Александр Ширвиндт
В промежутках между
Иллюстрации: Наталья Колпакова
© Ширвиндт А. А., текст, 2017
© Рост Ю. М., фотография на обложке
© Колпакова Н. А., иллюстрации
© ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2017
КоЛибри®
* * *Между прочим
Вся наша жизнь – это существование в промежутках между.
Между юбилеями и панихидами, между удачами и провалами, между болезнями и здоровьем, между днем и ночью, вообще, между рождением и смертью возникает пространство, когда человек вынужден подумать. А когда начинаешь думать, то рефлекторно хочется поделиться чем-нибудь с кем-нибудь, кроме самого себя. Иллюзия значимости бросает в пучину ностальгии. Поэтому данная так называемая книга – это робкая попытка автонекролога.
Стариков тянет на сантименты. Сантименты – это воспоминания. Воспоминания – это или склеротический винегрет, или выдуманная нынче «историческая правда».
Моя подруга и помощница Лиана Бединадзе придумала подарить к 80-летию начальника (то есть меня) поздравительную расшифровку его (то есть моей) телефонной книжки. Ход не новый, но подвиг заключался в добывании поздравлений – чтобы человек искренне прокомментировал нахождение себя в алфавитном порядке в моем ветхом телефонном справочнике.
Любимое издательство предложило мне опубликовать эти поздравления. Я бурно заартачился и прикинулся скромным, но меня стали успокоительно убеждать, что предложение исходит не от меня, и это алиби. Тогда мне подумалось, что, во-первых, необходимо успеть ответить друзьям, которые стали стремительно уходить (многим ответить уже не успел), а во-вторых, зачем действительно пропадать добру. Добру во всех смыслах. Преувеличенной доброте, любви ко мне и добротности мыслей, юмора и разоблачений в мой адрес. Чтобы не связываться с почтой или, не дай бог, с айфонами, решил прокомментировать оценки друзей.
Итак, открываем юбилейную телефонную книжку.
Между нами
Юз Алешковский
На склоне дней и лет многое в жизни становится ясным, хотя ум и душу продолжают настырно доставать неразгадываемые загадки некоторых замечательных явлений.
Не перечислить профессий, должностей и призваний персонажей, всегда готовых быть выраженными комедийно, иронически, сатирически, полагаю, и трагически актером Ширвиндтом – всенародно известным гением перевоплощения.
Единственно, каких ролей, исполняемых им, почему-то ну никак, ну никогда не мог я себе представить – это ролей душителя свободы, или отвратно злобного тирана, или туповатого, самовластного, изощренно хитрого деспота.
Сегодня меня вдруг осенило. Дело-то, думаю, в том, что основная стихия актерского существования Юбиляра, в которой чувствует он себя как вольная рыба в воде, а рыбак на берегу речном или озерном, – это стихия Смеха!
Да, да, именно Смеха, неподвластного ни одному из зело сурьезных тиранов, Смеха бесстрашно-смелого, смею думать, почитаемого Божествами Жизни и Искусств гораздо глубже и охотнее, чем все остальные качества и способности Человека, еще и потому, что Смех есть явление поистине непредвиденное, точнее, Он единокровное дитя подлинной Свободы, даже когда звучит на пустом месте.
И, если бы не Он, не многоликий Смех, связанный в нашем сознании не с клоунадной, не со скоморошьей, не с анекдотичной манерой «лишь бы насмешить», а с загадочным свойством дара внешне и внутренне аристократичного Ширвиндта, полным молчанием иногда повергающего в хохот зрителей и друзей, – если бы, повторюсь, не Он, не многоликий Смех, с чудотворной веселостью оркестрованный Духами Любви, Веры и Надежды, то во многом чудовищно страшная атмосфера жизни прошлого и начала нынешнего века – жизни, попахивающей коллективным суицидом, – ей-богу, была бы близкой к неотвратимой невыносимости.
