Властелин Севера. Песнь меча (сборник)

– Скала? – переспросил я.

– Совсем маленькая. – Ситрик взмахнул рукой, показывая, что это просто обломок камня.

– На эту скалу можно взобраться? – спросил я.

– Нет, мой господин.

– A как насчет воды? Там есть колодец?

– Целых два, мой господин, оба снаружи палисада. Тем, который на западе, пользуются нечасто. Другой – на восточной стороне. Он расположен высоко на склоне, где растут деревья.

– Снаружи стены?

– Да, мой господин, но этот колодец обнесен собственной стеной.

Я бросил Ситрику в награду монету, хотя его ответы меня не подбодрили. Я думал, что, если люди Кьяртана берут воду из реки, мы сможем выставить лучников и остановить их, однако, увы, невозможно пустить стрелу сквозь дерево и стену, чтобы помешать брать воду из колодца.

– Так что же нам делать? – спросил меня Гутред.

Я был так зол, что меня просто подмывало в ответ ядовито поинтересоваться: почему бы королю не узнать это у священников, авось аббату приснится очередной вещий сон? Однако я все-таки сдержался и сказал следующее:

– Ты можешь предложить Кьяртану вступить с тобой в переговоры, мой господин, а когда он откажется, просто заморить его голодом.

– Урожай только что убрали, – возразил Гутред.

– Значит, на осаду уйдет год, – резко ответил я. – Поставь стену поперек горловины Дунхолма. Запри Кьяртана здесь. Дай ему знать, что мы не уйдем. Пусть он увидит, что на него надвигается голод. Если ты построишь стену, – продолжал я, мне и самому начинала нравиться эта идея, – тебе не придется оставлять здесь армию. Достаточно будет шестидесяти человек.

– Шестидесяти? – спросил Гутред.

– Да, они вполне смогут справиться.

Огромная масса камней, на которой стоял Дунхолм, имела форму груши, с ее нижнего узкого конца, горловины, мы сейчас и смотрели на высокие стены.

Река бежала справа от нас, омывая огромную скалу, потом исчезала слева, и здесь расстояние от одного ее берега до другого составляло чуть меньше трехсот шагов. Ушла бы неделя на то, чтобы расчистить эти три сотни шагов от деревьев, и еще неделя потребовалась бы, чтобы выкопать ров и возвести палисад. Ну и приблизительно столько же времени мы бы укрепляли палисад, чтобы шестьдесят человек могли его успешно защищать.

Горловина была не плоской полосой земли, а неровным нагромождением камней, поэтому палисад должен был бы тянуться через этот холм. Шестьдесят человек никогда бы здесь не справились, не будь бо́льшая часть горловины непроходимой из-за каменных утесов – оттуда уж точно никто не сможет напасть. Таким образом, получалось, что я прав: и в самом деле требовалось всего шестьдесят человек, чтобы защитить палисад в трех или четырех местах.

– Шестьдесят, говоришь? – злобно переспросил до сих пор молчавший Ивар: он выплюнул эти слова, как проклятие. – Тебе понадобится гораздо больше. Ночью воинам надо будет сменяться. A еще кому-то придется ходить за водой, пасти скот и патрулировать берег реки. Может, шестьдесят человек и сумеют удержать стену, но тебе понадобится еще две сотни, чтобы эти шестьдесят смогли здесь продержаться.

Он бросил на меня испепеляющий взгляд. Конечно, Ивар был прав. Но если осадой Дунхолма будут заняты две или три сотни людей, то эти люди не смогут охранять Эофервик, патрулировать наши границы и выращивать урожай.

– Однако это единственный способ взять Дунхолм, – сказал Гутред.

– Пожалуй, – согласился Ивар, хотя в голосе его звучало сомнение.

– Итак, мне просто нужны люди, – заключил король. – Мне нужно больше людей.

