Мегрэ колеблется
Парандон все больше оживлялся. Его бледное лицо порозовело. С поразительной энергией он размахивал своими пухлыми ручками.
– Таких, как я, тысячи, что я говорю – десятки тысяч, и мы поставили своей задачей изменить эту постыдную шестьдесят четвертую статью, этот пережиток минувших времен. Речь здесь идет не о тайном обществе. В большинстве стран существуют официальные группировки, журналы, газеты… И знаете, что нам отвечают?..
И чтобы пояснить, кто отвечает, он вопросительно взглянул на портрет тестя:
– Нам говорят: «Уголовный кодекс составляет единое целое. Если вы замените в нем хотя бы один камешек, все здание может рухнуть…» И нам возражают: «Если действовать по-вашему, то не судье, а врачу будет предоставлено право решать…»
Я мог бы говорить об этом часами. Я посвятил этому вопросу много статей, и если это не будет с моей стороны дерзостью, я попрошу мою секретаршу вам их переслать… Вы знаете преступников, если можно так выразиться, из первых рук… Для судьи же это только существа, которых почти автоматически подводят под ту или иную статью. Вы меня понимаете?
– Конечно…
– За ваше здоровье…
Он перевел дыхание и, казалось, сам был поражен, что так разошелся.
– Ведь мало с кем я могу говорить настолько откровенно… Вас это не шокирует?
– Нисколько…
– Ба, да ведь я даже не спросил, зачем вы хотели меня видеть… Я был в таком восторге от предстоящей встречи, что об этом даже не подумал… – И с иронией в голосе добавил: – Надеюсь, речь идет не о морском праве?
Мегрэ вытащил из кармана письмо:
– Это послание я получил сегодня утром по почте. Оно без подписи, и я вовсе не уверен, что послано из вашего дома… Я только прошу вас внимательно с ним ознакомиться…
Как ни странно, адвокат стал прежде всего ощупывать бумагу, как если бы у него было особенно развито чувство осязания.
– Похоже, что моя… Такую легко не найдешь… В последний раз я просил своего гравера заказать у фабриканта…
– Это-то обстоятельство и привело меня к вам.
Парандон сменил очки, скрестил свои короткие ножки и стал читать, шевеля губами, а иногда бормоча отдельные слоги: «Скоро должно произойти убийство… Быть может, его совершит человек, которого я знаю, а может быть, и я сам…»
Он внимательно перечел этот абзац.
– Можно сказать, что тщательно подбиралось каждое слово, не так ли?
– И мне так показалось.
«…Она в каком-то смысле неизбежна…»
– Эта фраза мне нравится меньше. Она слишком цветиста. – Потом, возвращая листок Мегрэ и снова сменив очки, произнес: – Любопытно…
Этот человек не любил громких фраз и не терпел напыщенности. Любопытно… Этим и ограничивались его комментарии.
– Меня поразила одна деталь, – пояснил Мегрэ. – Автор письма называет меня не просто комиссаром, как это делает большинство, а моим официальным титулом: «Господин дивизионный комиссар».
– Я об этом тоже подумал. Вы поместили объявление?
– Да. Сегодня вечером оно появится в «Монд», а завтра утром в «Фигаро».
Странно, что Парандон не был удивлен или, во всяком случае, не показывал виду. Он глядел в окно на узловатый ствол каштана, как вдруг его внимание привлек легкий шум. Но и это его не удивило, и, повернувшись к двери, он пробормотал:
– Входи, дорогая…
И, поднимаясь, добавил:
– Знакомься: комиссар Мегрэ собственной персоной.
Это была женщина лет сорока, элегантная, со стремительными движениями и быстрыми глазами. Коротким, цепким взглядом она окинула комиссара с головы до ног. И будь даже где-нибудь на его левом ботинке небольшое пятнышко, оно не ускользнуло бы от ее внимания.
– Я очень рада, комиссар… Надеюсь, вы пожаловали к нам не для того, чтобы арестовать моего мужа? С его слабым здоровьем вам сразу бы пришлось определить его в тюремную больницу…
В ее словах не чувствовалось подвоха. Она сказала это без злобы, с игривой улыбкой, но все же сказала.
– Речь идет, конечно, о ком-нибудь из наших слуг?
– Никаких жалоб я не получал. И, кроме того, это входит в компетенцию полицейского участка вашего района.
Она сгорала от нетерпения узнать причину его визита. Парандон понимал это не хуже, чем Мегрэ, но оба, словно забавляясь, не сделали и малейшего намека.
