Сентиментальные заметки депрессивного гитариста

Три раза в моей жизни незнакомые, пьяные мужики зазывали меня к себе домой. Два раза это были гомосеки. Один из этих двух гомосеков пытался охмурить меня. Но, по порядку.

Пьяный мужик №1.

Мне было 14 лет. Я обожал кататься на велике. Даже пытался трюкачить. Конечно, не так, как это делает молодняк сейчас, но проехать пару-тройку метров на заднем колесе у меня получалось. И вот за этим-то занятием и застал меня пьяный мужик №1. Он курил и наблюдал за нами из окна второго этажа сталинского дома, перед которым мы с моим другом развлекались. Видно было, что он сильно пьян и чем-то ужасно доволен. Поначалу он относился к нам, как к части пейзажа. Потом, вдруг, спросил, – «Ей, пацаны! «Битлов» знаете?» Мой папа умел играть на гитаре песню «Битлз» «Girl». «Конечно знаем.» «Что за песня сейчас звучит, кто ответит?» «Не слышно. А это у вас «Битлз» играет?» «Поднимайтесь ко мне!» Обычная советская коммуналка. Дядька жил аскетично, но аккуратно. Большую часть пространства в комнате занимал огромный катушечный магнитофон и шкаф с бабинами. Он ставил нам разные композиции, и счастливо прищурившись, ждал, пока мы отгадаем, что за песня. Мы не отгадали ни разу, так как «Girl» он не заводил, а у моего друга папа на гитаре вообще не играл. Я не выдержал, – «А что за песни странные? Никто ж не поёт!» Наконец дядькина улыбка оформилась в заразительный смех. Он ждал этого вопроса. Это был никакой не «Битлз». Выяснилось, что его любовь к «Битлам», вылилась в то, что он начал коллекционировать музыку «Битлз», исполненную инструменталистами. И сегодня он был просто счастлив, потому что ему удалось достать какую-то редкую запись двух «фьюжновых» гитаристов, где они играют «Битлов». То, что мы никакие не битломаны он понял давно. Но кому-то надо же было рассказать о своём счастье!? Вот мы и подвернулись.

Я обомлел. Это был тот самый человек, о котором мы с отцом недавно говорили. Поясню: буквально вчера по телеку завершили показ фильма «Визит к минотавру». Там сюжет развивался вокруг кражи скрипки Страдивари. Гибли люди, плелись интриги, друзья предавали друг друга. И всё из-за скрипочки. «Папа, как такое может быть? Это же всего-навсего скрипка?» «Ну, это для нас с тобой, – всего-навсего. Есть люди, для которых не то, что скрипка из магазина, и скрипка Страдивари отличаются. Некоторые отличают раннего Страдивари от позднего.» «А зачем?» «Ну, как… Вот ты радуешься, когда по телеку симфоническую музыку передают?» «Нет, конечно. Кому это вообще может понравиться?» «Правильно. Ты радуешься, когда детектив по телеку показывают. А они, люди отличающие Страдивари от Гварнери, эту музыку слушают с таким же интересом, как ты смотришь детектив. Представляешь, насколько их жизнь интересней?» Арифметика была проста. Детективы по советскому телеку показывали раз в месяц, а симфоническую музыку каждый день, а по учебному каналу, несколько раз в день. Катастрофа. Жизнь проходит мимо. «Па, а ты таких людей знаешь?» «Сейчас нет. Раньше у нас в пионерском лагере вожатый был. Он на баяне Баха играл. Хороший парень. С припиздью, правда, немного. Его потом в психушку забрали.»

На следующий день я поехал в ГУМ и купил два диска Битлз: 1 «A Hard Day’s Night» и 2 «A Taste of Honey». Через неделю, на мой день рожденья, мне подарили магнитофон. Теперь я музыкант. Отличаю палисандровую гитару от кипарисовой даже по телефону. Симфоническую музыку слушаю так, как будто смотрю блокбастер. Правда, учебный канал ликвидировали, и по телеку одни детективы. Возможно поэтому, иногда хочется найти этого меломана сраного и проломить ему череп.

Пьяный мужик №2.