Я
Как редкая птица долетит до середины Днепра, так редкий читатель доплывет до конца Юзовой фразы. Но кто осилит, вдохнет полной грудью уже на том ее берегу, ощутит наслаждение, приближенное к половому, и затихнет расслабленно перед новым вожделенным нырком в прекрасное. Я его люблю и пользуюсь взаимностью, что меня дико возвышает.
Юзик живет в далекой Америке и, несмотря на каждодневно меняющиеся санкции в международных отношениях, находит в себе силы и деньги звонить мне и долго говорить, что он соскучился. Я пытаюсь в ответ звонить ему, несмотря на те же санкции и курс рубля, но не успеваю, потому что первым звонит он.
Аркадий Арканов
Шуре – Александру Анатольевичу, сыну Раисы Самойловны, мужу Таты, отцу Миши, просто артисту – от одного знакомого.
Шура! Я немногословен.Я тебя поздравить рад.Пожелать хочу здоровья!(Так банально говорят.)В этом суть любого тоста,Но здоровым быть непросто,И как психофармацевтЯ придумал свой рецепт.В жизни надо быть культурным.Это часто стоит крови.Легче словом нецензурнымСохранить свое здоровье.Это подлинная мука,Если рядом шьется сука,Лезет в душу, докучает…А пошлешь – и полегчает,Хоть порой тяжеловатоВыражаться «губерматом».И без неприличных слов —ШУРА! ШУРИК! БУДЬ ЗДОРОВ!Докторишка АрканЯ
Трогательный, незаменимо-необходимый, болезненно-скромный, красивый, музыкальный, верный во всем, несуетливо-проникновенный, внешне вечно невозмутимый и оттого более ранимый Аркаша Арканов…
Как-то мы писали очередную программу и должны были куда-то лететь – не помню, то ли к композитору Тофику Кулиеву в Баку, то ли к музыканту Константину Певзнеру в Грузию. Аркан с Женечкой жили тогда в малюсенькой однокомнатной квартирке на первом этаже дома на Садовой-Самотёчной, плечом к Театру кукол. Я на такси заезжаю за соавтором, влетаю в жилье и вижу, что Аркан спит на кухне, на полу под одеяльцем, выдворенный Женечкой из комнаты за очередную провинность. Я кричу: «Аркан! С ума сошел?! У нас самолет через час!» Он говорит: «Я готов» – и скидывает одеяло. Он – в концертном костюме, галстуке и лакированных ботинках. У него всегда была готовность № 1.
Чем только мы с Арканом не грешили: в полувековой совместной биографии – театр, капустники, эстрада, цирк, юбилеи, вино, бега, трубки. Все параметры жизни у нас были идентичны, кроме одного: Аркан никогда не сидел за рулем. Его возили жены и я.
Давал я как-то интервью. И почти на каждый вопрос о друзьях отвечал: «Ныне покойный…» Веселенькая беседа получалась.
Кто-то придумал, что о покойниках либо хорошо, либо ничего. А о живых?
Круг стремительно сужается. Сейчас у меня три трубки Олега Янковского, четыре – Гриши Горина, две трубки Аркаши Арканова. Не хочу больше трубок.
Светлана Безродная
Маска, я тебя знаю… Да, я знаю, что на самом деле скрывается за этой столь всем хорошо знакомой и столь всеми любимой маской скептика, мачо, коему мнится, что ему заранее ведомы все превратности судьбы, все радости и печали, выпадающие на нашу долю, все слабости человеческой природы…
Никогда не забуду тебя, взлохмаченного, в наспех наброшенном кимоно, когда ты вместе с еще маленьким в ту пору внуком Андрюшкой прямо среди ночи на своем джипе в нашем родном поселке НИЛ примчался спасать меня, задыхающуюся, чуть не теряющую сознание, с застрявшей рыбьей костью в горле. Сгреб в охапку, влил в горло лимонный сок. Увез в Истру, в больницу, – спасал.
