Кровь ангелов
Теперь же она вообще не вполне понимала, как именно себя чувствует. Казалось странным снова вернуться в мир, заниматься своим делом. В этом было нечто нереальное, иллюзорное. И еще у нее болела голова.
Местные полицейские ходили по барам, пытаясь найти тех, кто видел Уидмара в среду вечером или раньше. Другие обшаривали Рейнорс-вуд, нагоняя страх на каждую пару, решившую, что этот вечер станет их вечером.
Монро и Нине предстояло последнее на этот день задание – допросить еще одного человека, который мог иметь отношение к случившемуся.
– Что Рейдел говорил обо мне?
– Когда?
– Сами знаете. Когда он снова вернулся к ручью и наконец перестал мешать мне думать.
– О том, что вы, похоже, внесли свой вклад в предположение о том, что убийца – вовсе не женщина. Что, с его точки зрения, несколько странно, учитывая, что вы, судя по всему, способны не раздумывая отрезать мужику яйца.
– И вы над этим посмеялись?
– Только не я, Нина.
– Вам не хуже меня известно, насколько глупо выглядит сама мысль, что это могла быть женщина.
– Женщины тоже убивают, Нина.
– Но не так.
– Думаю, всегда найдется несколько таких, кто на это способен.
– Способен – не обязательно виновен.
– На самом деле часто именно так и случается.
Разговор вскоре иссяк, и у Нины появилась возможность бросить взгляд на город, через который они проезжали. Торнтон ей не нравился, хотя она и не могла сказать почему.
Внешне городок выглядел вполне симпатично. Он находился в юго-западной части штата, в получасе езды от озера Смит-лейк и в часе от национального парка «Блю Ридж».
Шоссе из Оуэнсвилла вело прямо в небольшой торговый район. Здесь можно было съесть гамбургер, смазать машину, отдать вещи на хранение или отправить их по почте, купить газонокосилку или остановиться в типовом отеле. Можно было проехать прямо насквозь, полностью миновав старую часть города.
Но если свернуть влево на Пондероза-стрит, можно подняться на холм, мимо большой старой церкви и средней школы, к построенным в готическом стиле зданиям, расположенным за деревьями на дальнем краю лужайки.
В небольшом строении на другой стороне улицы находился детский сад. Дальше дорога вела вниз, в аккуратно обсаженный деревьями старый район – несколько улиц с кафе, ресторанами и сувенирными лавками. Все здания были не выше двух этажей, с деревянными фасадами, а усыпанные листьями тротуары вымощены красным кирпичом «елочкой».
То тут, то там ходили люди с местной газетой под мышкой. Симпатичные молодые мамаши с младенцами останавливались, чтобы поболтать друг с другом. Туда-сюда раскатывал фургон курьерской службы, доставляя товары.
Через несколько кварталов магазины заканчивались, и шли обширные участки, на которых стояли деревянные дома с претензией на великолепие.
Чуть дальше снова начиналась сельская местность, треть города, окруженная лесом Рейнорс-вуд, тянувшаяся на несколько миль на север.
Торнтон вполне заслуженно мог быть включен в перечень «Самые очаровательные маленькие города Америки». И все-таки, хотя Нина провела здесь менее суток, он уже успел ей не понравиться.
Возможно, следовало принять во внимание тот факт, что впервые она услышала об этом городе как о месте убийства, и это накладывало на отношение к нему некоторый отпечаток – в конце концов, каким бы симпатичным ни казался город, именно здесь сошлись в смертельном противостоянии двое.
Что послужило тому причиной? Почему это случилось именно здесь? Нет ничего удивительного в том, что люди убивают друг друга в крупных городах – все знают, что на столь большой территории слишком легко встретиться двоим, никогда близко не знавшим друг друга и не связанным какими-либо моральными ограничениями. Но в маленьком городке, где все друг друга знают, – неужели ничто и никто не могли помешать злодеянию свершиться?
Нина, однако, была достаточно опытна для того, чтобы питать наивные иллюзии в отношении местного сообщества или сельских идиллий, и знала, что хотя большая часть преступлений со смертельным исходом действительно совершается в мегаполисах, небольшие города тоже вносят свою лепту в этот мрачный список.
Нет, все-таки с Торнтоном явно было что-то не так.
