Поэт, или Охота на призрака
Если так, то где же находилась убитая все это время? Следствие так и не нашло ответа на этот вопрос, хотя ему в руки попал один ключ.
Анализ обнаружил значительное количество чужеродных волосков и хлопчатобумажных волокон на теле и в волосах жертвы. Они могли бы помочь установить личность преступника, но, увы, – только после того, как будет определен круг подозреваемых. Мое внимание привлекли несколько строк в рапорте, которые были подчеркнуты. Там говорилось о специфических волокнах растительного происхождения, собранных с тела в значительном количестве и идентифицированных как капок – растительный пух. Тридцать три семечка с длинными легкими ворсинками были найдены на трупе, что указывало на непосредственный контакт с их источником. Из примечаний к рапорту я узнал, что, хотя капок и схож с хлопком, однако встречается он гораздо реже и применяется при изготовлении изделий, основным требованием к которым является способность держаться на поверхности воды: в частности, лодочных сидений, спасательных жилетов и некоторых типов спальных мешков. Непонятно было только, почему это место в рапорте оказалось подчеркнуто, и я спросил об этом у Векслера.
– Шон считал, что эти волокна, не так уж широко распространенные, помогут ему установить, где именно труп пролежал все это время. Если бы мы нашли место, где встречаются такие семена, то его почти наверняка можно было бы считать и местом преступления. Но мы так ничего и не обнаружили.
Доклады и рапорты располагались в досье в хронологическом порядке, и я видел, как одна за другой выдвигались и отбрасывались различные версии. Одновременно я почти физически ощущал, как в сердцах тех, кто вел следствие, нарастают безнадежность и отчаяние. Все их усилия ни к чему не привели. Уверенность моего брата в том, что Тереза Лофтон пала жертвой маньяка-убийцы – преступника, выследить которого практически невозможно, – казалась очевидной. В досье обнаружился даже ответ из Национального центра ФБР по анализу преступлений, совершенных с особой жестокостью: его специалисты составили по запросу Шона предполагаемый психологический портрет преступника. Мой брат сохранил также семнадцатистраничную копию контрольной анкеты, которую он посылал в ФБР для сверки с «Программой по раскрытию тяжких преступлений», однако компьютерный поиск выдал отрицательные результаты. Убийство Лофтон не походило ни на одно убийство в стране; во всяком случае в нем не оказалось достаточного количества типичных деталей, которые позволяли бы ассоциировать его с другими случаями и привлечь особое внимание экспертов.
Психологический портрет преступника, полученный Шоном, был составлен некоей Рейчел Уоллинг, агентом ФБР. Там содержалось множество сведений общего характера, на мой взгляд абсолютно бесполезных: убийца, скорее всего, мужчина и принадлежит к белой расе; возраст от двадцати трех до тридцати лет; страдает комплексом неполноценности и является женоненавистником. Ну и много это, по-вашему, дает следствию? Возможно, злоумышленник рос в семье, где влияние деспотичной матери было доминирующим фактором, в то время как отец либо вовсе отсутствовал, либо был чрезмерно занят добыванием средств к существованию, полностью перепоручив супруге воспитание ребенка и формирование его личности. Кроме того, психологический портрет классифицировал преступника как «организованного», склонного к планированию и приверженного методичности, это означало, в свою очередь, что, осуществив задуманное и избежав ареста, он может пойти на совершение новых злодеяний того же типа.
Последними в первой папке были подшиты краткие выжимки из подробных бесед с теми, кто на первый взгляд мог иметь отношение к преступлению или что-либо о нем знать; сведения, полученные в частном порядке (читай: слухи и наветы), но тем не менее тщательно проверенные; прочие мелкие подробности, которые могли не значить совсем ничего в момент записи, но теоретически способны были оказать решающее влияние на ход следствия в перспективе. И, просматривая все эти документы, я видел, как менялось, становилось более личным отношение Шона к Терезе Лофтон. Если на первых страницах дела она фигурировала в основном как «жертва» или изредка «Лофтон», то несколько позднее он начал использовать имя «Тереза», а на самых последних страницах, датированных нынешним февралем, совсем незадолго до трагедии, Шон все чаще и чаще называл убитую «Терри», то ли переняв это уменьшительно-ласкательное обращение у родителей и друзей, то ли позаимствовав его с оборота любительского фотоснимка, который зафиксировал ее первый день в университете. День радостный и счастливый.
