Дом у озера
Элис узнала о чарах ночи накануне Дня святого Иоанна задолго до того, как ей разрешили праздновать вместе со взрослыми, еще когда няня Бруен, одев ее и сестер в самые нарядные платьица, отводила всех троих вниз и выстраивала в ряд, чтобы они поздоровались с гостями. Тогда, в самом начале вечеринки, разодетые взрослые ждали темноты и вели себя с чопорной благопристойностью, но позже, когда дети давно должны были спать, Элис, услышав, что дыхание няни стало глубоким и ровным, забиралась коленями на стул у окна детской и смотрела на фонарики, похожие на поспевшие в ночи фрукты, на пылающий костер, который, казалось, плыл по серебристой от лунного света воде, на этот заколдованный мир, где люди и места выглядели почти такими, как она помнила, но все же другими.
А сегодня, подумала Элис, она будет среди них, ее ждет необыкновенная ночь. Элис улыбнулась, слегка вздрогнув от предвкушения. Посмотрела на часы, а затем достала из корзинки папку с бесценным содержимым и открыла. Внутри лежала одна из двух машинописных копий, тщательно отпечатанных на портативном «Ремингтоне», – результат годовой работы Элис. В заглавии она сделала опечатку, случайно нажав букву «а» вместо «о», но в остальном все было идеально. Вряд ли Бен обидится, он сам бы сказал, что важнее отослать безупречный экземпляр в издательство Виктора Голланца[2]. Когда книга выйдет, у Бена будет собственное первое издание, Элис даже его подпишет, как раз под посвящением.
«Спи, моя лапочка». Элис шепотом прочитала название, чувствуя, как по спине побежали приятные мурашки. Она гордилась книгой, лучшей из всех своих работ на сегодняшний день, и надеялась, что ее опубликуют. Настоящий детектив, с убийством. Изучив предисловие к «Лучшим детективным историям», Элис взяла блокнот и составила список правил, с точки зрения мистера Рональда Нокса[3]. Она поняла, что ошибалась, пытаясь объединить два несовместимых жанра, избавилась от Лауры и начала с самого начала, придумав загородный дом, сыщика и целую компанию достойных подозреваемых. С детективной составляющей пришлось повозиться, нельзя было, чтобы читатели раньше времени догадались, кто убийца. Тогда-то Элис и решила, что ей нужен тестовый читатель, так сказать, Ватсон для ее Холмса. К счастью, таковой нашелся, а с ним кое-что еще.
Посвящается Б. М., партнеру по преступлениям и сообщнику во всем остальном.
Элис провела пальцем по посвящению. Как только роман выйдет из печати, о них с Беном узнают, ну и что с того? В глубине души Элис мечтала, чтобы это произошло. Несколько раз она едва не проговорилась Деборе и даже Клемми, так ей хотелось произнести эти слова вслух. Еще она всячески избегала встреч с мамой, которая явно что-то подозревала. Наверное, будет правильно, думала Элис, если об их отношениях с Беном узнают, прочитав ее первую опубликованную книгу.
«Спи, моя лапочка» появилась на свет из разговоров с Беном, без него у Элис ничего не вышло бы. Запечатлев их совместные мысли на бумаге, она словно ухватила некую призрачную возможность и вдохнула в нее жизнь. Подарив экземпляр книги Бену, она сделает более реальным невысказанное обещание, которое их связывало. А к обещаниям в семье Эдевейн относились серьезно. Так наставляла мама, и, едва научившись говорить, они уже знали: никогда не обещай того, что не сделаешь.
За кустами боярышника раздались голоса, и Элис инстинктивно прижала рукопись к груди. Настороженно прислушалась, затем торопливо подошла к живой изгороди и заглянула в просвет между листьями. На острове Бена уже нет, лодка стоит у мостков. Тут Элис увидела всех троих работников у оставшейся груды бревен. Бен пил из жестяной фляги, его кадык двигался с каждым глотком, на подбородке темнела щетина, завитки черных волос касались воротника. Рубашка Бена промокла от пота, и у Элис перехватило дыхание: она обожала его запах, такой земной и естественный.
