Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник)

Англичане приблизились к Парижу и вошли в обширные охотничьи угодья французских королей. Они заняли охотничьи домики Филиппа и содрали со стен гобелены и гравюры, а во время охоты Эдуарда на его королевских оленей французский король прислал ему официальный вызов на бой. Это было по-рыцарски и с Божьей милостью положило бы конец разграблению его земель. Поэтому Филипп отправил к англичанам епископа с вежливым уведомлением, что он с войском будет дожидаться их к югу от Парижа. Английский король любезно принял приглашение, французы провели свои войска через город и выстроили их среди виноградников на вершине холма близ Бур-Ла-Рена. Они хотели, чтобы англичане атаковали их там и английским лучникам и латникам пришлось бы подниматься на холм под массированным обстрелом генуэзских арбалетчиков. Французская знать уже оценивала величину выкупа за захваченных пленных.

Французы ждали в боевых порядках, но, как только войско Филиппа заняло позиции, англичане коварно повернули и пошли в другую сторону, направляясь в городок Пуасси, где мост через Сену был разрушен, а население эвакуировано. Защищать северный берег остались лишь несколько французских ополченцев, бедняков, вооруженных копьями и топорами. Они не могли остановить полчища лучников, плотников и каменщиков, которые из выломанных в Пуасси досок на пятнадцати сломанных опорах старого моста соорудили новый. Строительство заняло два дня, а французы среди зреющего винограда у Бур-Ла-Рена продолжали ждать оговоренного сражения. Тем временем англичане перешли Сену и направились на север. Бесы вырвались из ловушки и были снова на свободе.

Там-то, в Пуасси, Томас с Элеонорой и присоединились к войску.

И там-то по Божьей милости начались трудные времена.

Элеонора опасалась английского войска.

– Они не полюбят меня, потому что я француженка, – волновалась она.

– В войске полно французов, – убеждал ее Томас. – Гасконцы, бретонцы, нормандцы, и половина женщин – француженки.

– Женщины лучников? – спрашивала она с робкой улыбкой. – Но это нехорошие женщины?

– Есть хорошие, есть нехорошие, – туманно отвечал Томас. – Но ты будешь моей женой, и все поймут, что ты не такая, как все.

Если Элеонора и радовалась, то не подавала никаких признаков этого. Когда они оказались на разбитых улицах Пуасси, английские лучники из арьергарда приказали им поторапливаться. Наскоро построенный мост еле держался, и по доскам перебирались последние войсковые увальни. На мосту не было перил, его построили наспех из всего, что попалось под руку в покинутом городе, и когда Томас с Элеонорой направили своих коней на мост, неровные доски шатались, скрипели и прогибались. Лошадь Элеоноры так перепугалась ненадежной опоры под ногами, что отказалась идти. Томасу пришлось завязать ей глаза, и только тогда, все еще дрожа, животное медленно двинулось по доскам, меж щелей которых Томас видел текущую внизу реку.

Несколько войсковых повозок были брошены в Пуасси, и их груз взвалили на сотни лошадей, захваченных к югу от Сены.

Когда последние отставшие солдаты перешли мост, лучники стали валить доски в реку, ломая ту хрупкую связь, что позволила англичанам вырваться. Король Эдуард надеялся, что теперь, на широкой равнине между Сеной и Соммой, найдет новые земли для разорения, и три колонны, растянувшись вширь на двадцатимильную полосу, двинулись на север. На ночь они разбили лагерь на расстоянии короткого перехода от реки.

Томас искал полк принца Уэльского, а Элеонора старалась не обращать внимания на грязных, оборванных, опаленных солнцем стрелков, больше смахивавших на беглых преступников. Им нужно было устраивать себе ночлег, но они предпочитали глазеть на женщин и отпускать непристойные шуточки.

– Что они говорят? – спросила Элеонора Томаса.

– Что ты самое прекрасное существо во Франции, – ответил он.

– Ты врешь, – сказала она и вздрогнула, когда какой-то солдат что-то закричал ей. – Они что, никогда раньше не видели женщину?

– Такую, как ты, – нет. Наверное, тебя принимают за принцессу.

Она посмеялась над этим, но не без удовольствия. Элеонора повсюду видела женщин, которые собирали хворост, пока их мужчины устраивали ночлег, и большинство, как она заметила, говорили по-французски.

– На следующий год родится много детишек, – улыбнулась девушка.

– Это точно.

– И солдаты вернутся в Англию?