У меня оставалось всего десять минут, когда я закрыл первую папку и взялся за вторую. Она была намного тоньше и наполнена всякой всячиной – главным образом материалами, которые следствие еще не проверило до конца ввиду их второстепенного характера и сомнительной ценности. Среди них я обнаружил несколько писем от граждан, выдвигающих различные теории относительно убийства, и пространное послание от одного медиума, который утверждал, что дух Терезы Лофтон якобы все еще кружит где-то чуть выше озонового слоя и вещает с такой скоростью и в таком частотном диапазоне, что для нетренированного уха этот голос звучит как невнятное чириканье. Медиум брался расшифровать сии послания и предлагал, если Шон захочет, задать духу несколько вопросов. Никаких указаний на то, захотел этого Шон или нет, в деле не было.
Дополнительные материалы гласили, что авторемонтная мастерская и банк, в котором Тереза открыла счет, находились совсем недалеко от университета, так что до них вполне можно было добраться пешком. Детективы трижды прошли по маршрутам между общежитием, детским садом, банком и мастерской, но так и не обнаружили никого, кто видел бы Терезу Лофтон в ту злополучную среду после окончания занятий. Несмотря на это, версия, выдвинутая моим братом (и оформленная, кстати, отдельным рапортом), гласила, что Тереза Лофтон была похищена после телефонного звонка автомеханику, так и не успев зайти в банк, чтобы снять со счета деньги для оплаты ремонта.
Уже без особого любопытства я просмотрел ежедневные отчеты о предпринятых действиях, которые позволяли понять, каким порядком двигалось следствие. В первое время сразу четверо детективов из отдела по расследованию преступлений против личности занимались исключительно убийством Лофтон, однако, когда следственная группа покончила с основной массой рутинной работы, да и новых дел тоже поднакопилось, Шону и Векслеру пришлось работать вдвоем. Под конец мой брат остался один. Это расследование он все равно бы не бросил.
Последняя запись в отчетах была сделана в день смерти Шона его рукой. Всего одна строчка: «13 марта. РАШЕР, в „Стэнли“. С/б о Терри».
– Время истекло, Джек.
Я поднял взгляд на Векслера: тот указывал на свои часы. Я не стал возражать и закрыл папку.
– Что такое «С/б»?
– Сообщение. Это значит, что кто-то ему позвонил.
– А кто такой Рашер?
– Этого мы не знаем. В телефонной книге есть два или три человека с такой фамилией. Мы всех их опросили, но ни один из них вроде как не в курсе, о чем мы толкуем. Я, правда, пытался запросить информацию в национальной базе данных, но, располагая одной лишь фамилией, там просто нечего делать. Нам практически ничего не известно об этом человеке, мы не знаем, мужчина это или женщина. Нам неизвестно даже, встретился ли Шон с этим самым Рашером или нет. Во всяком случае, в «Стэнли» твоего брата никто не видел.
– Но почему Шон отправился на встречу с Рашером, ничего не сказав тебе и не оставив о нем никаких сведений? С какой стати он вообще поехал один?
– Кто же знает? – Векслер пожал плечами. – Мы получили так много звонков по этому делу, что только на записи можно было угробить не один день. Может быть, Шон и сам не знал, кто это такой. Может быть, все, что ему было известно, это то, что просто некто хочет поговорить с ним о подробностях преступления. Кстати, твой брат настолько запал на это дело, что готов был встретиться с любым, кто намекнул бы, что знает об убийстве чуть больше, чем он. Выдам один секрет: в досье кое-чего не хватает, но только потому, что Шон не хотел, чтобы ребята решили, будто он спятил. Короче, он съездил к этому придурочному медиуму, о котором упоминается во второй папке.
– Тот сообщил ему что-нибудь путное?
– Нет, конечно: стандартный треп о том, что убийца-де скрывается где-то поблизости и выжидает случая снова совершить какую-нибудь бяку. Шон на полном серьезе поблагодарил медиума за полезные сведения и отчалил, однако вся эта дребедень не для протокола, Джек. Я не хочу, чтобы люди считали, будто Мак съехал с катушек.
