Ураган. Книга 1. Потерянный рай

– Господи, я не могу найти этот прибор. Который тут кружок со стрелкой нужен? Они все одинаковые, черт бы их подрал! Объясни еще раз, помедленнее только… О боже, мы все разобьемся…

Для Восси тьма питалась тьмой. Время растянулось, ни одна шкала, ни одна стрелка не возникала перед глазами, чтобы по-дружески его успокоить, не было ничего, кроме голоса, который загонял его к самым пределам сознания.

Когда они были на высоте пятьдесят футов на подлете к платформе и Берт выкрикивал информацию для посадки, Восси, холодея от ужаса в темноте, почувствовал, что его сейчас вырвет: крошечный пятачок посадочной площадки на нефтяной платформе неумолимо надвигался на него. Еще есть время, чтобы прервать посадку, прибавить мощности, убраться отсюда к черту и подождать на высоте, вот только как долго?

– Ты сейчас на высоте десять футов и в десяти ярдах от площадки, как ты и хотел.

Восси тут же перевел вертолет в режим зависания; пот лил с него ручьями.

– Здорово, прямо над самым яблочком, точно как ты хотел.

Тьма сгустилась сильнее, чем прежде. Как и его страх. Восси забормотал молитву. Он начал понемногу сбрасывать мощность. Ему показалось, что прошла целая жизнь, потом еще одна и еще, а потом полозья шасси коснулись металла, и они сели. Какое-то мгновение он не мог в это поверить. Облегчение было таким огромным, что он едва не зарыдал от радости. Потом, откуда-то издалека, он услышал настоящий голос Скрэггера и почувствовал, что управление машиной у него забрали.

– Машина у меня, приятель! Ты чертовски хорошо справился, Эд! Десять баллов из десяти. Управление теперь у меня.

Эд Восси стащил с глаз очки. Его рубашка была насквозь мокрой от пота, лицо – белое как мел. Он обмяк на сиденье, почти не видя движения людей на работающей платформе, толстой веревочной сети, разложенной на посадочной площадке, составлявшей в диаметре едва тридцать ярдов. Боже милосердный, я сел, мы сели, и мы все целы и невредимы.

Скрэггер перевел двигатели на холостой ход, глушить их не имело смысла: остановка была короткой. Он мурлыкал себе под нос «Вальсирующую Матильду»[9], что бывало с ним, только когда он был очень доволен. Парень справился прекрасно, думал он, летает на пять. Но вот как быстро он придет в себя? Всегда важно это знать – и еще не тонка ли у него кишка, – когда ты летишь с кем-то на пару.

Он повернулся и показал большой палец человеку, сидевшему в салоне на переднем сиденье сбоку, одному из французских инженеров, которому нужно было проверить электронасосное оборудование, установленное на этой платформе. Остальные пассажиры терпеливо ждали. Четверо из них были японцами – гости французских чиновников и инженеров из компании EPF. Скрэггер ощущал беспокойство, перевозя японцев; его тянуло к воспоминаниям о днях, проведенных им на войне, о потерях австралийцев во время боевых действий в Тихом океане и о тысячах военнопленных, умерших в японских концентрационных лагерях и на строительстве железной дороги в Бирме. Скорее убитых, чем умерших, мрачно отметил он про себя, потом переключил внимание на разгрузку.

Инженер-француз открыл дверцу и теперь помогал рабочим-иранцам выгружать упаковочные ящики из грузового люка. Жаркий и влажный воздух на палубе отнимал силы и был пропитан парами нефти. В кабине было, по обыкновению, удушающе жарко, влажность высокая, но Скрэггер не ощущал никакого дискомфорта. Двигатели ровно работали на холостом ходу, их звук ласкал ему слух. Краем глаза он взглянул на Восси, тот все еще бесформенной грудой сидел в своем кресле, забросив руки за голову, приходя в себя.

