– Нет, прости меня, не могу. Это слишком рискованно. Мои коллеги сейчас начнут обзванивать по списку все одиннадцать пенитенциарных учреждений, где побывала Лутц, рано или поздно они доберутся до Вивонна и узнают…
– Если ты скажешь, что сам уже позвонил сюда и им звонить не надо, то ничего не узнают.
Шарко оставался непреклонным, а на лице Люси был написан гнев. Тем не менее, поднявшись, она предприняла последнюю попытку:
– Значит, ты позволишь мне уйти вот так, ничего не добившись? Даже маленького шанса получить ответы не дашь? А что я скажу Жюльетте, когда она подрастет, – что? Как я объясню ей произошедшее?
Почти выкрикнув эти слова, Люси двинулась к вешалке. Шарко, едва дыша, смотрел ей вслед, и ему казалось, что мир вокруг рушится. Он провел рукой по лицу и прошептал:
– Господи…
Мысли в его голове бешено завертелись, и, когда она уже взялась за ручку двери, он крикнул:
– Ладно!
К нему обернулись сумрачные лица завсегдатаев. Люси снова устроилась рядом с ним. Он встал, подошел к стойке, взял лист бумаги и карандаш, вернулся за столик.
– Ты могла бы освободиться прямо сейчас? На два-три дня?
Люси почувствовала, как в ней растет нечто гибельное, нечто, как ей казалось, давно утерянное: опасный азарт, который стирает в порошок все обещания, все благие намерения. Включая главное: заботиться о Жюльетте, никогда не оставлять ее одну, провожать ее каждый день в школу и встречать у школьных ворот после уроков, в тот час, когда ворота распахиваются и лица расцветают улыбками. Да попросту исполнять свои материнские обязанности. Хищница, которую она считала давным-давно умершей, оказывается, только дремала в ней и вот-вот проснется.
– Да, могу.
– Я бы предпочел, чтобы ты сказала «нет».
– Я и сама бы предпочла. Но я говорю «да».
Пауза. Последние сомнения, которые еще способны все изменить…
– В таком случае слушай меня внимательно. Я полночи разбирался в чеках, счетах, расходах по кредитной карточке Евы Лутц. И обнаружил нечто крайне любопытное. По банковским документам выходит, что двадцать восьмого августа Лутц сняла со своей «Виза Интернешнл» деньги через банкомат в деревушке Монтемон. Это в Савойе, недалеко от горнолыжного курорта Валь-Торанс. А накануне она как раз встречалась в этой самой тюрьме с Грегори Царно и его психиатром.
Комиссар продолжал рассказ, только о двух путешествиях в Латинскую Америку предпочел пока умолчать: чересчур далеко, чересчур рискованно и на сегодняшний день чересчур непонятно, а Люси лучше оставаться на периферии расследования. Пусть у нее создастся ощущение, что она работает и полезна, этого довольно.
– Она сняла со счета двести евро довольно поздно вечером, но Монтемон в общем-то дикое захолустье – так вот, использовала ли она эти деньги, чтобы оплатить там ночлег? С учетом суммы и того, что в Центре приматологии ее не хватились, просто не заметили отсутствия, ночевка должна была быть с субботы на воскресенье. Но почему Лутц так внезапно рванула именно туда, в Альпы? Это тем более любопытно, что – во всяком случае, так сказал мне утром психиатр – в беседе с ней ни доктор Дюветт, ни сам Царно никаких Альп и никакой Савойи не упоминали. Даже намеком.
Шарко записал на бумажке название затерянной в горах деревушки и подвинул листок к Люси.
– Только туда и обратно. И что касается этих дел, я должен оставаться твоим единственным собеседником, понимаешь? Никто, ни один человек на свете, не должен знать, что мы вдруг стали снова работать вместе. Мы больше не знаемся, и точка.
– Ладно.
– Как ты и предлагала, я скажу своим коллегам, что звонил в Вивонн, хотел узнать, что там понадобилось Лутц. А ты попытаешься разобраться, куда ее носило, передашь мне всю информацию, какую нароешь, и вернешься домой, в Лилль. Ты не против?
– Ни в коем случае. Сменить тошнотворное бюро претензий на горы – одно удовольствие. За год я ни разу не брала отпуск: то замещала кого-то, то просто не получалось. Так что, наверное, пора. Поеду прямо отсюда, смена белья у меня с собой.
– Только помни, что ты больше не служишь в полиции.
– Спасибо за напоминание! У тебя есть фотография жертвы?
Комиссар вынул из внутреннего кармана пиджака снимок и положил его на столик перед Люси.
– Лутц была красивой молоденькой девушкой, почти ребенком. Незамужней, как ты, и обладавшей неимоверной жаждой жизни. Она прыгала на резинках с мостов, фехтовала, вкалывала как черт и намеревалась сделать блестящую карьеру. Я хочу найти говнюка, который отправил ее на тот свет. Я заставлю его расплатиться!
Люси почувствовала озноб. Глаза у Франка были такие печальные, голос такой странный… Рассыпав по столу монеты, Шарко вытянул из толстенькой пачки три купюры по сто евро и протянул их Люси.
– Вот – на расходы. Это мое расследование, и тебе нет нужды тратиться.
Люси хотела отказаться от денег, но он вложил купюры ей в руку и сжал ее в кулачок.
– Бери-бери! Ты же знаешь: чего у меня хватает, так это денег.
Он тяжело поднялся. Ему хотелось задать ей кучу вопросов, поговорить с ней о Жюльетте, но он не мог себе этого позволить. Надо сохранять дистанцию. Любой ценой держаться подальше от Люси, подальше от опасного чувства, которое уже овладевает им.
Он снял со стоявшей прямо позади него вешалки так и не просохший плащ.
– Отлично. А теперь мне пора возвращаться, завтра на работу. Еще раз повторяю: все, что связано с Вивонном, останется между нами, хорошо?
Люси продолжала сидеть. Она спрятала деньги, потом ткнула пальцем в фотографию Евы Лутц.
– Дай мне свой телефон, Франк. Он у меня не сохранился.
Шарко молча написал на обороте снимка номер, наглухо застегнул плащ и вдруг, неожиданно для самого себя, но ведь неожиданной была и встреча с Люси, тихо спросил:
– Скажи мне, что говорит тебе Жюльетта, Люси. Она рассказала тебе, что было с ней в те тринадцать дней плена? Она прибегает к тебе ночью, будит? И чего от тебя хочет? Она тебя слушается?
Люси помедлила, прежде чем ответить.
– Жюльетта – просто ангел. Что бы она ни сделала и что бы ни сказала, мне всегда только приятно.
Шарко уже злился на себя, сожалел о том, что втянул Люси в свое расследование. Ей надо вернуться домой, отдохнуть. Он хотел было забрать у нее бумажку с названием горной деревни, но Люси быстро прикрыла листок ладонью.
– Почему, Франк?
Шарко не ответил, только кивнул, прощаясь. Надо же было поддаться слабости! Как он был сам себе противен в эту минуту!
– Позвони мне только в том случае, если что-то узнаешь. И после этого сразу домой.
Он решительно двинулся к двери и вышел под ливень. Снаружи гремело, молнии рассекали темное небо, комиссару чудилось, будто он слился с природой.
А оказавшись наконец в машине, он прошептал:
– Почему? Потому что мы оба прокляты, Люси.
14
Едешь, едешь, а ощущение, что вокруг – безвоздушное пространство…
С тех пор как ближе к полуночи она миновала Шамбери, ориентироваться приходилось только по навигатору. И если верить ему, пути оставалось еще километров пятьдесят.
