Не самые хорошие соседи

© А. Лавруша, перевод, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2021

Издательство АЗБУКА®

1. Mикаэль

После катастрофы

Пятница, 13 октября 2017 года

Я открываю дверь и тут же слышу сирену. Слоняющиеся на школьном дворе ученики, заметив меня, машут руками:

– Хороших выходных!

Закрепляю спортивную сумку на багажнике, ноутбук в чехле кладу в переднюю корзину. Через минуту я уже в туннеле под «большой» дорогой, отпускаю педали, и ветер обдувает мне лицо. На краю тротуара сидят две подружки Беллы по детскому саду. Прикрывая ладонями рты, они ухают, как совы. Звук отражается в туннеле эхом, и девчонки хохочут.

На подъеме мышцы ноют от напряжения, но я сбавляю скорость, только когда меня пробивает пот. На поле для игр лежит забытый кожаный мяч, ветер раскачивает качели на детской площадке. Я здороваюсь с хозяйкой пуделя, который задрал лапу у фонарного столба.

Звук сирен приближается. Смотрю по сторонам, но отблесков синих спецсигналов не вижу. У нас здесь нет автомобильного проезда, утопающий в зелени коттеджный поселок окружен только пешеходными и велосипедными дорожками. Это, кстати, одна из причин, почему мы переехали в Чёпинге[2]. Дети тут добираются в школу и к друзьям на велосипедах и могут вообще не следить за дорогой.

Глубоко вдыхаю. Прохладный осенний воздух заполняет легкие. Свобода, впереди выходные, никаких обязательных дел. Я давно мечтал отпустить все и просто ощутить, что я есть. Буду общаться с семьей. Захочу – потрачу пару часов и подстригу изгородь, как обещал. Впрочем, это легко подождет до весны.

На повороте замечаю ближайших соседей – Оке и Гун-Бритт. Идут рука об руку, быстрыми шагами. Я не видел их несколько дней. Здесь всегда так – с ранней осени и до поздней весны все закрывается и все исчезают. И только в апреле снова начинается какое-то шевеление – рассеиваются холодные туманы, воздух пахнет пыльцой, во дворах появляются щедро смазанные солнцезащитным кремом дети с мячами и самокатами, у всех на головах бейсболки. Тарахтит первая газонокосилка. В садах фланируют приклеенные к телефонам мамы в крутых солнечных очках и папы с рыхлыми животами, вываливающимися из слишком узких шорт. На три месяца коттеджный поселок превращается в курорт с батутами и надувными бассейнами. Кажется, будто прибавили громкость, а дни становятся длиннее. И так до августа, пока не начинается школа. А дальше – ветры, листопад, ранние сумерки, дожди и тишина. Все живое и цветущее забывается, и не верится, что когда-нибудь снова станет светло.

Вот и наши соседи-пенсионеры запирают за собой калитку – уже слишком темно, чтобы оставлять ее открытой. Оке немного задерживается на улице, он готовит сад к зиме, дорожки вымыты, все углы вычищены от паутины, садовая мебель обтянута пленкой с аккуратностью, которой позавидовал бы любой музейный работник. В окне тут же появляется любопытная физиономия Гун-Бритт. Она бдительно следит за всем, что происходит в саду. Ни один листик не пролетит мимо незамеченным.

– Добрый вечер! – кричит Гун-Бритт, когда я подъезжаю ближе.

Я сомневаюсь: остановиться поговорить или проехать. Больше всего мне хочется поскорее оказаться дома. Но тут из калитки на велодорожку выходит Оке, и все-таки приходится затормозить.

– Вы слышали удар? – спрашивает он.

– Похоже, там авария, – сообщает Гун-Бритт.

Я снимаю одну ногу с педали и опираюсь на нее.

– Авария?

– Вы же слышали сирены? – спрашивает Оке, а Гун-Бритт жестом изображает витающий у нас над головой звук.

– Это где-то рядом?

– Кто его поймет, – отвечает Оке и кивает в сторону нашего дома. – Звук вроде шел с той стороны.

– Скорее всего, с «большой» дороги, – добавляет Гун-Бритт.

Все называют так окружную Е60, у которой расположены супермаркет «Ика» и магазин алкогольных напитков «Системболагет». Она выходит на E6, где начинаются просторы Сконе с небоскребом Турнинг-Торсо на западе и шпилем Лундского собора на востоке.

– Кажется, приближаются, – замечает Оке.

