Ураган. Книга 1. Потерянный рай
Это привлекло внимание каждого из них. «Герни авиэйшн», огромная американская вертолетная компания, была их основным конкурентом. Если «Герни» уйдет, работы прибавится вдвое, а все иностранные сотрудники «С-Г» в Иране получали зарплату по премиальной системе, которая была привязана к доходности иранских операций.
– Это точно, Скот?
– Точно, Том. У них с «Иран ойл» по этому поводу столько крику было, что только держись. В конце концов «Иран ойл» им говорит: ладно, хотите уходить – уходите, но все вертолеты переданы по лицензии нам, так что они останутся и все запчасти! Ну, «Герни» им и говорит: да подавитесь вы! Закрыла свою базу в Геше, все вертолеты законсервировала и отчалила.
– Я в это не верю, – покачал головой Жан-Люк. – У «Герни» по контрактам здесь должно быть полсотни машин, даже они не могут себе позволить просто взять и списать такое их количество.
– Все равно мы на прошлой неделе уже три рейса сделали, которые раньше обслуживала исключительно «Герни».
Жан-Люк перебил ликующие возгласы:
– А почему «Герни» вдруг ушла, Скот?
– Наш бесстрашный вождь в Тегеране думает, что у них духу не хватило, не выдержали давления или не захотели упираться. Если разобраться, Хомейни свою злобу изливает в первую очередь именно на Америку и американские компании. Мак-Ивер считает, что они спасают, что можно спасти, а для нас это просто здорово.
– Мадонна, если они не смогут вывезти свои вертолеты и запчасти, влипнут по самую макушку!
– Нам-то что гадать, зачем да почему, старина, наше дело простое: бери да летай. Если упремся и не сдвинемся с места, получим все их контракты и заработаем вдвое больше в одном только этом году.
– Tu en parles mon cul, ma tête est malade!
Они все захохотали. Даже Джордон знал, что означала эта фраза: «Скажи это моей заднице, голова-то болеет».
– Не переживай, старина, – сказал Скот.
Лочарт убежденно кивнул. Он стоял на площадке, горный холод до него еще не добрался. Энди и Скот правы, скоро все опять станет нормально, должно стать, думал он. Английские газеты тоже были убеждены, что теперь ситуация в Иране быстро нормализуется. Если только Советы открыто не вмешаются. А их предупредили. Так что в Иран не полезут ни американцы, ни Советы, и иранцы теперь смогут сами и по-своему улаживать свои дела. Это правда: кто бы ни пришел к власти, им срочно понадобятся стабильность и доходы, а это означает нефть. Да. Все будет хорошо. Она в это верит, а если она верит, что все будет чудесно, как только шаха свергнут, а Хомейни вернется, то почему бы и мне в это не верить?
Ах, Шахразада, как же мне тебя не хватало этот месяц.
Из Англии позвонить ей было невозможно. Телефоны в Иране и так никогда особенно хорошо не работали в силу огромной перегруженности линий – результат слишком скорой индустриализации. Но за последние восемь месяцев, с тех пор как начались беспорядки, из-за практически постоянных забастовок работников телефонных компаний связь как внутри страны, так и на международных линиях становилась все хуже и хуже, пока не перестала работать почти совсем. Когда Лочарт был в штаб-квартире компании в Абердине, где он проходил очередной регулярный медосмотр, ему, после восьми часов непрерывных попыток, удалось послать ей телекс. Он отправил его на имя Дункана Мак-Ивера в Тегеран, где она сейчас находилась. В телексе, впрочем, много не скажешь: скоро увидимся, скучаю, люблю…
Милая моя, теперь уже скоро, а по…
– Том?
– А-а… Жан-Люк, что там?
– Скоро снег пойдет.
– Да.
Жан-Люк, узколицый, кареглазый, с крупным галльским носом, был худым, как все пилоты. Каждые шесть месяцев они должны были проходить медосмотр с пристрастием у врачей, для которых избыточный вес не имел оправданий в принципе.
– Кто в нас стрелял?
– Я никого не видел, – пожал плечами Лочарт. – А ты?
– Тоже нет. Надеюсь, какой-нибудь спятивший одиночка. – Жан-Люк в упор посмотрел на него. – В какой-то момент мне показалось, что я снова в Алжире – эти горы от тех не сильно отличаются, – опять в ВВС, опять воюю с феллагами и ФНО[6], будь они прокляты! – Он раздавил окурок каблуком. – Побывал я на одной гражданской войне, мало не показалось. Но у меня тогда хоть были бомбы и пулеметы. Не хочется мне оказаться гражданским, который влип еще в одну и которому не на что больше положиться, кроме как на свое умение быстро сматываться.