Да, ты по натуре – спасатель. Блистательный актер и режиссер, ты так же тихо приходишь на помощь своим молодым коллегам, когда у них не ладится с постановкой нового спектакля. А потом, в сущности, поставив его, отходишь в сторону и даже не выходишь на премьере на поклоны, отдав все лавры им, дебютантам. Ответ у тебя один и тот же: «Ну, помог, на то я и худрук, чтобы помогать». Да, худрук. А еще – Учитель с большой буквы. Потому они, молодые, по сути, тоже твои дети, называют тебя «папа Шура». В этом – любовь и признание, высшая награда для наставника.
Светлана Безродная и подписывающийся под каждым словом Слава ЧерныйЯ
Меня с раннего детства окружают скрипачи. Первым меня окружал папа, безнадежно пытавшийся приобщить сына к музыкальному клану. До 6 класса меня держали в музыкальной школе, а потом весь ее коллектив пришел к папе и со слезами на глазах сказал, что, несмотря на огромную любовь к нему как к педагогу, человеку и отцу, вынужден прогнать меня к… Последней каплей стал экзамен по сольфеджио, на котором я с удивлением узнал от педагогов, что в музыке существуют два ключа – скрипичный и басовый. Папа сдался. Слезы в семье. На время скрипка исчезла. Потом я приблудился к поселку НИЛ – «Наука, искусство, литература». За забором оказалась семья Ойстрахов. Игорь Ойстрах пиликал целый день и тем самым страшно возбуждал папу и мою скрипичную ретронесостоятельность. Потом Игорь уехал, а я переселился в другой дом в этом же поселке, но тут, как назло, появилась Света Безродная, которая пилила круглосуточно. Кругом пили, орали, жгли костры, катались на автомобилях и бессмысленно ржали, и над всем этим как жуткая укоризна звучали гаммы. Светочка вернула меня к инструменту. И даже заставляет в дни ее шикарных вечеров со сцены Концертного зала имени Чайковского пропиликать что-то на скрипке – очевидно, чтобы публика поняла, что я дико музыкален и, кроме своего основного производства, которое находится за стенами зала Чайковского, – Театра сатиры, еще прекрасно владею несколькими нотами.
Между тем
Очередная, пусть некруглая, но все равно святая дата – годовщина Дня Победы. Все пустынней скверик у Большого театра. Все меньше головной боли у префектов по поводу поисков достойного жилья для ветеранов, все меньше белых пятен для поисковых энтузиастов безымянных захоронений.
О войне столько написано, снято, сыграно, документально придумано, что найти щелочку в воспоминаниях трудно. Но она все-таки есть. Например, артист на фронте. Не артист-солдат, которых тоже было очень много, а артист во фронтовых бригадах. На всех фронтах Великой Отечественной войны «гастролировали» такие бригады. Судьбы их драматичны, а порой и трагичны.
Уникальный театральный деятель прошлого века Борис Михайлович Филиппов, возглавлявший в лучшие годы Центральный дом работников искусств, а потом, до самой своей кончины, курировавший Центральный дом литераторов, создал литературный мемориал артистам-фронтовикам в книге «Музы на фронте». Там скрупулезно, трогательно, а главное – стопроцентно достоверно описываются одиссеи актерских бригад – весь спектр их военных передвижений.
Борис Михайлович создал летом 1941 года первую такую бригаду. Они были очень мощными по составу и разнообразными жанрово. Например, одна бригада целиком состояла из ведущих артистов Большого театра. Ее возглавляла великая Валерия Барсова. В составе были Лепешинская, Мессерер и т. д.
Замечательный чтец Сергей Балашов с бригадой дал более 600 концертов на фронте. Кстати, очень поучительно сегодня напомнить шоу-бизнесу, что в те трудные времена артисты на свои деньги строили военную технику. Летали самолеты «Леонид Утесов», «Клавдия Шульженко», а танк «Сергей Балашов» дошел до Берлина.