Уидмары жили в небольшом доме, выстроенном в стиле эпохи королевы Анны, с кирпичным крыльцом у входа. Гейл Уидмар, женщина лет пятидесяти, выглядела весьма элегантно, и ее дорогая прическа оставалась нетронутой даже после полутора суток траура. Дети были у сестры, жившей в сорока минутах езды отсюда, и Гейл собиралась к ним присоединиться, как только допрос закончится. Дорожная сумка уже стояла в коридоре. В комнатах царила странная тишина, словно дом недоумевал от того, насколько быстро все в нем поменялось.
Миссис Уидмар сидела в кресле с высокой спинкой посреди большой гостиной. Муж Гейл Лоренс – она никогда не называла его Ларри – владел сетью прачечных (второй в городе, как уже выяснила Нина) и был совладельцем преуспевающей пиццерии в исторической части города. Он также состоял в местном школьном совете. Уидмары могли позволить себе и что-нибудь подороже этого дома, но жили в этом районе, поскольку именно здесь оба родились и выросли. Вместе они прожили двадцать лет.
Как и многие, пережившие внезапную кончину близкого человека, миссис Уидмар была насторожена и напряжена. Такие люди всегда нуждаются в поддержке, но не доверяют никому на свете. Им кажется, будто все втайне думают, что если бы они лучше относились к своему супругу, то с ним не случилось бы ничего ужасного.
Пять процентов вины за любое убийство падает на самых близких родственников жертвы, и они подсознательно злятся на погибшего. Особенно за то, что теперь приходится отдуваться в одиночку, к чему они совершенно не привыкли. Трудно свыкнуться с мыслью, что убийства происходят не только в кино, а случаются по-настоящему. И теперь надо как-то жить дальше, даже если ты не имеешь никакого понятия о том, где хранятся документы на дом или кто занимается ремонтом газонокосилки.
Нелегко осознать, что между вымыслом и реальностью очень зыбкая грань. Неминуемо задумываешься: а что еще может случиться? Может, пришельцы из космоса тоже существуют? Или привидения?
Монро выяснил у миссис Уидмар, что в среду вечером ее муж пошел поужинать вместе со своим партнером, совладельцем пиццерии, и не вернулся. Поэтому в семь утра следующего дня она сообщила о его исчезновении в полицию.
Нина тем временем разглядывала фотографии на каминной полке. На них Лоренс Уидмар выглядел настолько обыкновенно, что это казалось даже несколько удивительным. Дежурная улыбка, густые волосы с проседью, средних размеров животик. Его вполне можно было представить стоящим в очереди в банке, или вносящим солидную сумму денег в поддержку школы на собрании школьного совета, или в баре, где он, придвинув ближе свой табурет, спрашивал сидящую рядом девушку, чего она хотела бы выпить. Смерть оставляет после себя столько вопросов, что подходящим кажется почти любой ответ.
– Партнер вашего мужа утверждает, что они разошлись около половины одиннадцатого, – вступила в разговор Нина. – У вас есть какие-нибудь мысли насчет того, куда Лоренс мог бы пойти потом?
– Нет, – ответила Гейл. – Хотя порой он по вечерам долго гуляет. По крайней мере, так бывало последние три или четыре года. Он считал, что таким образом поддерживает себя в форме. А в спортзалы он ходить не любил.
– Он обычно гулял в каком-то определенном месте?
– Нет. Просто по окрестностям…
– Не в Рейнорс-вуд, к примеру?
Женщина холодно посмотрела на нее.
– В последний раз он был там больше двадцати лет назад. Со мной.
– Местные полицейские убеждены, что вашего мужа убила женщина, миссис Уидмар. Что вы на это скажете?
– То же, что и вы.
– А именно?
– Что все это чушь.
– У него никогда не было ни с кем близких отношений? Простите, что спрашиваю, но…
– Знаю. Это ваша работа. И мой ответ – как я уже отвечала каждому, кто спрашивал об этом прямо или косвенно за последние два дня, – нет.
– И у вас нет мыслей насчет того, кто мог бы захотеть с ним расправиться?
Миссис Уидмар решительно покачала головой, и на мгновение показалось, что сейчас она потеряет самообладание. Она энергично высморкалась и несколько раз моргнула, глядя в пол.