– Это был просто спятивший одиночка.
– Думаю, Том, нам придется иметь дело с целой прорвой спятивших одиночек. У меня с самого отлета из Франции на душе паршиво. За тот месяц, что нас не было, тут все стало только хуже. Мы-то с тобой на войне побывали, а большинство остальных – нет. Мы беду носом чуем, ты и я, и мой мне говорит, что нам здесь придется очень туго.
– Да нет, ты просто устал.
– Это, конечно, верно. А Энди действительно так оптимистично настроен?
– Очень. Шлет огромный привет, говорит, чтобы не сбавляли обороты!
Жан-Люк рассмеялся, потом подавил зевок:
– Мадонна, до чего же есть хочется. Что там Скот приготовил к нашему возвращению?
– Натянул над ангаром транспарант «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ».
– На ужин, mon vieux. На ужин.
– Скот говорил, он с ребятами из деревни на охоту ходил, так что у него для твоих заботливых рук припасена задняя нога оленя и пара зайцев. Ну и угли для барбекю будут уже готовы.
У Жан-Люка загорелись глаза.
– Хорошо. Послушай, я привез бри, чеснок – целый килограмм, – копченый окорок, анчоусы, лук, потом несколько кило макарон, томатное пюре в банках, и жена дала мне новый рецепт от Джанни из Сен-Жана, эт-то просто что-то невероятное. И вино.
Рот Лочарта наполнился слюной. Кулинария была хобби Жан-Люка, и под настроение он творил у плиты с истинным вдохновением.
– Я понабрал банок со всем, что только пришло в голову, в «Фортнум и Мейсон» и привез виски. Хей, я соскучился по твоей стряпне.
И по твоей компании, подумал он. Когда они встретились в Дубае и пожали друг другу руки, он спросил:
– Как отпуск?
– Я был во Франции, – произнес Жан-Люк с важным видом.
Лочарт тогда позавидовал, как у француза все было просто. Англия ему радости не принесла: погода, еда, отпуск, дети, она, Рождество – все выходило плохо, как он ни старался. Ладно. Я вернулся и скоро буду в Тегеране.
– Ты сегодня готовишь, Жан-Люк?
– Конечно. Как я могу прожить без нормальной пищи?
– Как весь остальной мир живет, – расхохотался Лочарт.
Они наблюдали за Родригесом, который по-прежнему работал не покладая рук. Шум реактивных двигателей стал глуше, лопасти хлестали по нему тугими струями воздуха. Лочарт показал большой палец Скоту Гэваллану, который терпеливо ждал в кабине. Скот в ответ предъявил свой, затем указал на небо. Лочарт кивнул, пожал плечами, потом опять стал наблюдать за Родригесом, понимая, что помочь ничем не может, оставалось только стоически ждать.
– Когда ты отправляешься в Тегеран? – спросил Жан-Люк.
Сердце Лочарта забилось быстрее:
– В воскресенье, если снег не пойдет. У меня отчет для Мак-Ивера и почта для них. Я возьму двести шестой. Завтрашний день уйдет на то, чтобы все проверить. Скот сказал, нам надо подготовиться, чтобы мы в любой момент могли начать полеты в полном объеме.
Жан-Люк уставился на него:
– Насири сказал, в полном объеме?
– Да. – (Насири, сотрудник компании «Иран ойл», государственной монополии, которой принадлежала вся нефть в стране, и на земле и под землей, был их иранским посредником и директором базы; через него они получали все заказы, он же давал разрешения на полеты. «С-Г» работала по контракту с «Иран ойл», проводя воздушную разведку, подвозя людей, припасы и оборудование на нефтяные вышки, разбросанные по всему горному массиву, а также занимаясь эвакуацией пострадавших при неизбежных несчастных случаях и чрезвычайных ситуациях.) – Из-за погоды я сомневаюсь, что мы будем много летать на следующей неделе, но, думаю, на двести шестом я должен суметь выбраться.
– Ага. Тебе понадобится проводник. Я тоже полечу.
– Никак не выйдет, дружище, – рассмеялся Лочарт. – Ты мой заместитель и дежуришь две следующие недели.
