнулся, пытался стереть улыбку с лица, но это ему не удалось, и гауптман рассмеялся.
Профессор Шванебек нахмурился:
– Что с тобой, Вернер? Кажется, я говорю о серьезных вещах…
– Простите меня, дядя Иоганн. Опять вспомнил о табличке у вашей калитки. Лучшего прикрытия и придумать нельзя… Ведь все клиенты ваши должны казаться возможным наблюдателям людьми подозрительными, пытающимися проскользнуть в этот дом незаметно. А уж их шефам давно известно, что профессор Шванебек пользует тех, кто приобрел сомнительную болезнь.
Профессор хмыкнул.
– Доннерветтер! – сказал он. – Мне эту специализацию твой папаша удружил… Ведь я хирург, Вернер, и будто бы неплохой. Но мой старый друг Арвид Вилкс, когда обговаривались подробности моего длительного оседания в Берлине, вдруг сказал: «Иоганн, а ты подумал, по какой медицинской профессии ты будешь здесь работать?» – «А о чем тут думать? – воскликнул я. – Или ты забыл, кто вытащил из твоего брюха басмаческую пулю в двадцать втором году?» – «Нет, – сказал Арвид, – этого я не забыл… Но для пользы нашего дела тебе надо стать венерологом. Поэтому до Берлина ты пройдешь курс в Вене. Мы устроим тебе стажировку у лучших специалистов Европы… А про особую пользу своей новой профессии ты, надеюсь, уже сообразил». Он оказался прав, Вернер. Мое нынешнее положение, как ни парадоксально на первый взгляд это выглядит, гораздо прочнее, надежнее и полезнее, нежели положение хирурга. Если бы ты знал, Вернер, какие пикантные, с нашей точки зрения, конечно, бывают у меня клиенты… Но тут я умолкаю, ибо для меня врачебная тайна прежде всего.
– Клятва Гиппократа?
– Вот-вот, мой мальчик. Но вернемся к нашим баранам, как говаривали в старину. Ты мой лучший ученик, Вернер. Только не зарывайся, береги себя. Мне хочется вместе с тобой отпраздновать нашу победу. И еще раз побывать в твоих Кавказских горах. Вспоминай иногда, как утверждал в своих «одах» Гораций, «нет ничего трудного для смертного».
– Будет и на нашей улице праздник, дядя Иоганн.
– Дай бог, – сказал профессор. – Ладно, садись в кресло и слушай. Слесарь живет в Кёнигсберге под фамилией…
Глава вторая. Оранжевая осень 1944 года
1
– Вам кофе, месье? Боюсь, что огорчу вас сегодня. Вы же знаете, как трудно достать сейчас натуральный. В Европе война, месье. И кофе у нас не растет. А чтобы привезти его из-за океана, надо избежать встречи с субмаринами бошей. В Европе убивают, а в Швейцарии тихо. Только нет натурального кофе… Старые запасы, увы, подошли к концу. Конечно, конечно, вы старый клиент, аккуратно платите по счетам. Я понимаю вас, месье, но я согласен совсем отказаться от кофе, только бы они… Знаете, я никогда не любил этих соседей. Их и сейчас слишком много в Швейцарии. Нужна валюта, месье, кофе можно найти на черном рынке. Возьмите этот пакетик. Только для вас, месье, ведь вы старый клиент…
Выходя на улицу, покупатель кофе осторожно придержал дверь, услыхал, как нежно звякнул колокольчик, и улыбнулся. Поправил неопределенного цвета мохнатую кепку, сунул руки в карманы светлого плаща и, ощупывая сквозь бумагу кофейные зерна, медленно двинулся по тротуару.
Бакалейщик был прав, когда говорил, что в Швейцарии тихо… Окруженная со всех сторон дивизиями вермахта, эта страна банкиров и часовщиков была ареной других, тайных битв, которые вели между собой разведчики воюющих государств.
Внешне спокойно было сейчас и в Женеве, по улицам которой шел неторопливо человек с пакетиком бразильского кофе в кармане плаща. Главный город одноименного швейцарского кантона, Женева, известная уже в 58 году до нашей эры и укрепленная в свое время Юлием Цезарем, переживала сложные времена. Резко сократилось число иностранцев, оставлявших здесь в прежние времена свою валюту в любое время года. Обезлюдели красивые бульвары и сады, сократилось число студентов университета, основанного еще Кальвином. Некому было любоваться городской ратушей шестнадцатого века, древним собором Святого Петра и образцом готики церковью Сен-Жерве, обсерваторией, музеями Рота и Фоля с их изумительными художественными и антикварными коллекциями. Опустел и квартал Сен-Жерве, который давно облюбовали для постоянного проживания иностранцы – до войны они составляли в Женеве добрую половину жителей города.
Человек вступил на мост через Рону, прошел его и оказался на левом берегу, где располагался Старый город.
Через пятнадцать минут он подошел к небольшой площади, купил в киоске газету, развернул ее и пробежал глазами заголовки. Последнюю полосу рассматривал, может быть, несколько дольше и пристальней.