– Вам понравился наш арманьяк?
Она внимательно поглядела на рюмки.
– Надеюсь, дорогой, ты выпил капельку? – Она была в светлом, уже весеннем костюме. – Итак, господа, не буду вам мешать… Хочу только предупредить тебя, дорогой, что я вернусь не раньше восьми… После семи ты можешь застать меня у Гортензии.
Она вышла не сразу и, пока мужчины молча стояли, обошла комнату, подвинула на круглом столе пепельницу и поставила на место снятую с полки книгу.
– Прощайте, месье Мегрэ… Верьте мне, я была счастлива с вами познакомиться… Вы удивительно интересный человек…
Дверь закрылась. Парандон снова сел, выждал минутку, словно жена могла вернуться, и наконец засмеялся, как ребенок:
– Вы поняли?
Мегрэ не знал, что ответить.
– Вы удивительно интересный человек. Она в бешенстве оттого, что вы ничего не сказали о ее платье, в особенности о том, что она молодо выглядит. Больше всего ее порадовало бы, если бы ее приняли за нашу дочь.
– А у вас есть дочь?
– Да. Восемнадцати лет. Сдала на бакалавра и теперь занимается археологией. Неизвестно, как долго продлится это увлечение… В прошлом голу, например, ей захотелось стать лаборанткой. Я вижу ее очень редко, только за столом, да и то лишь в тех случаях, когда она соизволит откушать с нами… Есть у меня еще сын, Жак. Ему пятнадцать лет, учится в четвертом классе в лицее Расина. Вот и вся моя семья.
Он говорил с удивительной легкостью, будто все это не имело никакого значения. Казалось, он потешался над самим собой.
– Впрочем, я отнимаю у вас время. Так вот, насчет письма… Возьмите с собой образец моей почтовой бумаги… Ваши эксперты смогут установить идентичность, но я заранее уверен в результате.
Он нажал кнопку, подождал, потом повернулся к двери:
– Мадемуазель Ваг, принесите, пожалуйста, конверт. Из тех, что мы посылаем поставщикам. – И пояснил: – Мы расплачиваемся с поставщиками в конце каждого месяца. Было бы слишком официально вкладывать чеки в маркированные конверты. Для этой цели мы пользуемся обычными белыми конвертами.
Молодая девушка принесла образец.
– Вы сможете и это сравнить. Если совпадут и бумага, и конверт, у вас будет почти полная уверенность, что письмо отправлено отсюда…
Казалось, это его не слишком тревожило.
– Вы не видите никакой причины, которая могла бы побудить кого-нибудь написать это письмо?
Парандон посмотрел на Мегрэ сначала с удивлением, потом немного разочарованно:
– Причины? Вот не ожидал от вас этого вопроса, месье Мегрэ. Но я понимаю, вы должны были его задать… Причины… Безусловно, они есть у каждого, сознательно или безотчетно…
– Сколько человек живет в этой квартире?
– Постоянно не очень много… Ну, конечно, жена и я…
– У вас у каждого свои комнаты?
– Как вы угадали?
– Не знаю… Я задал вопрос, не думая…
– Мы действительно живем в разных комнатах. Моя жена любит поздно ложиться и утром долго валяется в постели, а я птаха ранняя. Впрочем, если хотите, можете осмотреть всю квартиру… Должен вам сказать, что я ее не выбирал и оставил все как было. Когда мой тесть, – он снова взглянул на портрет председателя кассационного суда, – вышел в отставку и поселился в Вандее, дочери устроили нечто вроде семейного совета. Их четыре, и все замужем… Был произведен предварительный дележ наследства, и моей жене досталась эта квартира со всем содержимым, включая отцовский портрет и бюсты.
Он не смеялся, даже не улыбался, но при этом чувствовалась ирония.
– Одна из сестер получит усадьбу в Вандее, в Буванском лесу. Две другие разделят ценные бумаги… Гассены де Болье унаследовали от предков значительное состояние, так что на всех хватит… Итак, я живу не совсем у себя, а скорее у тестя, и лично мне принадлежат только книги, мебель в моей спальне да еще этот письменный стол…
– Ваш отец ведь жив, не так ли?
