Дремлющий демон Декстера
Может быть, большинство и знает. Но не Дебора. Она ни в чем не чувствует себя удобно, кроме джинсов. Вы бы видели, что она хотела надеть на выпускной. Я никогда не встречал красивую женщину в таком откровенном наряде, которая выглядела бы настолько сексуально непривлекательной, как Деб.
Но она выделялась. Дебора сдерживала толпу, значок поблескивал с верхнего края топа. Она больше бросалась в глаза, чем полмили ярко-желтой ленты, натянутой вокруг места преступления, и была заметнее трех патрульных машин со сверкающими мигалками.
Дебора стояла лицом к парковке, сдерживая растущую толпу зевак, в то время как команда криминалистов копалась в мусорном контейнере кафе. Хорошо, что меня не включили в нее. Вонью помойки тянуло через всю стоянку – смесь смрада латиноамериканской кофейной гущи, испорченных фруктов и протухшей свинины.
Коп у въезда на парковку оказался знакомым. Он махнул мне, я въехал и нашел место, где встать.
– Деб, – приветствовал я сестру, подходя прогулочным шагом. – Ничего костюмчик! Фигуру демонстрирует в самом выгодном свете.
– Пошел ты! – залившись краской, ответила она; такое не часто увидишь у взрослого копа. – Нашли еще одну проститутку. По крайней мере, похожа на проститутку. Трудно сказать точно по тому, что от нее осталось.
– Уже третья за последние пять месяцев, – сказал я.
– Пятая. Еще двух нашли в Броуарде, – мотнула она головой. – А эти засранцы продолжают утверждать, что официальной связи между случаями не установлено.
– Какую кучу бумажной работы прибавила бы такая связь, – услужливо поддакнул я.
Деб решила показать зубки.
– А как насчет вашей чертовой обычной полицейской работы? – рыкнула она. – Идиоту понятно, что убийства связаны.
Ее слегка передернуло.
Я в изумлении уставился на Дебору. Она коп, дочь копа. Ее ничем особо не проймешь. Когда Дебора только поступила в полицию и старшие ребята подшучивали над ней – показывали искромсанные тела, которых в Майами навалом ежедневно, надеясь, что она стравит свой обед, – она даже глазом не вела. Все это она уже видела. Была, делала, знает. А сейчас ее передернуло.
Интересно.
– Особый случай, что ли? – спросил я.
– Случай, который произошел на моем участке. – Она ткнула в меня пальцем. – А значит, я намерена раскопать это дело, засветиться и получить перевод в отдел убийств.
Я одарил ее счастливой улыбкой:
– Амбиции, Дебора?
– Да, черт возьми! Я хочу выбраться из полиции нравов и из долбаного секс-костюма. Я и правда хочу в отдел убийств, Декстер, и это дело может стать моим билетом. При одном маленьком условии… – Она замолчала, а потом сказала нечто совершенно ошеломляющее: – Пожалуйста, помоги мне, Декс.
– Пожалуйста, Дебора? Ты говоришь мне пожалуйста! Ты знаешь, как я начинаю от этого нервничать?
– Хватит трепаться, Декс!
– Нет, серьезно, Дебора…
– Я сказала, хватит! Ты поможешь мне или нет?
После того как она все так повернула, да еще это странное и редкое «пожалуйста», что я мог ответить, кроме:
– Конечно, Деб. Ты же знаешь, что помогу.
– Я не знаю этого, Декс. Я ничего про тебя не знаю.
– Обязательно помогу, Деб, – повторил я, стараясь показать, что я удивлен.
С очень хорошей имитацией оскорбленного достоинства на лице я направился к помойке, где возились остальные крысы-криминалисты.
Камилла Фидж в поисках отпечатков пальцев ползала по куче мусора. Эта коренастая женщина с короткой стрижкой, лет тридцати пяти, никогда не реагировала на мои легкие и элегантные комплименты. Увидев меня, она встала на коленки, покраснела и проводила взглядом, не сказав ни слова. Она всегда так – уставится на меня, а потом краснеет.