– Некоторые, может быть, вернутся, – ответил Томас, хотя совсем не был уверен в этом. – Или отправятся в свои гарнизоны в Гаскони.

– А если я выйду за тебя замуж, то стану англичанкой?

– Да.

День клонился к концу, и на сжатых полях дымили костры, хотя готовить было почти нечего. На каждой лужайке паслось по паре десятков коней, и Томас понял, что им с Элеонорой надо дать отдых своим лошадям, накормить и напоить их. Он многих спрашивал, как найти солдат принца Уэльского, но одни указывали на запад, другие на восток, и в сумерках, не зная, куда еще пойти, Томас просто повернул усталых лошадей к ближайшей деревне. Деревня была забита солдатами, но Томас с Элеонорой нашли более-менее тихое местечко на краю поля. Там Томас развел огонь, а Элеонора напоила в ручье коней. Из-за плеча у нее торчал черный лук как знак принадлежности к войску. Они приготовили скудную пищу, а потом сели под забором и стали смотреть на звезды, сияющие над темным лесом. Из деревни доносились голоса, женщины пели там французскую песню, и Элеонора стала тихо подпевать.

– Помню, мне пела ее мама, – сказала она, выдергивая стебли травы, из которых плела себе браслетик. – Я не единственный его незаконный ребенок, – печально проговорила девушка. – Я слышала о двоих других. Одна девочка умерла совсем маленькой, а мальчик стал солдатом.

– Это твой брат.

– Сводный. – Она пожала плечами. – Я его не знаю. Он пропал куда-то. – Она надела браслетик на тонкое запястье. – А зачем ты носишь собачью лапу?

– По дурости. И дразню Бога.

«Это правда», – с грустью подумал он. С силой дернув высохшую лапу, он разорвал веревку и зашвырнул свой талисман в поле. На самом деле Томас не верил в святого Гинфорта, а просто кривлялся. Собака не поможет ему найти копье. Он поморщился, потому что епитимья тяготила его совесть и душу.

– Ты и правда дразнишь Бога? – обеспокоенно спросила Элеонора.

– Нет. Но мы шутим над тем, чего боимся.

– А ты боишься Бога?

– Конечно, – сказал Томас и замер.

В кустах за спиной раздался шорох, и к его шее кто-то приставил холодный клинок. Металл казался очень острым.

– Что нам нужно, так это вздернуть ублюдка и забрать его женщину. Она хорошенькая, – сказал чей-то голос.

– Хорошенькая, – согласился другой. – А он нам не нужен.

– Мерзавцы! – воскликнул Томас, оборачиваясь.

Это были Джейк и Сэм. Он уставился на них, не веря своим глазам.

– Это вы! Что вы тут делаете?

Хлестнув тесаком по кустам, Джейк вышел и наградил Элеонору ободряющей, по его мнению, улыбкой, хотя своим обезображенным шрамами лицом и косыми глазами он напоминал существо из кошмарного сна.

– Карлу Блуаскому расквасили морду, – объяснил ситуацию Джейк, – и Уилл привел нас сюда, чтобы разбить нос французскому королю. Это твоя женщина?

– Это царица Савская, – ответил Томас.

– А графиня, ходят слухи, подцепила принца, – осклабился Джейк. – Уилл заметил тебя еще раньше, а ты нас не видел. Держи нос выше. Мы слышали, что ты помер.

– Да, был близок к этому.

– Уилл хочет тебя видеть.

Мысль об Уилле Ските, о Джейке и Сэме стала для Томаса огромным облегчением. Эти люди жили в простом мире, далеком от зловещих пророчеств, похищенных копий и темных владык. Он объяснил Элеоноре, что это его друзья, его лучшие друзья, и что на них можно положиться. Но ее встревожили иронические шуточки, которыми встретили Томаса, когда он зашел в деревенскую таверну. Стрелки хватали себя руками за горло и, гримасничая, изображали висельников, а Уилл Скит в притворном отчаянии только качал головой.

– Божье брюхо! – воскликнул он. – Да они даже повесить по-человечески не могут! – Он посмотрел на Элеонору. – Еще одна графиня?

– Дочь мессира Гийома д’Эвека, рыцаря моря и суши, – ответил Томас. – Ее зовут Элеонора.

– Твоя? – спросил Скит.

– Мы собираемся пожениться.