– Я любила мужа, – сказала она. – И до сих пор люблю. Он был порядочным человеком и хорошим отцом. Звучит банально, но это правда. Детям очень будет его не хватать. Но… он был просто мужчиной. Просто нормальным мужчиной.
Наконец она подняла взгляд.
– Я правда не понимаю. Кому могло понадобиться его убивать?
– Именно это мы и хотим выяснить.
– А какое отношение к этому имеет ФБР?
В разговор вмешался Монро.
– Наше внимание привлекли некоторые детали этого убийства.
Миссис Уидмар сдержанно улыбнулась.
– Что ж, напрягите ваше внимание. И найдите того, кто это сделал.
– Естественно, мы сделаем все, что в наших силах, – ответил он.
Но она обращалась не к нему.
Нина и Монро шли по улице. Солнце клонилось к горизонту, отбрасывая косые золотистые лучи.
– Что вы обо всем этом думаете?
– Мы знаем, что она не могла этого сделать, – ответила Нина. – Да и вообще, на мой взгляд, она не имеет никакого отношения к убийству. У его партнера не было никаких поводов от него избавиться?
Монро покачал головой.
– Они были старыми друзьями, и он не мог таким образом ничего приобрести, зато многое бы потерял. Похоже, он потрясен еще больше, чем жена.
– Она потрясена до глубины души, – сказала Нина. – Можете мне поверить.
Они подошли к машине. Нина ждала, пока Монро откроет дверцу, но его внимание отвлек дом на другой стороне улицы, который был меньше, чем дом Уидмаров, и явно в большей степени нуждался в ремонте. Судя по всему, он предназначался на продажу, хотя продавец, похоже, не слишком был заинтересован в результате. Наконец Монро снова повернулся к Нине.
– Уидмар вел кое-какие делишки на стороне. С одной из девушек, работавших в его заведении, и с официанткой из ресторана. Случайные связи, так сказать.
– Знаю, Рейдел мне говорил. И очевидно, некоторые из прогулок Уидмара заканчивались в барах. Но то, что его жена об этом не знала, вовсе не доказывает, что он вел некую двойную жизнь или был полным дерьмом. Мужчины определенного возраста часто заговаривают с девочками из бара. Домогательства остаются домогательствами, но человек может давать волю рукам, вовсе не будучи одним из приспешников Гитлера. Не у каждого есть моральные принципы, подобные вашим, Чарльз, и не каждый настолько умеет себя контролировать.
– Я не говорю, что Уидмар был плохим человеком. И я терпеть не могу сарказм.
– Сарказм? Ваши моральные принципы вошли в легенду.
– Нина, зачем вы бьете меня в больное место?
– Наверное, просто для развлечения.
– Не верю. У вас есть причины для всего, что бы вы ни делали. И теперь пришло время мне об этом рассказать, поскольку больше я спрашивать не стану.
– Ладно. – Она наклонила голову. – Уорд сказал мне, что все то, что мы вам сообщили, не было приобщено к делу Джессики Джонс и Кэтлин Уоллес. И что Пола снова считают лишь психопатом-одиночкой.
– Господи, Олбрич… Он хороший полицейский, но, черт побери, слишком много болтает.
– Возможно, он считал, что чем-то обязан Уорду. Надо полагать, о его братце до сих пор ни слуху ни духу? Несмотря на всю вашу вчерашнюю уверенность?
Монро покачал головой.
– Так да или нет, Чарльз?
– Нет никаких доказательств, что к убийствам Джонс и Уоллес причастен кто-то еще, и именно это вполне устраивает суд. А все разглагольствования Хопкинса насчет якобы существующего заговора серийных убийц лишь мутят воду, и ничего больше.
– Вы знаете, как они себя называют, Чарльз? «Соломенные люди».
– Я слышал то, что вы мне говорили, но не знаю, насколько это правда. И я вовсе не намерен заниматься выяснением этого вопроса.
– Если о них будет упомянуто на суде, то может стать известным, что вам заранее сообщили, где находится тело Джессики Джонс. Разве отсюда не следует причастность к ее убийству кого-то еще? Но вы ведь не хотите, чтобы этот факт всплыл на поверхность, верно?
Нина наконец заметила человека, стоявшего в саду у дома напротив, который с интересом наблюдал за ними, поливая лужайку из шланга. Она поняла, что почти кричит, и понизила слегка дрожащий голос.