На дальнем конце помойки на перевернутом ящике из-под молока сидел Винс Масука и копался в горсти мелкого мусора. Он наполовину японец и любит шутить, что на его долю пришлась меньшая половина. По крайней мере, он считал это шуткой.
В открытой азиатской улыбке Винса есть что-то слегка неестественное. Как будто он научился ей по книге с картинками. Даже когда он проделывает над копами положенные по штату грязные шутки и приколы, никто не злится на него. Правда, никто и не смеется, но Винса это не останавливает. Он продолжает воспроизводить свои корректные ритуальные жесты, однако всегда кажется, что он просто прикидывается. Думаю, именно потому он мне и нравится. Еще один парень, притворяющийся человеком, прямо как я.
– Ну, Декстер, – произнес Винс, не поднимая глаз, – что привело тебя сюда?
– Я приехал, чтобы увидеть, как настоящие эксперты действуют в полностью профессиональной атмосфере. Не встречал здесь таких?
– Ха-ха, – ответил он. Предполагалось, что это смех, однако он был еще фальшивее его улыбки. – Тебе мерещится, что ты в Бостоне? – Винс что-то нашел, повернул к свету и прищурился. – Серьезно, почему ты здесь?
– Почему бы мне здесь не быть, Винс? – произнес я, стараясь нарочито возмутиться. – Здесь произошло преступление, не так ли?
– Ты занимаешься кровью, – заметил он, отбросил в сторону то, что рассматривал, и снова принялся за поиски.
– Не спорю.
Он посмотрел на меня с самой фальшивой улыбкой в мире:
– Здесь нет крови, Декс.
– Не понял? – У меня голова слегка пошла кругом.
– Здесь нет крови – ни внутри, ни снаружи, ни рядом. Вообще нет крови, Декс. Такого я еще не видел.
Совсем нет крови… Я понял, что повторяю эту фразу про себя, с каждым разом все громче и громче. Липкой, горячей, ужасно тягучей крови. Ни пятнышка. Ни следа.
СОВСЕМ НЕТ КРОВИ.
Почему я об этом раньше не подумал? Такое ощущение, будто нашел недостающее звено неизвестно к чему.
Я не претендую на понимание того, что связывает Декстера и кровь. Иногда от мыслей об этом у меня начинают постукивать зубы, однако кровь стала моей карьерой, моей наукой, частью моей реальной работы. Очевидно, какие-то глубинные процессы должны происходить, но мне как-то тяжеловато все время ими интересоваться. Я есть то, что есть, и разве не приятно провести ночь, препарируя убийцу детей?
Но здесь…
– У тебя все нормально? – спросил Винс.
– Фантастика. Как он это сделал?
– Возможны варианты.
Винс рассматривал горсть кофейной гущи, передвигая ее частички пальцем, затянутым в резиновую перчатку.
– Что за варианты, Винс?
– Смотря кто он такой и зачем он это делает.
Я покачал головой:
– Иногда, Винс, ты прилагаешь слишком много усилий, чтобы тебя не понимали. Как убийца избавился от крови?
– Трудно сказать прямо сейчас. Мы не нашли ни капли. Да и тело в не слишком хорошем состоянии, так что обнаружить что-либо будет нелегко.
Вот это уже менее интересно. Я люблю оставлять аккуратные тела. Ни суеты, ни грязи, ни капающей крови. Если этот убийца всего-навсего еще один пес, грызущий свою кость, меня он не интересует.
Я вздохнул с некоторым облегчением и спросил:
– А где тело?
Винс дернул головой в сторону, показав на точку футах в двадцати:
– Вон там. С Лагуэртой.
– О боже! – вздохнул я. – Дело ведет Лагуэрта?
Винс снова улыбнулся своей притворной улыбкой:
– Убийце повезло.
