Последнее королевство. Бледный всадник (сборник)

Человек стонал, словно от боли, и воздевал руки к небу, а потом тянул вперед, будто молясь земле.

– Пощади меня, Господи, – услышал я его слова, – пощади. Я грешен.

Потом его стошнило, хотя непохоже было, чтобы он был пьян. После того как его вывернуло, он снова застонал. Я успел лишь заметить, что человек этот молод, – и тут полог палатки поднялся и свет свечей залил поляну.

Я замер, одеревенел, как бревно. Человек, который так убивался, действительно оказался молодым, а поднял полог, к моему изумлению, отец Беокка. Во время разговора с часовым я решил, что по случайному совпадению на свете оказалось два священника с таким именем, но то было вовсе не совпадением. Я действительно видел рыжего косоглазого Беокку здесь, в Мерсии.

– Мой господин, – окликнул Беокка.

Он отпустил полог, и молодого человека снова накрыла тень.

– Я грешен, отец, – сказал тот и перестал рыдать. Возможно, ему не хотелось, чтобы Беокка стал свидетелем его слабости, но голос кающегося был полон скорби. – Я ужасный грешник.

– Все мы грешники, господин.

– Ужасный грешник, – повторил молодой человек, не обращая внимания на утешения Беокки. – А ведь я женат!

– Спасение приходит через раскаяние, господин.

– Тогда, видит Господь, я заслуживаю прощения, потому что раскаяние мое до самых небес. – Он поднял голову к звездам. – Плоть, отец, – застонал он, – плоть!

Беокка пошел в мою сторону, потом остановился и развернулся. Он мог бы сейчас дотронуться до меня, но понятия не имел, что я здесь.

– Бог посылает искушения, чтобы нас испытать, – тихо проговорил он.

– Бог посылает женщин, чтобы нас испытать, – хрипло отозвался молодой человек, – а если мы не выдерживаем испытаний, шлет датчан, чтобы покарать нас за грехопадение.

– Пути Его неисповедимы, – ответил Беокка, – в том нет сомнений.

Юноша, все еще стоя на коленях, склонил голову.

– Мне не следовало жениться, святой отец. Мне нужно было посвятить себя служению церкви. Уйти в монастырь.

– Господь обрел бы в вас преданного слугу, мой господин, но Он избрал для вас иную судьбу. Если ваш брат умрет…

– Упаси Господь! Какой из меня король!

– Ниспосланный Богом, мой господин.

«Так это и есть Альфред», – понял я. Тогда я впервые увидел его и услышал его голос, хотя Альфред об этом так никогда и не узнал. Я лежал в траве и слушал, как Беокка советует принцу противиться искушению. Кажется, Альфред соблазнил служанку, и сразу после этого его настигла физическая болезнь и то, что он назвал «душевной мукой».

– Вам следует, – говорил Беокка, – взять эту девушку к себе на службу.

– Нет! – запротестовал Альфред.

В палатке зазвучала арфа, и оба они смолкли, прислушиваясь к музыке, потом Беокка склонился над несчастным принцем и положил руку ему на плечо.

– Возьмите девушку к себе на службу, – повторил Беокка, – и сопротивляйтесь. Пройдите это испытание перед Господом, чтобы Он увидел вашу силу, и Он вознаградит вас. Благодарите Господа за ниспосланное вам искушение, восхвалите за то, что сумели искушение преодолеть.

– Господь покарает меня, – горько произнес Альфред. – Я поклялся, что больше не стану так поступать. Только не после Осферта.

Осферт? Это имя мне ничего не говорило. Только позже я узнал, что Осферт – незаконный сын Альфреда, рожденный очередной служанкой.

– Я молил спасти меня от искушения, – продолжал Альфред, – молил о том, чтобы боль пронзила меня как предупреждение и пересилила желание. Господь в своей милости послал мне боль, но я все равно жажду. Я самый презренный из грешников.

– Все мы грешники, – сказал Беокка, по-прежнему утешающе сжимая плечо Альфреда. – Все мы падшие пред лицом Господа нашего.