– Давайте вернемся в отель, Чарльз. Хочется оказаться в каком-нибудь ничем не примечательном месте. Я уже сыта этим городом по горло.
Глава 07
Машина затормозила перед отелем «Холидей-инн» около семи часов утра. Я стоял посреди автостоянки – отчасти потому, что здесь можно было курить, не опасаясь гневных взглядов, отчасти потому, что не испытывал никакого желания встречаться с Монро. Они с Ниной вышли из машины, и к ним присоединился кто-то еще, ждавший снаружи.
Я посмотрел вслед троим, скрывшимся в вестибюле гостиницы. Третий был примерно моего роста, но чуть более крепкого телосложения. Мне вдруг показалось, будто я очутился вне собственного тела, или собственной жизни, и пытаюсь заглянуть внутрь. Ощущение было не из приятных. И оно все усиливалось, пока я ждал, наблюдая за тремя силуэтами в номере 107 на первом этаже. Когда я был моложе, то думал, что слоняться по автостоянке с пистолетом в кармане – это очень круто.
Сорок минут спустя третий вышел из гостиницы и уехал. В номере Нины остался виден лишь один ее силуэт, неподвижно застывший за занавеской.
Я вошел в отель, обогнул дальний конец стойки портье и направился по коридору. Постучав в дверь, я прождал целую минуту, прежде чем мне открыли.
Нина сняла туфли и из-за этого выглядела фута на два ниже обычного. Вид у нее был усталый и настороженный.
– Как ты узнал, в каком я отеле?
– Позвонил в полицию, сказал, что я мелкая сошка из ФБР и у меня для тебя важная посылка.
– Господи. А номер?
– Спросил у портье, – ответил я. – С безопасностью в городе дела обстоят не лучшим образом. Должен тебя предупредить, что если «Аль-Каеда» решит уничтожить Сберегательный банк Торнтона, у них это вполне может получиться.
Она даже не улыбнулась.
– Мне что, не стоило приезжать? – спросил я. – Просто я думал, что кое-кто оставил мне записку.
– Извини, – ответила она и отошла в сторону.
Я прошел мимо нее в комнату.
В гостиничных номерах, принадлежащих другим, возникает странное чувство. Если ты не сам обживал это временное пристанище, оно кажется еще более безликим и казенным. В чужом номере ощущаешь себя одиноко и бесприютно. По крайней мере, сейчас я себя чувствовал именно так.
– Нина, с тобой все в порядке?
– Все отлично, – ответила она, хотя тон ее голоса говорил об обратном. – Сегодня первый день за долгое время, который я провела во внешнем мире. Я просто не понимала, насколько привыкла к тому, как жили мы с тобой.
На столе стоял кофейник. Я налил себе чашку и уселся на предмет, который, с точки зрения неизвестного дизайнера, должен был, судя по всему, исполнять роль стула.
– И это все?
Она села на кровать, скрестив ноги.
– Возможно.
Кофе оказался не самый лучший, но я пил его как ни в чем не бывало. Нина не отрываясь смотрела в зеркало над столом.
– Расскажи, – попросил я. – Расскажи, зачем ты здесь.
– Это моя работа.
– Нет, – сказал я. – Да, это так, но ты здесь не поэтому. Монро знал, что ты поедешь с ним. Почему?
Она улыбнулась, глядя на руки.
– Я все время забываю, что ты совсем не глуп.
– Я тоже. В этом отношении очень легко ошибиться.
Она посмотрела на меня, закатила глаза и на мгновение стала прежней. Затем ее лицо снова потемнело. Нина медленно откинулась назад, легла на кровать и уставилась в потолок.
Я еще несколько минут продолжал прихлебывать кофе, пока она наконец не заговорила.
– Когда я была еще девочкой, – сказала она, – мне встретилась одна женщина.
Нина выросла в Джейнсвилле, штат Висконсин. Она была единственным ребенком в семье, и родители вполне ладили как друг с другом, так и с ней.
Как ни странно, умная и занимавшаяся спортом девочка практически не имела друзей. После школы она не ехала домой на автобусе вместе с другими детьми, а шла пешком туда, где работал ее отец, и ждала его на скамейке у входа. Потом он вез ее домой, рассказывая, как провел день, или, что бывало не слишком часто, но оттого лишь лучше запоминалось, мрачно молчал.
