Короли океана

– Вы нездешний будете, сударь? – осведомился он.

При таком вопросе, заданном незнакомым человеком, путник нахмурился, но, когда он бросил взгляд на странного собеседника, его недовольное лицо мигом расплылось в улыбке, и он учтиво ответил:

– Да, сударь, а вы?

– О, – отвечал тот с неизменно добродушной улыбкой, – я-то коренной парижанин, а зовут меня Жером-Дьедонне Паризо. Мое семейство в здешнем квартале каждая собака знает; мы тут уже шесть поколений кряду, от отца к сыну, держим кожевенную лавку в двух шагах отсюда, на улице Старой Пушнины, под вывеской «Слово чести».

– Черт возьми! – с легкой усмешкой заметил путник. – Сколько воистину благородных титулов!

– Правда? – бросил тот, выпятив грудь.

– Определенно, и я весьма польщен нашим знакомством, мэтр Жером-Дьедонне Паризо.

– Поверьте, и для меня это великая честь, господин…

– Андре, меня зовут капитан Андре… Еще кувшин и кружку! – прибавил он, хватая слугу за край широкого передника.

– Не думал, что вы военный.

– Теперь убедились? – с улыбкой спросил капитан.

– Да, ведь отец моей жены служит в городском ополчении.

– О, в таком случае наш брат вам не в диковину!

Тут слуга поставил на стол заказанные вино и кружку.

Мнимый капитан разлил вино по кружкам.

– Ваше здоровье, мэтр Паризо! – провозгласил он.

– И ваше, капитан!

Они чокнулись и выпили.

– Доброе здесь винцо, – заметил капитан, отставив опорожненную кружку.

– Да уж, «Сосновая шишка» тем и знаменита.

– Послушайте-ка, мэтр Паризо, а как вы догадались, что я нездешний? Неужто выгляжу как провинциал?

– Ничуть, капитан! Вовсе нет, просто гляньте на свою шляпу!

– Ну и что? Гляжу. И что тут такого?

– Э-э! – рассмеялся добрый парижанин. – Это ж ясно как божий день.

– Право слово! Признаться…

– А вы взгляните на мою да на те, что у здешней публики.

– И то верно, у них у всех соломенная оплетка в виде пращи[10] вокруг тульи.

– Вот-вот.

– Это что ж, опознавательный знак?

– Точно.

– Так-так, кажется, я начинаю догадываться!

– В самый корень зрите, капитан.

– Так вы мне расскажите, уж больно хочется знать, что здесь творится!

– С удовольствием, капитан. Только прежде скажите, вы за кого?

– За кого я?

– Да.

– Черт! За короля!

– Так-так, за короля и господ принцев или же за короля и кардинала?

– Кардинал – шут гороховый, и мне нет до него никакого дела, как и до соломенной оплетки на вашей шляпе.

– Чудесно! Значит, вы с нами заодно, капитан.

– Всей душой и телом. А вы-то сами за кого?

– За короля и господ принцев.

– И я, черт возьми!

– Просто замечательно! Вот, капитан, держите-ка эту оплетку – приладьте к своей шляпе.

– Лучшего и не пожелаешь! – отвечал наш герой, затягивая оплетку вокруг тульи своей шляпы. – Ну а теперь-то расскажете?

– Обо всем, что вашей душе будет угодно.

– Великолепно! Ваше здоровье, мэтр Паризо!

– И ваше, капитан Андре!

– Начнем с Фронды.

– Сейчас, сей же миг.

– Слушаю.

– Обещаю рассказать все как на духу, благо я своими ушами слышал, как возникло это слово. Так что вот вам, дорогой капитан, моя история вкратце. Явился я на днях в суд по делу против одного лавочника с Пергаментной улицы, с которым затеял тяжбу. Сижу себе в кабинете дознаний, а тут аккурат судебный советник Башомон идет мимо с какими-то чинодралами. Они-то ему и говорят: народ-де шибко недоволен и, ежели двор не опомнится, быть беде. А он им в ответ: бунтовщики, мол, как дети малые – сидят по парижским канавам да постреливают из пращи, и как только завидят полицейского в штатском, мигом врассыпную, а когда того и след простыл, они снова тут как тут.

– Гм! Дело нешуточное, – проговорил капитан. – Этот советник Башомон, должно быть, ставленник его преосвященства.