– Но я там буду не нужен. На три денька, а? Посмотри на небо, Том. Я должен убедиться, что с нашей квартирой все в порядке. – (В нормальные времена Тегеран был местом базирования для всех пилотов с их семьями; пилоты две недели работали, одну отдыхали. Многие выбирали два месяца работы и месяц отпуска дома, особенно англичане.) – Мне очень важно попасть в Тегеран.
– Я проверю твою квартиру, если хочешь, и, если ты пообещаешь готовить три ужина в неделю, я тебе потихоньку выкрою два дня, когда вернусь. Ты же только что целый месяц отгулял.
– Но то ж дома. Теперь я должен подумать о mon amie[7]. Она, конечно же, места себе не находит, когда меня в Тегеране нет, измучилась, целый месяц без меня прожила. И говорить нечего. – Жан-Люк наблюдал за Родригесом, потом снова поднял глаза на небо. – Мы можем ждать еще десять минут, Том, потом придется разбивать лагерь, пока еще светло.
– Да.
– Однако, возвращаясь к вещам более важным, Том, по…
– Нет.
– Мадонна, будь же ты французом, а не англосаксом. Целый месяц ведь! Подумай о ее чувствах!
Родригес со щелчком закрепил панель на месте и вытер руки.
– Дуем отсюда ко всем чертям! – крикнул он и забрался в вертолет.
Они быстро последовали за ним. Родригес все еще пристегивал ремень безопасности, чувствуя, как ноют спина и шея, когда они поднялись в воздух и понеслись к своей базе за следующим горным хребтом.
– Ты чего уставился, Эффер? – спросил Родригес, заметив, что Джордон пристально смотрит на него.
– Как же ты залатал этот долбаный маслопровод, приятель? Там же гребаная дырища насквозь.
– Жвачкой.
– Чего?
– Жевательной резинкой. А как же еще, черт подери! Это работало в паршивом Вьетнаме, стало быть, и здесь, черт подери, сработает! Наверное. Потому что у меня ее имелось совсем чуть-чуть, но надо же было что-то делать, чтобы уж потом, черт подери, молиться. И ради бога, прекрати ты материться, а?
Они благополучно сели на базе, когда снегопад только-только начинался. Работники наземной службы на всякий случай включили посадочные огни.
База состояла из четырех трейлеров, в которых жили люди, кухни, ангара, вмещавшего их 212-й – четырнадцатиместный вертолет, использовавшийся для перевозки людей или грузов, – и два 206-х, и посадочных площадок. Тут же стояли склады с запчастями для буровых установок, мешками цемента, насосами, генераторами и всевозможным вспомогательным оборудованием для вышек, включая бурильные трубы. База располагалась на небольшом плато на высоте семь тысяч пятьсот футов над уровнем моря, лесистом и очень живописном, в чаше, наполовину окруженной заснеженными пиками, вздымавшимися на двенадцать тысяч футов и выше. В полумиле от базы находилась деревня Яздек. Жители принадлежали к небольшому племени из числа кочевых кашкайцев, лет сто назад осевшему в этих краях, на пересечении двух небольших караванных путей из тех, что пересекали Иран вдоль и поперек в течение трех, а то и четырех тысячелетий.
«С-Г» содержала здесь свою базу в течение семи лет по контракту с «Иран ойл», сначала проводя разведку и топографическую съемку местности для прокладки нефтепровода, потом помогая строить и обслуживать нефтяные вышки на близлежащих богатых нефтяных месторождениях. Это было уединенное, дикое и красивое место, где летать было интересно и безопасно, а часы работы были удобными – иранские предписания, действовавшие на всей территории Ирана, допускали проведение полетов только в светлое время суток. Летом здесь было чудесно. Бо́льшую часть зимы снег отрезал их от остального мира. Рядом лежали рыбные озера с кристально чистой водой, в лесах было полно дичи. Отношения с жителями Яздека установились отличные. Если не считать почты, снабжение у них, как правило, было хорошее, и они ни в чем не нуждались. И что для всех них было очень важно, штаб-квартира компании в Тегеране была далеко отсюда, почти все время вне зоны радиосвязи, так что они вполне были предоставлены сами себе – и очень этим довольны.
Едва Скот выключил зажигание и несущий винт остановился, Родригес и Джордон снова сняли панель для осмотра. В следующий миг на их лицах застыло выражение ужаса. Весь низ отсека был залит маслом. К нему примешивался тяжелый запах вертолетного топлива. Трясущейся рукой Родригес пошарил внутри, потом посветил фонарем. На одном из швов на краю топливного бака виднелся крошечный разрыв, который они просто никак не могли заметить во время экстренной посадки на горном склоне. Тонкая струйка топлива сбегала вниз, смешиваясь с маслом.
