– Значит, вы опять пришли? – наконец произнес он.
– Да, – тихо ответил Пол.
– Я хочу предупредить вас… Если вы не отступитесь, вся ваша жизнь пойдет прахом, как пошла прахом моя… Но отступить вы уже не сможете.
– А я и не собираюсь отступать.
– Тогда что же вы намерены делать?
– Мне подумалось, что если бы я отстукал на машинке заявление, а вы бы его подписали, то я мог бы обратиться в соответствующие инстанции.
Сванн не мог смеяться, но легкая ироническая усмешка все же тронула его бледные губы.
– В инстанции? В полицию то есть? Но им уже все известно, и они ничего не намерены менять. Или к человеку, который выступал тогда в роли обвинителя, – сэру Мэтью Спротту? На основании личного знакомства с этим джентльменом я не советовал бы вам вступать с ним в какие бы то ни было отношения. – Сванн умолк, борясь с долгим приступом кашля. – Нет. Один только министр внутренних дел имеет право поставить вопрос об этом в парламенте, но вы не подойдете к нему и на милю с теми доказательствами, какими сейчас располагаете. Предсмертный бред – ведь они так это назовут – бывшего полисмена, да еще вышедшего из доверия. Разве это может иметь какое-либо значение! Вас просто засмеют.
– Но ведь вы же считаете моего отца невиновным.
– Я знаю, что он невиновен, – грубовато перебил его Сванн. – В своей заключительной речи судья назвал убийство Сперлинг жестоким, гнусным, чудовищным преступлением, заслуживающим высшей меры наказания. А Мэтри ее не получил. Спрашивается, почему? Возможно, потому, что судьи не были так уж уверены в виновности осужденного человека и по доброте сердечной не вздернули его, а приговорили к медленной смерти – пожизненному заключению в Стоунхисе.
Пол сидел молча, глубоко подавленный услышанным, пока больной с мучительным трудом переводил дыхание.
– Нет, – вдруг произнес Сванн совсем другим, деловым тоном. – Есть только одна возможность заставить их пересмотреть дело. Вы должны найти настоящего убийцу.
Это было настолько неожиданно, что Пол почувствовал, как по коже у него пробежал мороз. До сих пор он думал лишь о том, чтобы доказать невиновность отца, мысль о настоящем убийце ему и в голову не приходила.
– Рокка? – после долгого молчания осмелился сказать Пол. – Да?
Сванн презрительно покачал головой:
– Он тут совершенно ни при чем – у него бы духу не хватило. Ему только хотелось спасти свою шкуру. Кстати, о шкуре. – Губы больного искривила гримаса. – Я вспомнил про кошелек, который был найден возле трупа. Хотите верьте, хотите нет, но этот не известно кому принадлежащий кошелек был сделан из самой тонкой на свете кожи – человеческой, только покрашенной. – (С минуту в палате царила полная тишина.) – Так что видите, – заключил Сванн все с той же едкой иронией, – вам надо только найти субъекта, достаточно извращенного, чтобы иметь подобную штуку, увязать его облик и поведение с фактами, которые сейчас приписываются другим, и перед вами – убийца. – Снова ироническая гримаса пробежала по его лицу. – Через пятнадцать лет… Это будет не очень трудно.
– Не говорите так! – вырвалось у Пола. – Ради бога, не говорите… Мне нужна ваша помощь… Любая, какую вы только сможете мне оказать.
На лице Сванна появилось новое выражение, и он чуть ли не с отчаянием взглянул на Пола:
– Ну что ж, раз вы решили не отступать… Я расскажу вам подробнее о двух главных свидетелях, которые опознали не того человека, – об Эдварде Коллинзе и Луизе Бёрт. Когда Бёрт с Коллинзом пришли в полицейское управление за наградой, я был дежурным. Я уже говорил вам, что у меня были серьезные сомнения насчет этой пары – и не столько в отношении Коллинза, который казался мне слабохарактерным, но в общем добропорядочным парнем, сколько в отношении Луизы Бёрт. Мне казалось, что для семнадцатилетней девушки она… Ну, словом, что это особа, за которой надо понаблюдать. Я провел их в другое помещение и велел подождать, а сам сел работать в соседней комнате и благодаря одному акустическому устройству, имевшемуся там, слышал все, о чем они говорили. И все записал. Сначала они молчали. Потом Коллинз спросил этаким испуганным голосом: «А деньги-то мы получим?» – «Не волнуйся, Эд, как пить дать получим, – холодно ответила ему Бёрт и добавила: – Мы бы и больше могли получить». – «Как так?» – спрашивает он. Она рассмеялась: «Ты бы немало удивился, скажи я тебе, что я знаю». Коллинза это встревожило. Он опять некоторое время молчал, потом, точно попугай, который без конца твердит одно и то же, спросил: «А Мэтри в самом деле тот человек, Луиза?» – «Да замолчи ты, слышишь! – прикрикнула она на него. – Сейчас уже поздно давать задний ход. Мы же ничего дурного не сделали. Против Мэтри столько улик, что с ним все равно бы расправились. И потом, его ведь не повесили. Неужто ты не понимаешь, дурень, что нельзя идти против полиции? Да к тому же мы на этом столько можем выиграть, сколько тебе и во сне не снилось. У меня кое-что оставлено про запас, – мечтательным голосом продолжала она. – Я так полагаю, Эд, что скоро буду жить как настоящая леди, может, даже как королева, и мне будут слуги прислуживать, и посуду будут мыть, и помои выносить, представься мне только случай – я на весь мир поклеп возведу и уж больше чужие рубашки гладить не стану».