Я повел Витнера на восток, прикидывая, где можно будет построить стену. Люди наверху у ворот Дунхолма наблюдали за нами.

– Может, на это и не уйдет целый год! – обернувшись, крикнул я Гутреду. – Езжай сюда и посмотри на это!

Он направил лошадь ко мне, и я подумал, что никогда еще не видел короля таким удрученным. До сих пор все давалось Гутреду легко – трон, Эофервик, клятва в верности Ивара, но Дунхолм, эта огромная саднящая язва, воплощение грубой силы, поневоле поколебала его жизнелюбие.

– Что ты хочешь мне показать? – спросил он, озадаченный тем, что я увел его с тропы.

Я оглянулся, убедившись, что Ивар и его сын не могут меня услышать, и показал на реку. Со стороны все выглядело так, как будто мы обсуждали ландшафт.

– Мы можем взять Дунхолм, – тихо сказал я Гутреду, – но я не стану помогать тебе в этом, если ты отдашь Дунхолм Ивару в награду.

Он хотел было возмутиться, но поневоле смутился, наверняка гадая, откуда мне известна правда. И король не стал отрицать, что собирался отдать Дунхолм Ивару.

– Сейчас Ивар слаб, – сказал я. – И пока он слаб, он будет тебе другом. Но, позволив ему стать сильным, ты сделаешь его врагом.

– A что толку от слабого друга? – спросил король.

– Он полезнее сильного врага, мой господин.

– Но Ивар не хочет быть королем, – возразил Гутред. – Так зачем ему быть моим врагом?

– Ивар хочет управлять королем, дергая его за ниточки, словно марионетку. Неужели тебя привлекает такая роль?

Гутред уставился на ворота крепости.

– Кто-то должен взять Дунхолм, – слабо проговорил он.

– Так позволь сделать это мне, – сказал я, – потому что я твой друг. Или ты сомневаешься?

– Нет, Утред, в этом я не сомневаюсь.

Он прикоснулся к моему локтю. Ивар наблюдал за нами своими змеиными глазами.

– Я пока еще не давал Ивару никаких обещаний, – продолжал Гутред, но когда он это говорил, вид у него был тревожный. Потом он заставил себя улыбнуться. – Ты сумеешь взять эту крепость?

– Я думаю, мы сможем выманить Кьяртана оттуда, мой господин.

– Каким образом?

– Сегодня ночью я сотворю волшебство, мой господин. A завтра ты сможешь с ним поговорить. Скажи Кьяртану, что, если он здесь останется, ты его уничтожишь. Скажи, что начнешь с того, что подожжешь его поместья и спалишь его загоны для рабов в Гирууме. Пообещай, что разоришь его. Дай Кьяртану понять, что его не ждет ничего, кроме огня, смерти и всяческих бедствий, если он останется здесь. Потом предложи ему способ уйти. Позволь ему покинуть это место, отплыв за море.

Откровенно говоря, я хотел вовсе не этого. Я мечтал, чтобы Кьяртан Жестокий корчился под Вздохом Змея, но готов был поступиться своей местью, лишь бы выманить его из Дунхолма.

– Ну так твори же свое волшебство, – сказал Гутред.

– A если оно сработает, мой господин, ты обещаешь не отдавать это место Ивару?

Он заколебался, потом протянул мне руку.

– Если оно сработает, мой друг, тогда я обещаю отдать Дунхолм тебе.

– Спасибо, мой господин, – поклонился я, и король одарил меня такой широкой улыбкой, что я просто не мог не улыбнуться в ответ.

Наблюдавшие за нами люди Кьяртана наверняка были порядком озадачены, когда в тот же день, чуть позднее, мы отправились прочь. Мы не уехали далеко, а разбили лагерь на склоне холма к северу от крепости и разожгли костры, чтобы Кьяртан знал: мы все еще близко.