– Да, он живет совсем рядом, на улице Миромениль, в квартире, где решил провести остаток своих дней. Вот уже тридцать лет, как он вдовец. Отец был хирургом…
– Знаменитым хирургом…
– Вон что! Вы и это знаете? Следовательно, вам также известно, что он испытывал страсть не к шестьдесят четвертой статье, а к женщинам… Наша прежняя квартира была такой же просторной, как эта, но намного современнее… На улице Агессо… Теперь там живет мой брат, невропатолог, с женой… Так вот, возвращаясь к нашей семье… Я вам уже говорил о моей дочери Полетте и сыне Жаке… Заметьте себе, если хотите заслужить ее расположение, что Полетта заставляет всех называть ее Бэмби, а брата своего упорно называет Гюсом…[2] Думаю, что это пройдет… Впрочем, большого значения это не имеет…
Перейдем теперь к людям, как сказала бы моя жена. Вы уже видели Фердинанда, дворецкого. Фамилия его – Фошуа… Родом он из Берри, откуда и моя семья… Старый холостяк… Комната его в глубине двора, над гаражом… Лиза, горничная, живет у нас постоянно, а мадам Маршан приходит каждое утро убирать квартиру… Да, я еще не назвал мадам Вокен, кухарку. Муж у нее кондитер, она живет своим домом. И каждый вечер после работы торопится… Вы не записываете?
Мегрэ только улыбнулся, потом встал и подошел к пепельнице, достаточно большой, чтобы можно было выколотить трубку.
– Теперь перейдем, если можно так выразиться, к моему штату, – продолжал Парандон. – Вы видели мадемуазель Ваг… Это ее настоящая фамилия, и ей она не кажется смешной[3]. Я всегда называю секретарей по фамилии… Она никогда ничего не рассказывает о своей личной жизни, и если бы понадобился ее адрес, пришлось бы заглянуть в досье… Я знаю только, что домой она ездит на метро и никогда не возражает, если я ее задерживаю до вечера на работе… Лет ей, должно быть, двадцать четыре или двадцать пять, и она почти не бывает в дурном настроении… Есть у меня помощник, стажер, очень честолюбивый молодой человек по имени Рене Тортю. Его кабинет в конце коридора. Остается еще наш писец, так мы его называем, молодой человек лет двадцати. Он недавно приехал из Швейцарии, мечтает о поприще драматурга, а пока выполняет различные мелкие поручения… Нечто вроде рассыльного.
Когда мне поручают какое-нибудь дело – а я занимаюсь делами только очень крупными, где на карту ставятся миллионы, если не сотни миллионов, – мне приходится работать неделю, а то и несколько недель сутками напролет… После этого все входит в обычную колею, и у меня появляется досуг, чтобы…
Он покраснел и улыбнулся.
– …чтобы заняться, как вы догадываетесь, нашей шестьдесят четвертой статьей… Надеюсь, вы мне когда-нибудь изложите ваши соображения на этот счет, а пока я распоряжусь, чтобы вам разрешили бывать в нашем доме, сколько вам будет угодно, и отвечали бы откровенно на все ваши вопросы…
Мегрэ с недоумением смотрел на Парандона, стараясь понять, кто же он в действительности: изощренный актер или, напротив того, несчастный человек, находящий утешение в тонком юморе.
– Я приду скорее всего завтра утром, но вас не потревожу.
– В таком случае, вероятно, вас побеспокою я.
Они попрощались, и комиссару показалось, будто он пожал руку ребенка.
– Спасибо за прием, месье Парандон.
– Благодарю вас за визит, месье Мегрэ.
Адвокат семенящей походкой проводил его до самого лифта.
Глава 2
Мегрэ снова увидел солнце и почувствовал аромат первых весенних дней, хотя уже пахло пылью. Ангелы-хранители Елисейского дворца по-прежнему прогуливались с равнодушным видом, легким кивком давая понять, что узнали комиссара.
На углу старуха продавала сирень, пахнувшую загородными садами, и Мегрэ едва удержался, чтобы не купить несколько веток. Хорош бы он был, явившись с букетом на набережную Орфевр.
Комиссар испытывал удивительное облегчение. Он вырвался из чуждого ему мира. Двигаясь в потоке прохожих по тротуару, он все еще видел себя в роскошной квартире, где витала тень важного чиновника, который когда-то устраивал там чопорные приемы.
Недаром же Парандон, словно для того, чтобы Мегрэ не чувствовал себя стесненным, выразительно подмигнул ему, давая этим понять: «Не принимайте всерьез. Это все декорация. Даже морское право – баловство, одно притворство…»
И он заговорил о своей шестьдесят четвертой статье, которая-де интересует его больше всего на свете. Тоже, видимо, игра.