Посмотрев в ту сторону, я увидел группу людей, стоящих вокруг кучки аккуратных мешков для мусора.
– Ничего не вижу, – сказал я.
– Да там же. Мешки. Каждый – это часть тела. Он разрезал жертву на куски и каждый из них запаковал, точно рождественский подарок. Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?
Конечно да.
Именно так поступаю и я.
Глава 3
Есть что-то странное и обезоруживающее в присутствии на месте убийства при ярком свете дня. В лучах солнца Майами самые гротескные убийства выглядят антисептическими. Постановочными. Как будто в Диснейленде на новом аттракционе не для слабонервных. Дамерленд[3]. Пищевые отходы просим выбрасывать только в предназначенные для них контейнеры.
Не то чтобы вид расчлененных тел когда-либо действовал мне на нервы, о нет. Меня немного возмущают изуродованные, у них нехорошие флюиды – неприглядная картина. Все остальное не хуже, чем тощие ребра в мясной лавке. А вот новичков и случайных гостей от сцен убийств тянет блевануть, и по какой-то причине здесь они блюют намного меньше, чем на севере. Видимо, солнце снижает остроту восприятия. Оно все очищает, делает опрятнее. Может быть, потому я и люблю Майами. Такой чистый город.
В Майами уже пришел чудесный жаркий день. Каждый, кто с утра надел пиджак, теперь гадает, как бы от него избавиться. Увы, на неухоженной парковке такого места не найти. Здесь пять или шесть машин да мусорный контейнер. Его запихнули в угол рядом с кафе; позади него – розовая оштукатуренная стена с колючей проволокой сверху. Тут же задняя дверь в кафе. Угрюмая молодая женщина сновала взад-вперед, делая на копах и техническом персонале быстрый бизнес, подавая café cubano и pasteles[4]. У горстки разномастных копов в пиджаках, которые околачиваются в местах убийств – то ли чтобы помелькать и оказать давление на следствие, то ли чтобы быть в курсе, – теперь появилось еще несколько развлечений. Кофе, пирожок и пиджак.
В банде криминалистов пиджаков не носят. Рубашки для боулинга из вискозы с двумя карманами катят им больше. Я сам такую же ношу. Рисунок на ткани – черные барабанщики вуду и пальмы на ярко-зеленом фоне. Стильно, но практично.
Я направился к ближайшей вискозной рубашке в группе сгрудившихся вокруг тела людей. Она принадлежала Эйнджелу Батисте-не-родственнику[5], как он обычно представляется. «Привет, я Эйнджел Батиста, не родственник». Эйнджел работал в отделе медэкспертизы. В настоящий момент он сидел на корточках перед одним из мусорных мешков и заглядывал внутрь.
Я присоединился к нему. Мне самому интересно увидеть, что там в мешке. Все, что могло вызвать у Деборы такую реакцию, заслуживает, чтобы на это взглянули.
– Эйнджел, – я присел рядом с ним на корточки, – что мы имеем?
– Что ты подразумеваешь, говоря «мы», белый юноша? – спросил он. – На сей раз у нас нет крови. Ты без работы.
– Я слышал. Это сделали здесь или просто сюда выбросили?
– Трудно сказать, – покачал он головой. – Мусор отсюда вывозят два раза в неделю, так что этому дня два.
Я обвел взглядом парковку, затем заплесневелый фасад «Касика»:
– А что мотель?
– Там еще проверяют, – пожал плечами Эйнджел, – но не думаю, что найдут что-нибудь. Раньше он просто использовал ближайший контейнер. Хм…
– Что?
Карандашом Эйнджел оттянул край пластикового мешка.
– Посмотри на разрез.
Конец расчлененной ноги торчал наружу и на ослепительном солнце выглядел бледным и исключительно мертвым. Фрагмент заканчивался лодыжкой, ступня была тщательно отделена. Кусочек маленькой татуировки – бабочки – остался, только одно крыло было отрезано вместе со ступней.
