Ураган. Книга 1. Потерянный рай

Глава 10

БАЗА ВВС В КОВИССЕ. 17:09. Мануэла торопливо шагала по территории «С-Г» к одноэтажному административному зданию, которое выглядело чистым и аккуратным в лучах дневного солнца. Башня радиосвязи возвышалась над ним вторым этажом. Мануэла была в летном комбинезоне с эмблемой «С-Г» на спине, ее золотисто-рыжие волосы убраны под летную кепку с длинным козырьком, но ее походка просто кричала о том, что это женщина.

В наружном помещении офиса она увидела трех их иранских сотрудников. Они вежливо встали и улыбнулись, посматривая на нее из-под тяжелых век.

– Добрый день, ваше превосходительство Павуд, – с улыбкой произнесла она на фарси. – Капитан Эйр хотел меня видеть?

– Да, мадам госпожа. Его превосходительство в башне, – ответил старший клерк. – Окажите мне честь, позволив проводить вас?

Она поблагодарила его и отказалась, а когда она прошла по коридору и поднялась по спиральной лестнице, Павуд произнес, презрительно скривив рот:

– Возмутительно, как она себя перед нами выставляет напоказ… нарочно это делает, чтобы подразнить нас.

– Хуже публичной женщины в Старом квартале, ваше превосходительство, – отозвался другой иранец с тем же отвращением. – Клянусь Аллахом, из всех неверных нет никого хуже американцев и их женщин. А эта… эта напрашивается, просто отчаянно напрашивается на неприятности…

– Она напрашивается на добрый иранский суд, – произнес низкорослый иранец, почесываясь.

– Она должна носить чадру, и покрывать себя целиком, и ходить скромно. Мы же все здесь мужчины. Мы все произвели на свет потомство. Она что, думает, что мы евнухи?

– Ее следовало бы высечь за то, что она дразнит нас.

Павуд аккуратно поковырял пальцем в носу:

– С Божьей помощью скоро и высекут. Публично. Все будут подчиняться законам ислама и его наказаниям.

– Говорят, у американских женщин на лобке волосы не растут.

– Да нет, они просто там себя бреют.

– Есть там волосы, нет ли, ваше превосходительство старший клерк, хотел бы я вставить ей, пока она не завопит. От радости, – сказал коротышка, и все рассмеялись.

– Этот остолоп-верзила, ее муж, так и делает каждую ночь, с тех пор как она приехала. – Глаза старшего клерка сверкнули. – Я слышал ночью их стоны.

Павуд прикурил сигарету от старого окурка, поднялся и подошел к окну. Сквозь очки он пристально вглядывался в небо, пока не заметил вертолет, заходивший на посадку. Смерть всем иностранцам, подумал он, потом добавил в самом потаенном уголке своего сердца: и смерть Хомейни и его своре паразитов! Да здравствует Туде и революция народных масс!

Диспетчерская вышка с окнами по всем четырем сторонам была небольшой и хорошо оборудованной. Это место служило постоянной базой «С-Г» уже много лет, и у компании было время оснастить ее некоторыми современными приборами для обеспечения безопасности полетов и посадки машин в любую погоду. Фредди Эйр, исполнявший в отсутствие Старка обязанности старшего пилота, ждал Мануэлу.

– НХВ заходит на посадку, – сообщил он, когда она поднялась по лестнице. – Он…

– О, чудесно! – прервала его Мануэла со счастливой улыбкой.

Весь день они безуспешно пытались связаться со Старком. «Ты не волнуйся, – успокаивал ее Эйр, – высокочастотная связь у них часто отключается, у нас то же самое». Единственным сообщением, которое они получили с прошлого вечера, сразу после наступления темноты, был краткий доклад Старка о том, что он ночует в Бендер-Дейлеме и свяжется с ними сегодня.

– Извини, Мануэла, но Дюка на борту нет. Машину ведет Марк Дюбуа.

– Произошла авария? – вырвалось у нее, и весь мир покатился куда-то из-под ног. – Он ранен?

– Господи, нет, ничего подобного! Когда Марк был на связи, несколько минут назад, он сообщил, что Дюк остался в Бендер-Дейлеме, ему велели привезти муллу и его людей назад.

– И все? Ты уверен?

– Уверен. Смотри, – Эйр показал рукой в окно, – вон он.