Если только Парандон не плут. Во всяком случае Мегрэ проникся симпатией к этому гному-попрыгунчику, который пожирал его глазами, будто никогда в жизни не видел комиссара сыскной полиции.
Он воспользовался хорошей погодой, чтобы спуститься по Елисейским Полям до площади Согласия, где наконец сел в автобус. Открытой площадки в автобусе не оказалось, поэтому пришлось погасить трубку, пройти внутрь и сесть на скамейку.
Мегрэ вернулся в сыскную полицию как раз в тот час, когда обычно подписывались бумаги, и за каких-нибудь двадцать минут справился с этой обязанностью. Жена очень удивилась, когда в шесть часов вечера он уже вернулся домой, да к тому же в отличном настроении.
– Что сегодня на обед?
– Я думала приготовить…
– Ничего не нужно. Пообедаем в городе.
Где угодно, только не дома. День выдался необычный, и хотелось так же необычно провести вечер.
Темнело теперь позже. День заметно прибавился. Они нашли в Латинском квартале ресторан с застекленной верандой, где от жаровни приятно веяло теплом. Ресторан славился дарами моря, и Мегрэ попробовал всего понемножку, даже морских ежей, доставленных несколько часов назад самолетом с юга.
Жена поглядела на него с улыбкой:
– Можно подумать, что ты доволен сегодняшним днем.
– Так оно и есть. Я познакомился со странным субъектом. Странный дом… Странные люди…
– Преступление?
– Неизвестно… Пока оно еще не произошло, но может произойти не сегодня завтра… И если это случится, я окажусь в идиотском положении.
Мегрэ редко говорил с женой о делах, которые вел. Чаще она узнавала подробности из газет и по радио, чем от мужа. Но на этот раз он не устоял перед желанием показать ей письмо.
Они ели жареную барабульку, запивая выдержанным «Пуйи», аромат которого разносился вокруг. Затем им подали десерт.
– На, прочитай!
Возвращая листок, мадам Мегрэ с удивлением взглянула на мужа:
– Это писал мальчик?
– В доме действительно есть мальчик. Я его еще не видел… Но там есть мальчики и постарше, мальчики под сорок и под пятьдесят.
– Ты веришь тому, что здесь написано?
– Кому-то понадобилось, чтобы я проник в дом. Иначе бы не воспользовались почтовой бумагой, которую можно во всем Париже найти только в двух магазинах.
– Если он замышляет преступление…
– Он не говорит, что замышляет преступление. Он пишет, что пока ему неизвестно, кто будет виновником.
На этот раз мадам Мегрэ не приняла дело всерьез:
– Вот увидишь, это тебя разыгрывают…
Мегрэ заплатил по счету. Погода была такой чудесной, что они нарочно сделали круг, чтобы пройти через остров Сен-Луи.
На улице Сент-Антуан он снова увидел сирень и на этот раз вернулся домой с букетом.
На следующее утро солнце светило так же ярко и воздух был не менее прозрачен, но этого уже никто не заметил. Люка, Жанвье и Лапуэнт, каждый со своим донесением, уже дожидались комиссара в кабинете, но Мегрэ, войдя, прежде всего стал рыться в груде почты.
Он совсем не был уверен, что найдет письмо. Ведь объявление в «Монд» появилось только вчера вечером и лишь сегодня утром могло попасть на страницы «Фигаро».
– Есть! – воскликнул он, помахивая письмом в воздухе.
Тот же конверт, те же старательно выведенные печатные буквы, та же отрезанная сверху почтовая бумага.
Но теперь его больше не называли дивизионным комиссаром и тон был совсем другой.
Вы допустили оплошность, месье Мегрэ, посетив дом до получения моего второго письма. Они все переполошились, и это грозит ускорить события. Теперь преступление может совершиться с часу на час, и в этом будет отчасти и Ваша вина.
Я считал Вас более терпеливым, более рассудительным. А Вы вообразили, что за несколько часов сможете проникнуть в тайны семьи.
Шлю вам наилучшие пожелания и, несмотря ни на что, не перестаю Вами восхищаться.
Трое помощников, стоявшие рядом, прекрасно поняли, как сконфужен Мегрэ, когда он нехотя протянул им листок. Но еще больше поразила их развязность, с какой анонимный автор обращался к их патрону.