– Он рьяный приспешник кардинала. Так что слово не воробей… и название, которое подбирали себе враги Мазарини, родилось само собой. Так они и сделались пращниками – фрондерами. С той поры и вся Фронда, и шляпы, и перчатки, и веера, и даже хлеб…

– Черт! И когда же возникло это злополучное слово?

– Тому уж дней десять!

– Так давно? В таком случае кардиналу и впрямь стоит поостеречься.

– Правда?

– Еще бы! Ваше здоровье, мэтр Паризо!

– И ваше, капитан!

– Благодарю! А теперь, господин Паризо, прошу вас, скажите-ка, а что за событие вызвало столь сильное народное брожение и, главное, с чего это все так дружно кричат: «Да здравствует Бофор!»?

– Просто одно без другого не бывает, дорогой капитан.

– О, надо же!

– Такие вот дела. Да вы послушайте!

– Я весь внимание и впитываю каждое ваше слово.

– Вы льстите мне, капитан.

– Ничуть, уверяю вас.

– Вы, верно, в курсе, капитан, как арестовали герцога де Бофора?

– Да, во дворце кардинала пять лет назад, а потом препроводили в Венсен.

– В крепостную башню, где ему было суждено просидеть, может, всю жизнь…

– Простите, мэтр Паризо, но почему вы говорите о заключении-бедняги герцога в прошедшем времени?

– Сейчас узнаете, капитан.

– И то верно, валяйте дальше.

– Узника сторожили восемь солдат с офицером – они ходили за ним по пятам и для пущей верности даже спали в его каземате.

– Черт побери, какая осмотрительность! Знать, кардинал здорово боялся, как бы он не сбежал!

– Боялся спасу нет! Но толку-то. Преданность простолюдина сыграла злую шутку с хитроумным кардиналом.

– О-о, это уже интересно!

– Того простака когда-то арестовали за то, что он убил кролика в охотничьих угодьях своего сеньора, а герцог де Бофор благодаря тогдашнему своему влиянию и могуществу избавил бедолагу от каторги. Так что бедняга проникся безграничной признательностью к своему избавителю. И когда даже друзья отвернулись от герцога, только он один и вспомнил о нем и поклялся вернуть свободу тому, кто сохранил его собственную.

– Надо же, вот так история! И что же сделал этот славный малый?

– Герцог не смог заполучить с собой ни одного из своих слуг. Господин де Шавиньи, комендант крепости, был его личным врагом. Так что бежать, казалось, не было никакой возможности. Но малый, о котором мы ведем разговор, не пал духом. Условившись кое с кем из друзей герцога, он отрекомендовался офицеру, специально приставленному охранять узника. Того офицера звали Ла Раме. Нашему малому удалось втереться к нему в доверие. И скоро Ла Раме уже во всем полагался на него, настолько тот стал незаменим. Он взваливал на себя самую тяжкую работу, безропотно сносил чванство и издевательства тюремщиков. Больше того, он внушил живейшую неприязнь герцогу, и тот возненавидел его всей душой.

– А малый-то был не промах!

– Еще тот шельмец, вы даже не представляете! Но, несмотря на нарочитое обоюдное отвращение, которое герцог с его новоиспеченным тюремщиком, как вы догадываетесь, питали друг к дружке по взаимной договоренности, притом что их хитрость никто не заметил, свой план побега они обмозговывали с завидным терпением и хитроумием, так что и комар носа не смог бы подточить, ни на миг не забывая о том, кому что надлежало делать.

– Да уж, лихо!

– Свой замысел они решили осуществить первого июня.

– То есть дело было вчера?

– Да, вчера, капитан. Аккурат в назначенный день господин де Шавиньи собрался наведаться в картезианский монастырь и отбыл в означенном направлении. И в то самое время, когда стражники ушли из герцогского каземата отобедать, герцог испросил у Ла Раме дозволения прогуляться по нижней крытой галерее, под своим казематом. Офицер дал согласие и взялся его сопровождать. Меж тем наш мнимый тюремщик, сославшись на легкое недомогание, только пригубил вино со своими сотрапезниками, откланялся и запер их на замок. Засим прокрался на галерею и позапирал все двери и там, после чего они на пару с герцогом связали Ла Раме по рукам и ногам и заткнули ему рот кляпом, так что препятствовать их побегу он уже не мог никоим образом. Герцог де Бофор мог бы его убить, но ему претило проливать кровь, и он предпочел оставить тому жизнь. Однако ж веревки, которыми обвязались узник с тюремщиком, оказались коротковаты, и беглецам пришлось прыгать в ров с громадной высотищи. Герцог потерял сознание. Тюремщик же, придя в себя, мигом собрался с силами, взвалил герцога себе на плечи и дотащил его до условленного места, где беглецов поджидали пятеро сообщников, – те и перебросили ему другие веревки. Тюремщик накрепко обвязал ими герцога, обвязался сам, и сообщники спустили их по крепостной стене еще ниже. Добравшись до вершины наружной ограждающей стены, тюремщик на мгновение остановился перевести дух, потому как задыхался: чересчур тугая веревка теснила ему грудь. И спасло его только отчаянное усилие. Должен прибавить, что в сложившихся обстоятельствах, как и раньше, когда они выбирались из галереи, тюремщик шел первым – на том настоял граф. У подножия наружной крепостной стены их дожидались пятьдесят всадников с запасными лошадьми. Так герцог де Бофор оказался на свободе! Было это в два часа пополудни.