В 2000ом году я вернулся на Родину после трёх лет разлуки с ней. Эти три года я провёл в Германии, в самой, на тот момент, комфортабельной для проживания стране. Успел привыкнуть к хорошему. По приезду «Матушка Русь» нокаутировала меня года на полтора. Потом, конечно, постепенно, я отошёл. Сам влился и в коллектив, и в процессы. Но тогда! Тогда я был фраппирован буквально всем. И, конечно, самое первое, что бросалось в глаза, это – количество безобразно пьяных людей на улице. Второе, – проблемы, волнующие население. В Германии, например, по центральному телевидению, в самом рейтинговом ток-шоу, темы для обсуждения были примерно такими «Моё домашнее животное – толстое.» То есть, сначала приходит тётка с жирным котом. Плачет о нём. Потом подключается кошачий психолог. Излагает свою версию кошачьего горя. Потом кошачий диетолог. Естественно, у него взгляд иной. Потом приходит тётка с пузатым хомяком. Та же фигня, только у хомяков и котов психологи и диетологи разные. Потом рыбки, черви, тритоны… И это реально волновало всех немцев. У нас в подобных телепередачах тогда обсуждали, если помните, такое: была ли изнасилованная полковником Будановым, чеченская девушка, снайпером? И сколько зарубок на прикладе винтовки увидел он прежде, чем схватиться за черенок от лопаты? Наш фильм «Дом дураков» с разницей в несколько месяцев вышел на экраны с французским фильмом «Амели». У нас в кино все, и удолбаный русский офицер, и чеченцы и психи из дурдома, весь фильм решают одну единственную задачу, – выжить. В фильме «Амели», главная проблема папы Амели, – пропавший гипсовый садовый гном, который чуть не каждый день шлёт ему открытки из разных городов мира. Папа Амели катарсировал. Я так долго об этом вспоминаю только для того, чтобы понятней была мизансцена, с которой началось моё знакомство с пьяным мужиком №2.

Шёл десятый день моего нового знакомства с Россией. За неделю до этого я бросил пить. Тогда я думал, насовсем. Мама послала меня за арбузом. Ближайшая клетка с арбузами находилась именно у того сталинского дома, где меня приобщили к музыке. Очередь, человек семь. Есть время. Я уже приготовился вспомнить, и, естественно, обобщить и это событие, и его последствия. Но зрелище, от подобных которому, я успел за три года отвыкнуть, перечеркнуло мои рефлексии. На глазах у всей очереди, метрах в пяти от неё, на угол того самого жёлтого сталинского дома ссал человек… Он был толст, не молод, и сильно пьян. Его хаотичные покачивания и подёргивания более или менее систематизировала струя. Иногда он прерывал процесс, и тогда амплитудный хаос возвращался. Потом возобновлял его, и тогда вектор реактивности вновь придавал системе устойчивость. Я, буквально, был загипнотизирован этим перформансом. Сергей Шнуров подобное состояние у наблюдающего называет «эсхатологическим восторгом». Ну, это когда ты глядишь на ядерный гриб, и, понимая, что тебе пиздец, всё же, глаз оторвать от него не можешь.

«Художник?», – это моё внимание заметил ссущий человек, и, не прерывая процесса, обернувшись к очереди и ко мне (хвала богам, только головой), спросил, – «Художник?». «Не понял?» «Я говорю, – художник? Глаз у тебя такой… Художественный…» «Нет, музыкант.» «Я так и знал. Работу ищешь?» Ну, конечно, я искал работу. Покажите мне музыканта, который её не ищет. А тут ещё три года на чужбине. «Да.» «Минутку подождёшь меня?» И всё это он говорил «сся», если можно образовать такой деепричастный оборот, и на глазах у всей очереди. Эсхатологический восторг уступал место стыду. Но я действительно искал работу, и, как начинающий фаталист, не мог не понимать, на какой дом он ссыт. Когда всё было кончено, я уже купил арбуз, и предусмотрительно взял его обеими руками. «Дима! Концертный директор Льва Валерьяновича Лещенко.», – протянул он руку. Я, кивнув на арбуз и занятые руки, представился. Дальше, буквально в течение трёх минут, выяснилось, что ему срочно надо добавить, а денег нет, что я не пью и денег не дам, и что он химически чистый гомосек, а книжка с Лёвкиным телефоном осталась дома, так что придётся зайти к нему в гости. На пути к его дому стоял стеклянный полуларёк-полумагазин. Он сказал, чтобы я подождал его снаружи. Через стеклянные стены было видно, как он попрошайничал. Привычная к таким делам продавщица не шевелилась. И вдруг, он начал аргументировать мной. А именно: бухнулся перед прилавком на колени и стал много и, судя по дёргающемуся затылку, эмоционально, говорить, то воздевая обе руки к продавщице, то, ими же, показывая в мою сторону. Продавщица ожила, и принялась внимательно разглядывать меня сквозь стеклянную стену. Диму, судя по всему, несло. В течение минуты кривая тёткина ухмылочка превратилась в полноценный златозубый гогот. (К чувству стыда постепенно подмешивалась жалость. Обычный толстый стареющий гомосек. Лет пятьдесят пять мужичку уже было. Если он и работал когда у Лёвки, давно уже уволен за какой-нибудь дебош. Ладно. А вдруг?) Она в последний раз игриво глянула на меня, дёрнула плечиком, и выставила Диме фунфурик. «Пол дела сделано, – сказал он, выходя из ларька, – Пошли ко мне.»