– Господи Исусе, Эффер! Смотри сюда, черт, это же натуральная бомба с часовым механизмом! – проскрипел он, а позади него Джордон едва не потерял сознание. – Одна искра и… Эффер, тащи шланг скорей, Христа ради, я тут все водой залью, пока мы не взлетели к чертям собачьим…
– Я принесу, – сказал Скот, потом добавил дрожащим голосом: – Да, похоже, одной жизнью у нас теперь меньше. Осталось восемь.
– Ты, видно, везунчиком родился, капитан, – сказал Родригес, чувствуя сильную тошноту. – Ага, именно везунчиком. Эта крошка…
Он вдруг замолчал и прислушался. Все вокруг сделали то же самое – Лочарт и Жан-Люк, стоявшие возле командного трейлера с Насири и полудюжиной наземных работников-иранцев, поварами и грузчиками. Стало очень тихо. Потом со стороны деревни донеслась еще одна автоматная очередь.
– Проклятье! – пробормотал Родригес. – За каким чертом мы только вернулись на эту вшивую помойку?
Глава 2
АБЕРДИН, ШОТЛАНДИЯ. ВЕРТОЛЕТНЫЙ АЭРОДРОМ КОМПАНИИ «МАК-КЛАУД». 17:15. Огромный вертолет, стрекоча лопастями, опустился, возникнув из сумерек, и сел рядом с «роллсом», припаркованным возле одной из заливаемых дождем вертолетных площадок. Весь аэродром был охвачен кипучей деятельностью: другие вертолеты садились и взлетали с вахтами нефтяников, работниками и грузами; на всех бортах и на всех ангарах гордо красовалась эмблема «С-Г». Дверь кабины открылась, и два человека в летных комбинезонах и спасательных жилетах спустились по гидравлическому трапу, наклонившись вперед, навстречу ветру и дождю. Прежде чем они дошли до машины, шофер в униформе вышел и открыл им дверцу.
– Отлично прокатились, не правда ли? – радостно сказал Эндрю Гэваллан, высокий мужчина, крепкий и очень подтянутый для своих шестидесяти четырех лет. Он легко выскользнул из своего надувного жилета, стряхнул дождевые капли с воротника и сел в машину рядом со своим спутником. – Чудесная машина, все как обещали изготовители. Я тебе говорил, что мы первые посторонние люди, которым довелось принять участие в ее испытательных полетах?
– Первые, последние – мне все равно. Мне показалось, что нас чертовски трясло и было чертовски шумно, – раздраженно ответил Линбар Струан, с трудом пытаясь стащить с себя спасательный жилет. Ему было пятьдесят. Песочного цвета волосы, голубые глаза. Глава компании «Струанз», огромного конгломерата со штаб-квартирой в Гонконге, прозванного Благородным Домом, которому тайно принадлежал контрольный пакет акций вертолетной компании «С-Г». – Я по-прежнему считаю, что инвестиции в расчете на одну машину слишком велики. Чрезмерно велики.
– В экономическом смысле ставка на Х63 самая перспективная. Машина идеально подходит для Ирана, Северного моря и вообще для любого места, где мы перевозим большие грузы, особенно для Ирана, – терпеливо ответил Гэваллан, не желая, чтобы его ненависть к Линбару омрачила удовольствие от безукоризненно прошедшего испытательного полета. – Я заказал шесть штук.
– Я еще не дал добро на покупку! – вскинулся Линбар.
– Твое разрешение не обязательно, – произнес Гэваллан, и взгляд его карих глаз стал суровым. – Я член внутреннего правления «Струанз», ты и внутреннее правление одобрили покупку еще в прошлом году при условии успешного прохождения испытаний, если я дам такую рекомендацию, а…
– Ты пока еще не дал такой рекомендации!
– Я даю ее сейчас, и дело с концом! – Гэваллан сладко улыбнулся и откинулся на спинку сиденья. – Контракты будут у тебя на заседании совета через три недели.
– Делу-то как раз конца нет и, видно, не будет, Эндрю, а? Черт бы побрал тебя и твое проклятое честолюбие!
– Я для тебя угрозы не представляю, Линбар, давай по…
– Согласен! – Линбар зло схватил микрофон для связи с водителем по ту сторону звуконепроницаемой стеклянной перегородки. – Джон, высадите мистера Гэваллана у офиса, потом езжайте в Эвисъярд-Касл.
Автомобиль тут же тронулся с места и покатил к трехэтажному административному зданию по другую сторону от группы ангаров.
– Как там Эвисъярд-Касл? – отрешенно спросил Гэваллан.
– Лучше, чем в твои времена… Извини, что тебя и Морин в этот раз не пригласили на Рождество, может быть, в следующем году. – Линбар взглянул в окно и указал большим пальцем в сторону огромного вертолета. – И с этим тебе лучше не пролететь. Да и вообще ни с чем не пролетать.
Лицо Гэваллана сморщилось. Он постоянно был на страже, но шпилька про жену больно кольнула его.
– Уж если говорить о пролетах, то как насчет твоих катастрофических вложений в Южной Америке, твоей глупой ссоры с «Тода шиппинг» из-за их танкерного флота, как насчет контракта на строительство тоннеля в Гонконге, который достался «Пар-Кон/Тода», как насчет предательства наших старых друзей в Гонконге в результате твоих манипуляций с акция…
– Предательство – чушь собачья! Старые друзья – чушь собачья! Им всем больше двадцати одного, да и что они для нас сделали хорошего в последнее время? Шанхайцы вроде должны быть посообразительнее нас, кантонцев, люди с Большой земли, понимаешь ли, ты сам это говорил миллион раз! Я, что ли, виноват, что у нас нефтяной кризис, или что весь мир взбеленился, или что Иран катится ко всем чертям, или что арабы вместе с японцами, корейцами и тайваньцами нас на кресте распинают! – Линбар вдруг задохнулся от злобы. – Ты забываешь, мы теперь живем в другом мире, Гонконг стал иным, весь мир изменился! Я тайбань «Струанз», я обязан заботиться о благополучии Благородного Дома, и у каждого тайбаня бывали неудачи, даже у твоего растреклятого сэра, черт бы его побрал, Иэна Данросса, а уж у него-то их и еще будет с этими его бреднями о нефтяных богатствах Китая. Даже…
– Иэн прав насч…
– Даже у «Карги» Струан бывали неудачи, даже у самого нашего проклятого основателя Дирка Струана, чтоб и ему в аду гореть! Не моя вина, что мир взял и испортился к чертям. Думаешь, у тебя бы вышло лучше? – кричал Линбар.
– Раз в двадцать! – отрезал Гэваллан.
Линбара теперь трясло от злости.
– Я бы тебя уволил, если бы мог, да не имею права! Я по горло сыт тобой и твоим коварством, ты, старый отсталый болван! Ты через женитьбу в семью пролез, ты по-настоящему не являешься ее членом, и если есть Господь на небесах, однажды ты сам себя уничтожишь! Я тайбань, а тебе, клянусь Богом, им никогда не бывать!
Гэваллан замолотил кулаком в перегородку, и машина резко остановилась. Он распахнул дверь и выбрался наружу.
– Цзю ни ло мо[8], Линбар! – процедил он сквозь зубы и в бешенстве зашагал прочь под проливным дождем.
Их ненависть друг к другу началась в конце пятидесятых – начале шестидесятых, когда Гэваллан работал на «Струанз» в Гонконге, перед тем как переехать сюда по тайному распоряжению тогдашнего тайбаня Иэна Данросса, брата покойной жены Гэваллана Кэти. Линбар завидовал ему до нервной дрожи, потому что Гэваллан пользовался доверием Данросса, а он – нет и еще главным образом потому, что шансы Гэваллана унаследовать однажды титул тайбаня всегда рассматривались как очень высокие, тогда как у Линбара, по общему мнению, шансов не было вовсе.
В компании «Струанз» испокон века существовал нерушимый закон, согласно которому тайбань обладал абсолютной и непререкаемой исполнительной властью, а также непреложным правом самому выбрать время своего ухода и назначить своего преемника, который должен был являться членом внутреннего правления и поэтому в каком-то смысле членом семьи. Но как только это решение принималось, тайбань был обязан уступить преемнику все полномочия. Иэн Данросс мудро правил компанией десять лет, потом выбрал себе на смену своего двоюродного брата Дэвида Мак-Струана. Четыре года назад, в самом расцвете сил, Дэвид Мак-Струан, страстный альпинист, погиб, совершая восхождение в Гималаях. Перед самой смертью и в присутствии двух свидетелей он, ко всеобщему изумлению, назвал своим преемником Линбара. Его смерть стала объектом полицейского расследования – британского и непальского. Над его веревками и альпинистским снаряжением кто-то поработал.
Оба расследования закончились одним вердиктом: «несчастный случай». Горный склон, по которому поднимались альпинисты, находился в удаленном месте, падение произошло внезапно, никто толком не знал, что именно случилось, ни альпинисты, ни проводники, погодные условия были вполне хорошими, и, да, сахиб был человеком здоровым и мудрым, не из тех, кто станет глупо рисковать. «Но, сахиб, наши горы в Верхних Землях не такие, как другие горы. Наши горы имеют духов и время от времени гневаются, сахиб, а кто может предсказать, что вдруг сделает дух?» Пальцем ни на кого конкретно не показывали, веревки и снаряжение, «возможно», никто и не трогал, просто их не содержали в должном порядке. Карма.
Кроме проводников-непальцев, все двенадцать альпинистов в группе были людьми из Гонконга, друзья и деловые партнеры, британцы, китайцы, один американец и два японца: Хиро Тода, глава «Тода шиппинг индастриз», давний личный друг Дэвида Мак-Струана, и один из его партнеров, Нобунага Мори. Линбара среди них не было.
Рискуя жизнью, два человека и один проводник спустились в щель и добрались до Дэвида Мак-Струана прежде, чем он умер: Пол Чой, баснословно богатый директор «Струанз», и Мори. Оба показали, что перед смертью Дэвид Мак-Струан официально сделал Линбара своим преемником. Вскоре после того, как понурая группа вернулась на Гонконг, исполнительный секретарь Мак-Струана, разбираясь в его рабочем столе, обнаружила подписанный им обычный лист с печатным текстом, датированный несколькими месяцами ранее и засвидетельствованный Полом Чоем, который подтверждал это назначение.
Гэваллан помнил, как он был тогда потрясен, как были потрясены все они: Клаудиа Чэнь, исполнительный секретарь тайбаня на протяжении поколений и родственница его собственного исполнительного секретаря Лиз Чэнь, больше, чем кто-либо.
– Это совсем не похоже на тайбаня, мастер Эндрю, – сказала она ему тогда, уже старушка, но при этом ни на йоту не утратившая остроты ума. – Тайбань никогда бы не оставил документ такой важности в рабочем столе, он убрал бы его в сейф в Большом доме компании вместе с… вместе со всеми другими документами, не предназначенными для чужих глаз.
Но Дэвид Мак-Струан его не убрал. И предсмертное распоряжение вкупе с этим подтверждающим документом придали всему законный характер, так что теперь Линбар Струан был тайбанем Благородного Дома, и говорить больше не о чем, но все равно цзю ни ло мо на Линбара, его мерзкую жену, его китайскую любовницу-дьяволицу и его гнусных друзей. Я по-прежнему готов жизнь поставить на то, что Дэвида если и не убили, то каким-то образом обманули. Но зачем Полу Чою лгать или Мори, с какой стати, они же ничего от этого не выигрывают…
Внезапный порыв ветра ударил в него, и он коротко охнул, очнувшись от своих мыслей. Сердце все еще учащенно стучало в груди, и он обругал себя за то, что потерял самообладание и позволил Линбару сказать то, чего тот не должен был говорить.
– Дурень ты несчастный, ты мог бы удержать его от этой вспышки, как всегда делал, ведь тебе с ним и его присными работать еще годы и годы. Ты и сам виноват! – произнес он вслух, потом пробормотал себе под нос: – Сукину сыну не следовало меня подкалывать насчет Морин…
Они были женаты три года, их дочери исполнилось два. Его первая жена Кэти умерла девять лет назад от рассеянного склероза.
Бедная добрая Кэти, с горестью подумал он, как же тебе не повезло.
Он прищурился, вглядываясь в дождь, и увидел, как «роллс» выехал за ворота аэродрома и исчез. Чертовски обидно из-за Эвисъярд-Касла, я так люблю это место, подумал он, вспоминая те славные времена, когда жил там со своей Кэти и их двумя детьми, Скотом и Мелиндой. Эвисъярд-Касл был родовым поместьем Дирка Струана, которое он завещал приходящим на смену тайбаням на время их пребывания в должности. Бессистемно построенное и прекрасное, оно занимало больше тысячи гектаров в графстве Эршир. Обидно, что нам – Морин, мне и маленькой Электре – туда теперь не попасть, уж точно, пока Линбар остается тайбанем. Жалко, конечно, но такова жизнь.