– Адский огонь! – вскричал Уилл. – Ты по-прежнему туп, как морковка. Не женись на ней, Том, женщины нужны не для этого. И все-таки она неплохо выглядит, а? – Он подвинулся и галантно освободил для Элеоноры место. – Здесь было не так уж много пива, и мы все его выпили.

Он оглядел таверну. Она была совершенно пуста, даже ни одного пучка травы не висело на стропилах.

– Гады все вычистили перед уходом, – мрачно проговорил Скит, – и добычи здесь не больше, чем волос на плеши лысого.

– А что случилось в Бретани? – спросил Томас.

Уилл пожал плечами:

– Это было без нас. Герцог Карл привел своих людей на нашу территорию и загнал Томми Дагдейла на вершину холма. Три тысячи их и три сотни у Томми, и к концу дня герцог Карл улепетывал, как ошпаренный заяц. Стрелы, мальчик, стрелы.

Граф Нортгемптонский передал свои полномочия в Бретани Томасу Дагдейлу, и тот переходил из одной английской крепости в другую, когда его настигло войско герцога. Но английские стрелки и латники, укрывшись за густыми кустами на вершине холма, растерзали врага в клочья.

– Они бились весь день, – сказал Скит, – с утра до вечера, а эти ублюдки не усвоили урока и посылали на холм все новые войска. Они рассчитывали, что у Томми скоро кончатся стрелы. Но видишь ли, он вез в крепости несколько телег с запасами, так что стрел ему хватило бы до Судного дня. Вот так герцог Карл положил своих лучших солдат, крепости остались в безопасности, пока он не наберет новых, а мы оказались здесь. За нами послал граф. «Возьми с собой только полсотни лучников», – сказал он мне, и я так и сделал. И отца Хобба, конечно. Мы приплыли в Кан и присоединились к войску на марше. Но что за чертовщина приключилась с тобой?

Томас рассказал свою историю. Скит только покачал головой, услышав про повешение.

– Сэра Саймона больше тут нет, – сказал он. – Возможно, перешел к французам.

– Что он сделал?

– Исчез. Насколько мы слышали, твоя графиня его поймала и разделалась с ним. – Скит ухмыльнулся. – Тебе чертовски везет. Один Бог знает, зачем я сохранил для тебя это. – Он поставил на стол глиняный кувшин с пивом и кивнул в сторону лука у Элеоноры за плечом. – Ты еще не разучился стрелять из этой штуки? Я хочу сказать, ты так долго якшался с аристократией, что мог забыть, зачем Бог послал тебя на землю.

– Не разучился.

– Тогда можешь присоединиться к нам, – сказал Скит, но признался, что сам плохо понимает действия войска. – Никто со мной не делится планами, – презрительно проговорил он, – но говорят, что на севере есть еще одна река и ее нам тоже надо перейти. И по-моему, чем скорее, тем лучше, так как французишки как следует вымели эти места. Здесь и котенка не прокормишь.

Это была поистине опустошенная земля. Томас увидел это воочию на следующий день, когда отряд Уилла Скита медленно двинулся по сжатым полям на север. Все зерно, вместо того чтобы лежать в амбарах, было забрано французским войском, как и угнанный скот. К югу от Сены англичане жали зерно на брошенных полях, и их авангарды двигались достаточно быстро, чтобы захватить тысячи голов коров, свиней и коз, но здесь вся земля была выметена начисто таким же большим войском, и потому король велел спешить. Он хотел, чтобы его армия перешла реку Сомму и попала в земли, которые французское войско, возможно, еще не опустошило. Он надеялся увидеть в Ла-Кротуа ожидающие его корабли с провизией. Но несмотря на повеление короля, войско двигалось мучительно медленно. По пути встречались укрепленные города с запасами пищи, и солдаты настаивали на их штурме. Они действительно захватили несколько таких городов, другим удалось отбиться, но все это отнимало время, которого у короля не было, и, пока он старался навести порядок в войске, более заинтересованном в добыче, чем в продвижении, король Франции провел свое войско обратно через Сену, через Париж и направил к Сомме.

Была приготовлена новая ловушка, еще более губительная, поскольку теперь англичане оказались на земле, лишенной провизии. Войско Эдуарда наконец дошло до Соммы, но оказалось там блокировано, как раньше на Сене. Мосты были разрушены или защищены мощными крепостями с большими гарнизонами. Потребовались бы многие недели, чтобы выбить оттуда защитников, а у англичан не было времени. Они слабели с каждым днем. Солдаты прошли от Нормандии до окраин Парижа, потом перешли Сену и оставили за собой разорение до самого южного берега Соммы. Долгий поход измотал войско. Уже сотни шли босыми, другие сотни ковыляли в разваливающейся обуви. В войске хватало коней, однако не хватало подков и гвоздей, и люди вели лошадей в поводу, чтобы сберечь их копыта.