Мистер Харрис поднял сумку с инструментами и дал последние указания, на что Бен кивнул и слегка улыбнулся. Элис тоже не сдержала улыбки, вглядываясь в ямочку на его левой щеке, сильные плечи, обнаженное предплечье, которое блестело под жарким солнцем. Вдруг он выпрямился; похоже, его внимание привлек какой-то шум. Молодой человек перевел взгляд с мистера Харриса на что-то в глубине одичалого сада.
Элис разглядела среди зарослей эремуруса и вербены крошечную фигурку, которая, покачиваясь, храбро шагала к дому. Тео. При виде младшего брата Элис улыбнулась еще шире, но, когда заметила, что за братом маячит большая темная тень, ее улыбка померкла. Теперь понятно, почему Бен нахмурился. Элис тоже недолюбливала няню Бруен, причем сколько себя помнила. Хотя вряд ли можно питать теплые чувства к людям с деспотическими наклонностями. Никто так и не понял, почему уволили милую и красивую няню Розу. Она хорошо относилась к Тео, вернее, обожала его, и ее все любили. Даже папа был замечен за беседой с няней Розой в саду, пока Тео ковылял за утками, а уж папа разбирается в людях.
Зато маме словно шлея под хвост попала. Пару недель назад Элис видела, как она ругает няню Розу, вернее, они обе обменивались яростным шепотом у дверей детской. Спор, похоже, шел из-за Тео, но, к сожалению, Элис стояла слишком далеко. На следующий же день няня Роза исчезла, а вместо нее вытащили из нафталина няню Бруен. Вообще-то, Элис считала, что они навсегда распрощались со старой перечницей вместе с ее волосами на подбородке и бутылкой касторового масла. Более того, Элис даже слегка загордилась, подслушав бабулю Дешиль, которая утверждала, что именно она, Элис, довела старую няню своими выходками. Но теперь старуха вернулась и, похоже, стала намного противнее.
Элис все еще горевала из-за ухода няни Розы, когда поняла, что больше не одна за изгородью: сзади хрустнула веточка. Элис резко повернулась.
– Мистер Ллевелин! – воскликнула она при виде сгорбленной фигуры с мольбертом под мышкой и большим этюдником, неловко прижатым к другому боку. – Вы меня напугали!
– Прости, детка. Наверное, я недооценил собственную незаметность. Мне бы хотелось с тобой поговорить.
– Прямо сейчас?
Элис любила старика, однако едва сдержала досаду. Он явно не понимает, что прошли те дни, когда Элис сидела рядом и смотрела, как он рисует, или каталась с ним на лодке, или рассказывала ему свои детские секреты, пока они вместе охотились на фей. Конечно, в свое время мистер Ллевелин занимал важное место в ее жизни, бесценный друг, пока Элис была маленькой, и наставник, когда она начала свои литературные опыты. Много раз Элис подбегала к нему, чтобы вручить ребяческие рассказики, нацарапанные в пылу вдохновения, и он изо всех сил старался дать им объективную оценку. Но сейчас, когда ей уже шестнадцать, у нее совсем другие интересы, и она не намерена ими делиться.
– Видите ли, я занята.
Мистер Ллевелин бросил взгляд на дырку в изгороди, и щеки Элис зарделись горячим румянцем.
– Я смотрю на приготовления к празднику, – торопливо пояснила девушка, а когда мистер Ллевелин улыбнулся, давая понять, что прекрасно знает, за кем она наблюдает и почему, добавила: – Мама попросила нарвать цветов.
Он взглянул на небрежно брошенную корзинку с поникшими от полуденного зноя цветами.
– Я должна выполнить ее просьбу.
– Конечно. При обычных обстоятельствах мне бы и в голову не пришло тебе мешать. Но у меня очень важный разговор.
– Боюсь, сейчас мне некогда.