Я присвистнул. Почти хирургическая точность. Этот парень очень хорошо работает – так же хорошо, как и я.
– Очень чисто, – произнес я.
И это так, даже не считая аккуратного разреза. Я никогда не видел такой чистой, сухой, аккуратной мертвой плоти. Превосходно.
– Me cago en diez[6] на «хорошо и чисто». Выглядит незаконченным.
Наклонившись, я заглянул глубже в мешок. Там ничего не двигалось.
– По-моему, вполне законченно.
– Посмотри, – Эйнджел приоткрыл другие мешки, – вот эта нога, он разрезал ее на четыре части. Почти как по линейке или типа того. И эта тоже. – Тут он показывает на первую лодыжку, которая вызвала у меня такой глубокий восторг. – А эту он разрезает всего на две части. Что за хрень?
– Я точно не знаю. Может быть, детектив Лагуэрта вычислит?
Мы с Эйнджелом посмотрели друг на друга, стараясь сохранить на лице серьезное выражение.
– Может, и вычислит. Почему бы тебе самому не спросить ее?
– Hasta luego[7], Эйнджел.
– Не сомневайся, – ответил он, не отрываясь от содержимого пластикового мешка.
Несколько лет назад ходил слушок, что детектив Мигдия Лагуэрта попала в отдел убийств благодаря тому, что с кем-то спала. Если разок на нее взглянуть, можно и купиться на эту информацию. Чтобы выглядеть физически привлекательной в этаком мрачноватом аристократическом стиле, у нее есть все необходимые атрибуты и в нужных местах. Настоящая художница: прекрасный макияж и одета очень хорошо – шик от «Блумингдейлса». Но слух не может быть правдой. Начнем с того, что, хотя внешне она выглядит очень женственной, я никогда не встречал женщины, которая была бы настолько мужеподобной в душе. Она жесткая, амбициозная в самом эгоистичном смысле. Кажется, ее единственной слабостью остаются рекламные красавцы на несколько лет моложе ее самой. Так что я совершенно уверен, что Мигдия попала в убойный отдел не через секс. Она попала в убойный, потому что она кубинка, играет в политику и умеет лизать зад. В Майами такая комбинация намного полезнее секса.
А Лагуэрта очень, очень хороша в лизании зада. Прямо мировой класс! Она лизала зад всю дорогу, пока шла к высокой должности следователя отдела убийств. К сожалению, это такая работа, где ее способности в облизывании тылов уже не нужны, а детектив она бездарный.
Такое бывает: некомпетентности чаще воздается, чем наоборот. Так или иначе, мне приходится с ней работать. Чтобы понравиться ей, я употребил солидную долю своего шарма. Это оказалось легче, чем можно подумать. Каждый способен добиться расположения, если только не брезговать лукавством, если все время говорить тупые, банальные, вызывающие тошноту слова, те, которые обычно человеку не дает произносить совесть. К счастью, у меня совести нет. Я их произношу.
Когда я приблизился к небольшой группе, собравшейся возле кафе, Лагуэрта допрашивала кого-то на своем реактивном испанском. Я говорю по-испански, я даже немного секу по-кубински. Но из десяти слов Лагуэрты я понимаю только одно. Кубинский диалект – позор испаноговорящего мира. Кажется, что весь разговор – гонка под невидимый секундомер, цель которой – за три секунды выплеснуть как можно больше слов без единого гласного звука.
Чтобы уследить за таким разговором, существует одна-единственная хитрость – знать, что человек собирается сказать, прежде чем он это скажет. Что, кстати, способствует той клановости, на которую часто жалуются некубинцы.
Человек, которого поджаривала Лагуэрта, был невысокий и коренастый, черноволосый, с индейскими чертами лица. Его явно напугали ее диалект, тон и полицейский значок. Отвечая, бедняга старался не смотреть на Мигдию, и, казалось, это заставляло ее говорить еще быстрее.