Потом, в темноте, я вместе с Ситриком поскакал обратно к Дунхолму. Я отправлялся творить свое волшебство: следовало испугать Кьяртана, а для этого мне требовалось стать скедугенганом, Движущейся Тенью. Скедугенган бродит по ночам, когда честные люди боятся оставить свои дома. Именно ночью по земле ходят странные твари: все эти потусторонние создания, привидения, безумцы, эльфы и дикие звери скитаются во тьме ночной.

Однако я всегда чувствовал себя ночью уютно. С детства я учился быть Движущейся Тенью, пока не стал одним из тех созданий, которых боятся люди. И той ночью мы с Ситриком отправились вверх по тропе, к высоким воротам Дунхолма. Мальчишка вел наших лошадей, и они, похоже, боялись не меньше его самого.

Мне было нелегко держаться тропы: луна спряталась за недавно появившимися облаками, и я находил путь на ощупь, с помощью Вздоха Змея и палки нашаривая кусты и камни. Мы продвигались вперед медленно; Ситрик держался за мой плащ, чтобы не потеряться. Когда мы поднялись выше, идти стало легче, потому что в крепости горели огни и отсвет их пламени над палисадом служил нам маяком.

Я различал темные силуэты часовых над высокими воротами, но, когда мы добрались до выступа, где тропа устремлялась вниз на несколько футов, прежде чем начать последний длинный подъем к воротам, сами караульные видеть нас не могли. Весь склон между выступом и палисадом был очищен от деревьев, чтобы никакой враг не смог подобраться незамеченным к защитникам крепости и попытаться внезапно напасть.

– Оставайся здесь, – велел я Ситрику.

Я взял с собой мальчишку, чтобы он охранял лошадей и нес мой щит, шлем и мешок с отрубленными головами, который я теперь у него забрал. Я велел Ситрику спрятаться за деревьями и ждать.

Я положил головы на тропу: первую – меньше чем в пятидесяти футах от ворот, последнюю – у самых деревьев, что росли у выступа. Вынимая головы из мешка, я чувствовал, как под моими пальцами извиваются черви. Я на ощупь положил головы так, чтобы мертвые глаза были обращены в сторону крепости. К тому времени, когда я наконец закончил свою работу, мои руки стали скользкими от гниющей плоти.

Часовые ничего не услышали и не увидели. Темнота окутала меня плащом; и ветер дул через холмы, и река шумно бежала по камням внизу.

Я нашел дрожащего Ситрика, и тот отдал мне черный шарф, которым я обмотал лицо, завязав узел сзади, у основания шеи. Потом я с силой нахлобучил поверх ткани шлем и взял щит.

И стал ждать.

Медленно разгорелся свет туманной зари. Сперва то была просто серая дрожь, тронувшая восточный край неба. Некоторое время в наполнившей мир холодной серости, которая не была ни светом, ни тьмой, лишь летучие мыши бесшумно скользили обратно в свои пещеры. Деревья делались черными по мере того, как бледнел горизонт, а потом первый солнечный луч слегка расцветил мир.

Запели птицы. Их было не так много, как весной или ранним летом, но я слышал голоса крапивников, пеночек и малиновок, приветствовавших наступление нового дня, а где-то внизу застучал по стволу дерева дятел.

Черные силуэты деревьев теперь стали темно-зелеными, я увидел неподалеку ярко-красные ягоды рябины…

И тут стражи у ворот заметили головы.

Я услышал их громкие крики и увидел, что на укреплениях появились еще люди. И ждал, что будет дальше.

Над высокими воротами подняли знамя, на стену взошло еще больше народу, а потом ворота открылись, и двое крадучись вышли наружу. Вид у них был нерешительный. Я прятался среди деревьев, обнажив меч, нащечники моего шлема были открыты, так что в пространстве виднелась черная ткань. Поверх кольчуги, которую Хильда до блеска натерла речным песком, я надел черный плащ. И еще на мне были черные сапоги. Я снова стал мертвым воином и наблюдал, как двое наших врагов осторожно спускались по тропе к цепочке голов.