Часы на башне ратуши пробили четыре раза. Человек в светлом плаще свернул газету, сунул ее в карман и быстро пошел по тенистой аллее, ведущей к городскому кладбищу.
Метров за триста до главного входа он замедлил шаги. Выражение скорби появилось на его лице.
Потом он долго, незаметно посматривая по сторонам, выбирал цветы у пожилой расплывшейся торговки, которая даже не глядела на него, занятая спицами, клубками разноцветной пряжи и чем-то невообразимо пестрым, создаваемым ее проворными руками.
Даже не глянув на букет, торговка равнодушно назвала цену, и человек осторожно положил монету в массивную фаянсовую тарелку с идиллическими пастушками на дне.
На кладбище было пустынно. Две старушки в черных одеждах встретились ему по дороге.
Листья еще не начали опадать, но осень уже тронула их своим дыханием. Они потеряли часть изумрудных красок, зарделись горячим румянцем, а солнце, все еще горячее солнце, наполняло их радостным светом, и деревья словно смеялись, забыв о неизбежном завтра. Деревья смеялись. Они не знали, что это неуместно здесь, на кладбище, куда попали они волею человека, чтобы создать ему иллюзию умиротворенности и покоя, помогать предаваться размышлениям о бренности мира и тщетной суете сует.
«Помни о смерти!» – подумал человек. – Эти слова могут быть нашим профессиональным девизом…»
Он свернул на боковую дорожку. Потом медленно шел мимо мраморных надгробий и, когда увидел хорошо одетого мужчину в шляпе, сидевшего на скамейке со склоненной на грудь головой, не изменяя ритма движения, прошел мимо.
Шагов через пятьдесят человек остановился. Он повернулся, внимательно, но внешне незаметно, посмотрел по сторонам и пошел обратно. Когда садился на скамейку, мужчина в шляпе не шевельнулся.
– Красивая осень в этом году, – громко сказал человек в плаще, глядя в сторону.
Мужчина в шляпе не ответил.
– Оранжевая осень, правда? – сказал человек в плаще и повернулся к соседу.
Сосед безмолвствовал.
– Оранжевая осень, правда? – повторил человек в плаще и тронул соседа за рукав.
Мужчина в шляпе склонился в сторону. Человек в плаще вскочил на ноги. Его сосед медленно, неестественно медленно, упал рядом со скамейкой, раскинув в стороны руки. Шляпа покатилась по дорожке и застыла на обочине полями кверху.
Широко раскрытые глаза трупа удивленно смотрели в синее небо Швейцарии.
С дерева оторвался первый лист и, вспыхнув янтарным светом на солнце, кружась, опустился на черный мрамор.
2
Начальник Шестого управления РСХА, ведающего заграничной разведкой, не любил солнце. Окна его кабинета выходили во внутренний двор здания и бо́льшую часть суток были закрыты шторами.
И сейчас в комнате царил полумрак. Свет небольшой матовой лампы освещал блестящую поверхность дубового стола и, отражаясь, падал на моложавое лицо шефа, делая его неестественно бледным.
На столе почти ничего не было. Лежали только несколько листков с отпечатанным на машинке текстом. И еще скромный чернильный прибор.
Бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг собрал листки, поднес к глазам и близоруко сощурился.
На панели вспыхнула синяя лампа. Шеф бросил листки и протянул руку к кнопке. Почти одновременно отворилась дверь. Вошел человек в таком же темном костюме, в какой был одет сидящий за столом Шелленберг.
– Есть новости, Шмидт?
– Да, экселенц. Из страны № 18[2] наш А-3244, псевдоним Маркиш, подтвердил сообщение о ликвидации Зероу.
– Давайте сюда. Дело принесли?
– Так точно.
Шмидт подошел к столу, подал листок бумаги, потом развязал тесемки объемистой папки в черном переплете.
Внутри лежала другая папка несколько иной формы и красного цвета. На переплете было написано: «Агент-0117 – Зероу». Шмидт раскрыл ее и подал шефу.
– Ганс-Иоахим-Мария-Генрих фон Штакельберг, – прочитал вслух Шелленберг. – Вы знали его лично, Шмидт?
– Так точно, экселенц. Он работает, простите, работал с 1915 года. Находка полковника Николаи. Помните, знаменитое дело на русском фронте в 1916 году? Это его работа, Штакельберга.
Шеф перелистал страницы:
– Россия, Бразилия, Штаты, Испания, Португалия, Франция, Швейцария… И везде был натурализован?
– Он знал пять языков как свой родной. Это был разведчик высшего класса, экселенц.
– И все же… Его больше нет с нами, Шмидт.
Шеф выпрямился в кресле и щелкнул пальцами.
– Пути Господни неисповедимы, экселенц.
– Не сваливайте на Бога. Рейхсфюрер оторвет нам головы, если не раскопаем этого дела. Вернее, оторвет мне, а уж о вашей голове позабочусь я сам. Гораздо раньше, гораздо раньше, Шмидт! Ваши соображения?
– Русские или англичане.
– «Или» в устах разведчика? Стареете, Шмидт… А почему не янки?
– Очень уж аккуратно сделано. Американцы работают грубее.
