Седьмая чаша

Я остановил лошадь возле большой двери в торце здания, спешился и постучал. Дверь открыл мужчина плотного телосложения с грубо вылепленным насмешливым лицом и в грязном сером халате. На его широком кожаном поясе болталась тяжелая связка ключей.

– Я мастер Шардлейк, – представился я. – У меня договоренность о встрече с Адамом Кайтом.

Мужчина оценивающе оглядел мой наряд:

– Вы юрист, сэр?

– Да, а вы смотритель Шоумс?

– Нет, сэр, он отошел, но скоро должен вернуться. Я другой смотритель, Хоб Гибонс.

– Родители молодого Кайта уже здесь?

– Нет.

– Тогда я их подожду.

Смотритель отступил в сторону, пропуская меня внутрь.

– Добро пожаловать в чертоги безумия, – проговорил он, закрывая дверь. – Полагаете, вам удастся освободить Адама Кайта?

– Я на это надеюсь.

– Мы были бы рады, если бы он ушел. Из-за него нервничают другие психи, поэтому мы постоянно держим его взаперти. Некоторые считают, что он одержим.

– А что думаете вы, Гибонс?

Смотритель пожал плечами:

– Думать – не моя забота. – Он наклонился ближе. – Если у вас есть немного свободного времени, сэр, я могу показать вам наших знаменитостей: Короля Стульчака и Закованного Ученого. Всего за шиллинг.

После некоторых колебаний я протянул ему монету. Чем больше я узнаю о том, что здесь творится, тем лучше.

Гибонс повел меня по выбеленному коридору, который тянулся через все здание. Справа были окна, слева – ряд крашенных в зеленый цвет деревянных дверей. Было холодно, и в воздухе слабо пахло человеческими нечистотами.

– Сколько у вас пациентов?

– Тридцать, сэр. Разношерстная публика.

Я заметил, что на уровне человеческого роста в дверях вырезаны глазки́. В проеме открытой двери стоял еще один служитель в сером халате и заглядывал в палату.

– Ты принес воду для мытья, Стивен? – послышался женский голос изнутри.

– Да, Алиса. Забрать твой ночной горшок?

Сцена выглядела вполне мирной, даже домашней. Перехватив мой взгляд, Гибонс улыбнулся:

– Алиса большую часть времени совершенно нормальна. Но бедняжка страдает падучей в тяжелой форме. Не успеешь оглянуться, как она вдруг валится на пол и принимается кататься в судорогах, брызгая пеной.

Я невольно подумал о Роджере.

– Ей разрешено приходить и уходить, когда она захочет. А вот этому парню – нет.

Смотритель остановился перед дверью, запертой на тяжелый засов, и улыбнулся мне, продемонстрировав обломанные серые зубы.

– Познакомьтесь с его величеством.

Он открыл смотровой глазок и отступил в сторону, чтобы я мог заглянуть внутрь.

Зрелище, представшее моему взгляду, заставило меня выдохнуть и сделать шаг назад. Квадратная камера с закрытыми ставнями на окнах освещалась единственной свечой, воткнутой в горлышко бутылки, стоящей на полу. На выкрашенном белой краской стульчаке для ночного горшка сидел невероятно жирный мужчина. Его борода была коротко подстрижена – в точности так же, как у нашего короля, каким его чеканят на монетах. Грузное тело было облачено в совершенно невероятный пестрый наряд, сшитый из разноцветных лоскутов. В руке больной держал трость для ходьбы, на один конец которой был насажен деревянный шар – по всей видимости, это был его «скипетр». На лысом черепе сумасшедшего красовалась бумажная корона, выкрашенная в желтый цвет.

– Как вы сегодня, ваше величество? – спросил Хоб.

– Неплохо, дружок. Можешь привести моих верноподданных, я приму их.

– Может быть, позже, сир. Мне сначала нужно вычистить сортиры.

– Ах ты, дерзкий раб!

Гибонс захлопнул дверцу глазка и хрипло рассмеялся.

– Убежден в том, что он король. Раньше был школьным учителем, правда не очень хорошим. Ученики издевались над ним, играли в футбол на его уроках. А потом он вдруг решил, что является королем, и все его беды растаяли как дым.