Мы втроем прислушиваемся. Он прав, сирены воют громче.

– Ничего удивительного, люди же носятся как сумасшедшие, – сокрушается Гун-Бритт. – Но вы не волнуйтесь, Бьянка с детьми вернулась полчаса назад.

Бьянка. Дети.

В груди у меня что-то сжимается.

– О’кей. – Я быстро сажусь в седло и успеваю услышать слова Гун-Бритт:

– Хороших выходных.

Оставшуюся часть пути мои мысли перескакивают с одной на другую. Бьянка должна была забрать детей и купить продукты, но сейчас они уже дома. В безопасности. Вильям сидит на диване со своим айпадом, а Белла помогает Бьянке на кухне.

Отраженный стенами домов звук сирены становится еще громче. Мои бедра отяжелели, икры сводит судорога. До дома метров двадцать. За забором раздается собачий лай, и в ту же секунду я понимаю, что сирены смолкли.

Я сворачиваю за угол, вижу наш двор, и тут в глаза мне бьет яркий мигающий синий свет. В нем тонет все – асфальт, живая изгородь и невысокий штакетник.

Дыхание перехватывает. Ноги продолжают крутить педали. Я слезаю с велосипеда и иду прямо на этот синий свет.

На земле лежит красный велосипед. Он сплющен, колеса искорежены, руль торчит вверх. Рядом стоит Жаклин Селандер из пятнадцатого дома. У нее белое лицо, а на губах застыл крик.

У нашей живой изгороди из туи припаркована «скорая», рядом на корточках сидят два врача в зеленых халатах. На асфальте перед ними лежит Бьянка. Моя любимая жена.

2. Микаэль

До катастрофы

Лето 2015 года

Впервые я увидел Фабиана и Жаклин Селандер сразу после того, как мы переехали. На тех выходных Белле исполнилось три, и я решил установить в машину новое детское кресло, которое купил по бросовой цене в магазине «Блокет». Солнце жарило мне загривок, и сам я плавился, как сыр, втиснувшись наполовину в салон и мучаясь с ремнем безопасности, который оказался на несколько сантиметров шире, чем предназначенная для него прорезь. Ругательства из меня так и сыпались. Я не заметил, как кто-то подошел сзади.

– Новый «Р-дизайн», да?

Ремень выскользнул из рук, и чертово детское кресло опрокинулось набок. Когда мне удалось наконец извлечь собственное тело с заднего сиденья и вытереть пот со лба, я увидел мальчишку в шортах на подтяжках и кепке с логотипом «БМВ». Он стоял у ворот и рассматривал машину.

– Спортивная модель, – ответил я.

– Да знаю я, – ответил парень. – «Р-дизайн».

Сколько ему? Двенадцать, тринадцать?

– Дизельный двигатель, – сказал он, – подключаемый гибрид, так?

– Видимо, так, – кивнул я.

– Не «видимо», а точно.

На самом деле я торопился, но мне не хотелось показаться невежливым.

– Меня зовут Фабиан, – произнес парень, – я тоже живу в этом дворе.

Жилой массив на окраине Чёпинге был поделен на маленькие кварталы, каждый из которых представлял собой большой заасфальтированный квадратный двор, по сторонам которого располагались четыре более или менее одинаковых коттеджа, построенные в первой половине семидесятых. У каждого квартала было собственное премилое название, связанное с топонимами из книг Астрид Линдгрен: Бюллербю, Леннеберга, Сальткрока, Чёрсбэрсдален. Мы поселились на Горластой улице, и когда я сообщил детям, что отныне мы будем жить там же, где и «Лотта с Горластой улицы», они сначала ничего не поняли.

– Тогда будем соседями, – ответил я мальчику по имени Фабиан.

– О’кей, – ответил он и погладил бампер «вольво», как будто он был живым. – Вам надо было купить «БМВ». Больше опций за те же деньги.

Я рассмеялся, но мальчишка выглядел совершенно серьезным.

– У «БМВ-530», – сказал он, – двести семьдесят лошадей. А у этой сколько?

– Не помню.

Машина для меня – транспортное средство. Все, что мне нужно, – более или менее нейтральный цвет и вместительный багажник.

– Двести пятнадцать, – сказал мальчик.

Он свое дело знал.

Я уже собрался снова полезть в салон с детским креслом, как появилась женщина:

– Вот ты где, Фабиан!

Она как будто испускала какое-то сияние. Сильный загар подчеркивал длинные ноги, короткие шорты, белые зубы и небесно-голубые глаза.