Когда ей исполнилось тринадцать, она наконец стала несколько более общительной, но в течение ряда лет каждый день заканчивался для нее именно таким образом. Дорога пешком из школы, а затем пара часов на скамейке, когда она либо делала домашнее задание, либо просто глядела по сторонам. Ей это нравилось, и она соглашалась на предложение посидеть в вестибюле, лишь если погода была по-настоящему холодной или сырой (а в Джейнсвилле хватало и сырости, и холодов).
Район отнюдь не считался самым спокойным, но скамейка была видна из окна отцовского кабинета, к тому же за девочкой присматривал охранник у входа. Возможно, сейчас подобного никто бы не позволил, но тогда это вполне устраивало всех.
Через дорогу среди кирпичных параллелепипедов сохранилось единственное здание Викторианской эпохи. На первом этаже располагался бар, который посещала самая разношерстная публика.
Нине очень интересно было разглядывать его посетителей. Бизнесмены в строгих костюмах приходили словно на деловую встречу, но сидели в одиночестве у окна и быстро уходили. Старики в теплых пальто, с седой щетиной на подбородках двигались медленно и задумчиво и оставались там очень надолго. Кроме того, бар посещало множество тех, кого нельзя было отнести ни к старикам, ни к бизнесменам, и трудно было понять, чем эти люди занимаются в остальное время. Возможно, спят или зарабатывают себе на очередную кружку пива.
И конечно, там бывали и женщины. Вскоре Нина начала узнавать одну из них.
Незнакомка привлекла внимание одиннадцатилетней девочки тем, что выглядела моложе и привлекательнее остальных посетительниц бара, большинство из которых, честно говоря, казались просто уродинами. У этой же были густые каштановые волосы, и одевалась она в обтягивающие джинсы и свитер без рукавов.
Во второй или третий раз женщина заметила Нину – и подмигнула ей. Мужчины тоже иногда бросали взгляды на сидящую на скамейке девочку, и тогда Нина краснела от смущения. Ей это не нравилось. Но когда ей подмигнула женщина – она просто почувствовала себя чуть более взрослой.
Они ни разу не разговаривали. Женщина никогда не переходила через дорогу и даже не махала ей рукой. Однако их взгляды пересекались раз двадцать или тридцать за последующие два года.
За это время она сильно постарела. Каждый раз, видя ее, Нина замечала необратимые перемены. Женщина прибавила в весе фунтов тридцать. Волосы стали светлыми, потом рыжими, потом опять светлыми, а потом снова обрели некое подобие каштанового цвета, но выглядели намного хуже, чем прежде.
Единственным, что не менялось, была ее походка – она подходила к бару так, словно оказывалась здесь впервые, но слышала много хорошего об этом заведении и была уверена, что неплохо проведет время. Походка оставалась той же, даже когда стало заметно, что женщина слегка пошатывается, еще только входя в бар.
К тому времени у Нины уже больше не было особого желания ее видеть. Ей казалось, будто она наблюдает за чужой жизнью, снятой на пленку в ускоренном режиме, словно один шаг этой женщины соответствовал тысяче обычных. Однако незнакомка все равно то и дело подмигивала ей, словно говоря:
«Привет, я тебя вижу, и ты меня видишь, вот и прекрасно».
Тем временем в городе начали находить трупы.
Три тела за два года. Потом четвертое и пятое. Мертвых мужчин находили в припаркованных машинах, с огнестрельными ранами. Мужчин, которые проводили вечер в поисках дешевых и легких развлечений, а на следующее утро расставались с собственным бумажником и жизнью.
За три недели до того, как Нине исполнилось тринадцать, по подозрению в убийствах была арестована женщина. Когда Нина увидела сюжет в новостях, сидя вместе с родителями в четверг вечером, у нее отвалилась челюсть.
Это была та самая женщина.
Женщина, которая ей подмигивала.
Эта история получила немалую известность, став прелюдией к истории Эйлин Уорнос, прославившейся как убийца мужчин во Флориде несколько лет спустя. Убийцу из Джейнсвилла назвали Черной Вдовой, хотя она не была ни черной, ни вдовой, ни пауком. Как выяснилось, в детстве она подвергалась унижениям со стороны как минимум двоих членов семьи. В последние годы мужчины передавали ее друг другу на вечеринках, пока она не теряла сознание, а потом продолжали заниматься этим дальше. Вряд ли стоило сомневаться, на что она была готова за одну лишь выпивку или даже лишь за обещание таковой. Однако ничто из вышеупомянутого не послужило смягчающим обстоятельством, а лишь подтверждало ее вину.