– Шутовски изображать короля – это опасно, – заметил я.

Гибонс кивнул:

– Именно поэтому родственники поместили его сюда – подальше от посторонних взглядов. Сумасшедшие вообще произносят много опасных речей. Но на то они и психи, чтобы не понимать: нынче нужно быть особенно осторожным в том, что говоришь.

Он улыбнулся и вздернул брови.

– А теперь пойдемте, я покажу вам нашего Закованного Ученого. Он обитает через две палаты. Весьма образованный субъект.

Гибонс окинул мою одежду насмешливым взглядом.

– Доктор общего права из Кембриджа. Не получив должности, которой добивался, напал на директора своего колледжа и едва не отправил его к праотцам. К таким, как я, он вполне терпим, а вот образованных людей просто ненавидит. Видели бы вы его в гневе! Если вы войдете в его палату, он набросится на вас и вцепится в лицо. Его мы держим под неусыпным надзором, но я могу открыть смотровой глазок, чтобы вы поглядели на него.

– Нет уж, спасибо.

– Он любит рисовать карты и планы, а сейчас перепроектирует для нас систему канализации. Вы, наверное, заметили, как у нас пахнет?

– Да, весьма дурно.

Я услышал неподалеку звук голосов и узнал возбужденный, злой голос Дэниела Кайта.

– Где это? – спросил я.

– В гостиной. Они, должно быть, вошли через черный ход. Так вы точно не хотите посмотреть на нашего ученого? – спросил смотритель уже с явной издевкой.

– Нет, – резко ответил я, – не хочу. Отведите меня к Кайтам.

Гибонс проводил меня в маленькую комнату с расставленными кругом дешевыми стульями, обшарпанным столом и огнем, горящим на решетке жаровни. Стены каморки были голыми. Минни Кайт сидела на стуле с совершенно опустошенным видом, а ее супруг горячо спорил с пухлым, мрачного вида человеком в черной куртке без рукавов.

– Вы могли бы попытаться накормить его! – кричал Дэниел.

– Ага, еще чего! Чтобы один из моих смотрителей силком поднимал его с пола, а второй засовывал в рот еду? У них нет на это ни времени, ни желания. Он их пугает. Да он всех пугает! Лежит на полу, мычит, бормочет, зовет Бога… Неудивительно, что половина моих сотрудников считает его одержимым. Пищу ему приносят, а уж есть ее или нет – это его дело.

– Какие-то проблемы? – вмешался я в спор. – Вы, должно быть, главный смотритель Шоумс?

Когда толстяк повернулся ко мне, я представился:

– Я мастер Шардлейк, адвокат семьи Кайт.

Шоумс посмотрел сначала на меня, потом на Кайтов.

– Каким образом вы можете позволить себе адвокатов, если вы даже не в состоянии оплачивать мои счета? – агрессивно спросил он.

– Я назначен судом прошений.

– А-а, – фыркнул главный смотритель. – Адвокат бедняков! А по оснастке не скажешь, – добавил он, явно намекая на мою богатую одежду.

– Вот именно, – резко ответил я, – адвокат, который может опротестовать в суде выставляемые вами счета и поставить вопрос о неправильном лечении. Это случится завтра, если то, что я увижу здесь сегодня, мне не понравится.

Шоумс поглядел на меня своими глубоко посаженными поросячьими глазками.

– За мальчиком трудно ухаживать, он…

– Он нуждается только в питании, – проговорила Минни. – И чтобы кто-то набрасывал ему на плечи плед, когда он падает на пол.

Женщина повернулась ко мне:

– Здесь так холодно, а этот негодяй отказывается развести огонь.

– Огонь стоит денег!

Я повернулся к Кайтам:

– Мне хотелось бы увидеть Адама.

– Мы как раз собирались к нему.

– Отправляйтесь к нему, если угодно, только вы от него все равно ничего не добьетесь.

Толстяк буравил меня взглядом, и я понял: для этого человека Адам Кайт – всего лишь досадная помеха, и он не будет сожалеть, если тот отдаст Богу душу. Не пожалеет об этом и совет, у которого станет одной проблемой меньше.