Сванн помолчал, переводя дух. Затем снова заговорил, глядя в лицо Полу:
– На этом их беседа и закончилась. Но я слышал достаточно: мои худшие подозрения подтвердились. Бёрт сама все выболтала. Она видела убийцу и описала его. Но поскольку описание не совпадало с внешностью Мэтри, она быстро перестроилась. Ведь в управлении ей предстояло пройти дознание и выдержать перекрестный допрос, так почему же не принять этот план, раз все и так указывает на то, что Мэтри виновен. Потом ей не хотелось портить отношения с властями и вообще приятно выступить в роли этакой примадонны. Да еще получить награду. Она и сбила с толку Коллинза. Может, она и в самом деле убедила себя, что видела Мэтри… С такими это случается. А позже, когда все закончилось: исчезли заголовки в газетах, реклама, похвалы – весь этот кошачий концерт – и у нее было время подумать, она удивилась, что какие-то факты не всплыли на суде, и начала сомневаться, видела она Мэтри или кого-то, кого встречала в Элдоне на пути в прачечную и из прачечной. И вдруг догадалась… кто мог быть этот человек… Она поняла, что перед ней – неповторимый случай… золотая возможность.
Мне следовало бы пойти к начальнику, но я не пошел… Слишком я надоедал ему на первых порах, так что он, может, не стал бы и слушать; и потом всего за неделю до этого он выговаривал мне за медлительность, и нельзя сказать, чтобы у нас были наилучшие отношения. Итак, некоторое время я таил про себя все, что узнал, а потом отправился за советом к адвокату по имени Уолтер Джилетт. Я любил его и доверял ему, и, кажется, он тоже любил меня. И что бы вы думали, он мне сказал? Не вмешивайся в это дело! Он знал, что в полиции я не на очень-то хорошем счету. И может, потому, что знал о моем пристрастии к рюмке, не слишком поверил в достоверность того, что я ему сообщил. Он сказал: «Джимми, бога ради, не тревожь ты осиного гнезда». Ну и что же я сделал? В голове у меня был такой сумбур и такое смятение, что я напился до бесчувствия, пришел на дежурство пьяный в стельку и… словом… остальное вам известно. А когда я вышел из-под ареста, мне уже на все было наплевать… – Сванн говорил все глуше и глуше, а после длительного приступа кашля и вовсе умолк.
Жестом он дал понять, что больше ему сказать нечего.
Пол сидел весь напрягшись, не шевелясь, наконец он спросил:
– А они живут по-прежнему здесь – Бёрт и Коллинз?
– Коллинза вам не найти: он женился несколько лет назад и эмигрировал в Новую Зеландию. А вот Бёрт все еще здесь… Да, Бёрт… маленькая Луиза Бёрт… Бог мой, ну и особа! У нее ключ к разгадке. – Сванн помолчал. – Но всего лишь один шанс из миллиона, что вам удастся что-то выпытать у нее.
– Где мне ее искать? – вырвалось у Пола.
– Она работает в одной очень уважаемой семье… Вот вам еще одно доказательство ее способности околпачивать порядочных людей. – Сванн достал из-под подушки листок бумаги, на котором было что-то написано, и молча протянул его Полу. – Вот! – сказал он глухо. – Хотя это едва ли принесет вам большую пользу. А теперь оставьте меня в покое. Я достаточно сделал для вас и большего сделать не могу. Мне плохо, и я хочу спать.