Я не стал говорить Векслеру, что его поведение лишено всякой логики. Мой брат покончил с собой, а Векс продолжал оберегать его репутацию: вряд ли она могла пострадать еще сильнее, если бы вдруг стало известно, что Шон консультировался с каким-то психом.
– То, что ты мне рассказал, не выйдет за пределы этой комнаты, – пообещал я. Немного помолчав, я счел возможным спросить: – А сам ты как думаешь, что же все-таки произошло? Разумеется, это тоже не для протокола.
– Что я думаю? Мне кажется, Шон поехал на встречу, а тот, кто ему позвонил, так и не явился. Для твоего брата это был еще один тупик, последняя капля, которая, видимо, и переполнила чашу терпения. Он отправился на озеро и… сделал то, что сделал. Ты собираешься об этом писать?
– Пока не знаю. Скорее всего, да.
– Послушай, я не знаю, как это лучше сказать, но попробую. Шон был не только твоим братом, но и моим другом, и я, возможно, знал его даже лучше, чем ты. Оставь ты это дело в покое. Пусть будет все как есть.
Я пообещал Векслеру, что подумаю, однако сделал это лишь для того, чтобы его задобрить. Для себя я уже все решил. После того как папки вернулись в шкаф, я попрощался и ушел, поглядывая на часы и прикидывая, успею ли засветло попасть в Эстес-парк.
Глава 6
На автостоянке возле Медвежьего озера я оказался только в шестом часу вечера. Она выглядела такой же пустынной и голой, как и в день гибели Шона. Это, впрочем, было понятно: озеро покрылось тонкой коркой льда и температура быстро понижалась. Пурпурно-фиолетовое небо темнело прямо на глазах. В такой поздний час ни местным жителям, ни туристам просто нечего было тут делать.
Разворачиваясь на стоянке, я призадумался: что в тот вечер заставило Шона приехать именно сюда? Насколько я помнил, Медвежье озеро никакого отношения к делу Терезы Лофтон не имело. И все же мне казалось, что я понимаю, почему брат выбрал именно его.
Остановившись на том же самом месте, где когда-то стояла машина Шона, я некоторое время сидел неподвижно и размышлял.
Под навесом возле будки сторожа горела лампочка, и я решил выйти из машины и проверить, на месте ли мистер Пенна, свидетель. Потом мне в голову пришла еще одна мысль. Пересев на пассажирское сиденье своего «темпо», я дважды глубоко втянул воздух в легкие и, резко распахнув дверцу, ринулся к лесу, громко отсчитывая секунды на бегу. На то, чтобы перевалить через снежный бруствер и достичь ближайших к площадке деревьев, мне потребовалось одиннадцать секунд.
Толщина снежного покрова в подлеске достигала одного фута. Я стоял там в легких кроссовках, то есть почти босиком, и, упираясь руками в колени, пытался перевести дух. Одиннадцать секунд… Гипотетический убийца, стрелявший в Шона, ни за что не успел бы добежать до укрытия и спрятаться, если Пенна действительно вышел из своей будки так быстро, как он сообщил полицейским.
В конце концов я перестал хватать ртом морозный воздух и не торопясь направился к сторожке. Теперь я раздумывал, как мне лучше представиться. Братом или журналистом? Журналистом или братом?..
За окошком будки я разглядел самого Пенну – его имя значилось на бейджике, приколотом к лацкану форменной тужурки. Сторож как раз запирал ящики стола, заканчивая рабочий день.
– Чем могу служить, сэр? Я уже закрываю.
– Простите, не могли бы вы ответить на несколько вопросов?
Пенна вышел наружу и смерил меня подозрительным взглядом, ибо моя одежда – джинсы, кроссовки и вельветовая рубашка под толстым свитером, – безусловно, выглядела не самой подходящей для прогулок по зимнему лесу. Теплую куртку я оставил в машине, и мороз пробирал меня до костей.
– Меня зовут Джек Макэвой.
Назвавшись, я выждал несколько мгновений, надеясь по его реакции прикинуть, как лучше себя вести дальше, но никакой реакции не последовало. Скорее всего, сторож видел фамилию пострадавшего только в протоколах, которые ему приходилось подписывать; произносилась же она несколько иначе, чем писалась.
– Мой брат… – начал я. – Это ведь вы нашли его недели две тому назад, верно?