– Но никто не пал так низко, как я, – простонал Альфред.

– Бог видит ваше раскаяние и возвысит вас. Молите об искушении, – горячо продолжал Беокка, – молите о нем, преодолейте его и потом вознесите хвалу Господу. И Бог вас вознаградит, господин, Он вознаградит вас.

– Прогонит датчан? – горько спросил Альфред.

– Прогонит, мой господин, непременно.

– Но этого не случится, если мы будем сидеть и ждать, – вдруг заявил Альфред так жестко, что Беокка отшатнулся. Альфред встал, нависнув над священником. – Мы должны атаковать!

– Бургред знает, что делает, – успокаивающе сказал Беокка, – и ваш брат тоже. Язычники умрут с голоду, мой господин, если будет на то воля Бога.

Я получил ответ на свой вопрос: англичане не собираются нападать, а надеются взять Снотенгахам измором.

Но я не осмелился сразу отправиться с этим ответом в город, потому что Альфред и Беокка были совсем близко. Поэтому я ждал и слушал, как Беокка молится вместе с принцем. Когда же Альфред успокоился, они оба вернулись к палатке и вошли внутрь.

А я отправился обратно. На дорогу ушло много времени, но никто меня не заметил. В ту ночь я был настоящим скедугенганом, брел в темноте, как призрак, крадучись пробирался к городу, пока до него не осталась сотня шагов, а тогда пустился бегом. Я выкрикнул имя Рагнара, ворота со скрипом открылись, и я оказался в Снотенгахаме.

Когда солнце встало, Рагнар отвел меня к Уббе. К моему изумлению, там же оказался и Веланд. Веланд-змея, который хмуро поглядел на меня, хотя и не так хмуро, как угрюмый Убба.

– И что именно ты сделал? – прорычал Убба.

– Лестниц я не видел… – начал я.

– Что ты сделал? – повторил Убба.

И я рассказал все по порядку: как перешел поле, как мне показалось, будто меня преследуют, как я метался, словно заяц, как пролез через завал и говорил с часовым. В этом месте Убба прервал меня и обратился к Веланду.

– Так?

Веланд кивнул:

– Я видел его за поваленными деревьями, господин, слышал, как он с кем-то говорит.

Так это Веланд меня преследовал? Я посмотрел на Рагнара, и тот пожал плечами.

– Мой господин Убба хотел, чтобы пошел второй человек, – пояснил он, – и предложил Веланда.

Веланд улыбнулся мне – такой улыбкой дьявол мог одарить епископа, входящего в ад.

– Я не мог проникнуть за завал, господин, – сказал он Уббе.

– Но ты видел, как мальчик туда проник?

– И слышал, как он говорил с часовым, господин, хотя не знаю о чем.

– Ты видел лестницы? – спросил Убба Веланда.

– Нет, господин, но я всего лишь обошел вокруг заграждения.

Убба уставился на Веланда, отчего тот смутился и перевел хмурый взгляд на меня, тогда смутился и я.

– Итак, ты прошел за ограждение, – продолжал Убба, – и что ты видел?

Я рассказал, как увидел большую палатку, пересказал подслушанный разговор, поведал, как рыдал Альфред, потому что согрешил, как он хотел атаковать город и как священник заявил, что Бог уморит датчан голодом, если на то будет Его воля. Убба поверил мне: мальчишка, решил он, не смог бы придумать историю про девицу и принца.

К тому же мой рассказ показался ему забавным.

«Альфред, – думал я, – богомольный слабак, кающийся грешник, ничтожество».

Даже Убба улыбнулся, когда я описывал рыдающего принца и серьезного священника.

– Значит, лестниц нет? – спросил Убба.

– Я не видел ни одной, господин.

Он обратил ко мне свою страшную бородатую физиономию, затем, к моему изумлению, снял один из браслетов и кинул мне.

– Ты был прав, – сказал Убба Рагнару. – Он датчанин.

– Он хороший парень, – ответил Рагнар.

– Иногда и приблудная дворняжка приносит пользу, – проговорил Убба, затем сделал знак старику, сидящему на стуле в углу.