– No, no hay nadie afuera, – тихо и медленно произнес он, глядя в сторону. – Todos estan en cafe[8].
– Donde estabas?[9] – спрашивала она.
Человек взглянул на груду частей тела и быстро отвел взгляд.
– Cocina. Entonces уо saco la basura[10].
Лагуэрта продолжала давить на него словесно, задавала неправильные вопросы таким угрожающим и унижающим тоном, что индеец начал постепенно забывать об ужасе, испытанном, когда он обнаружил в контейнере части тела, замкнулся и стал абсолютно неконтактным.
Рука настоящего мастера. Взять главного свидетеля и настроить его против себя. Если удается раскрутить дело по горячим следам, потом столько выигрываешь на времени и бумажной работе!
Лагуэрта закончила несколькими резкими фразами и отправила беднягу.
– Индейцы, – процедила она, когда мужчина, тяжело ступая, отошел достаточно далеко.
– Они разные бывают, детектив, – вмешался я. – Встречаются даже крестьяне.
Лагуэрта подняла глаза, осмотрела меня сверху донизу, медленно, а я стоял и удивлялся, к чему бы это. Она забыла, как я выгляжу? Но она закончила процесс широкой улыбкой. Я и правда ей нравился, идиотке.
– Hola[11], Декстер. Что ты здесь делаешь?
– Я услышал, что ты здесь, и не мог не приехать. Детектив, когда же вы выйдете за меня замуж?
Она хихикнула. Полицейские, слышавшие мои слова, переглянулись и отвели взгляд.
– Я никогда не покупаю туфли, не примерив их, – парировала Лагуэрта. – Как бы хорошо они ни выглядели.
И хотя я верю, что это правда, мне трудно найти объяснение, почему после этой фразы она смотрит на меня, проводя языком между зубами.
– А теперь иди, ты меня отвлекаешь. У меня серьезная работа.
– Это я вижу. Ты еще не поймала убийцу?
– Ты говоришь, как репортер, – фыркнула она. – Через час эти засранцы уже будут наседать на меня.
– И что ты им скажешь?
Мигдия посмотрела на кучу человеческих фрагментов и нахмурилась. Не потому, что их вид беспокоил ее. Она видела только свою карьеру и пыталась сформулировать заявление для прессы.
– Это лишь вопрос времени. Убийца совершит ошибку, и мы его поймаем…
– То есть подразумевается, что до сих пор он не совершал ошибок, у тебя нет улик, и, прежде чем что-то предпринять, тебе придется подождать, пока он не убьет кого-нибудь еще, – подсказал я.
Лагуэрта бросила на меня жесткий взгляд:
– Я забыла. Почему ты мне нравишься?
Я только пожал плечами. У меня не было версии, равно как и у нее.
– Что мы имеем – это ничего в квадрате – nada у nada. Гватемалец, – она скорчила рожу вслед уходящему индейцу, – нашел тело, когда выносил мусор из ресторана. Он не узнал эти мешки и открыл один, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь полезного. А там была голова.
– Ку-ку, – тихо произнес я. – А?
– Нет, ничего.
Мигдия нахмурилась, отвернулась, быть может, в надежде, что улика откуда-нибудь выскочит и тогда она ее пристрелит.
– Значит, так. Никто ничего не видел, ничего не слышал. Ничего. И чтобы что-то выяснить, мне придется ждать, пока твои тупицы-сослуживцы здесь не закончат.
– Детектив, – произнес голос позади нас.
Капитан Мэттьюс в облаке лосьона после бритья «Арамис». Следовательно, вот-вот появятся репортеры.
– Здравствуйте, капитан, – отозвалась Лагуэрта.
– Я попросил офицера Морган заняться периферийным расследованием этого дела. – (Лагуэрту передернуло.) – В ее распоряжении как оперативного работника под прикрытием имеются источники в среде проституток, которые могли бы оказаться полезными в поиске решения.