– Кардинал, верно, вскипел от ярости!

– Да уж, но вида не показал. А напротив, прикинулся, будто даже очень рад, что его узник сбежал. Он корил за это королеву, попытавшись повесить на нее всех собак, – набросить тень за арест герцога де Бофора.

– Вот уж действительно, итальянец он и есть итальянец, еще та шельма.

– Но это не помешало ему сместить господина де Шавиньи, который ничего не мог поделать, а заодно подписать приказ об аресте принца де Тальмона, закадычного дружка герцога де Бофора, заподозренного в подготовке его побега.

– Да что вы говорите, мэтр Паризо! Неужели принц де Тальмон арестован?

– Я этого не говорил, капитан, боже упаси! Я сказал только, что кардинал издал на то приказ. И по-моему, совершенно напрасно.

– Почему же?

– Боже мой! Да потому, что у бедняги-принца своих собственных хлопот невпроворот – ему не до политики.

– Не понимаю.

– Верно, вы ж ничего об этом не знаете, капитан. А посему давайте-ка лучше поговорим о чем-нибудь другом.

– Нет уж, давайте продолжим, если вам не в тягость.

– Как вам будет угодно, капитан. Только, признаться, лично мне хотелось бы поговорить о других вещах, не столь щекотливых.

– Щекотливых? – удивился капитан.

– Да, для меня. Ведь тот малый, что устроил герцогу побег, мой двоюродный брат и к тому же управляющий принца де Тальмона.

– Теперь ясно, откуда вы все так хорошо знаете.

– Кому ж еще это знать лучше, как не мне, капитан.

– Но если принц не под арестом, то где же он?

– Да чего там скрывать, это ж он командовал полсотней дворян, поджидавших герцога у подножия башни Венсенского замка.

– Черт возьми, недобрую же шутку сыграл он с кардиналом, хоть сам и далек от политики.

– Он ближайший сподвижник герцога де Бофора!

– Я его знаю.

– Знаете?

– И очень хорошо. Скажу даже, что из-за него-то меня и занесло в Париж.

Кожевенных дел мастер бросил на мнимого капитана вопросительный взгляд, но тот вынес его без тени смущения.

– Ого! – бросил он.

– Вот-вот, – холодно продолжал капитан. – Я прибыл из Пуату, где у принца, как вам известно, обширные владения, просто так, чтоб повидаться с ним.

– Вам ужасно не повезло – принца сейчас нет в Париже.

– Какая жалость, а я хотел просить его об одной услуге.

– Как видно, вы выбрали для этого не самое подходящее время.

– Забудем об этом. Я зайду с другой стороны, благо у меня при дворе добрые связи.

– И с вашей стороны будет разумно ими воспользоваться…

– Я непременно так и поступлю, но все равно очень жаль, тем более что мою родню издавна связывают с Тальмонами добрососедские отношения.

– О, так ваши владения расположены по соседству?

– Да, но если принца де Тальмона нет в Париже, уж принц де Монлор-то наверняка здесь.

– Какого же принца де Монлора вы имеете в виду, капитан?

– Понятно, старшего сына принца де Тальмона! Разве вы его не знаете?

– Простите, капитан, напротив, я имел честь знавать его даже очень хорошо.

– Почему же «имели»?

– Разве вы не в курсе, он умер?

– Умер! Принц де Монлор! – вскричал капитан, всплеснув руками от удивления, не веря своим ушам. – Да вы шутите, мэтр Паризо!

– Дай-то бог, чтоб так оно и было, капитан, и чтоб принц де Монлор вместе со своим братом-маркизом все еще были бы живы!