Старика звали Сторри; как и Равн, он был скальдом, а еще колдуном. Убба не делал ничего без его совета. И вот этот Сторри молча взял пригоршню белых палочек, каждая длиной в ладонь, вытянул руку низко над полом, пробормотал молитву Одину и разжал пальцы. Палочки с тихим стуком упали, и Сторри нагнулся, вглядываясь в получившийся узор.

То были руны. Многие датчане спрашивали совета у рун, но Сторри особенно славился уменьем их читать, а Убба был ужасно суеверен и ничего не предпринимал, не убедившись, что боги на его стороне.

– Ну что? – нетерпеливо спросил он.

Сторри ничего не ответил, он вглядывался в палочки, рассматривая буквы и образованный ими узор. Он обошел палочки кругом, все еще пристально их рассматривая, затем медленно кивнул.

– Лучше и быть не может, – сказал он.

– Мальчик сказал правду?

– Мальчик сказал правду, – ответил Сторри, – но руны говорят о сегодняшнем дне, а не о прошедшей ночи, и говорят мне, что все в порядке.

– Прекрасно. – Убба поднялся и снял с гвоздя меч. – Нет лестниц, значит нет атаки, – сказал он Рагнару. – Можно отправляться.

Они опасались, что англосаксы и мерсийцы пойдут на приступ, пока датчане будут за рекой. Южный берег плохо охранялся осаждающими, они лишь выставили там заслон, чтобы не допустить вылазок за провиантом через Трент.

В тот день Убба повел через реку шесть кораблей, и их экипажи атаковали мерсийцев. Руны не солгали: ни один датчанин не погиб, они добыли лошадей, оружие, доспехи и пленников.

Двадцать пленников.

Мерсийцы казнили двух наших воинов, а Убба убил двадцать англичан. Он сделал это на глазах у врагов, чтобы те видели месть. Обезглавленные тела сбросили в канаву под стеной, двадцать голов, насаженных на копья, выставили над северными воротами.

– На войне будь безжалостным, – сказал мне Рагнар.

– Зачем ты послал Веланда за мной следить? – обиженно спросил я.

– Потому что на этом настоял Убба.

– Потому что ты мне не доверяешь?

– Потому что Убба не доверяет никому, кроме Сторри, – ответил он. – А я тебе верю, Утред.

Птицы клевали головы над стеной Снотенгахама до тех пор, пока не остались только черепа с клочками волос, колышащимися под летним ветерком. Мерсийцы и западные саксы по-прежнему не нападали. Сияло солнце, река катила волны через город, а корабли стояли на берегу.

Равн, несмотря на слепоту, любил выходить на стену. Он задавал вопросы, а я описывал ему все, что видел. «Все по-прежнему, – обычно говорил я, – враги так и сидят за оградой из поваленных деревьев, над дальними холмами висят облачка, парит сокол, трава колышется под ветром, стайками летают стрижи… Все по-прежнему».

– Расскажи мне лучше о рунах, – однажды попросил я.

– Руны! – засмеялся Равн.

– Они помогают?

Он задумался:

– Если умеешь их читать, то да. Я хорошо читал руны, пока у меня были глаза.

– Значит, помогают! – с жаром откликнулся я.

Равн обвел рукой окрестности, которых не видел:

– Тут повсюду есть знаки, посланные богами, Утред. Если ты увидишь эти знаки, ты сумеешь понять, чего хотят боги. Руны тоже передают волю богов, но вот что я заметил…

Равн смолк, и мне пришлось уговаривать его продолжить. Наконец он вздохнул, словно зная, что не следует дальше говорить, но все-таки сказал:

– Знаки лучше читать умному человеку, а Сторри умен. Осмелюсь заметить, что и я не дурак.

Я не совсем понял, что он имеет в виду.

– Значит, Сторри никогда не ошибается?

– Сторри осторожен и не станет рисковать, а Уббе, хоть он того и не осознает, нравится именно это.

– Так руны – знаки богов?