206-й красиво возник из солнечного света. Позади вертолета к небу вздымались горы Загрос. Ниже торчали трубы большого нефтеперерабатывающего завода, на них негаснущими свечами плясало пламя сжигаемых газов. Вертолет приземлился точно в центре посадочной площадки номер один.

– НХВ. Выключаю двигатели, – долетел по радио голос Марка Дюбуа.

– Вас понял, НХВ, – ответил дежурный «С-Г» по диспетчерской вышке Массил Тугул, палестинец, проработавший в компании уже много лет. Он переключился на основную частоту базы. – База, других машин в системе сейчас нет. Подтверждаю, что HVU и HCF вернутся до заката.

– О’кей, «С-Г».

Возникла короткая пауза, потом по основному каналу базы они услышали хриплый голос на фарси, вклинившийся в трансляцию с 206-го. Голос говорил секунд тридцать, потом замолчал.

– Иншаллах! – пробормотал Массил.

– Кто это был, черт его возьми?! – вскинулся Эйр.

– Мулла Хусейн, ага.

– Что он сказал? – спросил Эйр, забыв, что Мануэла говорит на фарси.

Массил замялся. Мануэла, страшно побледнев, ответила вместо него:

– Мулла говорил: «Во имя Аллаха и во имя вихря Божьего, разите!» – снова и снова, просто раз за… – Она замолчала.

С противоположного конца летного поля донеслись приглушенные звуки автоматной стрельбы. Эйр тут же схватил микрофон.

– Marc, à la tour, vite, immédiatement![17] – приказал он на прекрасном французском, потом, прищурившись, посмотрел в сторону базы в полумиле от них.

Из казарм выбегали люди. Некоторые держали в руках автоматы. Несколько человек упали, когда другие люди открыли по ним огонь. Эйр распахнул одну из створок окна, чтобы лучше слышать. Крики «Аллах-у акбаррр» смешивались с хриплым треском автоматических винтовок.

– Что это там? Рядом с воротами, с главными воротами? – спросила Мануэла.

Массил вскочил на ноги и встал рядом с ней, столь же потрясенный и изрядно испуганный.

Эйр протянул руку к биноклю, навел окуляры:

– Боже всемогущий, солдаты стреляют по базе, и… грузовики штурмуют главные ворота… их штук шесть… «зеленые повязки», муллы, солдаты выпрыгивают из них…

На канале базы вдруг возник возбужденный голос, что-то кричавший на фарси, потом так же внезапно оборвался. Мануэла снова перевела:

– «Во имя Аллаха, убивайте всех офицеров, которые против имама Хомейни, и берите в свои руки…» Это революция!

Внизу они увидели, как из вертолета выбрались мулла Хусейн и двое его людей из «зеленых повязок», с автоматами в руках. Мулла махнул Марку рукой, чтобы тот вылез из кабины, но пилот лишь помотал головой, ткнул пальцем вверх, показывая на вращающиеся лопасти, и продолжил процедуру отключения. Хусейн на мгновение растерялся.

На всей территории «С-Г» работа остановилась. Люди высовывались из окон или выбегали на бетон и стояли там безмолвными небольшими группами, глядя вдаль через летное поле. Стрельба становилась громче. Неподалеку джип и автоцистерна с топливом, которые должны были обслуживать приземлившийся 206-й, остановились, визжа тормозами, едва только началась стрельба. Хусейн, знаком приказавший джипу остановиться, двинулся к нему, оставив одного человека охранять вертолет. Водитель увидел его, выскочил из машины и бросился наутек. Мулла послал ему вдогонку проклятье и вместе с «зеленой повязкой» забрался в джип, сел за руль и на полном газу понесся по дороге вдоль периметра базы в сторону дальних казарм.

Дюбуа взлетел по лестнице, прыгая через три ступеньки. Ему было тридцать шесть лет – высокий, худой, темноволосый, с проказливой улыбкой. Он тут же вытянул руку и обменялся рукопожатием с Эйром.

– Мадонна, ну и денек, Фредди! Я… Мануэла! – Он тепло расцеловал ее в обе щеки. – С Дюком все в порядке, chérie. Он просто разругался с муллой, который сказал, что больше с ним не полетит. Бендер-Дейлем не… – Он замолчал, вдруг остро ощутив присутствие Массила и не доверяя ему. – Мне нужно выпить. Давайте пойдем в столовую, а?