– Маркиз де Ларош-Талье тоже умер?

– Увы, да!

– Вот что меня поражает – как же с ними приключилась такая беда?

– Точно не скажу, но слухи об этом ходят самые невероятные. Правдоподобнее всего история о том, что принц с братом утонули с месяц тому во время рыбалки неподалеку от Ле-Сабль-д’Олона.

– На рыбалке?! – изумился капитан, покачав головой.

– Так говорят.

– А вы-то сами как думаете?

– Может, оно и так, да только как ни крути, а смерть обоих братьев – факт бесспорный.

– Принц де Тальмон, должно быть, в отчаянии?

– Он чуть не лишился разума от горя, когда получил эту ужасную весть.

– Бедный принц! У него, верно, ни одного сына не осталось?

– Сын-то есть, лет шести от роду от силы, и теперь он носит титул и имя де Монлор. Отец отослал его в Германию, и ему должно оставаться там до совершеннолетия. Я же думаю, вся эта история попахивает чем-то зловещим и таинственным, о чем никто не ведает и что принц де Тальмон знает очень даже хорошо.

– Может, вы и правы, мэтр Паризо.

– Да-да, – печально кивнул он. – Я много чего знаю, да только сказать не могу: чувство почтения вынуждает меня держать рот на замке – я не вправе раскрывать тайны принца, хотя знаю об этом деле больше, чем вы думаете.

Капитан на миг задержал пристальный взгляд на собеседнике, потом поднялся и, отдав ему честь, с легкой ухмылкой сказал:

– Дорогой мэтр Паризо, я был счастлив с вами познакомиться, благодарю за ценные сведения, коими вы снабдили меня со столь неисчерпаемой любезностью. Вы наиприятнейший собеседник, и я бы не прочь слушать вас и дальше, но причины, куда более важные, к великому моему сожалению, вынуждают меня откланяться, так что прощайте, дорогой господин Паризо.

Капитан отдал честь последний раз, повернулся и вышел из «Сосновой шишки».

Слуга дожидался его в условленном месте. Наш герой вскочил в седло, переправился на правый берег Сены и направился ко дворцу кардинала. Оказавшись на перекрестке улиц Круа-де-Пти-Шан и Сент-Оноре, капитан остановился перед красивым с виду особняком, передал поводья слуге и вошел.

Двор был полон челяди – один из лакеев держал под уздцы великолепную серую мулицу.

Завидев капитана, все почтительно обнажили головы; чей-то слуга подошел к нему со шляпой в руке.

– Доктор все еще у себя? – осведомился капитан.

– Хозяин собирался уходить, господин граф, – доложил слуга, – но, как только ему станет известно о прибытии господина графа, он задержится и непременно примет его.

– Соблаговолите передать ему, да поживее, что я хочу с ним переговорить.

– Не угодно ли господину графу пройти за мной?

– Идем.

Слуга, следуя впереди гостя, провел его через анфиладу богато обставленных покоев и, наконец остановившись перед какой-то дверью, тихо постучал, отворил ее, пропустил гостя вперед и, перед тем как ретироваться, объявил:

– Господин граф де Манфреди-Лабом!

Граф вошел – дверь за ним затворилась.

Граф оказался в кабинете доктора Гено.

Именитый врач сидел за огромным столом, заваленным всякими книгами и бумагами; он воззрился на гостя с изумлением, что в иных обстоятельствах могло бы показаться забавным.

– Вы! Это вы! – проговорил он.

– Да, я, доктор, – отвечал граф. – Но что вызвало у вас такое удивление, не пойму? Разве вы меня не ждали?

– Ждал, дорогой Людовик! – воскликнул доктор, силясь оправиться после сильного потрясения, которое только что испытал. – Но…

– Но, – с улыбкой продолжал граф, – пришли в такой восторг при виде меня, что чуть не лишились дара речи.

– О!..

– Полноте, доктор, не робейте, я не стану долго утомлять вас своим присутствием.

– Увы, друг мой, если я о чем-то беспокоюсь, так только за вас.

– В таком случае не стоит волноваться, мне ничто не угрожает: единственным врагом, которого мне следовало опасаться, был принц де Тальмон.

– Он достаточно силен, друг мой.

– Был силен, вы хотите сказать, ибо сейчас он такой же изгой и беглец, как и я. О, мне хорошо известно, как он устроил побег герцогу де Бофору. Он с ним заодно. Так что, как видите, я в безопасности. Надеюсь, вы позволите мне сесть?