Когда они добрались до первой заляпанной кровью головы, один из них крикнул в сторону крепости, что это голова воина из отряда Текиля. A потом спросил, что с ней делать.

Ответил ему Кьяртан. Я был уверен, что это он: хотя не мог видеть лица, но узнал его громкий, как рык, голос.

– Пни их хорошенько, чтобы улетели! – прокричал он.

И воины послушались, пинками посылая головы прочь с тропы, так что те покатились вниз, в высокую траву, где раньше стояли деревья, которые потом срубили.

Затем двое подошли еще ближе – осталась последняя из семи голов, – и, как только они шагнули к ней, я выступил из-за деревьев.

Они увидели воина с темным лицом и в блестящих доспехах, высокого, с мечом и щитом в руках. Легендарный мертвый воин просто стоял в десяти шагах перед ними, не двигаясь, ничего не говоря. Люди Кьяртана в ужасе уставились на меня, а потом один из них издал звук, похожий на мяуканье котенка, и оба без единого слова пустились наутек.

Я, по-прежнему неподвижный, стоял на месте. Всходило солнце. Кьяртан и его люди все таращились на меня, и в этом рассветном сиянии я был темнолицей смертью в сияющих доспехах, смертью в ярком шлеме… A потом, не дожидаясь, когда они догадаются спустить собак и обнаружат, что я вовсе не призрак, а человек из плоти и костей, я вернулся в тень и присоединился к Ситрику.

Я сделал все, что мог, чтобы нагнать на Кьяртана настоящий ужас. Теперь Гутред должен уговорить его сдаться, а потом, как я осмелился надеяться, великая крепость на этой скале станет моей, а вместе с ней и Гизела. Я дерзнул лелеять подобную надежду, потому что считал Гутреда своим другом. И собственное будущее представлялось мне таким же золотым, как и судьба Гутреда. Я уже видел, как успешно свершил кровную месть, видел, как мои люди осуществляют набеги на земли Беббанбурга, видел, что мой злодей-дядя посрамлен, а Рагнар возвращается в Нортумбрию, чтобы биться бок о бок со мной. Короче, я совсем забыл про богов и сам сплел себе судьбу из сияющих нитей, а три коварные пряхи тем временем вовсю смеялись надо мной, сидя у подножия древа жизни Иггдрасиля.

Тридцать всадников вернулись в Дунхолм к середине утра. Клапа ехал впереди, держа в руках зеленую ветку, чтобы показать, что мы явились с миром. Мы все были в кольчугах, хотя я оставил свой добрый шлем, поручив его Ситрику. Я подумывал было переодеться в мертвого воина, но потом рассудил, что тот уже свершил свое волшебство, и теперь нам надлежит проверить, сработало ли оно.

Мы приехали к тому месту, где я стоял на рассвете и наблюдал, как двое людей Кьяртана пинали отрубленные головы, сбрасывая их с тропы. Там мы и остановились в ожидании. Клапа энергично размахивал веткой, а Гутред ерзал в седле, наблюдая за воротами.

Я же смотрел на запад, где собирались зловещие темные облака.

– Надвигается непогода, – сказал я.

Ивар прихлопнул слепня на шее своего коня, потом нахмурился, глядя на высокие ворота.

– Похоже, этот ублюдок не желает с нами говорить.

– Мне бы хотелось выступить завтра, – мягко произнес Гутред.

– Там ничего нет, – сказал я.

– Там загоны, которые соорудил для рабов Кьяртан, – ответил Гутред. – И ты сказал мне, что мы должны их разрушить. Кроме того, мне бы хотелось увидеть старый монастырь. Я слышал, что это величественное здание.

– Тогда отправляйся туда, когда закончится ненастье, – предложил я.

Гутред ничего не сказал, потому что со стороны высоких ворот внезапно прозвучал горн. Мы все замолчали, когда ворота распахнулись и навстречу нам выехал десяток людей.