– А-а-а! – воскликнул Пенна, и в глазах его мелькнуло понимание. – Да-да, тот мужчина в машине…
– Я провел в полиции весь сегодняшний день, – поспешно перебил я. – Просматривал протоколы и тому подобное, и мне захотелось приехать на место самому. Нелегко, знаете ли, принять такое…
Пенна кивнул, пытаясь скрыть нетерпеливый взгляд, брошенный на часы.
– Я задам вам всего несколько вопросов, это не займет много времени. Скажите, вы были у себя, когда услышали звук выстрела? – проговорил я как можно быстрее, чтобы не дать сторожу перебить меня.
– Да. – Пенна снова кивнул, и на лице его появилось такое выражение, словно он долго пытался что-то про себя решить и вот теперь наконец решил. – Я закрывал будку на ночь, в точности как сегодня, – продолжил он. – Собирался идти домой и вдруг услышал хлопок. Я сразу подумал, что это выстрел, хотя и не знаю, почему мне так показалось. Потом я решил, что браконьеры гонят оленя, ну и бросился наружу как можно скорее. Первым делом я поглядел на стоянку и увидел эту машину. Ну, автомобиль вашего брата. Он был внутри. Все окна здорово запотели, но я все равно сумел рассмотреть водителя – он сидел за баранкой. Должно быть, в том, как он откинул голову назад, было что-то такое, что я сразу понял, в чем дело… Простите, может быть, вам тяжело это слушать?
Машинально покачав головой, я оглядел сторожку. Она состояла из небольшой конторы и маленькой холодной пристройки, и мне подумалось, что пяти секунд – именно столько времени, по словам Пенны, понадобилось ему, чтобы выскочить наружу, – было, пожалуй, более чем достаточно. То есть промежуток между выстрелом и тем моментом, когда сторож увидел стоянку, мог оказаться даже еще меньше.
– Он не мучился, – произнес у меня над ухом Пенна.
– Что?
– Вы, наверное, это хотели узнать? Я думаю, он не страдал от физической боли. Когда я подбежал к машине, ваш брат был уже мертв. Смерть наступила мгновенно.
– В полицейских рапортах я прочел, что вы не смогли добраться до него; все двери были заперты.
– Да, я попробовал открыть дверь. Но я видел, что он уже готов, и пошел звонить.
– Как по-вашему, сколько времени он провел на стоянке, прежде чем… решился?
– Понятия не имею. Я уже говорил полицейским, что мне из будки не видать, что делается на стоянке. Примерно за полчаса до того, как раздался этот выстрел, я выходил в сарай – у меня там запасной калорифер… Должно быть, все это время ваш брат находился здесь, думал или чего еще…
Я кивнул.
– Вы ведь не видели, чтобы он выходил из машины и подходил к озеру? – уточнил я. – Перед тем как выстрелить?
– К озеру? Нет. На берегу никого не было.
Я стоял молча, пытаясь придумать еще какой-нибудь вопрос.
– Они там так и не докопались – почему? – неожиданно спросил Пенна. – Какая такая причина заставила его стрелять? Я же знаю – он вроде как был офицером полиции.
Я отрицательно качнул головой. Мне вовсе не хотелось обсуждать подобные вещи, тем более с посторонним. Поблагодарив сторожа, я побрел обратно на стоянку, а Пенна принялся запирать входную дверь. «Темпо» был единственной машиной на этой аккуратно расчищенной площадке.
Неожиданная мысль сверкнула у меня в голове, и я обернулся.
– Как часто здесь чистят снег?
Пенна подергал замок и отступил от двери на пару шагов.
– Да после каждого снегопада.
– А где ваша машина?
– Ниже по шоссе, примерно в полумиле, находится наш хозяйственный двор, где хранится всякий инвентарь. Утром я оставляю там свою тачку и поднимаюсь сюда по тропе, а вечером спускаюсь обратно.
– Может, вас подбросить?
– Спасибо, не надо. По тропе я доберусь туда быстрее вас.
Возвращаясь в Боулдер, я всю дорогу вспоминал тот последний раз, когда был на Медвежьем. Тогда тоже была зима, но озеро не замерзло, во всяком случае – не везде. И, покидая его теперь, я, как и в прошлый раз, чувствовал себя продрогшим и одиноким. И виноватым.