– О, простите, дорогой Людовик! – воскликнул доктор, почтительно вставая с намерением пододвинуть к нему кресло. – Я так взволнован!

Граф, улыбаясь, сел и после небольшой паузы продолжал:

– Дорогой доктор, как я уже говорил, мне не хочется испытывать ваше долготерпение. Но, раз уж в силу надобности и совершенно неожиданно я проделал путь не в одну сотню лье ради того, чтобы побеседовать с вами, вы позволите мне подробно объяснить, чего я жду от вашей дружбы?

Вместо ответа доктор позвонил в колокольчик, лежавший у него под рукой на столе.

Появился слуга.

– Меня ни для кого нет, – предупредил врач.

Слуга поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.

– Теперь, когда вам больше не стоит бояться, что нас прервут, говорите, я слушаю.

– Первым делом мне хотелось бы развеять предубеждения, которые вы ко мне питаете: принц де Монлор написал своему отцу письмо, которое вам передали, и в нем незадолго до смерти он попрощался со своими домочадцами.

– Верно, я читал его письмо, и, признаться, оно весьма меня огорчило.

– И вы, конечно, с поспешностью решили, что я нарушил данное вам слово и убил или велел убить тех двоих?

– Признаюсь, подобная мысль действительно приходила мне в голову.

– Возможно, вы и сейчас так считаете. Ну что ж, доктор, вы заблуждались, вернее, заблуждаетесь. И мне больно сознавать, что вы так плохо меня знаете, хотя и присутствовали при моем рождении. Нет, я не убивал и не приказывал убить моих врагов. С их голов не упал ни один волос, даю вам честное благородное слово! Вы мне верите?

– Разумеется, верю. И признаюсь в этом с радостью. Тогда что же с ними сталось?

– А это уже моя тайна. Может, однажды вы ее узнаете от них самих, если они когда-нибудь объявятся, в чем я сомневаюсь. Вам же довольно будет знать, что они живы и я уже не властен над ними.

– Не стану больше настаивать на этом. И благодарю вас, дорогой Людовик.

Молодой человек поклонился.

– Ну а теперь давайте поговорим о том, что касается непосредственно меня, – о моей сестре!

– Как вы и просили, я переправил ее в замок Лабом. И каким-то чудесным образом никто, кроме вашей матушки, даже не заметил, что ее похитили. Когда же бедная Санция пришла в себя, то премного удивилась, увидев меня возле изголовья своей постели. Я объяснил ей в двух словах, зачем я здесь. Сделать это мне было несложно, благо за несколько дней до того она сама, как вам известно, вызвала меня из Парижа, к тому же мне и прежде приходилось частенько ее проведывать. Так вот, она ничего не помнила с той минуты, как ее похитили. Потом, однако, хоть и не без труда, мне все же удалось ее убедить, что она ошибается, что никогда не была беременна и что ей, стало быть, нечего опасаться последствий своей опрометчивости, а вернее, злодеяния ее соблазнителя. Мои заверения придали ей сил и во многом помогли дальнейшему ее выздоровлению. Так что отныне она уверена в правоте моих слов. А недели две назад госпожа де Лабом с дорогой нашей Санцией прибыли в Париж. На доверенные вами средства я приобрел для них особняк на этой же самой улице, в двух шагах отсюда. И наши дамы будут рады с вами повидаться, тем паче что ваше долгое отсутствие их тревожит, а Санция поминает вас всякий раз, когда я ее навещаю. Вы довольны, если я правильно понял ваше желание?

– У меня нет слов, дорогой доктор, – с волнением проговорил граф, – чтобы выразить вам мою признательность. Все, что вы сделали, меня не удивляет. Я и раньше знал – на вас можно положиться. Но могу ли я рассчитывать на ваше участие снова?

– В любое время, дорогой мой мальчик. Я сделаю для вас все, что в моих силах.

– Договорились, – кивнул граф с едва заметной улыбкой.

Последовала короткая пауза: оба собеседника задумались.

Тут граф извлек из кармана камзола пачку бумаг и, не выпуская ее из рук, продолжал:

– Дорогой доктор, то, что вы делали для меня до сих пор, ничто в сравнении с тем, чего я от вас еще жду.

– Объяснитесь!

– Простите, вы, я вижу, еще не просматривали свою почту.

– И то верно, я собирался этим заняться как раз, когда вы вошли.

– Надеюсь, я вам не помешал.