Кони питались травой, но люди нуждались в зерне, и на большие расстояния посылались продовольственные отряды в поисках деревень, где крестьяне могли спрятать часть урожая. Французы, почувствовав уязвимость англичан, становились все наглее. Стычки вспыхивали все чаще. Люди ели незрелые плоды, портили желудки и расстраивали кишечник. Некоторые сочли, что у них нет другого выбора, кроме возвращения в Нормандию, но другие понимали, что войско развалится задолго до того, как достигнет безопасных нормандских бухт. Единственным выходом было переправиться через Сомму и идти к английским крепостям во Фландрии. Но французы разрушили мосты или хорошо охраняли их, и когда войско прошло мимо пустынных болот к бродам, оказалось, что на противоположном берегу его ждет враг. Англичане дважды пытались пройти, но оба раза французы, надежно укрепившись на высоком сухом берегу, поражали лучников в реке, заполнив весь берег генуэзскими арбалетчиками. И англичанам пришлось отступить и отправиться на запад, в направлении к устью. С каждым шагом число переправ уменьшалось, река становилась шире и глубже. Восемь дней они шли между рек, и за это время голод все возрастал, а боевой дух падал.

– Берегите стрелы, – как-то к вечеру предупредил своих стрелков Уилл Скит.

Солдаты разбили лагерь у маленькой заброшенной деревушки, такой же пустой, как и прочие места, где они побывали после перехода через Сену.

– В бою нам понадобится каждая стрела, – продолжал Скит. – Видит бог, у нас нет лишних.

Через час, когда Томас обирал черную смородину с кустов, образовавших живую изгородь, откуда-то сверху раздался голос:

– Томас! Тащи свои грешные кости сюда!

Взглянув вверх, Томас увидел на колокольне деревенской церквушки Уилла Скита. Он побежал туда, поднялся по лестнице, прошел мимо балки, где когда-то висел колокол, пока жители не сняли его, чтобы не украли англичане, и протиснулся через люк на плоскую крышу башни, где столпилось с полдюжины людей. Среди них был граф Нортгемптонский, весьма насмешливо взглянувший на Томаса.

– А я слышал, что тебя повесили!

– Я выжил, милорд, – хмуро ответил тот.

Граф хотел было спросить, не приложил ли к этому руку сэр Саймон Джекилл, но продолжать эту склоку не имело смысла. Сэр Саймон сбежал, и их соглашение больше не действовало. Граф состроил гримасу.

– Никому не под силу убить щенка дьявола, верно? – сказал он, а затем отвернулся и показал на восток.

Томас увидел в сумерках войско на марше.

Оно было далеко, на другом берегу текущей среди камышей реки, но Томас видел силуэты всадников, повозок, пехотинцев и арбалетчиков, заполнивших все дороги и дорожки. Войско приближалось к стенам города – как сказал граф, Аббевиля, – где через реку был перекинут мост. При виде змеящихся к нему черных полос Томасу показалось, что распахнулись врата ада и извергли огромную орду копий, мечей и арбалетов. Потом, вспомнив, что там и мессир Гийом, он перекрестился и молча взмолился, чтобы отец Элеоноры остался жив.

– Боже милостивый, – проговорил Уилл Скит, приняв жест Томаса за проявление страха, – они хотят нас напугать.

– Они знают, что мы измотаны, – сказал граф, – что у нас когда-нибудь кончатся стрелы и что солдат у нас меньше. Гораздо меньше. И нам некуда отойти. – Он указал на блестевшее вдалеке море. – Нас поймали в ловушку. Завтра их войско перейдет мост у Аббевиля и атакует нас.

– Значит, будем сражаться, – проворчал Уилл Скит.

– На этих позициях, Уилл? – спросил граф.

Местность была ровная, идеальная для конницы, но не для лучников. Редкие кусты и рощицы – скверное укрытие.

– И против такого количества? – добавил он, глядя вдаль на врага. – Они превосходят нас числом, Уилл, их больше. Клянусь Богом, их много больше. – Граф вздохнул. – Пора двигаться дальше.

– Куда? – спросил Скит. – Почему не выбрать позицию и не встать на ней?