Рили выглядела так, словно со времени нашей последней встречи состарилась лет на десять. Однако, даже несмотря на это, я застыл как громом пораженный, лишь только она отворила дверь, неожиданно осознав то, чего не замечал раньше. Тереза Лофтон была удивительно похожа на девятнадцатилетнюю Рили Макэвой. Интересно, догадался Скалари или кто-нибудь другой довести этот факт до сведения психоаналитиков?
Рили пригласила меня войти. Очевидно, она знала, что выглядит скверно, потому что, открыв дверь, сразу отступила в глубину коридора и подняла ладонь к лицу, надеясь скрыть следы своего горя. Я увидел, что Рили тщетно пытается улыбнуться, и отвел глаза.
Потом мы прошли в кухню, и она спросила, не приготовить ли кофе, но я, по старой привычке опускаясь на стул возле обеденного стола, заверил ее, что зашел ненадолго. Всякий раз, когда мне случалось бывать у брата, мы сидели на кухне; это не изменилось даже с его смертью.
– Я хотел сказать тебе, что собираюсь написать о Шоне.
Рили долго молчала, глядя в сторону. Потом она поднялась со своего места и принялась с отсутствующим видом сливать воду из посудомоечной машины. Я ждал.
– Это… обязательно? – спросила она наконец.
– Да. Думаю, да.
Она ничего не ответила.
– Я должен буду позвонить этому психоаналитику, Доршнеру. Не знаю, станет ли он говорить со мной, однако теперь, когда Шона больше нет, я не вижу, почему бы ему и не ответить на мои вопросы. В любом случае доктор может позвонить и спросить твоего разрешения…
– Не волнуйся, Джек. Я не стану тебе мешать.
Я с признательностью кивнул, хотя и заметил в ее голосе гневные нотки.
– Сегодня я говорил с копами и ездил к озеру.
– Я не желаю слышать об этом, Джек. Если ты намерен написать статью – пиши, это твое дело. Делай, что должен. Но я не хочу ничего слышать об этом – так я решила. И читать твою статью я тоже не буду. Я должна делать то, что должна.
– Понимаю, Рили, но одну вещь мне все-таки придется у тебя спросить. После этого я оставлю тебя в покое и не стану больше впутывать в эти дела. Обещаю.
– Что значит – в покое? – вдруг взвилась она. – Хотела бы я быть ни при чем, да не могу. Я ведь не где-то в стороне нахожусь, я в самом эпицентре этого… этого несчастья, и так будет продолжаться до самой моей смерти. Ты об этом хочешь написать, да? Или ты считаешь, что существует способ как-то справиться с… – Она неожиданно всхлипнула. – Что мне делать, Джек?..
Я уставился в пол. Больше всего мне хотелось уйти, но я не мог этого сделать. Боль и гнев Рили жгли меня, словно жар от раскаленной духовки.
– Ты хочешь знать о той девушке, да? – спросила Рили чуть более спокойным голосом. – Об этом спрашивали меня все полицейские.
– Да. Скажи, почему дело Терезы Лофтон… – Я запнулся, пожалуй впервые за свою репортерскую карьеру затруднившись сформулировать свой вопрос.
– Почему это убийство заставило Шона забыть обо всем хорошем, что было в его жизни? – пришла мне на помощь Рили. – Я не знаю – вот мой ответ. Ни черта не знаю и не понимаю!
В ее глазах снова показались слезы гнева, словно ее муж не умер, а ушел к другой женщине. А тут еще я оказался перед ней – самое точное подобие Шона, какое только можно себе представить. Как она вообще может на меня смотреть? Неудивительно, что вдова обрушила свою боль и разочарование именно на меня.
– Он никогда не говорил об этом деле дома? – все же решился я уточнить.
– Ничего конкретного. Шон время от времени рассказывал мне о делах, которые вел, но только в общих чертах. В этом отношении убийство Терезы Лофтон не было исключением, если не считать подробностей того, что с ней случилось. Шон сообщил, что именно сделал с бедняжкой преступник и как ему приходилось принуждать себя к тому, чтобы осматривать тело. Я знаю, это жестокое убийство его беспокоило, но не больше, чем все прочие. Шон всегда думал о том, как лучше провести то или иное расследование, поскольку мысль о том, что злодей может избежать наказания, казалась ему непереносимой. Он сам не раз говорил мне об этом.