До столовой они не дошли. Марк вывел их на бетонированную площадку и свернул за угол здания, где они могли за всем наблюдать, не опасаясь быть услышанными.

– Нельзя быть уверенным, на чьей стороне Массил… э-э… да и вообще большинство из наших сотрудников. Если они и сами могут это сказать, бедолаги.

На другом краю поля раздался громкий взрыв. Из одного из подсобных строений вырвалось пламя, заклубился дым.

– Mon Dieu, это что, топливный склад?

– Нет, где-то рядом с ним. – Эйра переполняло беспокойство.

Еще один взрыв отвлек его внимание, потом к беспорядочной автоматной стрельбе примешался тяжелый, гортанный раскат пушечного выстрела. Танки.

Джип с муллой за рулем уже исчез за бараками. Рядом с главными воротами в беспорядке стояли армейские грузовики; прибывшие на них взбунтовавшиеся солдаты и «зеленые повязки» исчезли внутри бараков и ангаров. Несколько тел лежало в пыли. Солдаты танкового подразделения охраняли здание, где размещался кабинет командира гарнизона, полковника Пешади, пригнувшись возле входа, с автоматами наготове. Другие ждали у окон второго этажа. Один из тех, что были наверху, дал автоматную очередь, когда с полдюжины вопящих солдат, армейских и из ВВС, бросились в атаку через площадь. Еще одна очередь – и все они полегли, мертвые, умирающие или тяжело раненные. Один из раненых, то ползком, то карабкаясь на четвереньках, попытался выбраться с площади. Танковая охрана дала ему добраться почти до самого края. Потом изрешетила пулями.

Мануэла простонала, и они отвели ее подальше за здание, где они прятались.

– Со мной все в порядке, – сказала она. – Марк, когда Дюк возвращается?

– Руди или Дюк позвонят сегодня вечером или завтра, я гарантирую. Pas problème![18] Великий Дюк в полном порядке. Mon Dieu, а вот сейчас я бы выпил!

Они подождали минуту, стрельба затихала.

– Пошли, – сказал Эйр. – В бунгало будет безопаснее.

Они торопливо пересекли территорию «С-Г» и забежали в одно из красивых бунгало, окруженных выбеленными известкой заборами и аккуратными садиками. В Ковиссе не содержали жилых помещений для женатых. Обычно пилоты жили вдвоем в бунгало с двумя спальнями.

Мануэла ушла, чтобы приготовить выпивку.

– Так, теперь – что произошло на самом деле? – тихо спросил Эйр.

Француз быстро рассказал ему о нападении, о Затаки, о храбрости Руди.

– Этот старый фриц действительно достоин медали! – с восхищением произнес он. – Но слушай, вчера вечером революционеры расстреляли одного из наших поденщиков за то, что тот оказался из федаинов. За четыре минуты они провели судебное заседание и привели приговор в исполнение. Сегодня утром другие ублюдки застрелили Кияби.

Эйр был в ужасе.

– Но за что?

Дюбуа рассказал ему о диверсии на нефтепроводе, потом добавил:

– Когда Руди и мулла вернулись, Затаки нас всех построил и объявил, что Кияби был казнен справедливо как «пособник шаха, пособник слуг Сатаны американцев и англичан, который годами осквернял Иран и потому был врагом Бога».

– Бедный старина Босс… Господи, он так мне нравился, он был хорошим человеком!

– Да. И открыто говорил против Хомейни, а теперь у этих ублюдков есть оружие. В жизни не видел столько автоматов, а они все глупцы, сумасшедшие. – Лицо Дюбуа сморщилось. – Старина Дюк принялся орать на фарси на них всех; вчера вечером у него уже была стычка с Затаки и муллой. Мы не знаем, что он им там сказал, но закончилось все скверно: эти ублюдки набросились на него, принялись пинать, орать. Мы, конечно, бросились было на них, потом вдруг громыхнула автоматная очередь, и мы замерли. И они тоже, потому что стрелял Руди. Он каким-то образом отнял автомат у одного из них и дал еще одну короткую очередь в воздух. Он прокричал: «Оставьте его в покое, или я перестреляю вас всех!», держа на мушке Затаки и ту группу, что была рядом с Дюком. Они и отошли. Обругав их всех – ma foi, quel homme[19], – он заключил с ними сделку: они оставляют нас в покое, мы не лезем в их революцию. Договорились, что я должен буду привезти муллу сюда, а Дюк – остаться там, а Руди оставит автомат себе. Он заставил Затаки и муллу поклясться Аллахом, что они не нарушат этого договора, но я бы им все равно не верил. Merde, они все – merde, mon ami. Но Руди, о, Руди был великолепен! Он должен был родиться французом, этот парень. Я весь день старался дозвониться до него, но никто не отвечает…