Он хороший парень, подумал Скрэггер. Тут его внимание привлек громкий голос, раздававшийся в салоне за его спиной. Голос принадлежал Жоржу де Плесси, старшему среди французских чиновников и региональному директору EPF. Он сидел на подлокотнике одного из кресел салона и читал очередную из своих нескончаемых лекций, на этот раз – японцам. Уж лучше им, чем мне, усмехнулся про себя Скрэггер. Де Плесси он знал уже три года, и француз ему нравился – французской провизией, которую тот поставлял, и качеством своей игры в бридж, который оба они очень любили, но никак не своими разговорами. Нефтяники все одинаковы, нефть – это единственное, что они знают, и единственное, что они хотят знать, и, насколько это касается их, все остальное человечество существует на земле для того, чтобы потреблять ее и платить за нее безумные деньги, пока мы не отдадим концы, да и в этом случае большинство крематориев все равно работают на мазуте. Черт побери! Цены на нефть взлетели до четырнадцати долларов восьмидесяти центов за баррель, а ведь еще пару лет назад она продавалась по четыре восемьдесят, а за несколько лет до этого – по доллару восемьдесят. Дьявольщина, да это же бандиты с большой дороги, вся их чертова шайка, и ОПЕК, и «семь сестер», и даже североморская нефть!

– Все эти платформы стоят на опорах, которые уходят в глубь до самого дна, – говорил де Плесси. – Все французского производства и эксплуатируются французами, каждая обслуживает одну скважину…

Он был в униформе цвета хаки, песочного цвета волосы редкой каймой обрамляли сверху сожженное солнцем лицо. Остальные французы оживленно болтали и о чем-то спорили между собой – и это все, чем они тут занимаются, подумал Скрэггер, помимо того, чтобы есть, пить вино да забираться под юбки любой девахе, не сказав при этом даже простого «извините за беспокойство». Совсем как этот старый хрен Жан-Люк, первый кочет среди них всех! И все же у них всех есть индивидуальность, у всех до единого – совсем не как у этих других сукиных детей. Японцы как на подбор были все низкорослые, худые и очень аккуратные с виду, все одеты одинаково: белые рубашки с коротким рукавом, темные галстуки, темные брюки и темные ботинки, у всех одинаковые цифровые часы и черные очки; единственное различие – возраст. Как сардины в банке, подумал Скрэггер.

– …Море здесь, как и во всем заливе, очень мелкое, мсье Касиги, – говорил де Плесси. – Глубина здесь всего около ста футов, и нефть залегает неглубоко, на какой-то тысяче футов. В этой части месторождения, которое мы называем «Сирри-3», у нас шесть скважин, все они соединены трубопроводами и качают нефть прямо в нефтехранилища на острове Сирри. Емкость каждого резервуара три миллиона баррелей, и все они сейчас заполнены.

– А причал для танкеров на Сирри, мсье де Плесси? – поинтересовался Касиги, седеющий руководитель японской группы; он выговаривал английские слова четко и аккуратно. – Я его не видел, когда мы пролетали над островом.

– На данный момент мы грузимся в море. Строительство причала запланировано на следующий год. А до тех пор с загрузкой ваших танкеров среднего размера проблем не возникнет, мсье Касиги. Мы гарантируем быстрое обслуживание, быструю загрузку. В конце концов, мы же французы. Завтра сами увидите. Ваш «Рикомару» не задерживается?

– Нет. Танкер будет здесь завтра в полдень. Каковы конечные запасы нефти на этом месторождении?

– Они безграничны, – со смехом ответил француз. – Сейчас мы добываем лишь семьдесят пять тысяч баррелей в день, но, mon Dieu, под морским дном целое озеро нефти.

– Ваше превосходительство капитан! – У бокового окна со стороны Скрэггера появилась сияющая физиономия молодого Абдуллы Турика, одного из пожарных на платформе. – Я очень хорошо, очень-очень хорошо. Вы?

– Отлично, мой юный друг. Как дела?

– Я довольный вас видеть, ваше превосходительство капитан.

Примерно год назад база Скрэггера в Бендер-Ленге получила по радио сообщение, что на одной из платформ требуется экстренная эвакуация. Сообщение поступило посреди ненастной ночи, директор-иранец говорил, что у одного из пожарных, видимо, прорвался аппендикс и не могли бы они прилететь как можно скорее после рассвета, – ночные полеты в Иране были запрещены, за исключением чрезвычайных ситуаций. Скрэггер в ту ночь был дежурным по базе и вылетел сразу же – немедленные вылеты, даже в условиях минимальной видимости, были политикой компании и частью особых услуг, которые она предоставляла. Он забрал молодого человека с платформы, доставил его прямиком в иранский военно-морской госпиталь в Бендер-Аббасе и уговорил тамошних врачей заняться им. Если бы не Скрэггер, паренек бы умер.