Женщина заявила, что она невиновна, и Нина ей поверила. Нина не раз видела, как она идет по улице летним вечером своей обычной пружинистой походкой. Человек, который так ходил, не мог совершить подобного. Кто-то где-то говорил неправду.
Потом стало казаться, что виновна все же она – по крайней мере, ее адвокат готов был это признать. Да, его клиентка носила оружие. Но всегда исключительно с целью самообороны. А в ситуациях, в которых она оказывалась, потерпевшие просто не оставляли ей иного выхода.
В это Нина тоже не поверила. К тому времени она жадно следила за всем, что имело отношение к данному делу. Она изучала газеты и журналы в поисках дополнительной информации, не отрываясь смотрела новости по телевидению. Едва услышав любой разговор на эту тему, в школе или на улице, она замедляла шаг, ловя каждое слово и словно губка поглощая все доступные сведения.
Месяц спустя произошел очередной эпизод, после которого дело начало походить на мыльную оперу. Женщина отказалась от своих показаний. Она снова утверждала, что полностью невиновна и никогда не видела никого из этих мужчин. Ее адвокат тоже пытался ее изнасиловать, заявила она. И судья. И вообще все пытались ее оттрахать, в прямом и переносном смысле. Каждый мужчина и каждая женщина тоже.
Только не я, думала Нина. Только не я.
– Но потом…
Нина замолчала.
Я тоже молчал, как и в течение всего ее рассказа. Когда она продолжила, голос ее звучал хрипло.
– Потом я увидела пятисекундный видеофрагмент, как она выходит из здания суда и ей помогают сесть в машину. Шел дождь, и мокрые волосы прилипли к ее лицу. Она снова потеряла в весе, но казалось, будто она потеряла разум. Она посмотрела над крышей патрульной машины прямо в камеру, и ее взгляд не оставлял сомнений.
– Сомнений в чем?
– Что это сделала она. Я уже тогда поняла, что все-таки это она их убила. Достаточно было взглянуть ей в глаза, чтобы стало ясно – это она была с ними и она их застрелила. Но вместе с тем я понимала, что она невиновна. Я знала, что, с одной стороны, она сделала это, а с другой – нет. И я пыталась понять, как так может быть. И как могло случиться так, что она больше не подмигивает.
Я на мгновение задумался.
– И что с ней стало?
– Ей дали пять лет, и восемь месяцев спустя она покончила с собой. Взяла ложку, отломила конец и воткнула себе в горло, после того как выключили свет. Говорили, что ей потребовалось часа три, чтобы умереть.
Минут пять Нина молчала. Потом я понял, что ритм ее дыхания изменился. Она заснула.
Какое-то время я смотрел на нее, потом открыл свой ноутбук и воткнул кабель в телефонную розетку. Днем у меня не было никакой возможности проверить почту, чтобы узнать, не ответил ли мне что-нибудь мой таинственный корреспондент.
Почта загружалась медленно. Пока я ждал, в голове бродили мысли об отце. Сообщения из ниоткуда напомнили мне о единственной фразе в его последней записке, оставленной внутри кресла в доме родителей в Монтане.
Когда человек умирает, после него всегда остается нечто, доказывающее, что он когда-то был жив. Банки с консервами, которые не нравятся больше никому. Неотправленная поздравительная открытка в пыльном, пожелтевшем целлофане, с выцветшей наклейкой, на которой еще видна удивительно низкая по нынешним временам цена.
Мои родители оставили немало подобного после себя, и в числе прочего я обнаружил, что меня и моего брата Пола неофициально усыновили во младенчестве, после стычки с моим настоящим отцом. Два года спустя мои родители бросили Пола на улице в Сан-Франциско, решив, что нас двоих будет лучше разлучить, и не зная, каким еще образом это можно сделать.
Организация, к которой принадлежал мой настоящий родитель, продолжала действовать тридцать лет спустя. Человек, которого я называл своим отцом, был риелтором. Он сумел выяснить, что роскошный жилой комплекс в горах около Йеллоустоуна принадлежит этим людям.