– Ему нравятся машины, – сообщила она.

– Я уже это понял.

– Мне нравится «БМВ», – уточнил Фабиан.

Женщина, которая, видимо, была его матерью, рассмеялась и протянула руку с длинными розовыми ногтями.

– Значит, это вы переехали? Ноль-восемь[3], как я слышала?

Ноль-восемь? Неужели еще так говорят? У меня нет ни одного знакомого, у кого остался бы стационарный телефон, скоро телефонные коды станут такой же древностью, как вращающиеся диски и бакелитовые трубки.

– Ну да, но… – промямлил я и вытер ладонь о шорты, чтобы поздороваться. – Микки.

– Меня зовут Жаклин. Мы с Фабианом живем в пятнадцатом доме.

Она показала на дом, к которому вела подъездная дорожка, между плитками которой пробивались сорняки, а метровый забор не мешало бы покрасить. На фасаде висела подкова, китайский колокольчик и серебряные цифры: единица и слегка покосившаяся пятерка.

Металлический номер на нашем доме я уже открутил. Так потребовала Бьянка. Она согласилась жить в тринадцатом доме только при условии, что я сразу же уберу со стены табличку с этим несчастливым числом.

– Надеюсь, вам здесь понравится, – произнесла наша новая соседка. – У вас ведь тоже есть дети, да?

Я кивнул. По моему лбу катились капли пота, футболка прилипла к подмышкам.

– Белле только что исполнилось три, а Вильяму шесть.

Фабиан и его мама переглянулись.

– Нам надо идти, – сказала Жаклин, кивнув мальчику. – Увидимся!

Она шла быстрыми шагами, Фабиан семенил рядом, стараясь не отставать. У ворот своего дома она остановилась, оглянулась и посмотрела на меня. Я улыбнулся в ответ.

Потом установил наконец кресло на место и сразу пошел в дом, чтобы рассказать о соседях Бьянке.

– Жаклин Селандер? Бывшая модель. Она жила в США.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

Бьянка склонила голову набок и показалась мне точно такой же, какой была восемь лет назад, когда меня сразили ее веснушки и ямочки на щеках.

– Из интернета, любимый.

– Ты проверяла соседей?

Она рассмеялась:

– А ты как думал? Уехать за шестьдесят миль[4] и не выяснить, кто живет рядом?!

Разумеется. Я поцеловал ее в шею.

– Что ты еще выяснила, Лисбет Саландер?[5]

– Не много. Пожилую пару из двенадцатого номера зовут Оке и Гун-Бритт. Похоже, типичные представители поколения сороковых. Гун-Бритт любит танцевальную музыку, вместо фотографии у нее в профиле «Фейсбука» цветок. Оке вроде бы в социальных сетях нет.

– Ясно.

Я всегда жил в многоквартирных домах и никогда не понимал необходимости знать, кто твои соседи, но Бьянка была уверена, что в районе с отдельными коттеджами все обстоит иначе. Здесь не удастся избежать общения с соседями.

– Я нашла пару фотографий Жаклин Селандер. Она, кажется, больше времени прожила за границей, чем в Швеции. Живет, судя по всему, одна, то есть с сыном, в доме номер пятнадцать.

– А в четырнадцатом кто? – спросил я.

– Некий Ула Нильсон, мой ровесник. Ведет, судя по всему, замкнутый образ жизни. Но… – Она сделала небольшую паузу и округлила глаза, показывая, что обнаружила нечто сенсационное. – Он есть в Криминальном реестре.

– Что? Он преступник?

Ведь в реестр попадают только преступники?

– Не факт, – ответила Бьянка. – Но его судили за применение насилия.

– Ты читала приговор?

– Естественно. Нам ведь жить среди этих людей. Ты, любимый, дитя бетона. И не представляешь, как все устроено в таких местах.

– Нам надо было купить дом в Лапландии, – улыбнулся я.

– Я была бы не против. Если бы не дикий холод в тех местах.

Я вздохнул. Как это похоже на Бьянку, вечно она без необходимости перестраховывается, безопасность для нее как наркотик. Хотя сейчас, конечно, основания для беспокойства есть – мы же оказались в совершенно новом месте и ни одну собаку здесь не знаем.

Нам пришлось переехать по нескольким причинам, и я обязан поддерживать хороший настрой. Это мой долг перед Бьянкой. И детьми.

Сконе[6] – наш новый старт. И нам его ничто не испортит, во всяком случае – не соседи.