С другой стороны летного поля, с одной из улиц в дальнем скоплении казарм, вылетел танк «центурион», прогрохотал на всех парах через поле и въехал на главную улицу напротив штаба базы и офицерской столовой. Там он остановился, глухо ворча двигателями: толстый, приземистый и смертоносный. Длинная пушка поплыла в сторону, отыскивая мишень. Внезапно гусеницы ожили, танк развернулся на месте и выстрелил; снаряд разнес все на втором этаже, где располагался штаб полковника Пешади. Оборонявшиеся в здании были ошеломлены этим неожиданным предательством. Танк выстрелил еще раз. Огромные куски кирпичной кладки разбросало во все стороны, и половина крыши обрушилась. Здание загорелось.

В этот момент с первого этажа и с части второго танк накрыл град пуль. Тут же два солдата-лоялиста выскочили с первого этажа с гранатами в руках, швырнули их в щели на корпусе танка и бросились назад. Обоих срезало бешеным автоматным огнем с другой стороны улицы, но внутри танка раздался страшный взрыв, из всех щелей и отверстий рванули дым и пламя. Металлический люк наверху откинулся, и горящий человек попытался выбраться наружу. Его тело почти вырвало из танка ураганом автоматных пуль, ударивших из полуразрушенного здания. Ветер, долетавший с базы, нес с собой запах пороха, пожара и горелого мяса.

Бой продолжался больше часа, потом стих. Опускавшееся солнце окрасило все кровавым багрянцем, по всей базе лежали тела мертвых и умирающих, но восстание провалилось, ибо во время первой внезапной атаки восставшим не удалось убить ни полковника Пешади, ни его старших офицеров, потому что недостаточно людей перешло на их сторону – и только один из трех экипажей танков.

Пешади находился в головном танке и сумел удержать в своих руках диспетчерскую башню и всю радиосвязь. Он собрал верные ему войска и повел их в безжалостное наступление, выдавив революционеров из всех казарм и ангаров. И едва осторожное большинство, все выжидавшие и колебавшиеся – в данном случае солдаты и служащие ВВС – поняли, что восстание проиграно, их сомнения растаяли без следа. Они тут же и с огромным рвением заявили о своей непреходящей многолетней верности Пешади и шаху, подобрали оружие, которое побросали было на землю, и с тем же рвением, во имя Аллаха, открыли огонь по «врагу». Но не многие из них стреляли на поражение, и хотя Пешади знал это, он сознательно оставил открытым один путь для отхода и позволил нескольким повстанцам уйти. Единственный тайный приказ, отданный им самым доверенным своим бойцам, был убить муллу Хусейна.

Но Хусейн каким-то образом уцелел.

– Говорит полковник Пешади, – зазвучал голос по основному каналу базы и во всех громкоговорителях. – Хвала Аллаху, противник мертв, при смерти или захвачен в плен. Я благодарю все верные войска. Всем офицерам и солдатам собрать наших со славою павших товарищей, которые погибли, исполняя Божий труд, и доложить о потерях, а также о количестве уничтоженных врагов. Врачам и медперсоналу! Позаботиться обо всех раненых без исключения. Бог велик… Бог велик! Почти настало время вечерней молитвы. Сегодня я ваш мулла, я проведу молитву с вами. Быть всем, дабы воздать хвалу Аллаху!

В бунгало Старка Эйр, Мануэла и Дюбуа слушали полковника по внутренней системе связи. Она закончила переводить слова Пешади с фарси. Теперь в динамиках был слышен только треск. Дым навис над базой густой пеленой, и воздух отяжелел от его запаха. Мужчины потягивали водку с баночным апельсиновым соком, она – минеральную воду. Переносная газовая горелка приятно согревала комнату.