С тех самых пор этот юноша всякий раз выходил к вертолету, чтобы его поприветствовать, а раз в месяц на базу привозили свежую козлятину, как Скрэггер ни пытался это прекратить, понимая, сколько это стоило. Однажды он посетил деревню недалеко от Бендер-Ленге, откуда молодой иранец был родом. Самая обычная деревня: никаких санитарных удобств, никакого электричества, земляные полы в домах, глинобитные стены. В Иране за городской чертой жизнь была примитивной, но и в этом случае жилось тут лучше, чем в деревнях других государств Персидского залива. Семья Абдуллы была похожа на все остальные семьи, ничем не лучше и не хуже. Много детей, роящиеся мухи, несколько коз и кур, несколько акров поросшей кустарником земли, а скоро, сказал отец семейства, однажды в скором времени у нас будет своя школа, ваше превосходительство летчик, и свой водопровод, а когда-нибудь – электричество, и да, это правда, что нам живется гораздо лучше, потому что есть работа от нашей нефти, которую эксплуатируют чужеземцы. Хвала Аллаху, что Он дал нам нефть! Хвала Аллаху, что мой сын Абдулла выжил! На то была воля Бога, чтобы он выжил, воля Бога убедила его превосходительство летчика взять на себя столько трудов и хлопот. Благодарение Богу!

– Как дела, Абдулла? – повторил Скрэггер; юноша ему нравился, он был современным, не как его отец.

– Хорошо. – Абдулла подошел ближе, почти просунул лицо в кабину. – Кап’тан, – запинаясь, произнес он уже без улыбки и так тихо, что Скрэггеру пришлось податься вперед, чтобы услышать его. – Скоро большая беда… Коммунист Туде, моджахеды, может, федаины. Стрелять и взрывать… может, корабль в Сирри. Опасность. Пожалуйста, очень, не скажи ничего, кто тебе говорит, да? – Он опять нацепил на лицо улыбку и громко воскликнул: – Счастливых посадок и прилетай опять скоро, ага! – Он махнул рукой и, пряча свой страх, вернулся к остальным.

– Конечно-конечно, Абдулла, – пробормотал Скрэггер.

Несколько иранцев стояли неподалеку, глядя на вертолет, но это было делом обычным. Пилотов ценили, потому что они были единственным связующим звеном при эвакуации пострадавших. Он увидел, как начальник посадочной площадки поднял два больших пальца, давая ему добро на взлет. Скрэггер машинально обернулся и проверил еще раз, все ли надежно закреплено и все ли пассажиры на своих местах.

– Мне повести машину, Эд?

– Да, конечно, Скрэг.

Поднявшись на тысячу футов, Скрэггер выровнял вертолет и взял курс на «Сирри-1», где должны были высадиться остальные пассажиры. Он был очень встревожен. Черт подери! – думал он. Одна бомба могла бы утопить остров Сирри в заливе. Впервые до него дошли слухи о возможных беспорядках. Нефтепромысел Сирри не подвергся ни единой забастовке, которые привели к закрытию всех остальных месторождений, главным образом, по мнению иностранных специалистов, в силу того, что французы предоставили убежище Хомейни.

Саботаж? Япошка как будто говорил о танкере, который должен прийти завтра? Точно говорил. Что же делать? Ничего в данный момент, просто отложить Абдуллу на потом. Сейчас, когда ты в полете, не время об этом думать.

Скрэггер посмотрел на Восси. Эд сработал хорошо, очень хорошо, лучше, чем… чем кто? Он мысленно перебрал всех пилотов, которых помог подготовить за эти годы. Сотни человек. Сам он летал с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать. Королевские австралийские ВВС в семнадцать лет в 33-м году, «спитфайры» в 39-м и погоны капитана авиации, потом, в 45-м, он пересел на вертолеты, Корея в 49-м, затем, после двадцати лет службы, отставка, все в том же капитанском чине, все с тем же вспыльчивым характером и всего лишь тридцати семи лет от роду. Он рассмеялся. В военной авиации у него всегда были плохие отношения с начальством.

– Ради всего святого, Скрэггер, ну зачем, зачем ты полез к вице-маршалу авиации?[10] На этот раз тебе крышка…

– Но, господин полковник, англичашка первый начал, этот сукин сын заявил, что все мы, австралийцы, воры, на запястьях у нас кандальные отметины и произошли мы все от зэков!

– Вон как! Эти проклятые англичане все одинаковы, Скрэг, хотя в твоем случае он, наверное, был прав: твоя семья в наших краях испокон века обитается, только все равно в звании тебя опять понизили, и, если ты не исправишься, я тебя вообще навсегда от полетов отстраню!