Мистер Ллевелин выглядел крайне разочарованным, и Элис вдруг подумала, что он хандрит уже довольно давно. Вернее, не то чтобы хандрит, просто все время какой-то печальный и рассеянный. Вот и пуговицы на атласном жилете застегнуты неправильно, и шарф на шее потрепанный… Ее захлестнула волна сочувствия к старику.
– Хорошо у вас получилось, – примирительно сказала Элис, кивнув на этюдник.
Действительно, рисунок удался. Раньше мистер Ллевелин не изображал Тео, но сходство было потрясающим: еще младенчески округлые щечки, пухлые губы, большие доверчивые глаза. Добрая душа, мистер Ллевелин, всегда видит в людях только хорошее.
– Может, поговорим после чая? – предложила Элис и ободряюще улыбнулась. – Перед вечеринкой?
Мистер Ллевелин крепче прижал к себе этюдник и, поразмышляв над предложением Элис, нахмурился:
– Как насчет того, чтобы встретиться у костра?
– Так вы тоже там будете?
Странно. Мистера Ллевелина нельзя было назвать светским львом, и обычно он всячески избегал больших компаний людей, включая и те, что собирались, чтобы встретиться с ним лично. Хотя он обожал мать Элис, даже ей не удавалось заманить его на вечеринку накануне Дня святого Иоанна. Элис подумала, что мама опять выставит напоказ первое издание «Волшебной двери Элеонор», и гости будут наперебой искать знакомства с автором книги. Им никогда не надоедало ползать на коленках вдоль живой изгороди и искать каменный столб, зарытый по самую верхушку в землю. «Смотри, Симеон, вот оно, то самое медное кольцо, что было на карте! Совсем как в книге!» Они и не знали, что много лет назад хозяева, опасаясь любопытства таких вот настырных посетителей, наглухо закрыли туннель.
При других обстоятельствах Элис, наверное, попыталась бы расспросить мистера Ллевелина, но за изгородью послышался смех, потом дружеский возглас: «Да ладно тебе, Адам, иди с отцом и поешь, бревна никуда не денутся». Элис сразу же вспомнила, зачем она здесь.
– Ну хорошо, сегодня вечером, – сказала она. – На празднике.
– Скажем, в половине двенадцатого, в беседке?
– Да-да.
– Это очень важно, Элис.
– В половине двенадцатого, – нетерпеливо повторила она. – Я обязательно приду.
Старик все не уходил, стоял с серьезным и грустным видом как приклеенный и пристально смотрел на Элис, словно пытался запомнить.
– Мистер Ллевелин?
– Помнишь, как мы катались на лодке в день рождения Клемми?
– Да, – кивнула она. – Чудесный был день. На редкость приятный.
Девушка демонстративно потянулась за корзинкой, и мистер Ллевелин, должно быть, понял намек: когда Элис выпрямилась, он уже ушел.
Ощутив укол смутной жалости, Элис глубоко вздохнула. Наверное, это потому, что она влюблена, вот и жалеет всех остальных. Бедный, старый мистер Ллевелин. Когда-то она считала его волшебником, а теперь видит сгорбленного, грустного человечка, постаревшего раньше времени, стесненного викторианской одеждой и предрассудками, с которыми не желает расстаться. В юности у него случился нервный срыв (предполагалось, что это секрет, но Элис знала много такого, чего ей знать не следовало). Все произошло, когда мама Элис была совсем ребенком, а мистер Ллевелин – близким другом Генри Дешиля. Мистер Ллевелин оставил карьеру в Лондоне и тогда же написал «Волшебную дверь Элеонор».
Элис не знала, что именно вызвало срыв. У нее мелькнула неясная мысль, что хорошо бы узнать. Только не сегодня, подумала она, как-нибудь в другой раз. Сейчас просто нет времени на прошлое, когда будущее рядом, ждет за изгородью. Взглянув еще раз сквозь дыру в изгороди, Элис убедилась, что Бен остался один и вот-вот тоже уйдет на обед. Она тотчас забыла про мистера Ллевелина и подставила лицо солнцу, наслаждаясь ласковыми лучами. Неужели на свете есть кто-то более довольный жизнью, чем она? С машинописной копией своей книги в руках Элис зашагала к мосткам – красивая девушка на пороге блестящего будущего.