Он повернулся на бок и натянул одеяло до подбородка, явно давая понять, что беседа окончена.
Пол поднялся.
– Благодарю вас, – взволнованно и просто проговорил он. – Я скоро опять к вам приду.
И, бросив последний взгляд на иссохшее, неподвижное тело, повернулся и вышел из палаты. Спускаясь по лестнице, он чувствовал, как сердце у него забилось новой надеждой. От Сванна он узнал больше, чем ожидал. И тем не менее Пол не мог отделаться от ощущения, что больной утаил что-то, чего не хотел или боялся открыть. Обо всем этом Пол решил дознаться в следующий свой приход.
Глава 12
На другой день после работы Пол встретился с Марком у «Бонанзы» – они договорились об этой встрече заранее по телефону. Булия, казалось, был рад видеть Пола и, когда они обменялись рукопожатием, нетерпеливо воскликнул:
– Значит, сегодня приступаем к делу?!
– Да, – сказал Пол. – Как насчет того, чтобы сначала поесть?
– Нет, благодарю. Я уже перекусил. Итак, что слышно?
– Все в порядке.
– После нашего телефонного разговора я с трудом дождался вечера, – взволнованно заговорил Марк, когда они двинулись по запруженному народом тротуару. – Расскажите мне про Бёрт.
Пол молчал. Веселый нрав Булии, то, как он относился к делу, видимо считая это забавным и увлекательным приключением, побудили Пола призадуматься: а стоило ли брать его с собой? Однако весьма ощутимая помощь, которую тот великодушно оказал ему, в какой-то мере обязывала Пола. А потому после небольшой паузы он сказал:
– Бёрт живет в прислугах. Насколько я понимаю, жизнь у нее сложилась не слишком удачно. Сегодня вечером она свободна. Я примерно представляю себе, как она выглядит и где ее искать.
– А вы неплохо потрудились! – воскликнул Марк и добавил: – В каком состоянии вы оставили Сванна?
Пол сокрушенно покачал головой и искоса взглянул на Булию. Тот сразу изменил тон.
– Ему хуже? – шепотом осведомился он.
– Я ездил в больницу в перерыв на ланч. Сванн настолько плох, что мне даже не разрешили пройти к нему.
Оба умолкли. Путь их лежал через парк; они миновали раковину для оркестра, на зиму забитую досками и призрачно белевшую в сумерках, обогнули декоративный пруд и достигли высоких холмов, громоздившихся на севере, над Городской художественной галереей и Национальным историческим музеем. Перед ними вздымался Порлок-Хилл – одна из лучших частей города, где на значительном расстоянии друг от друга среди спускавшихся уступами садов стояли красивые особняки с подъездными аллеями из высоких каштанов. К этому прекрасному району примыкал, однако, нелепый пережиток прошлого – настоящий лабиринт узких улочек и тупичков, мощенных булыжником, пустыри, крохотные лавчонки и паб «Королевский дуб».
– Вот то, что нам надо, – сказал Пол, когда они подошли достаточно близко и уже можно было прочитать название на вывеске. – Мне нечего предупреждать вас, что надо быть осторожным. Если не знаете, что сказать, лучше молчите.
Они перешли через дорогу, на противоположной стороне которой светились окна с частыми переплетами, и, толкнув качающиеся створки двери, вошли в паб. Зал был старый, запущенный, хотя и обставленный без претензий: мягкая мебель, обитая выцветшим плюшем, на столиках – лампы под расползающимися абажурами, на стенах – репродукции картин, изображающих скаковых лошадей, позади полукруглого бара – треснутое зеркало в золоченой раме. Паб только еще начал заполняться вечерними посетителями – в основном местными торговцами и несколькими запоздавшими ремесленниками. Пол провел своего спутника к одному из некрашеных дубовых столов и, заказав две кружки эля, осторожно оглядел помещение.
– Еще не пришла. – Он повернулся к Марку. – Может, нам сегодня и не будет удачи.
Не успел он это сказать, как дверные створки качнулись. В паб вошла женщина и с видом завсегдатая быстро направилась к угловой кабинке. По какому-то странному стеснению в груди Пол понял, что это Луиза Бёрт. Судя по довольно массивным бедрам и полной груди, подчеркнутых костюмом из дешевенькой шотландки, ей было лет за тридцать. В руках, обтянутых желтыми перчатками, Луиза держала сумочку. И выглядела она до того вульгарно, настолько явно было, что это горничная, принарядившаяся для свободного вечера, что Пол, хотя сердце у него и колотилось, лишился дара речи.