Понятно, что «лёвкин телефон» сначала никак не мог найтись, а потом, когда я засобирался домой, нашёлся, но коварный Лёвка не брал трубу. Я заскучал, а, постоянно поддающий Дима, поминутно косел. «Алё! Алё! Ираида Феодосьевна, а где Лев Валерьянович?… Как на Карибах? … Позавчера ж только… А мои отпускные? …Как через две недели?» «Слушай, Дим, я пойду. Правда, пора мне.» «Стой! Последний шанс! Что ты знаешь о себе?» «В смысле?» «Дай мне пять минут. Всё поймёшь сам.» Дима отошёл в сторонку. Следующая сцена во многом напоминала сцену в стеклянном магазине, только Дима на этот раз, общался с каким-то высшим существом. Богом, дьяволом, – не знаю. Но общался, судя по всему, не впервые. Он так же, как перед прилавком, шмякнулся на колени, так же, воздевал руки то к сверхсуществу, то ко мне, а поскольку стеклянной стены между нами теперь не было, я, сквозь невнятное мычание и шлёпанье губами, всё-таки кое-что слышал. «Шлёп, шлёп, шлёп… Ну я прошу тебя!.. Шлёп, шлёп, шлёп… Ну в последний раз! … Ну, для меня! Ну… Шлёп, шлёп… Ну, пожалуйста!.. Ну, ты видишь, что творится?!» Видимо, дьявол сжалился над Димой, потому что тот, вдруг вскочил с колен, и запрыгал на месте, как 8летний мальчик, которому подарили щенка. Потом закрыл глаза, протянул ко мне руки, и начал щупать вокруг меня воздух. «Дим, тронешь меня, – я об твою голову табуретку разобью!» «Тихо! Не мешай! Минуту стой спокойно!» Сеанс погружения в мою судьбу был окончен. Дима, по-чумаковски встряхивал руками, и, коварно улыбаясь, заговорил: «А ты, значит, говоришь, один ребёнок в семье?» «Один, только я тебе об этом не говорил» Дима высокомерно хмыкнул, подмигнул дьяволу, жестом показал, что в долгу не останется. «Я ничего тебе не расскажу. Хочешь идти домой. – иди. Ты ведь к маме пойдёшь? К маме… Арбузик ей купил, да? Арбузик… Вот отдай ей его. А когда она будет в раковине, на кухне, мыть арбуз, ты так, тихонечко подойди сзади… Только смотри, чтобы арбузик-то в раковине был… Не в её руках…Обидно будет, если он разобьётся… Подойди, и так, тихо-тихо, но быстро-быстро… И спроси, – «Мам, а где братик?»

Пока я ржал, Дима остаканился и сомлел. Обошлось без табуреток. Каждый раз, когда я ссорюсь с мамой, мне хочется выкинуть этот фокус. Пока не решился.