Глава 3
Корнуолл, 2003 г.
Солнце пробивалось сквозь листву, и Сэди бежала так, что ее легкие запросили пощады. Но она не остановилась, наоборот, побежала быстрее, наслаждаясь ритмичным глухим топотом, который слабым эхом отзывался от сырой мшистой почвы и густого подлеска.
Собаки давно сбежали с узкой тропинки и теперь, опустив носы к земле, скользили, как ручейки патоки, среди поблескивающих зарослей ежевики по обочинам. Похоже, псы радуются больше ее самой, что дождь закончился и они наконец-то свободны. Как ни удивительно, Сэди нравилось, когда эти двое рядом. Сперва она не хотела брать их с собой, но Берти, ее дед, и так встревоженный ее неожиданным появлением – «С каких это пор ты ездишь в отпуск?» – привычно заупрямился. «Этот лес местами очень густой, и ты его не знаешь. Заблудишься как нечего делать». Когда дед пообещал уговорить кого-нибудь из местных парней составить ей компанию, сопровождая угрозу взглядом, в котором читалось, что вот-вот начнутся нежелательные расспросы, Сэди поспешно согласилась взять с собой на пробежку собак.
Сэди всегда бегала в одиночку – еще задолго до того, как дело Бейли развалилось и вся ее жизнь в Лондоне пошла прахом. Сэди считала, что лучше бегать одной. Некоторые люди бегают ради физической нагрузки, другие – ради удовольствия; Сэди бегала так, словно спасалась от смерти. Слова ее бывшего. Он произнес их обвиняющим тоном, согнувшись пополам посреди парка Хэмпстед-Хит и хватая ртом воздух. Сэди только пожала плечами, не понимая, почему это плохо, и вдруг почти без сожаления осознала, что у них ничего не выйдет.
Порыв ветра качнул ветви, брызнув последними каплями дождя в лицо. Она тряхнула головой, однако бег не замедлила. По бокам тропы стали появляться побеги шиповника, рабы привычки, которые каждый год прорастают сквозь папоротник и валежник. Хорошо. Подобные мелочи доказывают, что в мире есть место добру и красоте, как утверждается в стихах и банальных сентенциях. Сэди подумала, что с ее работой об этом часто забываешь.
На выходных лондонские газеты все еще писали о деле Бейли. Сэди случайно увидела заметку через плечо одного из посетителей в кафе «Гавань», куда они с Берти зашли позавтракать. Вернее, завтракала Сэди, а Берти пил что-то вроде густого зеленого коктейля, который пах травой. Маленькая заметка, всего одна колонка на пятой полосе, но имя Мэгги Бейли как магнитом привлекло взгляд Сэди, и она, замолчав на полуслове, жадно прочитала статью. Ничего нового, значит ничего не изменилось. А почему, собственно, что-то должно было измениться? Дело закрыто. Дерек Мэйтленд подвел черту. Неудивительно, что он до сих пор держится за эту историю, как собака за кость, вполне в его духе. Может, отчасти поэтому Сэди его и выбрала?
Из-за купы деревьев выскочил Эш, метнулся наперерез Сэди, хлопая ушами и улыбаясь во всю слюнявую пасть. Сэди отпрянула и, стиснув кулаки, побежала дальше. Она не должна читать газеты. Предполагается, что она взяла передышку, будет приходить в себя и ждать, пока в Лондоне все не уляжется. Дональд посоветовал. Он пытался защитить ее, не хотел, чтобы Сэди ткнули носом в ее собственную глупость. Мило, конечно, но, честно говоря, слишком поздно.