Но так и не отстранил. Да и как отстранить? Два Креста Военно-воздушных сил, два креста «За летные боевые заслуги», шестнадцать сбитых самолетов и втрое больше боевых вылетов, которые он совершал с радостью, как и все в Королевских ВВС Австралии. И до сих пор летает, а больше ему в целом мире ничего не надо; все так же старается быть лучшим и самым надежным пилотом и все так же мечтает выжить со всеми пассажирами после аварийной посадки. Если летаешь на вертолетах, то поломок оборудования избежать никак невозможно, подумал он, понимая, что ему очень, очень сильно везло. В отличие от других пилотов, ничем не хуже его, чье везение закончилось. Без везения хорошим пилотом быть нельзя.

Скрэггер снова посмотрел на Восси, радуясь, что не было войны – самого главного испытательного полигона для летчика. Не хотелось бы мне потерять юного Эдда, он один из лучших в «С-Г». Так, с кем лучше его тебе доводилось летать? С Чарли Петтикином, конечно, но ему, с другой стороны, иначе и не положено: буш-пилот, к тому же воевал и в каких только передрягах не побывал. То же самое Том Лочарт. Подлый Дункан Мак-Ивер до сих пор лучший из всех, хотя уже и не летает, чтоб он провалился со своими ежеквартальными медосмотрами, – хотя и я был бы так же безжалостен и так же осторожен с ним, если бы сам сидел на земле, а он бы летал туда-сюда в шестьдесят три года, словно зеленый курсантик. Бедолага.

Скрэггер передернулся. Если Управление гражданской авиации протащит свои новые правила, касающиеся возраста и обязательного выхода на пенсию, мне конец. В тот день, когда меня отстранят от полетов, я направлюсь прямиком к вратам рая, тут и думать нечего.

«Сирри-1» оставался еще далеко впереди. Уже с год или больше того он садился там три раза в неделю. И все равно он планировал свой заход на посадку так, словно делал это в первый раз. «Безопасность случайной не бывает, ее надо готовить». Сегодня мы аккуратно и мягко зайдем по низкой траектории…

– Скрэг…

– Да, сын мой!

– Ты меня перепугал до полусмерти.

Скрэггер хохотнул:

– Ты сам себя перепугал до полусмерти, это тебе урок номер один. Что еще ты усвоил?

– Полагаю, как чертовски легко удариться в панику, каким себя чувствуешь одиноким, беспомощным и как нужно ценить свои глаза. – Восси выпаливал слова почти скороговоркой. – Думаю, я понял, насколько я смертен, черт возьми! Скрэг, мне было страшно… так страшно…

– Когда это случилось со мной, я обделался прямо в штаны.

– А?

– Я тогда летел из Кувейта на 47G2, еще в старые времена, в шестидесятые годы. – (47G2 был маленьким трехместным вертолетом с кабиной, похожей на мыльный пузырь, и поршневым двигателем Белла, сейчас это главная рабочая лошадка для дорожной и обычной полиции.) – Чартер был заказан для врача и инженера из «ЭксТекс». Им нужно было добраться до оазиса за Вафрой, где произошел несчастный случай – какой-то бедолага попал ногой под бур. В общем, летим мы без дверей, как обычно, на дворе лето, жара градусов под пятьдесят и сухо, для человека и вертолета так погано, как только может быть погано в пустыне, – хуже, чем в австралийской глубинке, и намного. Но нам посулили двойную оплату и премию, так что мой старый приятель Форсайт записал меня добровольцем. Для пустыни денек выдался еще не самым худшим, Эд, хотя ветер жег, как раскаленная железка, налетал порывами и подличал, по обыкновению, знаешь, то вдруг завихрится и песок поднимет в пылевую тучу, то смерч закрутит. Я был на высоте примерно триста футов, заходил на посадку, когда мы попали в пылевую тучу – пылинки такие мелкие, что и не разглядишь. Как эта пыль забралась ко мне под очки, ума не приложу, только вот в один момент у нас все нормально, а в следующий – все начали кашлять и плеваться, а мне оба глаза так засыпало, что я ослеп начисто, как Костыль Пит в мультике про Микки-Мауса.

– Да брось ты!

– Нет, честно. Богом клянусь! Ни хрена не вижу, глаз открыть не могу, а пилот я один, и два пассажира на борту!

– Господи, Скрэг! Сразу оба глаза?