– Все будет хорошо, – сказала Бьянка и накрыла ладонью мою руку. – Я не хотела тебя пугать. Горластая улица, тринадцать. Разве может здесь что-нибудь пойти не так?

3. Mикаэль

После катастрофы

Пятница, 13 октября 2017 года

Развернувшись, «скорая» выезжает на «большую» дорогу, и сразу же снова включается сирена.

Я стою в оглушающей тишине посреди гигантской пропасти, в которой исчезают время и пространство. Сирена унесла с собой все звуки и свет, небо стало черным. Все остановилось. Единственное, что я вижу, – взгляды соседей, опустошенные страхом, который вот-вот обратится в панику.

– Мама! Мама!

Из калитки выбегают Белла и Вильям, без обуви, только в носках. Я наклоняюсь обнять детей.

– Что случилось? – спрашивает Вильям. – Где мама?

Все переворачивается. Я не знаю, за что хвататься.

– Маму сбила машина.

– Что?

Белла отчаянно плачет.

– Ее повезли в больницу, – говорю я и прижимаю к себе сына и дочь.

В груди что-то рвется, я не могу дышать. На общем дворе стоят окаменев Жаклин и Фабиан, они в шоке. К ним подбегает Ула.

– Мама… – всхлипывает Белла. – Я не хочу, чтобы мама умерла.

– Она же не умрет, да, папа? – спрашивает Вильям.

Я чувствую их страх всем своим телом. Этого не может быть.

– А куда она поехала?

– Ей надо было в супермаркет, – говорит Вильям, – минут на десять. Я пообещал присмотреть за Беллой.

– Я думал, вы уже там были!

– Да, но мама забыла фету.

Я встаю, мир вокруг шатается. Держу детей за руки и иду как слепой.

– Мы поедем за «скорой».

Ключи от «вольво» у меня в кармане.

– Вы же не возьмете с собой детей? – произносит Жаклин.

Лучше бы она молчала. Это она сбила Бьянку. Я не могу ее видеть.

– Оставьте их здесь, – подхватывает Ула и уже собирается взять Беллу за руку, но я отталкиваю детей от него:

– Ни за что!

На лице Беллы гримаса плача.

– Мы тоже поедем, – говорит Вильям.

Я не могу решить. Я был на станции скорой помощи в Лунде. Не всякий взрослый такое выдержит, и уж точно не ребенок.

– Я вас люблю, – шепчу я, наклонившись к детям. – Но вам, наверное, лучше подождать дома.

Я разрываюсь между желанием, чтобы они были рядом и я мог их успокоить, и пониманием, что для них лучше остаться и никуда не ездить.

– Я позвоню Гун-Бритт, – говорю я. – Они с Оке пока побудут с вами. А я скоро вернусь.

– Хорошо, – отвечает Вильям и берет сестру за руку.

– Мама тоже вернется? – тревожно спрашивает Белла.

Я обнимаю их и пытаюсь успокоить.

Когда я сажусь в машину, ко мне подходит Жаклин. Ее движения замедленны. Она моргает, сглатывает, подносит руку ко рту.

– Я… я… это произошло так быстро. Она просто появилась из ниоткуда.

Мне нечего сказать. Я закрываю дверь и включаю двигатель. Когда машина трогается, Уле приходится отойти в сторону. Я разворачиваюсь, и из зеркала заднего вида на меня смотрят растерянные лица детей. Они машут мне; машина, миновав живую изгородь из туи, выезжает на «большую» дорогу.

Я нажимаю на газ.

Руки дрожат, колени подпрыгивают. Вижу только асфальт впереди, чуть дальше все словно стерто. В голове страшная картина. Закрытые глаза Бьянки, посиневшие губы, опухшие раны и ссадины.

Склонившись к рулю, выезжаю на трассу. Отчаянно сигналю «фиату», который собирался перестроиться в мою полосу, когда я со свистом проносился мимо. Вынимаю мобильник и набираю Гун-Бритт. Каким-то странным образом мне удается объяснить, что случилось. Телефон замолкает.

– Алло? Вы слышите?

– Подождите, – говорит Гун-Бритт и зовет Оке. Видимо, она прикрыла телефон рукой, слышно как издалека. Говорит, что она «так и знала».

Что, черт возьми, она могла знать?

– Жаклин наверняка была пьяной, – громко раздается у меня в ухе. – Как думаете?!

– Она слишком быстро ехала.