Одно время об этом деле писали все газеты и сообщали в новостях по телевизору. Даже спустя несколько недель поток не иссяк, наоборот, увеличился. Некоторые статьи просто цитировали отдельные комментарии Сэди, зато другие радостно сообщали о внутренних разногласиях среди сотрудников лондонской полиции, намекая на сокрытие фактов. Неудивительно, что Эшфорд разозлился. Суперинтендант никогда не упускал случая выразить свои взгляды на лояльность. Подтянув повыше брюки, все в пятнах от еды, он, брызгая слюной, распекал собравшихся полицейских: «Хуже стукачей ничего нет, слышите? Если чем-то недовольны, не болтайте с посторонними! Больше всего репутации полицейского управления вредят доносчики!» Особого упоминания удостаивались самые мерзкие из посторонних – журналисты. Подбородок Эшфорда дрожал от ненависти: «Кровопийцы, вот кто они все!»
Слава богу, он не знал, что в этом конкретном случае стукачом оказалась Сэди. Дональд ее прикрыл, совсем как тогда, когда она начала допускать ошибки. «Партнеры всегда так поступают», – хмуро буркнул он в ответ на ее неловкую благодарность. Потом они не раз подшучивали над теми промахами в обычно безукоризненной работе Сэди, однако последнее нарушение вышло за рамки дозволенного. Будучи старшим следователем по делу, Дональд отвечал за действия своих подчиненных, и если прийти на допрос, не захватив с собой блокнот, означало стать объектом дружеских подначек, то обвинения в том, что полиция напортачила с расследованием, расценивались совсем по-другому.
Дональд с самого начала знал, что утечка информации произошла из-за Сэди. Он пригласил ее в паб «Лиса и гончие», где не терпящим возражения тоном посоветовал на время уехать из Лондона. Велел Сэди взять положенный отпуск и не появляться на работе, пока не решит свои проблемы. «Я не шучу, Спэрроу, – сказал он, вытирая с седых щетинистых усов пивную пену. – Не знаю, что на тебя нашло, но Эшфорд не дурак, сейчас он будет следить за всеми как ястреб. У тебя ведь дед в Корнуолле, так? Ради себя самой – нет, ради нас обоих, – поезжай туда и возвращайся, когда придешь в норму».
Откуда ни возьмись, на тропе возник поваленный ствол дерева, и Сэди перепрыгнула через него, слегка зацепившись кроссовкой. Адреналин бурлил под кожей, словно горячий сироп; пришлось обуздать его, побежав еще быстрее. Возвращайся, когда придешь в норму. Легко сказать! Дональд, может, и не знает, в чем причина ее рассеянности и промахов, но сама-то Сэди это прекрасно понимает. Она представила конверт со всем содержимым, засунутый в тумбочку гостевой спальни у Берти в доме. Красивая бумага, изящный почерк и послание, от которого Сэди словно ледяной водой окатило. Все проблемы начались тем вечером, шесть недель назад, когда она наткнулась на это чертово письмо, лежавшее на коврике у двери лондонской квартиры. Сперва ошибки из-за невнимательности, маленькие недочеты, которые легко исправить… а потом возникло дело Бейли, той маленькой покинутой девочки, и шарах! Разразилась буря.
С последним выплеском энергии Сэди заставила себя добежать до почерневшего пня, поворотного пункта сегодняшней пробежки. Не сбавляла темпа, пока не добежала, коснулась рукой мокрой шершавой поверхности и только потом расслабилась и перевела дух, уперев ладони в колени. Диафрагма Сэди поднималась и опускалась, перед глазами мелькали звездочки. Эш крутился рядом, обнюхивая комель замшелого бревна, которое торчало из земли на крутом склоне. Сэди жадно напилась из пластиковой бутылки, выдавила немного воды в открытую пасть пса, погладила блестящую темную шерсть между ушей.
– Ну и где же твой братец? – спросила Сэди у Эша. – Где Рэмзи?