Я говорю об этом не понаслышке. Во-первых, по старости, а во-вторых, потому что одной из актерских бригад руководила моя матушка. В составе бригады были великий актер и чтец Дмитрий Журавлев, замечательная самобытная исполнительница русских песен Лукьянченко, юмористы Тоддес и Домогацкая, советско-китайский иллюзионист Ван-Тен-Тау и мой отец. Вел концерт седовласый высоченный аристократичный джентльмен с тростью с набалдашником из слоновой кости и с фамилией Про. Филиппов пишет в книге: «Одним из музыкантов, связавших свою жизнь с фронтом, был А. Г. Ширвиндт. Единственное, что его волновало, – это сохранность хрупкого инструмента – скрипки, без которой его пребывание в бригаде теряло бы всякий смысл. При тряских переездах по проселочным дорогам он прижимал футляр со скрипкой к груди, как любимого ребенка».
История со скрипкой имела свое продолжение. Папа не только играл соло во фронтовых концертах, но также из-за отсутствия фортепиано аккомпанировал балету и оперной певице Деборе Пантофель-Нечецкой. И вот во время одного из переездов в машину с артистами попал большой осколок снаряда и раздробил папину скрипку. Когда артисты приехали на место концерта, то доложили начальству о возникшей ситуации и невозможности выступления. Армейское начальство (а это оказался – ни больше ни меньше – штаб Конева) сказало подчиненным: «Достать скрипку». Шел 44-й год, трофеев было уже достаточно. Через некоторое время по приказу Конева привезли три скрипки, папа выбрал одну, и концерт состоялся. После войны папа преподавал и играл на этой скрипке в оркестре Большого театра. Инструмент был мастера Гобетти с удивительным звуком.
Прошли годы, и папа показал скрипку профессору Янкелевичу, своему приятелю, который определил, что в нижней деке завелся червячок и скрипка погибает, надо срочно что-то делать, если еще не поздно. Скрипка оказалась у Янкелевича. Не знаю, боюсь клеветать на большого мастера, но, так или иначе, червячка (если он был), очевидно, вывели, и скрипка попала впоследствии в руки ученика Янкелевича – Владимира Спивакова. Папа был бы счастлив, если бы узнал об этом.
И вот в Большом зале консерватории состоялся тысячный концерт «Виртуозов Москвы». Незадолго до этого события мне позвонил Володя Спиваков и сказал, что настало время публично отнять у него скрипку и как раз подвернулся удачный случай – юбилейный концерт. Мы вышли с незаменимым Державиным на сцену Большого зала, я отнял у Спивакова скрипку, рассказал эту душещипательную историю, он подтвердил, что скрипка моя, и я ее схватил и сыграл десять нотных строк из одного концерта Вивальди (кульминации моего скрипичного образования) в сопровождении «Виртуозов Москвы», правда, при дирижировании Державина, что несколько снижало трогательность момента.
Бедный мой папа! Мог ли он себе представить, что не пройдет и семидесяти лет и его непутевый сын будет играть на трофейной скрипке в Большом зале консерватории в сопровождении «Виртуозов Москвы» перед уникальной по составу аудиторией, в присутствии первого президента России Ельцина и Жванецкого…
День Победы – великий и, пожалуй, самый неподозрительный праздник нашей Родины. Время стирает память, тускнеет прошлое, а иногда очень хочется искренне осветить былое и напомнить о чем-то и о ком-то, кого знал и обнимал 9 Мая.
Когда круглогодичного ажиотажа с расширением тротуаров еще не было, а что-то в благоустройстве Москвы для наглядности надо было обозначить, перетаскивали Пушкина через улицу Горького туда и обратно. Дорого, бессмысленно, но – деятельность. Только позже я понял, зачем его передвигали: его помещали поближе к ресторану Дома актера, что до пожара находился как раз на углу улицы Горького и Пушкинской площади.
Ресторанов в Москве того времени насчитывалось немного, работали они до 22–23 часов, попасть в них оказывалось дикой проблемой, и поэтому кабаки при домах интеллигенции были элитны, вожделенны и маняще недоступны. Работали они чуть-чуть дольше обычных, вход туда (официально) был только для членов союзов (кино, архитекторов, артистов, композиторов и так далее). Судорожно разгримировавшись после спектакля, актер стремглав летел на Пушкинскую площадь, чтобы всеми правдами и неправдами проникнуть в переполненное родное заведение и успеть на свои скромные пять рублей выпить водки под знаменитую капусту ресторана Дома актера.