– А потом, мастер Шоумс, – сказал я, – мне хотелось бы побеседовать с вами.

– Что ж, идите. Меня пока ждут другие дела.

Нас отвели к еще одной зеленой двери. Она была заперта. Шоумс отпер ее и заглянул в палату.

– Он в вашем распоряжении, – проговорил смотритель и удалился.

Я вошел следом за Дэниелом Кайтом в светлую комнату со стенами, выбеленными известкой, и частично открытыми ставнями на окнах. Как и говорила Минни, здесь царил пронизывающий холод, а также невыносимо тяжелый запах – смесь нечистот и немытой кожи. Из обстановки в палате была лишь низенькая кровать на колесиках и стул.

Обратившись лицом в угол, на коленях стоял мальчик-подросток с грязными черными волосами и что-то бормотал себе под нос. Слова текли так быстро, что их смысл было трудно уловить.

– Каюсь в моих грехах, каюсь… Послушай меня, пожалуйста… Послушай, во имя Иисуса…

На мальчике была рубашка с пятнами от пищи и кожаный джеркин[8]. Его колено охватывала железная скоба, от которой тянулась цепь к металлическому кольцу в полу. Минни подошла к мальчику и положила руки ему на плечи, но он этого даже не заметил и никак не отреагировал.

– Цепь нужна для того, чтобы он больше не сбегал на церковные дворы, – пояснил Дэниел.

Он не приблизился к сыну, а стоял неподвижно, повесив голову на грудь.

Я набрал в грудь воздуху и подошел к Адаму. Он был широкоплеч, но очень худ. Я присел и заглянул ему в лицо. Это было жалкое зрелище. Возможно, когда-то мальчик был красив, но сейчас на него было страшно смотреть. Брови вздернуты вверх в гримасе страдания, широко раскрытые, словно от ужаса, глаза невидящим взором смотрят в стену, с губ вместе со слюной срываются сбивчивые слова:

– Скажи мне, что я спасен! Яви мне милость свою!

Он на мгновение умолк, будто к чему-то прислушиваясь, а затем воскликнул с еще большим отчаянием:

– Господи! Прошу тебя!

– Адам, – умоляющим голосом позвала его мать. – Ты испачкался. Я принесла тебе чистую одежду.

Она попыталась поставить его на ноги, но Адам сопротивлялся и продолжал жаться в угол.

– Оставь меня! – сказал он, даже не взглянув на мать. – Я должен молиться!

– Он все время такой? – спросил я Минни.

– Теперь – да.

Она отпустила плечи сына, и мы оба встали.

– Он не хочет подниматься на ноги, а когда его пытаются заставить, издает такие жалостные вздохи, что сердце разрывается.

– Я попрошу своего друга доктора осмотреть Адама, – негромко проговорил я. – Хотя, откровенно говоря, пока он находится в таком состоянии, его вряд ли можно будет забрать отсюда.

– О нем нужно заботиться, – сказала женщина, – или он умрет.

– Я вижу это и поговорю с главным смотрителем Шоумсом.

– Если вы оставите нас ненадолго, сэр, я попытаюсь почистить его. Иди сюда, Дэниел, помоги мне поднять его.

Мужчина подошел к жене.

– Тогда я отправлюсь на переговоры со смотрителем прямо сейчас. Приходите в гостиную, когда закончите. Я буду ждать вас там.

Минни улыбнулась мне дрожащими губами:

– Благодарю вас, сэр.

Ее муж все так же отказывался встречаться со мной взглядом.

Я оставил их и отправился на поиски Шоумса, исполненный гнева на то, как Адаму позволяют барахтаться в собственных нечистотах. То страшное и неведомое, что повредило ум этого несчастного, оставалось за пределами моего понимания, но уж с ленивыми и продажными чиновниками я умел справляться.

Шоумса я нашел в его личном кабинете. Он пил пиво и смотрел на жаркий огонь, пылавший в большом камине. Услышав, как скрипнула дверь, он повернул голову и наградил меня свирепым взглядом.