– Ветер – знак бога, так же как и полет птицы, как падающее перо, как выпрыгнувшая из воды рыба, как форма облака, как тявканье лисицы. Все это знаки, но в итоге голоса богов раздаются в одном-единственном месте. – Он постучал меня по голове. – Здесь.

Я так ничего и не понял и в глубине души был разочарован.

– А я могу читать руны?

– Конечно, но будет разумнее подождать, пока ты подрастешь. Сколько тебе лет?

– Одиннадцать, – ответил я, поборов искушение добавить год.

– Наверное, стоит подождать год-другой, прежде чем начать учиться чтению рун. А может, подождешь лет пять, пока войдешь в брачный возраст?

Такое предложение мне не понравилось – тогда я совсем не интересовался браком. Я даже не интересовался девчонками, хотя мое отношение к ним скоро переменилось.

– Может, женишься на Тайре, – продолжал Равн.

– На Тайре!

Я относился к дочке Рагнара как к товарищу по играм, но не как к возможной жене, и эта мысль рассмешила меня.

Равн улыбнулся моему веселью.

– Скажи-ка, Утред, почему мы оставили тебя в живых?

– Не знаю.

– Когда тебя захватил Рагнар, он думал получить выкуп, но потом решил оставить тебя себе. Мне это показалось глупым, но он был прав.

– Я рад, что он так поступил, – сказал я. Так оно и было.

– Нам нужны англичане, – продолжал Равн. – Нас мало, а англичан много, и, хотя мы захватываем их земли, удержать захваченное можно только с помощью англичан. Нельзя вечно жить в осажденном доме. Нам нужен мир, чтобы растить хлеб и пасти скот, и нам нужен ты. Когда люди увидят, что ярл Утред на нашей стороне, они не станут с нами сражаться. Ты должен жениться на датской девушке, чтобы ваши дети были наполовину англичанами и наполовину датчанами, тогда для твоих детей не будет разницы между теми и другими.

Равн помолчал, размышляя о столь далеком будущем, потом хмыкнул.

– Только постарайся, чтобы они не стали христианами, Утред.

– Они будут поклоняться Одину, – заверил я, снова совершенно искренне.

– Христианство – жалкая религия, – сердито заявил Равн, – бабская вера. Она не делает мужчину сильнее, а превращает его в червя. Я слышу, птицы летят?

– Два ворона, – сообщил я, – летят на север.

– Вот верный знак! – воскликнул он. – Хугин и Мунин летят к Одину!

Хугин и Мунин были двумя воронами, сидящими на плечах бога и шепчущими ему на ухо. Они делали для Одина то, что я делал для Равна: наблюдали и рассказывали об увиденном. Бог отправлял их летать по всему миру и собирать новости… И в тот вечер вороны сообщили Одину, что дым лагерных костров мерсийцев поредел: этой ночью зажглось меньше костров. Люди разбегались.

– Время сбора урожая, – презрительно заметил Равн.

– А это важно?

– Они называют свою армию фирдом[6], – пояснил старик, на миг забыв, что я англичанин. – Каждый человек, способный держать оружие, обязан сражаться в фирде, но когда поспевает урожай, перед ними встает угроза голодной зимы, поэтому они отправляются по домам жать рожь и овес.

– Которые мы потом забираем?

Он засмеялся.

– А ты учишься, Утред.

Однако мерсийцы и саксы все-таки надеялись уморить нас голодом. Хотя их армия редела с каждым днем, они не сдавались – до тех пор, пока Ивар не нагрузил телегу едой: сырами, копченой рыбой, свежеиспеченным хлебом, соленым мясом. На телегу поставили еще бочонок эля, и на заре дюжина человек оттащили ее к лагерю англичан. Датчане остановились на расстоянии полета стрелы и крикнули часовым, что это подарок королю Бургреду от Ивара Бескостного.

На следующий же день в город прискакал мерсийский всадник с зеленой пышной веткой – знаком перемирия. Англичане хотели начать переговоры.

– Значит, мы победили, – сказал мне Равн.

– Правда?

– Когда армия хочет переговоров, значит она не хочет битвы. Поэтому мы победили.

И он оказался прав.