Их возглавлял Кьяртан верхом на высокой пегой лошади. Этот широколицый здоровяк с окладистой бородой и маленькими подозрительными глазками держал огромный боевой топор так, словно оружие ничего не весило. На голове у Кьяртана был шлем с парой вороньих крыльев; с широких плеч свисал грязно-белый плащ. Он остановил коня, не доезжая нескольких шагов, и некоторое время просто молча смотрел на нас. Я пытался разглядеть страх в его глазах, но вид у него был воинственный, хотя, когда Кьяртан заговорил, голос его звучал подавленно.

– Господин Ивар, – сказал он, – мне жаль, что ты не убил Аэда.

– Но и он тоже меня не убил, – сухо произнес Ивар.

– Я рад этому, – ответил Кьяртан.

Потом посмотрел на меня долгим взглядом. Я находился чуть в стороне от остальных, по другую сторону тропы и немного выше того места, где тропа эта поднималась к поросшему деревьями холмику, прежде чем круто устремиться к горловине Дунхолма. Кьяртан, должно быть, узнал меня, сообразив, что я приемыш Рагнара, тот самый, из-за которого его сын лишился глаза, но решил не обращать на меня внимания. Он снова посмотрел на Ивара.

– Чтобы победить Аэда, тебе нужен был колдун, – сказал Кьяртан.

– Колдун? – Похоже, Ивара позабавило это заявление.

– Вождь скоттов боится старой магии, – пояснил Кьяртан. – Он никогда не стал бы сражаться с человеком, который с помощью колдовства может отрубать головы.

Ивар ничего не ответил, а вместо этого повернулся и выразительно уставился на меня, выдав таким образом, кто исполнял роль мертвого воина, и объяснив Кьяртану, что тот стал жертвой не колдовства, но происков старого врага. На лице Кьяртана отразилось облегчение. Он внезапно засмеялся коротким, лающим, презрительным смехом, но все еще демонстративно не обращал на меня внимания. Он повернулся к Гутреду и вопросил:

– Ты кто?

– Я твой король, – ответил Гутред.

Кьяртан снова засмеялся. Теперь он окончательно успокоился, уверившись, что ему не угрожает темная магия.

– Это Дунхолм, щенок, – сказал он, – и у нас нет короля.

– Ошибаешься, король у вас есть, и он здесь, – ответил Гутред, выказав полнейшее равнодушие к попытке его оскорбить. – И я останусь здесь до тех пор, пока твои кости не побелеют под солнцем Дунхолма.

Кьяртана это развеселило.

– Надеешься взять меня измором? С помощью своих священников? Думаешь, я умру от голода, потому что ты здесь? Так слушай, щенок. В реке есть рыба, в небе есть птицы, и Дунхолм не будет голодать. Ты можешь торчать здесь до тех пор, пока хаос не разорвет мир на клочки, но все это время я буду есть лучше, чем ты. Почему бы тебе не объяснить ему это, господин Ивар?

Ивар лишь пожал плечами, как будто честолюбивые замыслы Гутреда его не касались.

– Ну ладно, – Кьяртан положил топор на плечо, словно придя к выводу, что оружие ему не понадобится, – и что же ты хочешь предложить мне, щенок?

– Ты можешь забрать своих воинов в Гируум, – сказал Гутред, – и мы дадим вам корабли, чтобы было на чем уплыть. Твои люди могут отправиться с тобой, кроме тех, что пожелают остаться в Нортумбрии.

– Ты играешь в короля, мальчишка! – Кьяртан снова посмотрел на Ивара. – Неужели ты его союзник?

– Я его союзник, – без выражения ответил Ивар.