– Оба глаза, и нас мотало по всему небушку к чертям собачьим, пока я машину кое-как не выровнял, а сердце назад за грудину не вернулось. Док глаза мне прочистить не может, и каждый раз, когда пытается или я пытаюсь, нас кидает так, что мы чуть кверху брюхом не переворачиваемся. Ты же знаешь, как с этими G2 трудно. Они, вслед за мной, тоже в панику, а толку от этого никакого. Тогда-то я и сообразил, что наш единственный шанс – сажать машину вслепую. Ты говорил, тебе было страшно, что ж, когда наши полозья опустились на песок, у меня в мочевом пузыре не оставалось ни капли, ни единой капелюшечки.

– Господи, Скрэг, так ты и в самом деле его посадил? Совсем как сегодня, только взаправду, слепой от пыли на оба глаза? Без вранья?

– Я заставил их все мне говорить, так же как с тобой сегодня… по крайней мере, врач мне говорил, тот, второй бедолага грохнулся в обморок. – Рассказывая, Скрэггер ни на секунду не выпускал из глаз платформу, на которую они должны были садиться. – Как она, на твой взгляд? – спросил он.

– Пара пустяков.

«Сирри-1» лежала прямо по курсу, посадочная площадка раскинулась над водой. Они могли разглядеть начальника посадочной площадки и обязательную команду пожарных, выстроившуюся рядом. «Колдун»[11] надулся наполовину и не шевелился.

Обычно Скрэггер доложил бы в центр радиолокационного контроля и начал постепенно снижаться. Вместо этого он сказал:

– Сегодня мы останемся сверху, приятель, зайдем под большим углом и опустим машину вниз.

– Зачем это, Скрэг?

– Так, для разнообразия.

Восси нахмурился, но промолчал. Он еще раз пробежался взглядом по шкалам приборов, высматривая неожиданные показания. Ничего не обнаружил. За исключением некоторой странности в поведении старика.

Когда они заняли нужную позицию высоко над платформой, Скрэггер щелкнул передатчиком:

– HST вызывает центр радиолокационного контроля Киш, ухожу с тысячи к «Сирри-1».

– Вас понял, HST. Доложите, когда будете готовы к взлету.

– HST.

Они приготовились к заходу на посадку под крутым углом, который обычно использовался, когда место посадки было окружено высокими зданиями или деревьями. Скрэггер сбросил точно необходимое количество мощности. Вертолет начал плавно опускаться, безукоризненно управляемый пилотом. Девятьсот футов, восемьсот, семьсот, пятьсот… четыреста… триста… Вибрацию в органах управления оба пилота почувствовали одновременно.

– Господи! – охнул Восси.

Однако Скрэггер уже круто качнул машину носом вниз и вдавил рычаг управления общим шагом винта в пол. Вертолет тут же и очень быстро полетел вниз. Двести футов, сто пятьдесят, сто… вибрация усиливалась. Глаза Восси прыгали со шкалы на шкалу, на посадочную площадку, опять на приборы. Он напрягся и застыл на своем сиденье, мозг истошно вопил: рулевой винт вышел из строя или коробка передач рулевого винта…

Посадочная площадка неслась им навстречу, люди внизу в панике бросились врассыпную, пассажиры замерли, испуганные неожиданной крутизной снижения, Восси вцепился руками в край сиденья, чтобы удержаться. Теперь вибрировала вся приборная панель, тон двигателей поменялся. В любую секунду Восси ждал, что рулевой винт откажет полностью, и тогда им конец. Альтиметр показывал шестьдесят футов… пятьдесят… сорок… тридцать… двадцать, и его руки потянулись, чтобы схватить ручку управления и начать выравнивание, но Скрэггер опередил его на долю секунды, перевел двигатели на полную мощность и идеально выровнял машину перед посадкой. На секунду вертолет, казалось, застыл неподвижно в трех футах над площадкой под оглушительный вой двигателей, потом опустился, ударившись, но не слишком сильно, рядом с наружным краем круга, юзом протащился вперед и остановился в шести футах от центра.

Скрэггер выругался себе под нос.

– Господи, Скрэг! – Восси едва мог говорить. – Это было идеально.

– О нет, ничего подобного, я промахнулся на шесть футов. – С усилием Скрэггер отлепил руки от рычагов управления. – Заглуши двигатель, Эд, и как можно быстрее! – Скрэггер открыл дверцу со своей стороны, быстро выскользнул наружу, прошел назад к дверце салона, не обращая внимания на хлеставшие его воздушные потоки от винта, и открыл ее. – На секундочку задержитесь на своих местах! – прокричал он поверх ослабевающего воя реактивных двигателей; его спина покрылась по́том от облегчения, когда он увидел, что все сидят пристегнутые и никто не пострадал.