– На юг? – неуверенно проговорил граф. – Может быть, снова перейти Сену и отплыть на кораблях из Нормандии? Видит бог, Сомму нам не перейти. – Он приставил ладонь ко лбу и, посмотрев за реку, выругался: – Черт возьми, но почему здесь нет брода? Мы бы улизнули от этих ублюдков к нашим крепостям во Фландрии и оставили бы Филиппа в дураках, к коим он и принадлежит.

– Не давать ему сражения? – потрясенно спросил Томас.

Граф покачал головой:

– Мы уже нанесли ему урон. Ограбили его дочиста. Мы прошли через его королевство и оставили страну в дымящихся развалинах, так зачем еще давать сражение? Он потратил целое состояние, наняв рыцарей и арбалетчиков, так почему бы нам не сделать эти траты бесполезными? – Он нахмурился. – Если только нам удастся улизнуть.

С этими мрачными словами граф спустился в люк, и за ним последовала его свита. Наверху остались лишь Скит и Томас.

– На самом деле они не хотят сражаться, потому что боятся попасть в плен, – проворчал Скит, когда граф удалился и не мог его слышать. – Выкуп может в мгновение ока вымести все семейное состояние. – Он плюнул через перила и подвел Томаса к северному краю колокольной площадки. – А тебя, Том, я на самом деле позвал сюда потому, что у тебя глаза лучше моих. Видишь вон там деревню?

Он указал на север. Томас не сразу разглядел в камышах несколько невысоких крыш.

– Жалкая деревенька, – сказал он.

– И все же там мы еще не искали жратвы, – заметил Скит, – а тамошние жители, поскольку живут на болоте, могли закоптить нескольких угрей. Люблю копченого угря. Это лучше, чем кислые яблоки или суп из крапивы. Можно сходить посмотреть.

– Сегодня?

– А что же, на следующей неделе? – проговорил Скит, подходя к люку. – Или на следующий год? Конечно сегодня, гаденыш. Поторопись!

Томас взял двадцать стрелков. Никто из них не хотел идти, было уже поздно, и они боялись, что на дороге, нескончаемо тянувшейся через дюны и камыши близ Соммы, могут поджидать французские патрули. Это была пустынная местность. Из камышей вспархивали птицы, и лошади пробирались по таким низменным местам, что приходилось стелить вязовые гати, а вокруг меж илистых кочек булькала и чавкала вода.

– Наступает отлив, – заметил Джейк.

Томас ощущал запах соленой воды. Они были достаточно близко от моря, и в зарослях тростника и болотной травы чувствовались отливы и приливы, хотя местами, на песчаных берегах, где росла бледная жесткая трава, дорога становилась тверже. «Зимой, – подумал Томас, – это совсем забытые богом места, только холодный ветер гоняет пену по замерзшим болотам».

Уже почти стемнело, когда они добрались до деревни. Она оказалась жалким поселением всего из дюжины крытых тростником покинутых хижин. Люди ушли, наверное, незадолго до прихода Томаса и стрелков, поскольку в каменных очагах еще тлел огонь.

– Поищите еды, – сказал Томас, – особенно копченого угря.

– Быстрее будет самим поймать долбаного угря и закоптить, – ответил Джейк.

– Займись этим, – посоветовал Томас, а сам направился в конец деревни, где стояла маленькая, покосившаяся от ветра деревянная церквушка.

Она мало чем отличалась от сарая – возможно, здесь хранились мощи какого-нибудь святого этих жалких болот, – но Томас счел, что строение выдержит его вес, и, соскочив с коня на замшелую тростниковую крышу, вскарабкался наверх и ухватился за приколоченный к коньку крест.

Среди болот не было заметно никакого движения, только дым от костров во французском лагере затуманивал меркнущий свет на севере от Аббевиля. Томас подумал, что завтра французы перейдут мост и потянутся через городские ворота навстречу английскому войску. Костры горели на юге, и клубы дыма свидетельствовали, насколько французское войско больше английского.

Из ближайшей хижины появился Джейк с мешком в руке.

– Что это? – спросил Томас.

– Зерно! – Джейк встряхнул мешок. – Чертовски сырое. Проросшее.

– А угрей что же, нет?

– Какие, к черту, угри! У угрей хватает ума не жить в таких халупах.