Пьяный мужик №3

Шёл 2015 год. Мы уже вляпались в Украину, поэтому коррумпированный чиновник, от сумасбродств которого напрямую зависит благосостояние кабацкого музыканта, стал считать деньги. Помните, как в «Жестоком романсе» (фильме Эльдара Рязанова 1984го года, снятого по мотивам пьесы Александра Островского «Бесприданница»)? «… барин, барин приехал. Почитай целый год его ждали!» Вот у нас таких «бар» до 2014го был целый полк. И все разные, да не простые! С подвыподвертом! Так, на глаз и не определишь, рублём он тебя одарит, или в батоги, да в Сибирь в кандалах. Например: торжественная кабацкая солянка. Наш дуэт десятый по счёту. Где-то между Вилли Токаревым и «Не парой». У нас 15 минут, чтобы произвести впечатление. Напарник мой был не в духе. Играл отвратительно. Когда такое случалось, я старался в его сторону не смотреть. Слишком уж гневлив мой взгляд получается. Но, видя, что я гляжу куда угодно, только не на него, напарник ещё больше нервничает, потому что понимает, причину, по которой я не смотрю на него, и «клубок лжи» из-под его пальцев растёт. Ведь не желание моё смотреть в его сторону, он воспринимал, как личное оскорбление, как мою боязнь сделать хуже, но типа, – куда уж хуже? И «клубок лжи» разрастался с удвоенной силой. В общем, – катастрофа. А публика вся сплошь из «списка Форбс». Ну, думаю, – последний день мы тут работаем. И вдруг встретился я взглядом с каким-то Чингизидом из зрительного зала и из «списка Форбс». Ну, как встретился? Предположим, я – зайчик. Прыг, такой из-за дерева, а на меня двустволка из кустов глядит. Вот, за секунду до того, как башка разлетится, он, зайчик, тоже, наверное, подумал, что встретился с кем-то взглядом. А Чингизид, так привычно, одной бровью, отдал своему богатуру приказ, и тот двинулся к нам. Ну, ни дать, ни взять, Челубей с картины Михаила Ивановича Авилова «Поединок Пересвета с Челубеем на Куликовом поле». Поднимается этот самый Челубей прямо к нам на сцену. Ай, думаю, как скверно. Напарник-то мой уже совсем на какие-то «пёсьи модуляции» перешёл. Что ж, думаю, вот под этот аккомпанемент, да на глазах у богатейших людей моей Родины, и придётся буйну голову сложить. Челубей наклонился к моему уху. Ну, думаю, правильно. В начале всех дешёвых боевиков, чтобы показать, какой крутой у нас злодей, показательно мочат мелких гангстеров, а перед этим, им, мелким, косячным гангстерам, всегда говорят за что их сейчас мочканут. А он так, неожиданно, – «Хозяин хочет знать сколько вы стоите?» Э, да не так всё просто! Я сейчас скажу, а он такой, – «Это ты так думаешь братан, а вот тебе то, что ты на самом деле заслужил», и так, одним копьём нас с напарником, как на шашлык, -ррраз! И приподнимет, да потрясёт ещё, как Илья Муромец в одноимённом кинофильме Александра Птушко 1956го года, печенегов приподнимал и потряхивал. Ну, я на всякий случай, назвал сумму поменьше. А вдруг смилостивится, и просто задушит? «Вот адрес, – говорит, – завтра надо быть в 20 00. Это тверская область. Выезжайте часов за пять.» Чудны дела персонажей твоих, «список Форбс», думаю. На следующий день, в тверской области на том самом, чингизидском корпоративе, как подошла наша очередь, напарник мой начал творить чудеса. И как не было 5ти часов за рулём. Руки разогреты, как у карточного шулера, мозги ясные, как у финского банщика. Что ни фраза – шедевр. Если домашняя заготовка, или вообще, заученный текст, звучит, как на пластинке. Если импровизация, то смелая и оригинальная. Короче, в таких случаях у нас говорят, – «… брат месит, не вынимая…» Боюсь сглазить. На него опять не гляжу. А он это понимает. Но так он в своей звезде уверен, что в каждом звуке слышится, – «Можешь смотреть на меня, брат, можешь не смотреть. Сегодня моими руками с тобой говорит создатель. Так что, расслабься, слушай и запоминай.» Очнулся я от того, что увидел Челубея, поднимавшегося к нам на сцену. «Хозяин хочет знать, кто вы такие, и как сюда попали.» Я, не переставая играть, объяснил. «Сколько вы ещё будете играть?» «Так мы только начали. Минут десять, наверное.» «Заканчивайте прямо сейчас, и уезжайте. Сколько мы вам должны?» … Я, на всякий случай, назвал сумму поменьше.