Все жители Горластой улицы заезжают в общий двор медленно, как улитки. Все, кроме Жаклин.

– О господи, – произносит Гун-Бритт. – Бьянка!

Я прошу ее поскорее пойти к нам, присмотреть за детьми и не подпускать к ним Жаклин и Улу. Обещаю позвонить, как только что-то выясню.

– Я буду молиться за Бьянку, – говорит Гун-Бритт.

Заезжаю в Лунд на повороте у «Новы» и дальше по Северному кольцу. При виде меня водители притормаживают, гадая, что случилось. Минутная встряска, отзвук драмы среди будней. Через пять секунд они, как обычно, едут дальше, а вот моя жизнь остановилась.

Как она могла не заметить Бьянку? В общем дворе невозможно никого сбить.

В следующее мгновение я сам уже еду так быстро, что теряю контроль и машина задевает поребрик. Парктроник пищит, и я не удерживаюсь от ругательств.

Внезапно я вижу перед собой указатель приемного отделения «скорой». Быстро поворачиваю руль и выезжаю на узкую встречку. Парень с бакенбардами и в вязаной шапке успевает отскочить от края тротуара, иначе я бы его протаранил.

Он возмущенно жестикулирует, но мне сейчас не до этого. Припарковавшись в кармане, я отстегиваю ремень безопасности.

Несчастный случай.

Это должен быть несчастный случай.

4. Микаэль

До катастрофы

Лето 2015 года

Мы с Бьянкой мечтали о доме. Когда родилась Белла, стало понятно, что в квартире на Кунгсхольмене скоро станет тесно. Да и город больше не привлекал. Все, что казалось соблазнительным (развлечения, ночная жизнь, ритм городской жизни), теперь только отнимало силы и заставляло нервничать. Бьянка хотела, чтобы дети выросли в собственном доме, в тихом пригороде, так же как это было у нее. Мы посмотрели варианты за городом – всюду требовались миллионные взносы, а мы не были готовы отдавать за жилье семьдесят процентов месячного бюджета.

Вспомнили о Сконе. Ни у нее, ни у меня там никого не было, но нам нравились необъятные просторы тех мест и близость к границе с остальным миром. Мне казалось, что жизнь на юге страны течет немного медленнее. Самореализация и карьера там не так важны, можно просто наслаждаться каждым днем.

– Сконе? Мне там всегда нравилось, – сказала Бьянка.

Чёпинге мы выбрали отчасти по финансовым соображениям и в какой-то мере из-за работы. Во-первых, цены на недвижимость там оставались вполне подъемными, а во-вторых, я потерял работу в Стокгольме, а школа в Чёпинге искала учителя физкультуры.

Со Стокгольмом нас больше ничего не связывало. Родители умерли, работы не было. Мои старые друзья жили в Гётеборге, а Бьянка уже давно почти не общалась со своей сестрой. Мы стали родителями, так или иначе надо было что-то менять, вступать в новую фазу. Почему бы не сделать это на новом месте?

Это было что-то вроде приключения. Сжечь мосты и начать все сначала.

И мы поехали смотреть дом в сконской глубинке к западу от Лунда, о существовании которой я не подозревал все мои сорок лет. В доме было все, что нужно, и даже больше. Бьянка часто повторяла, что главное – планировка, а не число квадратных метров. Она понимала все тонкости – десять лет работы риелтором не прошли даром.

– Возможно, понадобится поменять пороги, но, согласитесь, у дома есть все шансы стать домом мечты, – сказал нам маклер.

Бьянка согласилась.

– А как соседи? – спросила она.

– Никаких проблем, – засмеялся маклер.

Он, наверное, подумал, что она пошутила.

– Все здешние жители – простые, скромные люди.

В машине Бьянка положила руку мне на бедро:

– Ну что, делаем первый взнос?

Дом ей очень нравился. Конечно, надо поменять кухню, покрасить стены и отциклевать в гостиной паркет в елочку. У пожилого мужчины, который жил в доме раньше, была жесткошерстная такса, которая поцарапала пол. Собаку похоронили под едва заметным деревянным крестом где-то в глубине сада. Сам хозяин таксы умер несколько месяцев назад, и его, как заверил маклер, похоронили не на участке, а где-то в другом месте.

В общем, в первые выходные после праздника летнего солнцестояния в нашей новой гостиной уже стояли коробки с вещами. В детских я скотчем прикрепил на окна простыни, пока мы не поменяем жалюзи.