– А вы не подумали, комиссар, что какой-то мальчишка решил позабавиться?
– То же самое сказала мне вчера вечером жена.
– А вам как кажется?
– Нет…
Мегрэ не верил, что это грубая шутка. Но с другой стороны, ничего тревожного в доме он не ощутил. Все было размеренно, чинно, упорядоченно. Дворецкий принял его со спокойным достоинством. Секретарша с забавной фамилией оказалась живой и симпатичной. Что касается Парандона, то, вопреки своей странной внешности, он выглядел человеком жизнерадостным.
Но ведь и Парандон не принял это за шутку. И совсем не протестовал против вторжения полиции в его частную жизнь. Он непринужденно беседовал на самые различные темы, много говорил о шестьдесят четвертой статье. Как знать, не мучила ли его затаенная тревога?
Во время утреннего рапорта Мегрэ и словом не обмолвился о Парандоне. Он понимал, что его коллеги только пожали бы плечами, решив, что он занимается бессмысленным делом.
– А у вас какие новости, Мегрэ?
– Жанвье вот-вот должен задержать убийцу почтальонши… Мы почти уверены, что это он, но решили выждать, чтобы выяснить, был ли тут сообщник… Подозреваемый живет с молодой женщиной, она беременна…
Текучка. Обычные дела. Рутина.
Часом позже, переступив порог дома на улице Мариньи, где швейцар в галунах поздоровался с ним через застекленную дверь привратницкой, он очутился в другом мире.
Дворецкий Фердинанд, беря из его рук шляпу, спросил:
– Вам угодно, чтобы я предупредил месье Парандона?
– Не нужно. Проводите меня в комнату секретарши.
Мадемуазель Ваг! Вот! Наконец-то он вспомнил ее фамилию. Она занимала маленькую комнату, заставленную стеллажами с зелеными папками для бумаг. Мегрэ застал ее за электрической пишущей машинкой последней модели.
– Вы хотели со мной поговорить? – спросила она без всякого смущения.
Девушка встала, огляделась и указала на стул у окна, выходившего во двор.
– К сожалению, здесь нет кресла. Может быть, пройдем в библиотеку или гостиную?
– Я предпочел бы остаться здесь. – Откуда-то доносился шум электрического пылесоса. В одном из кабинетов тоже стрекотала пишущая машинка. Какой-то мужчина разговаривал по телефону. Комиссар по голосу определил, что это был не Парандон:
– Конечно, конечно… Я вас прекрасно понимаю, дорогой друг, но закон есть закон, даже если иногда он противоречит здравому смыслу… Конечно, я ему об этом говорил… Нет, он не может вас принять ни сегодня, ни завтра… Впрочем, это ничего бы не изменило.
– Месье Тортю? – спросил Мегрэ.
Девушка кивнула. В соседней комнате говорил стажер. Мадемуазель Ваг плотно закрыла дверь, и голос умолк, словно выключили радио. Из окна было видно, как шофер в голубом комбинезоне мыл из шланга «роллс-ройс».
– Это машина месье Парандона?
– Нет, перуанцев, жильцов с третьего этажа.
– А у месье Парандона тоже есть шофер?
– Да, без шофера ему не обойтись. С таким зрением невозможно водить машину.
– А какая у него машина?
– «Кадиллак»… Мадам ею пользуется чаще, чем он, хотя у нее есть свой собственный маленький английский автомобиль. Вам не мешает шум? Может быть, закрыть окно?
Нет. Водяная струя была частью всего, что его здесь окружало, всей атмосферы этого дома, весны.
– Вы знаете, почему я к вам пришел?
– Я знаю только, что все мы в вашем распоряжении и должны отвечать на ваши вопросы, даже если они покажутся нам нескромными…
Мегрэ опять достал из кармана первое письмо. Когда он вернется на набережную Орфевр, нужно будет непременно снять фотокопию, а то оно в конце концов совсем истреплется.
Пока девушка читала, Мегрэ изучал ее лицо, которое не портили очки в черепаховой оправе. Она не была красива в обычном смысле этого слова, но миловидна. Особенно привлекательными казались пухлые улыбчивые губы со вздернутыми уголками.
– Так вот оно что!.. – сказала она, возвращая письмо.
– Что вы об этом думаете?
– А что думает месье Парандон?
– То же, что и вы.
– Что вы этим хотите сказать?
– Что он удивился не больше, чем вы.
Она силилась улыбнуться, но чувствовалось, что удар попал в цель.