– Любопытно… – задумчиво произнесла Мануэла, напрягая волю, чтобы не думать обо всех убитых сегодня и о Старке в Бендер-Дейлеме. – Любопытно, что Пешади не произнес под конец «Да здравствует шах!». Он ведь сегодня одержал несомненную победу? Должно быть, он напуган до безумия.

– Я бы тоже перепугался, – заметил Эйр. – У не…

Они все вздрогнули, услышав треньканье внутреннего телефона. Эйр снял трубку:

– Алло?

– Это майор Чангиз. Э-э… капитан Эйр, они появлялись на вашей стороне базы? Что у вас там происходило?

– Ничего. Никого из повстанцев здесь не было.

– Слава богу! Мы все переживали за вашу безопасность. Вы уверены, что у вас нет ни мертвых, ни раненых?

– Ни одного. Насколько мне известно.

– Хвала Аллаху! У нас их много. По счастью, среди врагов раненых нет.

– Ни одного?

– Ни одного. Вы не будете возражать, если я упомяну, что вы никому не должны докладывать или рассказывать об этом инциденте по радиосвязи – ни одному человеку, капитан. Высшая степень секретности. Вы понимаете?

– Прекрасно понимаю вас, майор.

– Хорошо. Пожалуйста, оставайтесь настроенными на нашу основную частоту. Что до безопасности, мы проследим за вашей. Пожалуйста, не пользуйтесь своей высокочастотной радиосвязью, не согласовав этого сначала с нами, пока ситуация остается чрезвычайной. – (Эйр почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, но промолчал.) – Пожалуйста, будьте у приемника в восемь часов, чтобы прослушать краткое сообщение полковника Пешади, а сейчас отправьте Эсвандиари и всех ваших правоверных на молитву. Немедленно!

– Обязательно, вот только выскоч… Эсвандиари ушел в отпуск на неделю. – Эсвандиари был директором их станции от «Иран ойл».

– Очень хорошо. Пришлите остальных, поставьте Павуда старшим.

– Сейчас сделаю.

Телефон замолчал. Эйр пересказал им разговор с майором, потом вышел, чтобы передать людям распоряжение.

Массил на диспетчерской вышке чувствовал себя очень неуютно.

– Но, капитан, ваше превосходительство… Я на дежурстве до захода солнца. Мы еще ждем возвращения двух наших двухсот двенадцатых и…

– Он сказал, всех правоверных. Немедленно! Ваши бумаги в порядке. Вы в Иране уже много лет. Майор знает, что вы здесь, поэтому вам лучше пойти, если только вам нечего бояться.

– Нечего. Совсем нечего.

Эйр заметил проступивший на лбу палестинца пот.

– Не волнуйтесь, Массил, – сказал он. – Я сам посажу ребят. Без проблем. И побуду здесь, пока вы не вернетесь. Это не займет много времени.

Он посадил оба своих 212-х, проследил, чтобы их откатили в ангар, и стал ждать с растущим нетерпением: Массил уже давно должен был бы вернуться. Чтобы убить время, Эйр попробовал заняться бумагами, но быстро бросил это дело: в голове царила полная неразбериха. Единственное, что поднимало ему настроение, – мысль о том, что его жена и младенец-сын были в безопасности в Англии, – и бог с ней, с паршивой погодой, и со штормами, и бурями, и дождями, и гнусным холодом, и чертовыми забастовками, и чертовым правительством.

ВЧ-рация вдруг ожила. За окнами только что стемнело.

– Алло, Ковисс, говорит Мак-Ивер из Тегерана…

Глава 11

ТЕГЕРАН. УПРАВЛЕНИЕ КОМПАНИИ «С-Г». 18:50. Мак-Ивер повторил:

– Алло, Ковисс, говорит Мак-Ивер из Тегерана, слышите меня?

– Тегеран, это Ковисс, режим ожидания один. – «Один» на их языке означало «подождите минуточку».

– Хорошо, Фредди, – ответил Мак-Ивер и положил микрофон ВЧ-рации на стол.