Говорит прямо как по тезаурусу. Столько лет писать рапорты…
– Капитан, я не уверена, что есть необходимость… – начала Лагуэрта.
Он моргнул и положил руку ей на плечо. Руководить людьми – это наука.
– Расслабьтесь, детектив. Она не собирается вторгаться в ваши должностные прерогативы. Просто будет связываться с вами, если у нее появится информация. Свидетели и все такое. Ее отец был чертовски хорошим копом! Договорились? – Глаза капитана остекленели и сфокусировались на другом конце парковки. Я проследил за его взглядом. На стоянку въезжал фургон Седьмого канала. – Извините, – сказал Мэттьюс, поправил галстук и с серьезным выражением лица направился к фургону.
– Puta![12] – прошипела Лагуэрта.
Не знаю, было ли это просто общим наблюдением или относилось к Деб, но я решил, что самый момент тоже исчезнуть, пока Лагуэрта не вспомнила, что офицер Puta – моя сестра.
Когда я вернулся к Деб, Мэттьюс уже жал руку Джерри Гонсалесу с Седьмого канала. Джерри – чемпион Майами по кровавой журналистике. Парень моего типа. На сей раз он будет разочарован.
Легкая дрожь прошла у меня по коже.
Никакой крови.
– Декстер, – Дебора старалась говорить голосом полицейского, но я-то слышу, что она волнуется, – я поговорила с капитаном Мэттьюсом, он допускает меня к делу.
– Я слышал, – ответил я. – Будь осторожна.
Она прищурилась:
– Что ты имеешь в виду?
– Лагуэрта.
– А-а, эта! – фыркнула Дебора.
– Да, эта. Ты ей не нравишься, и она не хочет тебя видеть на своей поляне.
– Круто. Но она подчиняется приказам капитана.
– Ну-ну. И вот уже минут пять думает, как их обойти. Так что посматривай по сторонам, Деб.
Она только пожала плечами:
– И что же ты выяснил?
– Пока ничего. Лагуэрта уже идет не в ту сторону. А вот Винс говорит… – Я замолчал.
Не слишком ли тонкая тема, чтобы озвучивать ее?
– Что говорит Винс?
– Мелочь, Деб. Деталь. Кто знает, что она может означать?
– Никто так и не узнает, если ты не расскажешь о ней.
– Понимаешь… в теле не осталось крови. Совсем не осталось.
Дебора на секунду затихла, раздумывая. Не с благоговением, как я, а просто раздумывая.
– Ладно, – наконец сказала она. – Сдаюсь. Что это значит?
– Слишком рано судить.
– Но ты считаешь, что это должно что-то означать.
Это означает странное легкомыслие. Означает, что появился зуд желания больше узнать об убийце. Означает одобрительный смешок Темного Пассажира, который после священника должен был бы сидеть тихо. И все это довольно сложно объяснить Деборе, ведь правда? Так что я сказал только:
– Все может быть, Деб. Кто знает?
Полсекунды она смотрела на меня, потом пожала плечами:
– Ну ладно. Что-нибудь еще?
– О, навалом, – ответил я. – Очень тонкая работа ножом. Разрезы почти хирургические. Если в мотеле ничего не найдут, ее, скорее всего, убили где-то еще, а тело сюда перевезли.
– Откуда?
– Очень хороший вопрос. Половина полицейской работы в том, чтобы правильно задать вопрос.
– Вторая половина – чтобы ответить, – парировала Дебора.
– Ладно тебе. Никто пока не знает. И у меня, конечно, нет всех экспертных данных…
– Но ты начинаешь чувствовать интерес.
Я посмотрел на нее, она – на меня. У меня есть интуиция. Я даже заработал на этом некоторую репутацию. Мои предчувствия нередко сбываются. А почему бы и нет? Я часто знаю, как думает убийца. Я думаю точно так же. Конечно, я не всегда прав, иногда я оказываюсь слишком далеко от цели. Да и нехорошо, если я всегда буду прав. Я не хочу, чтобы копы поймали здесь всех серийных убийц, чем же я буду заниматься в качестве хобби? Но данный случай… Каким путем мне двинуть к этой замечательно интересной эскападе?