Томас усмехнулся и посмотрел на море, что, подобно окрашенному кровью клинку, блестело на западе. Вдали на затянутом тучами горизонте белым пятнышком виднелся парус. Над рекой кружили чайки. Вода в этом месте широко разлилась и среди камыша и отмелей там и сям текла к морю. Было трудно различить границу между рекой и болотом – так все перепуталось. А потом Томас задумался, почему это чайки так кричат и ныряют в воду. Приглядевшись, он заметил на берегу что-то похожее на дюжину коров. Томас уже раскрыл рот, чтобы позвать Джейка, но тут разглядел рядом с коровами людей – человек двадцать, мужчин и женщин. Не иначе, жителей этой деревни. Наверное, увидели английских стрелков и сбежали, угнав с собой скот. Но куда? В болота? Это имело смысл, поскольку среди топей, вероятно, прятались безопасные тропы. Но зачем они сунулись на песчаную косу, где Томас их увидел? И тут он понял, что они стараются не укрыться, а убежать, поскольку деревенские жители брели по воде к северному берегу.

«Боже милостивый, – подумал он, – да тут же брод!» Он смотрел, не смея поверить собственным глазам, но люди упорно продвигались через реку, таща за собой скотину. Брод был глубок, и Томас догадался, что его можно перейти только во время отлива, но все же это был брод.

– Джейк! – крикнул он. – Джейк!

Джейк обыскивал церковь. Томас нагнулся и втащил его на прогнивший люк. Когда второй стрелок влез на конек, постройка угрожающе зашаталась под двойным весом. Схватившись за выбеленный солнцем деревянный крест, Джейк посмотрел, куда указывал Томас, и воскликнул:

– Божья задница! Это же долбаный брод!

– И долбаные французы, – сказал Томас, увидев на более твердой почве, возвышавшейся над болотными зарослями и водой, солдат в серых кольчугах.

Они только что пришли, иначе Томас увидел бы их раньше, и теперь их вечерние костры осветили мрак в тени деревьев. Их присутствие говорило, что французам известно о существовании брода и они хотят не дать англичанам возможности перейти. Но это уже не его забота. Его дело – сообщить войску, что через реку есть брод и, возможно, это выход из ловушки.

Томас съехал по церковной крыше и спрыгнул на землю.

– Возвращайся к Уиллу, – велел он Джейку, – и скажи ему про брод. И еще скажи, что я подожгу хижины, чтобы они служили маяком.

Уже стемнело, и без сигнального огня деревню было бы не найти.

Джейк взял шесть человек и поскакал на юг, а Томас остался ждать. То и дело он забирался на крышу церкви и смотрел за реку, и каждый раз ему казалось, что среди деревьев появляются все новые костры. Французы, заключил он, собрали здесь грозные силы, что и неудивительно, поскольку это был последний выход и они хотели его заблокировать. И все же Томас поджег одну за другой хижины, чтобы англичане видели, где может быть спасение.

Пламя взметнулось в ночи, разбрасывая по болоту искры. Стрелки нашли немного припрятанной вяленой рыбы и, запивая ее солоноватой водой, устроили себе ужин. Настроение у них было унылое.

– Надо было оставаться в Бретани, – сказал один.

– Они загонят нас в угол, – предрек второй.

Он сделал из сухого тростника дудочку и играл печальную мелодию.

– У нас есть стрелы, – возразил третий лучник.

– И их хватит, чтобы перебить этих ублюдков?

– Должно хватить.

Музыкант извлек из своей дудки несколько тихих звуков, потом ему надоело, и он швырнул инструмент в огонь. Для Томаса ночь тянулась слишком медленно. Он опять пошел к церкви, но вместо того, чтобы забраться на крышу, отворил ветхую дверь и раскрыл ставни на окнах, впуская отсветы пожара. И тут он увидел, что это не просто церковь, а рыбацкое святилище. Здесь был алтарь из выбеленных морем досок, установленных на двух бочках, а на алтаре стояла напоминающая куклу фигурка, замотанная полосками белой ткани, с венком из высушенных водорослей на голове. Рыбаки в Хуктоне иногда устраивали такие святилища, особенно если теряли в море лодку. Отец Томаса терпеть их не мог. Одно он сжег дотла. Он называл фигуры идолами, но Томас считал, что рыбакам нужны святилища. Море было суровым местом, а кукла, подумал он, изображала женщину и, возможно, представляла какую-то местную святую. Женщины, чьи мужчины уходили далеко в море, наверное, приходили сюда молиться святой и просили, чтобы корабль вернулся назад.