В дверях ресторана стоял двухметровый швейцар Дима – непреклонный цербер, мужественно закрывавший грудью амбразуру входа, дабы в святая святых мельпоменовского алкоголизма не просочилась инородная пьянь. Кем и как только ни обзывали стража жаждущие проникнуть внутрь, чем только ни грозили, он стоял насмерть. Конечно, кое-какие поблажки он (при своей мизерной швейцарской зарплате) делал, но сугубо выборочно, в меру и стыдливо. И вот как-то 9 Мая (год забыл) мы ринулись после спектакля в Театре имени Ленинского комсомола, в котором я тогда служил, в родную ресторанную обитель – благо там рядом, чтобы успеть отметить великий праздник. В вестибюле была непривычная тишина, толпа жаждущих смирно жалась к дверям и взирала на Диму, стоявшего на своем посту в швейцарском кителе, на котором сиял (что там Брежнев) иконостас военных орденов и медалей. Парадокс и удивление.
Вот Евгений Весник. Любимый Женечка. Казалось бы, совершенно оголтелый богемный персонаж, фонтанирующий хулиганством, бесконечной иронией и бесшабашным безумием. Прошел солдатом всю войну, имел огромную «копилку» наград и иногда с необыкновенной исторической достоверностью и негодованием разбирал те или иные бездарные и трагические просчеты полководцев. Он мне рассказывал, как, едучи со съемок из Ленинграда, по недосмотру адъютантов оказался вдвоем в купе с главнокомандующим войсками одного из наших фронтов. Маршал признал актера и, поняв, что он фронтовик, разрешил ему и себе скушать пару-тройку бутылок коньяку. Под фронтовые воспоминания.
– Объясните – вот вы же наверняка знаете, – умолял Весник. – Курская дуга! Ведь если бы не просчет с танковой атакой и вовремя зайти…
– А х… его знает… – ответил маршал.
– Вот вы же большой профессионал, – не унимался Женя. – Скажите, как образовался Вяземский котел? Если бы не с левого фланга, а с правого пошли танки, учитывая, что…
– А х… его знает… – разъяснил маршал.
– Я уж не говорю о Бресте – ну зачем, зачем надо было…
– А х… его знает… – уточнил маршал.
И так почти всю ночь. Утром, по прибытии на Ленинградский вокзал, причесанный водой полководец отозвал Женю в сторону и строго сказал:
– Слушай, Весник, я тут ночью что-то разоткровенничался, смотри мне, чтоб ни-ни!
Блистательный конферансье Борис Брунов служил на Тихоокеанском флоте. Сначала был матросом, а потом – в силу обаяния и артистизма – был переведен заведующим клубом флота, где в то время отдельно для командования крутили трофейные фильмы. Боря среди дня тихо проводил друзей на балкон зала, они ложились на пол и до начала сеанса лежали не шелохнувшись. Когда внизу рассаживался генералитет и гас свет, они тихонько поднимались и смотрели кино. Однажды Боря таинственно сказал: «Сегодня один раз будет показан документальный фильм “Смерть Риббентропа”, ложитесь заранее, чтоб вас никто не видел». Когда погас свет, на экране возникли титры «Жизнь Рембрандта».
9 Мая Боря вел концерты, заменив привычное канотье бескозыркой и матроской, увешанной орденами.
Каждый год 9 Мая на даче Гердтов в Пахре собирался узкий круг фронтовиков. Они никогда не говорили о войне. Они о ней долго молчали.
У меня 9 Мая на столе стоят стопочки водки, покрытые кусочками черного хлеба. Это рюмки моих ушедших друзей-фронтовиков: Зямочки Гердта, Пети Тодоровского, Миши Львовского, Булата Окуджавы – и моего любимого двоюродного брата Бобки. Я с ними чокаюсь и выпиваю.
Между нами
Владимир Васильев
Для всех друзей ты – просто Шура.Твоя внушительная стать, авторитетная фигураКонец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги