So lately, been wondering,
Who will be there to take my place
When I’m gone, you’ll need love
To light the shadows on your face…[3 - Я все чаще задумываюсь,Кто займет мое место,Когда меня не станет, а тебе понадобится любовь,Чтобы светом разогнать тени на твоем лице…(англ.)]
Странный выбор «песни для новобрачных», подумал Страйк… и тут же заметил, как Мэтью теснее прижался к Робин, уверенно обхватил рукой ее тонкую талию и, приблизив породистое лицо к молодой жене, зашептал что-то ей на ухо.
Это было как удар в солнечное сплетение, который пробил броню усталости, облегчения и алкоголя, весь день защищавшую Страйка от истинного смысла этой свадьбы. Только сейчас, наблюдая, как кружатся в танце новобрачные – Робин в длинном белом платье и венке из роз, Мэтью в темном костюме, прильнувший к щеке молодой жены, – Страйк осознал, как долго и глубоко жила в нем надежда, что Робин никогда не выйдет замуж. Она была нужна ему свободной – свободной для их общего дела. Свободной, чтобы в любых обстоятельствах… была возможность… Свободной, чтобы в один прекрасный день понять, чем еще они могут сделаться друг для друга.
Да пошло оно все…
Захочет поговорить – пусть звонит. Оставив на подоконнике пустой стакан, Страйк начал пробираться сквозь толпу, но гости сами расступались, ошарашенные его сумрачным видом.
Делая поворот в танце и глядя в никуда, Робин заметила, что Страйк уходит. Распахнулась дверь; он исчез.
– Отпусти меня.
– Что?
Она вырвалась, опять подхватила юбку, чтобы не запутаться, и полушагом-полубегом устремилась к выходу, едва не сбив с ног своего отца и тетушку Сью, которые чинно вальсировали у нее на пути. Мэтью остался стоять в центре зала, а Робин под изумленными взглядами гостей уже выскочила за дверь, которая только что захлопнулась у нее перед носом.
– Корморан!
Заслышав свое имя, он обернулся, хотя уже преодолел половину лестницы. Ему нравилось, как струятся ее волосы из-под венка йоркширских роз.
– Ну, поздравляю.
Она спустилась еще на пару ступенек; у нее застрял ком в горле.
– Ты действительно хочешь, чтобы я вернулась?
Страйк натужно улыбнулся:
– Я мчался сюда черт знает сколько, подгоняя Штыря, который, что-то мне подсказывает, ради меня угнал «мерседес». Мне бы не хотеть твоего возвращения!
Она засмеялась, хотя на глаза навернулись слезы.
– Штырь тоже здесь? Что же ты не привел его с собой?
– Кого? Штыря? Да он бы тут обчистил все карманы, а потом вытряхнул гостиничную кассу.
Не сдержавшись, она еще посмеялась, но слезы уже брызнули из глаз и покатились по щекам.
– Где собираешься спать?
– В машине, на обратном пути. Штырь сдерет с меня три шкуры за такую поездку. Ну, не важно, – ворчливо добавил он, когда Робин только раскрыла рот. – Если ты вернешься, это окупится. С лихвой.
– Но теперь я потребую контракта, – сказала Робин с жесткостью, опровергаемой ее взглядом. – По всей форме.
– Считай, он у тебя в кармане.
– Ну ладно уж. Тогда прощаемся до…
До какого срока? Ведь ей предстояло на пару недель уехать в свадебное путешествие.
– Сигнализируй, – сказал Страйк.
Он развернулся и опять двинулся вниз.
– Корморан!
– Что?
Робин устремилась вниз и остановилась на ступеньку выше. Теперь их глаза были на одном уровне.
– Я хочу во всех подробностях услышать, как ты его задержал.
Страйк улыбнулся:
– Успеется. Скажу только: это все благодаря тебе.
Ни один из них не смог бы поручиться, кем был сделан первый шаг, – а может, обоими одновременно? Не соображая, что делают, они крепко обнялись: подбородок Робин уткнулся в крепкое мужское плечо, а лицо Страйка утонуло у нее в волосах. От Корморана пахло потом, пивом и медицинским спиртом, а от нее – розами и все теми же легкими духами, аромата которых ему так не хватало в последние дни, когда его помощница больше не появлялась в конторе. Прикосновение было и новым, и знакомым, как будто он обнимал ее уже не раз, просто очень давно, и, сам того не зная, долгие годы тосковал по этому ощущению. Через прикрытые двери зала доносилось:
I’ll go wherever you will go
If I could make you mine…[4 - Я последую за тобой, куда бы ты ни пошла, чтобы только назвать тебя моей… (англ.)]
Так же стремительно, как Страйк и Робин потянулись друг к другу, сейчас они отпрянули. Лицо Робин было мокрым от слез. На какой-то безумный миг у Страйка возникло желание сказать: «Уедем вместе», но существуют такие слова, которых не взять обратно и не забыть, – такова, как он понимал, была и эта короткая фраза.
– Сигнализируй, – повторил он и попытался улыбнуться, но лицо сковала боль. Помахав забинтованной рукой, он пошел вниз и больше не оглядывался.
Робин проводила его глазами и стала лихорадочно смахивать горячие слезы. Скажи он: «Уедем вместе» – она бы не раздумывала, но что потом? Всхлипывая и утирая нос тыльной стороной ладони, Робин повернула обратно, в который раз подобрав длинную юбку, и нога за ногу поплелась наверх, к мужу.
Годом позже
1
Мне известно из верных источников, что он ищет опытного помощника.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
Вселенское желание славы таково, что люди, которые приходят к ней случайно или невольно, начинают тщетно ожидать сочувствия.
После задержания Шеклуэллского Потрошителя Страйк не один месяц опасался, как бы это величайшее сыщицкое достижение не нанесло смертельный удар всей его карьере. Те осколки известности, которые доставались его агентству, теперь напоминали ему два погружения утопающего перед безвозвратным уходом в морские глубины. Бизнес, ради которого он пожертвовал столь многим и трудился не покладая рук, в значительной степени держался на его умении передвигаться незамеченным по лондонским улицам, но после задержания серийного убийцы детектив прочно засел в общественном воображении, стал курьезной сенсацией, простаком в состязании знатоков и объектом любопытства, еще более притягательным оттого, что не мог его удовлетворить.
Газетчики, выжав все до капли из хитроумной схемы Страйка, разработанной для поимки Потрошителя, вытащили на свет биографию сыщика. Ее называли «яркой», хотя, в его глазах, она больше напоминала комковатую, невидимую взгляду массу, которую он носил с собой всю жизнь и предпочитал не ворошить: отец – рок-звезда, покойная мать – из одержимых группи, армейская карьера завершилась с потерей половины правой ноги. Ухмыляющиеся журналисты, размахивая чековыми книжками, докопались и до его единственной сестры Люси, с которой он вместе рос. Вытянутые из его однополчан бездумные отзывы, из которых – Страйк понимал – был удален весь скабрезно-окопный юмор, оставляли только впечатление завистливой небрежности. Отец – Страйк виделся с ним два раза в жизни и никогда не носил его фамилию – сделал официальное заявление в прессе, намекнув на эфемерные, но вполне дружеские отношения с сыном, скрытые от посторонних глаз. Рябь от задержания Потрошителя оставалась на поверхности жизни Страйка не менее года и, казалось, не обещала сойти на нет.
Разумеется, положение самого известного частного детектива в Лондоне имело и свои положительные стороны. После судебного процесса в агентство Страйка устремился поток новых клиентов, и сыщик со своей помощницей Робин уже не справлялись со всеми заказами. Коль скоро Страйку настоятельно рекомендовали на некоторое время залечь на дно, он с полгода в основном сидел у себя в конторе, пока нанятые им сотрудники – главным образом из среды отставных полицейских и военных, а также из мира частного сыска – выполняли практически всю работу, тогда как он сам, подключаясь к ним только под покровом темноты, брал на себя бумажную волокиту. Через год работы на износ Страйк, возглавлявший теперь расширенный штат, сумел дать Робин солидную прибавку, расплатиться с последними долгами и купить тринадцатилетний «БМВ» третьей серии.
В глазах Люси и знакомых Страйка наличие автомобиля и штата сотрудников означало, что сыщик наконец-то достиг полного благополучия. Но в действительности после оплаты немыслимо дорогого гаража в центре Лондона и выдачи заработной платы сотрудникам у Страйка не оставалось почти ничего: он по-прежнему занимал две комнатушки над своим кабинетом и готовил еду на одноконфорочной газовой плитке.