Кьяртан снова взглянул на Гутреда:

– С какой стати мне покидать Дунхолм, щенок? Мне здесь нравится. Я прошу одного – чтобы меня оставили в покое. Мне не нужен твой трон, мне не нужна твоя земля, хотя я мог бы заинтересоваться твоей женщиной, если бы она у тебя была и оказалась достаточно хорошенькой. Поэтому я сделаю тебе встречное предложение. Ты оставишь меня с миром, и я забуду о твоем существовании.

– Ты мешаешь мне жить в мире, – ответил Гутред.

– Да насрать мне на тебя, щенок! Берегись, если отсюда не уйдешь! – прорычал Кьяртан, и в его голосе чувствовалась сила, которая напугала юного короля.

– Так, значит, ты отказываешься от моего предложения? – спросил Гутред.

Он утратил преимущество в переговорах и знал это.

Кьяртан покачал головой с видом крайнего разочарования.

– И ты называешь это королем? – обратился он к Ивару. – Если тебе нужен король, найди мужчину.

Затем Кьяртан указал на меня боевым топором.

– A с тобой у меня старые счеты, – проговорил он, – но еще не пришел день, когда я заставлю тебя вопить, как трусливую бабу. Однако этот день обязательно придет.

Он плюнул в мою сторону, потом круто повернул лошадь и поскакал обратно к высоким воротам, не промолвив больше ни слова. Его люди последовали за ним.

Гутред глядел ему вслед, а я пристально смотрел на Ивара, который намеренно разоблачил мое «колдовство». Думаю, ему сказали, что король обещал мне Дунхолм в случае успеха, а потому Ивар позаботился о том, чтобы крепость не пала. Он посмотрел на меня, сказал что-то своему сыну, и оба засмеялись.

– Через два дня, – обратился ко мне Гутред, – ты начнешь строить стену. Я дам тебе две сотни человек, чтобы возвести ее.

– Почему бы не начать завтра? – спросил я.

– Потому что мы собираемся в Гируум, вот почему. Мы отправляемся на охоту.

Я пожал плечами. Короли имеют право на капризы, вот и Гутреду захотелось поохотиться.

Мы поскакали обратно в Канкесестер, где выяснилось, что Дженберт и Ида, монахи, посланные на поиски выживших людей Ивара, уже вернулись.

– Нашли кого-нибудь? – спросил я, когда мы спешились.

Дженберт лишь уставился на меня с таким видом, как будто вопрос его озадачил, а Ида торопливо покачал головой.

– Никого не нашли, – ответил он.

– Выходит, вы зря потратили время, – заключил я.

Дженберт ухмыльнулся, услышав это, а может, из-за его искривленного рта мне просто так показалось. Потом обоих монахов призвали к Гутреду, который хотел узнать подробности, а я отправился к Хильде и спросил ее, произносят ли христиане проклятия. Если да, то пусть она пошлет на голову Ивара десяток отборных проклятий.

– Натрави на него дьявола! – попросил я.

В ту ночь Гутред попытался возродить в нас былое воодушевление, задав пир. Он выбрал для этого ферму в долине под холмом, где аббат Эадред возводил свою церковь, и пригласил всех людей, которые утром вместе с ним бросили вызов Кьяртану. Нас потчевали бараниной и свежей форелью, да и эль был хорош. Присутствующих развлекал арфист, и я рассказал историю о том, как Альфред пошел в Сиппанхамм, переодевшись арфистом. Моя история заставила всех смеяться: я красочно описал, как обозленный датчанин стукнул короля, потому что тот оказался никудышным музыкантом.

Эадред тоже был в числе гостей, и, когда Ивар вышел, аббат предложил прочесть молитву. Христиане собрались по одну сторону очага, и в результате мы с Гизелой остались вдвоем неподалеку от двери. На поясе у девушки висел кошель из овчины, и, пока Эадред нараспев произносил слова молитвы, она открыла кошель и вынула связку перетянутых шерстяной нитью палочек с рунами. Гизела подняла их, закрыла глаза – и разжала пальцы.