Они с Томом Лочартом, который прилетел днем из Загроса, сидели в его кабинете на верхнем этаже здания, где располагалась штаб-квартира «С-Г» с тех самых пор, когда компания впервые начала работать в Иране почти десять лет назад. Здание в пять этажей имело плоскую крышу, на которой Дженни устроила восхитительный застекленный садик с креслами, столами и барбекю. Генерал Бени-Хасан, друг Эндрю Гэваллана, в свое время очень рекомендовал это здание:

– Только все самое лучшее для компании Энди Гэваллана. Рабочей площади на дюжину кабинетов, цена умеренная, есть место на крыше для установки собственного генератора и радиоантенны. Вы здесь рядом с главным шоссе, которое ведет в аэропорт, удобный базар, моя контора сразу за углом, удобная парковка, отели, запланированные к строительству, в удобной близости. А вот и главный козырь! – Генерал с гордостью показал Мак-Иверу туалет.

Туалет был обычный, не слишком чистый.

– А что в нем такого особенного? – невозмутимо поинтересовался Мак-Ивер.

– Он единственный во всем здании, остальные все для сидения на корточках – просто дырки в полу над канализационным сливом. А если вы не привыкли делать это на корточках, придется нелегко, даже совсем нелегко, особенно дамам, которые – были такие случаи – могут поскользнуться и провалиться в дыру с весьма неприглядным результатом, – весело пояснил генерал.

– И эти дырки повсюду?

– Даже в лучших домах. Повсюду, за исключением современных отелей. Если поразмыслить об этом, Мак, то на корточках сидеть более гигиенично: никакая чувствительная часть тела не касается ничего чужеродного. Потом еще вот это. – Генерал указал на короткий шланг, прикрепленный к кранику на туалете. – Мы пользуемся водой, а не бумагой. Всегда пользуемся левой рукой, это грязная рука, правая – для еды, поэтому ты никогда ничего не предлагаешь и не протягиваешь левой рукой. Очень, очень невежливо, Мак. В исламском мире никогда не ешь левой рукой, не держи в ней бокал или чашку и не забывай, что в большинстве туалетов, как бы они ни были устроены, шлангов ты не найдешь, поэтому приходится черпать воду из ведра, если оно вдруг есть. Как я уже говорил, дело это непростое, но так уж мы живем. Кстати, в исламе у нас нет ни одного левши. – Опять добродушный хохоток. – Большинство мусульман вообще не могут это сделать с удобством для себя, если не сидят на корточках. Поэтому многие забираются на западный унитаз с ногами, когда им надо облегчиться. Странно, не правда ли, но, с другой стороны, за чертой большинства городов, а порой и в их черте практически на всей территории Азии, Ближнего Востока, Китая, Индии, Африки, Южной Америки даже канализация отсутствует…

– О чем задумался, Мак? – произнес Лочарт.

Высокий канадец сидел напротив него в таком же старом уютном кресле. Электрическое освещение и камин были включены на полную, питаемые их собственным генератором.

Мак-Ивер хмыкнул:

– Я тут думал о туалетах, где приходится сидеть на корточках. Терпеть их не могу – и эту чертову воду. Просто никак не могу к ним привыкнуть.

– Меня это перестало беспокоить, я уже даже внимания не обращаю. У нас как раз такие в квартире. Шахразада предложила поставить «западный» туалет, если мне хочется, в качестве свадебного подарка, но я сказал ей, что справлюсь. – Лочарт криво улыбнулся. – Сейчас-то я уже привык, но, бог ты мой, в свое время эта штука Дейрдру просто из себя выводила.

– У всех жен то же самое. Ничто другое так их не доставало, всех их, и Дженни тоже. Но не моя же это вина, что бо́льшая часть мира делает это именно таким образом. Благодарение богу, у нас в квартире настоящий туалет, а то бы Дженни точно взбунтовалась. – Мак-Ивер повертел на рации ручку громкости. – Ну давай, Фредди, – пробормотал он.

На стенах висело множество карт, ни картин, ни фотографий, хотя пыльное пятно на стене за столом напоминало об одной, недавно снятой – обязательный фотопортрет шаха. За окнами ночное небо было освещено пожарами, которые тут и там яркими пятнами расцвечивали силуэт погруженного в темноту города; ни огней в домах, ни горящих уличных фонарей – свет горел только у них в кабинете. Звуки стрельбы, ружейной и автоматной, перемешивались с неумолкающим теперь в городе звуком – толпами людей, ревущих «Аллаххх-у акбаррррр…».