– Однако в данном случае он почему-то отправился на прием к врачу. Почему?
– У него начались ночные кошмары, и я посоветовала Шону записаться к психоаналитику. Фактически это я настояла, чтобы он лечился.
– А что это были за сны, которые, гм… преследовали его?
– Шону снилось, что он тоже находится там… Ну, в тот момент, когда все это случилось. Как будто он видит, как совершается убийство, но не может помешать.
Слова Рили заставили меня вспомнить о смерти другого человека, случившейся много лет назад. О гибели Сары. Она провалилась под лед на наших глазах, и я до сих пор помнил ощущение сковавшего меня беспомощного ужаса. Мы с Шоном все видели, но ничем не могли ей помочь.
Подняв глаза на Рили, я спросил:
– Ты знаешь, почему Шон поехал на озеро?
– Нет.
– Может быть, из-за Сары?
– Я же сказала – не знаю.
– Это случилось еще до того, как мы познакомились с тобой. Сара тоже погибла на Медвежьем озере. Несчастный случай…
– Я в курсе, Джек, Шон мне рассказывал. Но не представляю себе, как это может быть связано с его переживаниями из-за нераскрытого преступления.
Я тоже ничего не понимал.
Прежде чем вернуться в Денвер, я завернул на кладбище. Сам не знаю, зачем я туда поехал. Уже совсем стемнело, к тому же накануне был снегопад, и мне понадобилось не менее четверти часа, чтобы найти могилу брата. Над ней еще не было надгробного камня, и я отыскал ее лишь благодаря тому, что прекрасно знал расположение соседней могилы – той, где лежала моя сестра.
На земляном холмике Шона стояли два глиняных горшка с замерзшими цветами да сиротливо торчал из-под снега пластмассовый указатель, на котором черной краской было написано его имя. У Сары никаких цветов не было.
Некоторое время я рассматривал могилу брата. Ночь выдалась ясная, и в лунном свете все было прекрасно видно. Дыхание вырывалось у меня изо рта клубами пара.
– Почему, Шон? – громко спросил я. – Почему ты это сделал?
Внезапно до меня дошло, чем я занимаюсь, и я в испуге огляделся. На кладбище не было никого, кроме меня. Никого из живых. Мне вспомнились слова Рили о том, что Шон не мог допустить, чтобы преступник остался безнаказанным, и я подумал, насколько мало – вплоть до недавнего времени – занимали меня самого подобные проблемы, если только при этом не светила возможность накатать обзор на полполосы. Когда мы успели так отдалиться друг от друга, ведь мы были родными братьями, близнецами?
Ответа я так и не нашел. В душе моей были только глубокая печаль да смутное ощущение несправедливости, будто в мерзлую землю лег совсем не тот из нас, кто больше этого заслуживал.
Потом я вспомнил, что говорил мне Векслер в самый первый день, когда оба копа заехали за мной в редакцию. Он считал, что того дерьма, которое стекает в городскую канализацию, оказалось для Шона слишком много, но я все еще не верил в это. Должно быть, мне необходимо было прийти к чему-то окончательному и определенному, что помогло бы наконец успокоиться.
Потом я думал о Рили и о снимках Терезы Лофтон. И о сестре, которую на моих глазах затягивало под лед. Наверное, убийство студентки университета заразило Шона вирусом беспомощности и отчаяния, с которыми мой брат уже не сумел справиться. Должно быть, приступы бессилия и разочарования посещали его так же часто, как и видение ясных синих глаз девушки, безжалостно распиленной преступником пополам, и Шон, который не мог пойти к брату за советом и помощью, решил обратиться к своей мертвой сестре. Поэтому он отправился к озеру, которое отняло у него Сару. И там он к ней присоединился.
По пути с кладбища я так ни разу и не обернулся.
Глава 7
На этот раз Глэдден остановился с другой стороны ограды, подальше от девушки, которая проверяла входные билеты. Со своего места она не могла его видеть, а он по-прежнему имел возможность внимательно рассмотреть каждого маленького седока на вращающейся карусели.
Проведя пятерней по обесцвеченным волосам, Глэдден огляделся. Он был уверен, что любой, кто ни взглянет на него, непременно решит, что видит перед собой просто одного из родителей.