– Я хочу, чтобы мальчика кормили! – рявкнул я. – Если понадобится, то и силой. Сейчас мать переодевает его, и я желаю, чтобы он оставался чистым. Вы должны за этим проследить. Я добьюсь судебного решения, в соответствии с которым этому пациенту будет обеспечен надлежащий уход, а счета по его содержанию будет оплачивать совет.

– А кто будет платить моим сотрудникам до той поры? Платить за работу, которую они выполняют, не говоря уж о том, что им приходится постоянно успокаивать других пациентов, которые нервничают из-за того, что среди них находится одержимый?

– Бедлам располагает собственными средствами. Кстати сказать, у вас в штате есть врач?

– Да, раз в две недели приходит доктор Фрит. Он увлечен составлением собственных микстур, но от них мало пользы. Была одна женщина-травница, она нравилась многим пациентам, но доктор Фрит ее прогнал. Назначение врачей – это вообще не моя обязанность. Этим занимается смотритель Метвис.

– А священник у вас есть?

– Эта должность вакантна с тех пор, как преставился старый викарий.

Я смотрел на его толстое красное злое лицо и думал о несчастных безумцах, судьбы которых вручили в руки его и таких, как он, ленивых и некомпетентных болванов.

– Я требую, чтобы в палате Адама Кайта разводили огонь.

– Вы заходите слишком далеко, сэр! – возмутился Шоумс. – Огонь – это непозволительная роскошь, и я не собираюсь оплачивать ее из средств Бедлама, иначе моя должность достанется смотрителю Метвису.

– В таком случае я добьюсь того, чтобы вам вообще запретили выставлять счета за услуги больницы.

Шоумс по-волчьи зыркнул на меня:

– Вы забрали чересчур много воли, бумажная душа.

– Не больше вашего. Ну так как?

– Ладно, я прикажу, чтобы у него разводили огонь.

– Я прослежу за этим.

С этими словами я развернулся и вышел.

Я вернулся в комнату для посетителей, сел и погрузился в глубокие раздумья. Вид Адама Кайта потряс меня. Что бы ни заставило рассудок мальчика помутиться, не могло быть и речи о том, чтобы добиваться у суда признания его compos mentis[9]. Оставалось только надеяться, что Гай хоть чем-то сможет помочь ему.

Дверь отворилась, и я поднял голову. Молодая женщина в сером халате смотрителя ввела в комнату седоволосую даму. Мне было странно видеть женщину-смотрителя, но я предположил, что они необходимы для ухода за пациентами женского пола. Значит, здесь все же не до конца утратили стыд.

Больная шла деревянной походкой, опустив голову на грудь. Смотрительница вела ее к стулу у окна. Добравшись до цели, пациентка брякнулась на стул и обмякла, тяжелая и безжизненная, как мешок с капустой. Увидев меня, смотрительница сделала книксен. На вид ей можно было дать тридцать с небольшим лет. Глубокие синие глаза и каштановые волосы, выбивавшиеся из-под белого чепца, делали ее несколько вытянутое лицо привлекательным. В нем угадывался характер.

– Вы позволите, чтобы Сисси немного посидела здесь, сэр? – спросила она.

– Разумеется.

– Она сегодня что-то хандрит, и мне не хочется оставлять ее одну в палате. Сисси, я захватила для вас иглу и нитки. Вы ведь любите штопать халаты?

Было странно видеть, как молодая женщина говорит со старухой так, будто та – маленькая девочка. Сисси подняла бессмысленный взгляд, и смотрительница вручила ей мешочек с вышиванием и рваный халат. Она положила халат на колени старой женщины и попыталась всунуть в ее толстые пальцы иглу с продетой в нее ниткой.

– Ну же, Сисси, ведь вы просто чудо что за мастерица! Покажите, как вы умеете шить.

Сисси с неохотой взяла иглу.

– Она не доставит вам хлопот.

Женщина снова присела и оставила меня наедине с Сисси, которая принялась шить, не поднимая на меня глаз.

«Значит, не все смотрители – бесчувственные скоты», – подумал я.

Вскоре вернулись Кайты. Я поднялся со стула и пересказал им свой разговор с Шоумсом.