– Нам здесь будет хорошо, – сказала Бьянка и обняла меня на маленькой деревянной лестнице за стеклянной дверью в сад.

– Тут так тихо, – сказал я. – Слышишь?

Ни проезжающих машин, ни голосов – только ветер шелестит листвой.

Ночью мы занимались любовью, как раньше, еще до рождения детей, такого у нас не было целую вечность. Новая эра. Новый дом, новое место, новый воздух.

Бьянка громко застонала. Закрыла изумрудно-зеленые глаза.

– Детей разбудишь! – прошептал я в ее потную шею.

– Ну и пусть, – выдохнула Бьянка.

– А если соседей? – рассмеялся я.

На следующий день, когда мы все играли в саду в пятнашки, Белла споткнулась и упала. Я подул ей на колено и убрал с него травинку.

– Пластырь, – заканючила Белла.

Я пошел в дом рыться в коробках, а Бьянка и дети продолжили играть. Я перерыл половину нашего имущества, но ничего не нашел и вернулся в сад слегка раздраженный. У калитки стояли новые соседи. Жаклин и ее сын.

– Извините, если побеспокоили. Мы только хотели поздороваться, – сказала Жаклин.

Из-за дома выбежали Белла и Вильям, Бьянка их догоняла.

– Запятнала! – крикнула моя жена. – Теперь Вильям!

Она заметила гостей только после того, как я кашлянул.

– Ой! – воскликнула она с улыбкой и остановилась рядом со мной.

Вильям ее тут же запятнал.

– Это Жаклин и Фабиан, – сказал я. – Они живут в пятнадцатом доме.

Бьянка поздоровалась, а Жаклин протянула пакет с коричными булочками:

– Они из супермаркета, сама я, увы, пеку плохо.

– Не стоило, что вы… – произнесла Бьянка.

Жаклин улыбнулась.

– А почему вы говорите «запятнала»? – спросил Фабиан.

На нем были те же штаны на подтяжках, застиранная футболка и кепка с логотипом «БМВ» – сильный контраст с платьем Жаклин, открытым, блестящим и почти прозрачным.

– Потому что это так называется, – ответил Вильям. – Игра в пятнашки.

Фабиан посмотрел на него как на дурака:

– Она называется «догонялки».

– Она может называться по-разному, – заметила Жаклин.

Я подтвердил:

– Когда я был маленький, мы говорили «ловитки».

Фабиан посмотрел на меня так же, как только что смотрел на Вильяма.

– Ну, не будем вам больше мешать, – сказала Жаклин.

Я сказал, что они не мешают.

– Вы будете здесь что-нибудь менять? – спросила она, обводя взглядом сад.

– Думаю, да, – ответил я. – Но это подождет до следующего лета.

– Конечно. У вас, наверное, много дел. Так всегда после переезда.

– Это наш первый дом, – объяснила Бьянка. – Раньше мы жили только в квартирах, так что сад – это действительно нечто совсем новое для нас. Но разумеется, все всегда хочется переделать по-своему.

– Не трогайте вон ту яблоню! – махнул рукой Фабиан.

Мы с Бьянкой посмотрели на узловатое дерево в углу сада со стороны улицы.

– Это было любимое дерево Бенгта, – сказал Фабиан. – Он посадил его, когда построил дом, в семьдесят шестом году. Яблоне столько же лет, сколько моей маме.

Щеки Жаклин слегка порозовели. Я отвернулся. Она была такая красивая, что я не мог смотреть на нее в присутствии Бьянки. На ней как бы не было ни единого нейтрального места, на котором можно было бы спокойно остановить взгляд.

– Фабиан был очень близок с Бенгтом, который жил здесь раньше, – добавила Жаклин. – Он был для Фабиана как родной дедушка.

– Понятно, – произнесла Бьянка.

Фабиан подозрительно на нас покосился:

– Почему вы сюда переехали?

– Фабиан! – одернула его Жаклин и извинилась: – Он иногда бывает слишком любопытным.

– Любопытство – это хорошо, – ответил я. – Оно позволяет научиться чему-то новому.

– Верно, – сказала Бьянка и толкнула меня локтем.

Я нередко поддразнивал ее из-за страсти к всевозможным расследованиям.

– Но все-таки почему вы сюда переехали? – нетерпеливо повторил Фабиан.

– Я буду работать в здешней школе.

Жаклин просияла:

– Вы учитель?

– Физкультуры.

– Вот как!