Пассажиры послушно остались в своих креслах, лица у двух из них были нездорового серого цвета. Четыре японца бесстрастно смотрели на него. До чего же невозмутимый народ, черт их возьми! – подумал он.

– Mon Dieu, Скрэг! – выкрикнул де Плесси. – Что случилось?

– Не знаю, думаю, рулевой винт… Как только лопасти остановятся, мы тут же…

– Черт бы тебя побрал, Восси, что за игры ты тут затеял! – Это был Гафари, иранский начальник посадочной площадки, его перекошенное от ярости лицо тряслось рядом с окном пилота. – Как ты посмел выполнять учебные упражнения на этой платформе? Я доложу, что ты использовал опасные приемы пилотирования!

Скрэггер круто повернулся:

– Машину пилотировал я, а не капитан Восси! – Разом огромное облегчение, которое Скрэггер испытал оттого, что безопасно посадил машину, смешалось с его давней неприязнью к этому человеку, и он потерял контроль над собой. – Вали отсюда, Гафари, вали немедленно, или я тебя отделаю раз и навсегда! – Его руки сжались в кулаки, и он был готов это сделать. – ВАЛИ ОТСЮДА!

Остальные в ужасе наблюдали за этой сценой. Восси побледнел. Гафари, выше ростом и тяжелее, чем Скрэггер, поколебался мгновение, потом затряс кулаком у лица Скрэггера, поливая его проклятиями на фарси, потом крикнул по-английски, желая его спровоцировать:

– Чужеземная свинья! Как ты смеешь браниться на меня, угрожать мне! Да я добьюсь, чтобы тебя отстранили от полетов за опасное пилотирование и выкинули вон из Ирана. Вы, собаки, возомнили, что наше небо принадлежит вам…

Скрэггер метнулся вперед, но перед ним неожиданно вырос Восси и своим огромным торсом остановил его.

– Эй, старина, ну надо же, как бывает? Эй, ты уж извини, Скрэг, – безмятежно произнес он, – только нам бы лучше взглянуть на рулевой винт. Скрэг, эй, Скрэг, старина, рулевой винт, а?

Прошло несколько секунд, прежде чем взгляд Скрэггера очистился. Сердце колотилось в груди, он видел, что все на него смотрят. Огромным усилием он подавил в себе гнев.

– Ты… ты прав, Эд. Да. – Он повернулся к Гафари. – У нас… э-э… у нас возникла аварийная ситуация.

Рот Гафари начал издевательски кривиться, и ярость снова заклокотала в Скрэггере, но на этот раз он справился с ней.

Они прошли к хвосту. Вокруг уже собралась толпа работников нефтяной платформы, европейцев и иранцев. Рулевой винт остановился. Одна из его лопастей была дюйма на четыре короче, разлом торчал острым концом. Когда Восси потрогал главный подшипник, оказалось, что тот болтается совершенно свободно – огромная сила биения, вызванного разбалансировкой лопастей винта, разрушила его. За спиной Восси один из пассажиров подбежал к краю платформы, и его буквально вывернуло наизнанку.

– Господи, – пробормотал Восси, – да я его двумя пальцами могу сорвать.

Гафари нарушил молчание своим ревом:

– Очевидный недосмотр при обслуживании, поставивший под угрозу жи…

– Замолчите, Гафари! – сердито оборвал его де Плесси. – Merde! Мы все живы, и мы все обязаны жизнью капитану Скрэггеру. Никто не мог этого предвидеть, стандарты компании «С-Г» самые высокие в Иране.

– Я доложу об этом происшествии, мистер де Плесси, и…

– Да, пожалуйста, доложите и помните, что я буду с огромной похвалой отзываться о мастерстве нашего пилота. – Разгневанный де Плесси выглядел впечатляюще. Гафари он терпеть не мог, считая его подстрекателем, который в один момент открыто выступал за Хомейни и подталкивал рабочих к забастовке, при условии, что поблизости не было поддерживающих шаха военных или полицейских, а в другой – раболепствовал перед шахскими властями и наказывал рабочих за малейшую провинность. Чужеземная свинья, вон как? – Не забывайте также, что это совместное франко-иранское предприятие, а Франция не… как бы это выразиться… Франция не осталась недружелюбной к Ирану в тяжелый для вашей страны час.

– Тогда вы должны настоять, чтобы Сирри обслуживали только французы, а не старики! Я немедленно доложу об этом происшествии. – Гафари повернулся и зашагал прочь.