– А я должна была удивиться?
– Когда сообщают, что в доме скоро может произойти убийство…
– Но ведь это может произойти в любом доме, не так ли? Полагаю, что человек, перед тем как совершить преступление, ведет себя так же, как другие, в противном случае…
– В противном случае мы задерживали бы будущих убийц заранее. Это несомненно…
А ведь здорово, что это пришло ей в голову! За долгие годы работы немногим людям из тех, с кем Мегрэ имел дело, приходила в голову эта простая мысль.
– Я дал объявление. Сегодня утром я получил второе письмо.
И он протянул ей второй листок. Девушка прочитала его с таким же вниманием, но на этот раз уже с явным беспокойством.
– Я начинаю понимать, – прошептала она.
– Что?
– Что вы встревожились и решили сами взяться за расследование этого дела.
– Позвольте закурить?
– Прошу вас. Здесь даже и мне разрешено, а в других комнатах нет.
Она закурила сигарету, непринужденно, без аффектации, присущей большинству женщин. Чувствовалось, что мадемуазель Ваг курит просто для разрядки. Она немного откинулась назад на своем вертящемся стуле, стоявшем перед пишущей машинкой. Ее комната совсем не походила на кабинет. Если стол для пишущей машинки был металлическим, то рядом стоял другой – красного дерева, очень красивый, в стиле Людовика XIII.
– А что, молодой Парандон озорник?
– Гюс? Вот уж совсем не озорник. Он умный, но замкнутый. В лицее он всегда первый, хотя никогда не учит уроков.
– Чем увлекается?
– Музыкой и электроникой… Устроил у себя в комнате настоящий радиокомбайн с магнитофоном, со стереофоническими динамиками, выписывает целую кучу научных журналов. Вот, посмотрите, это только сейчас доставили утренней почтой. Я отношу их к нему в комнату… «Электроника завтра».
– Часто он уходит из дому?
– По вечерам я здесь не бываю. Думаю, что нет.
– А друзья у него есть?
– Иногда заходит один приятель. Они вместе слушают музыку и делают какие-то опыты.
– В каких отношениях он с отцом?
Вопрос несколько озадачил ее. Немножко подумав, она ответила с виноватой улыбкой:
– Не знаю даже, что вам сказать. Я уже пять лет работаю у месье Парандона. Это мое второе место в Париже…
– А где было первое?
– В торговом доме на улице Реомюра. Там я чувствовала себя несчастной. Работа меня совсем не интересовала…
– Кто вас сюда порекомендовал?
– Рене… Я хочу сказать, месье Тортю… Он сказал мне, что здесь есть место…
– Вы его хорошо знаете?
– Мы ужинаем в одном и том же ресторане, на улице Коленкур.
– Вы живете на Монмартре?
– Да. На площади Константэн-Пекэр.
– Тортю был вашим дружком?
– Прежде всего, рост у этого «дружка» около двух метров… Кроме того, между нами ничего не было, если не считать одного раза…
– Одного раза?
– Я получила указание быть с вами предельно откровенной.
– Почему вы больше к этому не возвращались?
– Мы не подходим друг другу, мы это сразу почувствовали… В общем, не сошлись… Но мы остались в приятельских отношениях.
Мегрэ медленно курил трубку, пытаясь проникнуть в этот мир, который еще вчера был для него совсем чужим и так внезапно вторгся в его жизнь.
– Раз уж мы коснулись этой темы, мадемуазель Ваг, позвольте вам задать еще один нескромный вопрос. Вы живете с Парандоном?
У нее была своя манера держаться. Сначала она внимательно, с серьезным видом выслушивала вопрос, потом, немного поразмыслив, отвечала с иронической и в то же время доверчивой улыбкой.
– В известном смысле, да. У нас бывают минуты близости, но всегда урывками.
– Тортю это знает?
– Разговора у нас не было, но он должен догадываться.
– Почему?
– Когда вы здесь освоитесь, то поймете. Сколько людей бывает здесь за день! Месье и мадам Парандон, двое детей. Это уже четверо… Три человека в конторе у месье – семеро… Фердинанд, кухарка, горничная, уборщица – одиннадцать человек… Не считая массажиста мадам, который приходит по утрам четыре раза в неделю… Потом ее сестры… Подруги дочери… Хоть комнат в квартире много, но все равно, куда ни пойди – на кого-нибудь наткнешься… А у меня тут и говорить нечего…