– Недооцениваете противника, штандартенфюрер.
– Я десять лет работал с ними, экселенц, – обиженно произнес Шмидт.
Ладно, ладно. Поручите расследование «Лопусу».
– Уже сделано, экселенц. Он выехал в Женеву.
– Важно знать, почему произошел провал. Вы помните, к чему готовили Зероу?
– Разумеется.
– Значит, вам понятно, почему мы должны знать причины его провала. Кто-то докопался до нашей идеи. И наверняка знал, что Зероу мы перебрасываем в Кёнигсберг.
Он снова раскрыл папку, с минуту смотрел на большую фотографию, наклеенную на первой странице, потом написал несколько слов на листке бумаги, положил сверху на фотографию, захлопнул папку и протянул ее Шмидту. Встал из-за стола, мягко потянулся, медленно подошел к окну и поднял штору.
– Скажите, Шмидт, как относился Канарис к покойному Штакельбергу? Ведь это его человек…
– Так точно, бригадефюрер. Один из лучших сотрудников адмирала. Он называл Зероу «верной лошадкой», фаворитом, который всегда приходит первым к барьеру.
Не поворачиваясь к Шмидту, бригадефюрер тихонько рассмеялся:
– Вот он и пришел к барьеру, Шмидт…
Штандартенфюрер укоризненно промолчал. Он был cуeвeрен, как бывают суеверны люди опасных профессий, и сейчас молчанием своим как бы упрекал Шелленберга: вовсе не осторожно смеяться над мертвецами, да еще если они, эти мертвые, твои товарищи по партии, общей борьбе.
Вальтер Шелленберг, выдвинутый на пост главы управления партийной разведки и контрразведки за границей самим Гейдрихом, с самого начала стал конкурировать с ведомством адмирала Канариса. Он создавал целые направления и резидентуры, которые фактически дублировали деятельность агентов абвера. Но Шелленберг не был – увы! – профессионалом, не обладал основным достоинством разведчика – умерять свое воображение и опираться исключительно на факты, только факты и одни факты. Беда его была в том, что Шелленберг постоянно корректировал донесения агентов, подправлял их в ту сторону, которая казалась ему более желательной, давая при этом безудержную волю своему воображению.
Когда 19 февраля 1944 года адмирала Канариса сняли с поста начальника абвера и подчинили эту организацию военной разведки и контрразведки РСХА, именно Вальтеру Шелленбергу поручил Гиммлер реорганизацию детища Канариса. Теперь бригадефюрер мог делать с осиротевшей агентурой все, что ему хотелось. И этот болезненно самолюбивый дилетант устроил такую чистку, что эффективность работы германских агентов за пределами рейха заметно снизилась. Покойный Штакельберг был также зачислен начальником VI управления в разряд бесперспективных. Он направлялся в Кёнигсберг для проведения операции контрразведывательного свойства внутри службы СД, и вот его загадочная смерть заставила бригаденфюрера другими глазами взглянуть на А-0117, Ганса фон Штакельберга.
«Из переброски Зероу в Кёнигсберг на новую работу особого секрета никто не делал, – подумал бригаденфюрер. – И убивать его в таком случае было ни к чему. Но кому-то очень не хотелось, чтобы Штакельберг оказался в Восточной Пруссии… Кому?»
За окном умирал день. Последние лучи спустившегося солнца проникли во двор и зажгли пожелтевшую листву кленов.
Сощурившись от непривычного света, Шелленберг смотрел на верхушки деревьев, потом сказал не поворачиваясь:
– Кажется, уже осень?
Так точно, осень, бригадефюрер, – ответил Шмидт.
3
Второй день над городом висели низкие тучи, и самолет долго скользил вниз, заходя на посадку, пока вдруг не показалась в чахлых перелесках земля. Последние обрывки облаков, словно клочья ваты, рванулись вверх, исчезли, и майор Климов облегченно вздохнул.
Двухмоторный «Дуглас» подвернул влево, резко «притормозил», так что пассажиров, сидящих на металлических скамейках, бросило вперед, качнулся из стороны в сторону, зазвенело пустое ведро в хвосте, мягко коснулся земли и побежал полосой, разбрызгивая лужи.
Климов думал, что его встретят, но машины из управления не было видно. Подошла «санитарка», забрала восьмерых раненых. Четверо летчиков, прибывших пассажирами, подхватили свои вещички и, весело галдя, подались к низкому строению аэродромного штаба. Майор достал было папироску, потом вспомнил, что курить здесь нельзя, и положил ее обратно в портсигар. Забросил на плечи рюкзак и хотел идти вслед за парнями, позвонить или вообще что узнать, но услышал шум мотора и повернулся.
Черная «эмка» затормозила рядом с ним. Открылась передняя дверца, и сидящий рядом с солдатом-шофером человек в кожаной, военного образца фуражке, черной, без погон куртке быстро спросил:
– Майор Климов?
– Да…
– Мы за вами приехали. Садитесь в машину.
…Худощавый, среднего роста человек с редкими блестками седины в темно-русых волосах вышел из-за большого письменного стола и шагнул Климову навстречу с протянутой рукой.