– О, не к спеху.

– В самом деле? Просмотрите хотя бы несколько писем.

– Зачем?

– Прошу вас!

Доктор воззрился на графа с недоумением. Тот улыбнулся и утвердительно кивнул. Врач, не переставая удивляться, принялся вскрывать почту.

Прошло несколько минут – и вдруг доктор резко вскинул голову.

– Что это значит? – воскликнул он.

– Что именно? – с безразличным видом спросил граф.

– Прочтите-ка вот это!

– В том нет надобности, доктор, я и так знаю, о чем речь. Это по моей просьбе адмирал граф де Шабан соблаговолил вам отписать.

– Вы что же, подали в отставку с должности капитана второго ранга?

– Да.

– Вы дрались на дуэли?

– Да, доктор, с шевалье де Куаньи.

– И…

– Меня убили, – все тем же чуть насмешливым тоном прервал его граф. – Да вы не тревожьтесь, дорогой доктор, это для всех остальных я мертв – для вас же, и только для вас, я по-прежнему живой.

– Но, бога ради, зачем?..

– Затем, – отвечал граф с некоторой горячностью, – что, будучи непреклонным с другими, я должен быть непреклонным и с собой. Таков закон – око за око. Осудив виновных, я осудил и себя. И теперь исчезаю, как и они. Быть может, – с чувством прибавил он, – Бог простит меня за суд над собой перед лицом той страшной кары, которую я себе уготовил.

– Друг мой, – дрожащим от волнения голосом вскричал доктор, – я восхищаюсь благородством вашей души, но заклинаю, подумайте о своей матушке и сестре!

– Я все обдумал, доктор. И все решил. Так что больше не уговаривайте меня – бесполезно.

– Жаль! – промолвил доктор, печально понурив голову.

– Возьмите эти бумаги, – продолжал меж тем граф. – Пора кончать с этим делом, старина, не то у меня сердце разорвется: еще час, и я либо рехнусь, либо свалюсь замертво к вашим ногам.

– Повинуюсь, – отвечал доктор, машинально беря бумаги, которые протянул ему граф, – и сделаю все, что вы потребуете, клянусь.

– Я знал это. Вот мое завещание. Оно помечено задним числом – прошлым годом и от начала до конца писано моею рукой. Я назначаю сестре опекуна и отписываю ей все мое состояние – с подробностями вы ознакомитесь; оно составляет, по моим подсчетам, около трех миллионов ливров – в земельных угодьях, кассовых ордерах и так далее. Я последний в моем роду и, стало быть, его глава. И передать все мои блага сестре не составит никакого труда. Так вы согласны выполнить это поручение в знак преданности?

– Да, согласен, друг мой. Но разве вы не повидаетесь с матушкой и сестрой?

– Перечитайте письмо адмирала де Шабана, дорогой доктор, – с горечью отвечал граф, – и обратите внимание на дату. Я умер семнадцатого мая, а сегодня у нас второе июня, и вот уже шестнадцать дней, как право на мое наследство вступило в силу. К тому же в интересах сестры я не должен видеться с нею, как это для меня ни прискорбно.

Тут снова появился слуга.

– Что вам угодно? – удивился доктор. – Разве я не говорил, меня ни для кого нет!

– Госпожа вдовствующая маркиза де Манфреди-Лабом и госпожа Санция де Манфреди-Лабом настаивают на свидании с вами, доктор Гено, – почтительно отвечал слуга.

Доктор и граф обменялись странными взглядами.

– Буду иметь честь принять этих дам через пять минут, – сказал доктор, едва выговаривая слова.

Слуга поклонился и вышел.

– Вот видите, доктор, – молвил граф, у которого лицо побелело как полотно, – им тоже стало известно о моей смерти. Боже! Боже мой! Ни за что на свете! О, какую же страшную кару наложил я на себя!

Он несколько раз провел рукой по лбу, вскочил и через несколько мгновений с дрожью в голосе произнес:

– Прощайте же, доктор! Прощайте навсегда!

Доктор открыл ему свои объятия, и они еще долго стояли молча, в обнимку.

– Ладно, – наконец воскликнул граф, – прочь недостойные слабости! Так надо! Как вы намерены меня выпустить?

– Идемте, – отвечал доктор.

Он провел графа черным ходом к потайной двери и отворил ее.

– Прощайте, доктор, – молвил граф, – перепоручаю их вам, ведь теперь, кроме вас, у них больше никого нет.