– Скажи, Декстер, – настаивала Дебора, – у тебя есть какие-нибудь догадки?
– Возможно. Но об этом еще рано.
– Ну, Морган, – раздался голос Лагуэрты позади, и мы оба обернулись, – я вижу, вы одеты для настоящей полицейской работы.
Тон Лагуэрты подействовал как пощечина. Дебора напряглась.
– Вы обнаружили что-нибудь, детектив? – спросила она тоном, который уже предполагал знание ответа.
Дешевый удар. Мимо. Лагуэрта грациозно взмахнула рукой.
– Это же всего-навсего putas, – сказала она, уставившись на ложбинку между грудями Деб, так откровенно торчащими из костюма проститутки. – Просто шлюхи. Здесь важно, чтобы пресса не устроила истерику. – Она медленно покачала головой, как бы сомневаясь, потом подняла глаза на Деб. – Учитывая то, как вы справляетесь с гравитацией, это будет несложно.
И, подмигнув мне, устремилась на ту сторону периметра, где капитан Мэттьюс с большим достоинством разговаривал с Джерри Гонсалесом.
– Сука! – прошипела Дебора.
– Извини, Деб. А ты хотела, чтобы я сказал: «Давай покажем ей»? Или: «Я же говорил»?
Деб сверкала глазами:
– Черт возьми, Декстер! Мне и правда хочется, чтобы именно я нашла этого парня!
И тут я вспомнил об этом самом: «совсем никакой крови»…
Я тоже. Мне тоже хочется найти его.
Глава 4
Тем же вечером после работы я решил покататься на катере. Отдохнуть от вопросов Деб и рассортировать ощущения. Чувства. Я – и чувства. Ну и концепция.
Я медленно направил «Уэйлер» на выход из канала – никаких мыслей, идеальное состояние «дзен», – просто мимо больших домов на берегу, отделенных друг от друга высокими заборами и ограждениями из цепей. Катер отбрасывал высокую волну, а я широко улыбался соседям, которые будто все до единого высыпали в свои аккуратные дворики, спускающиеся к набережной канала. Дети играли на наманикюренной травке. Мамы и папы жарили барбекю, лежали в шезлонгах или просто бездельничали, поглядывая на детей орлиным взором. Всем им я махал рукой. Некоторые даже махали в ответ. Они меня знают, многие видели раньше, всегда в хорошем настроении. Такой большой привет каждому.
Он всегда казался таким приятным человеком. Таким приветливым. Не могу поверить, что он творил такие ужасы…
Выйдя из канала, я поддал газу, направляясь на выход из пролива, в сторону мыса Флорида. Ветер в лицо и вкус соленой водяной пыли на губах очистили мысли, стало ясно и свежо. Я обнаружил, что думается значительно легче. Отчасти благодаря миру и покою, исходящему от воды, отчасти благодаря лучшим традициям навигации в Майами: похоже, все вставшие нынче вечером за штурвал пытаются тебя убить. И это тоже очень расслабляет. Я чувствую себя как дома. Моя страна, мой народ.
За рабочий день я обнаружил не так много новой криминальной информации. Примерно к обеду история стала известна на всю страну. После «страшной находки» у мотеля «Касик» все узнали об убийствах проституток. Седьмой канал мастерски представил образ истерического ужаса, вызванного частями человеческого тела в контейнере, не рассказав практически ничего конкретного. Как проницательно заметила детектив Лагуэрта, это всего-навсего шлюхи, но коли средства массовой информации разбудили общественное мнение, на их месте вполне могли оказаться и дочери сенатора. И вот уже департамент полиции, точно зная, какая душераздирающая писанина вскорости повалит от бесстрашных солдат пятой колонны, начинает готовить длинные заклинания для оборонительного маневрирования.