Палочки, как всегда, упали в беспорядке. Гизела опустилась рядом с ними на колени, ее лицо освещали отблески умирающего огня. Она долго и внимательно рассматривала перепутавшиеся палочки, затем пару раз взглянула на меня и вдруг ни с того ни с сего начала плакать.

Я прикоснулся к ее плечу и спросил:

– Что случилось?

И тут Гизела громко завопила. Она воздела руки к закопченным стропилам и принялась причитать.

– Нет! – выкрикнула она так, что аббат Эадред испуганно замолчал. – Нет!

Хильда поспешно обошла очаг и обняла за плечи плачущую девушку, но Гизела вырвалась и снова склонилась над палочками с рунами.

– Нет! – в третий раз воскликнула она.

– Гизела! – Ее брат присел рядом с ней. – Что с тобой, Гизела?

Она повернулась к Гутреду и вдруг со всей силы отвесила ему пощечину, а потом начала задыхаться, словно ей не хватало воздуха. Гутред, чья щека моментально покраснела, поднял палочки.

– Это языческое колдовство, мой господин, – сказал Эадред. – Ну и мерзость!

– Уведи ее, – велел Гутред Хильде, – уведи Гизелу в ее хижину.

И Хильда увлекла Гизелу прочь; ей помогали две служанки, заинтригованные странным поведением своей госпожи.

– Дьявол наказывает ее за колдовство, – настаивал Эадред.

– Что Гизела видела? – спросил меня Гутред.

– Она не сказала.

Король продолжал смотреть на меня, и на одно биение сердца мне показалось, что я вижу слезы в его глазах, но потом он резко отвернулся и бросил палочки в огонь. Раздался громкий треск, жгучее пламя взметнулось к крыше, а потом они превратились в черные головешки.

– Кого ты предпочитаешь: сокола или ястреба? – поинтересовался король.

Я озадаченно уставился на него.

– Когда завтра мы отправимся на охоту, – пояснил Гутред, – кого ты предпочитаешь взять?

– Сокола, – ответил я.

– Тогда ты сможешь поохотиться с Быстрым, – решил Гутред.

Это была одна из его птиц.

– Гизела больна, – сказала мне Хильда той же ночью. – У бедняжки лихорадка. Ей не стоило есть мясо.

На следующее утро я купил связку палочек с рунами у одного из людей Утреда. Они были черного цвета, длиннее сгоревших накануне и обошлись мне недешево. Я отнес подарок в хижину Гизелы, но одна из служанок сказала мне, что ее госпожа больна женским недугом и не может меня видеть. Я оставил ей палочки. Теперь-то я понимаю, насколько было бы лучше, если бы я метнул их сам, желая выяснить собственное будущее.

Вместо этого я отправился на охоту.

День выдался жарким. На западе громоздились темные облака, но они, казалось, не приближались, и солнце пекло так отчаянно, что лишь десять стражников надели кольчуги. Мы не ожидали, что встретим врага.

Гутред вел наш отряд, и Ивар с сыном тоже ехали с нами, и Ульф был там, и оба монаха, Дженберт и Ида, которые отправились в путь, чтобы молиться за монахов, злодейски убитых в Гирууме. Я не сказал им, что присутствовал при этих убийствах, учиненных Рагнаром Старшим. У него была причина так поступить. Монахи эти убили датчан, и Рагнар наказал их, хотя в наши дни все почему-то утверждают, будто те монахи были безгрешны: дескать, они лишь молились и погибли, как настоящие мученики. На самом деле они были безжалостными убийцами женщин и детей, но разве смогу я поведать людям правду и уличить во лжи священников?

Гутред в тот день был радостно возбужден и счастлив. Он без умолку болтал, смеялся собственным шуткам и даже пытался вызвать улыбку на похожем на череп лице Ивара. Тот говорил мало, если не считать советов, которые давал своему сыну насчет соколиной охоты.