– Значит, Адаму придется остаться здесь? – спросила Минни.

– До тех пор, пока его не приведут в чувство, находиться здесь для него безопаснее всего.

– Возможно, такова воля Господа, – сказал Дэниел Кайт и посмотрел на меня с неожиданным вызовом. – Иногда Всевышний посылает самые страшные испытания именно тем, кого любит больше других, как Иова. Так говорит преподобный Мифон. Может быть, это предупреждение людям, напоминание о близящемся конце света и о том, что они должны перестать грешить. Адам пугает людей, напоминает им о том, что они тоже должны молиться.

– Нет! – набросилась на мужа Минни. – Господь не стал бы столь жестоко испытывать несчастного, который так верит в него!

– Кто ты такая, чтобы решать за Господа? – фыркнул мужчина. – Если это не Бог, то сатана, и, значит, наш сын действительно одержим нечистым, как многие утверждают.

Они оба находились на грани срыва, и я видел это.

– Он очень болен, – мягко проговорил я.

– А вам откуда знать? – огрызнулся Дэниел Кайт. – Вы не истинный верующий!

Он посмотрел на жену, на меня, повернулся и вышел.

– Не сердитесь на него, сэр, – сказала Минни. – Он повсюду ищет ответы и не может их найти. Он очень любит нашего мальчика.

– Я понимаю, хозяюшка, и обещаю сделать все, что в моих силах. Теперь за Адамом будет надлежащий присмотр, а я прослежу, чтобы для бедняжки делалось все, что необходимо. Очень скоро я снова свяжусь с вами, а вы, если уход за вашим сыном не станет лучше, немедленно сообщите об этом мне.

– Непременно. Мы навещаем его каждый день.

Женщина сделала книксен и вышла следом за мужем. Я повернулся и увидел, что Сисси смотрит на меня с любопытством своими коровьими глазами. Встретившись со мной взглядом, она тут же опустила голову к своему шитью. Вскоре послышались шаги, и в комнату вошла смотрительница. Выражение ее лица было озабоченным.

– Я услышала громкие голоса, – сказала она. – С Сисси все нормально?

– Да. – Я виновато улыбнулся. – Это кричал один из моих клиентов.

Она подошла и посмотрела на работу Сисси.

– Отлично сделано! Халат будет как новенький.

Старая женщина поблагодарила ее улыбкой. Молодая вновь повернулась ко мне:

– Вы навещали Адама Кайта, сэр?

– Да.

– Как жаль его родителей!

Она поколебалась, бросила быстрый взгляд в сторону открытой двери и, понизив голос, сказала:

– Многие здесь боятся Адама. Боятся, что он одержим дьяволом. А смотритель Шоумс надеется на то, что, не получая лечения, он совсем захиреет и умрет. – Она наморщила лоб. – Шоумс – нехороший человек.

– Я только что преподал смотрителю Шоумсу примерный урок. У него будут крупные неприятности в суде, если он не обеспечит Адаму должного ухода. А вам спасибо за информацию. – Я улыбнулся женщине. – Как вас зовут?

– Эллен Феттиплейс, сэр.

Она поколебалась и спросила:

– Что за хворь у юного Адама? Я никогда не слышала о подобных случаях.

– Я тоже. Но у меня есть знакомый доктор, и он приедет, чтобы осмотреть мальчика. Он хороший человек.

– А вот от доктора Фрита нет никакого толку.

– Приятно видеть, что хоть одному смотрителю есть дело до своих подопечных.

Женщина вспыхнула:

– Вы очень добры, сэр.

– Как случилось, что вы стали здесь работать, Эллен?

Она подняла на меня взгляд и грустно улыбнулась:

– Я сама была пациенткой Бедлама.

– О-о! – изумленно протянул я.

Эта женщина производила впечатление самого вменяемого человека из всех, кого я встретил здесь сегодня.

– Мне предложили должность помощника смотрителя, когда мне… стало лучше.

– Вы не захотели уходить отсюда?

И снова грустная улыбка.

– Я никогда не смогу уйти отсюда, сэр. Я не покидала стен Бедлама вот уже десять лет. Здесь я и умру.