Пес наклонил голову набок и уставился на Сэди умными глазами. Сэди огляделась. Вокруг густо рос папоротник, закрученные побеги тянулись к солнечному свету, разворачиваясь в широкие перистые листья. Сладкий аромат жимолости смешивался с землистым запахом недавнего дождя. Летнего дождя. Сэди всегда нравился этот запах, даже после того, как Берти сказал, что он вызван особыми бактериями. Значит, при соответствующих условиях и из плохого может выйти что-то хорошее. У Сэди были свои причины в это верить.
В поисках Рэмзи Сэди еще раз вгляделась в лесную чащу и вдруг поняла, что Берти был прав: здесь немудрено заблудиться. Конечно, она, Сэди, вряд ли потеряется, тем более с собаками, которые чуют дорогу домой, а вот кто-нибудь может и заплутать, например наивная девушка из сказки. Такая девица, полная романтических мечтаний, вполне способна забрести в чащу леса и потеряться.
Сэди почти не знала сказок. Еще один из пробелов в жизненном опыте по сравнению со сверстниками – сказки, экзамены на аттестат о полном общем среднем образовании, родительское тепло. Даже в скудно обставленной комнатушке маленькой Бейли обнаружилась полка с книгами и замусоленный томик сказок братьев Гримм. Но в детстве Сэди не было рассказанных шепотом историй, которые начинаются с «давным-давно…». Ее мать не любила шептаться, отец – тоже, и оба они терпеть не могли все чудесное и сказочное.
Тем не менее Сэди, вполне приспособленная к жизни в обществе, знала, что в сказках люди, бывает, теряются и зачастую это связано именно с дремучим лесом. Люди пропадали и в реальной жизни – это Сэди знала по опыту. Иногда виной всему был несчастный случай, а порой люди исчезали намеренно: те, кто не хотел, чтобы их нашли. Люди вроде Мэгги Бейли.
«Мамаша в бегах, – с ходу определил Дональд в тот день еще до того, как они обнаружили в квартире малютку Кэйтлин; через несколько недель нашлась и записка, подтверждающая его правоту. – Не вынесла ответственности. Дети, попытки свести концы с концами… Жизнь. Если бы мне платили по фунту всякий раз, когда я с этим сталкивался…»
Но Сэди с ним не согласилась. Она гнула свою линию, выдвигала совершенно фантастические версии о преступлениях, которые встречаются только в детективах, настаивала, что мать не способна просто так бросить своего ребенка, и все пересматривала улики, надеясь найти какой-нибудь важный ключ к разгадке тайны.
«Ты пытаешься найти то, чего нет, – сказал ей Дональд. – Иногда, Спэрроу, – не часто, но порой бывает! – в реальной жизни все еще проще, чем кажется».
«Ты имеешь в виду себя?»
Дональд рассмеялся: «Наглая девчонка!» А потом заговорил мягким, почти отеческим тоном, хотя лучше бы он на нее накричал: «Знаешь, с полицейскими такое случается. Работаешь, работаешь над делом, и со временем оно западает тебе в душу. Но это означает только то, что ты человек, а не то, что ты права».
Дыхание Сэди выровнялось, а Рэмзи по-прежнему не было видно. Сэди позвала его, и голос эхом отозвался от темной сырой чащи. «Рэмзи… Рэмзи… Рэмзи!» Последний негромкий возглас затих, однако пес так и не появился. Он держался более настороженно, чем брат, и Сэди завоевывала его доверие куда дольше. Справедливо или нет, именно поэтому Рэмзи стал ее любимчиком. Сэди всегда остерегалась поспешных привязанностей. Похожую черту характера она заметила у Нэнси Бейли, матери Мэгги, и это, как подозревала Сэди, их сблизило. Так называемое folie à deux, разделенное безумие, когда двое в остальном вполне разумных людей поддерживают друг друга в одном и том же заблуждении. Теперь Сэди понимала, что они с Нэнси Бейли натворили, вторя своим фантазиям, убеждая себя, что в исчезновении Мэгги есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
Да, это было настоящим безумием. Десять лет работы в полиции, пять – детективом, и все, чему Сэди научилась, сразу же улетучилось, стоило ей увидеть в запущенной квартире ту маленькую и худенькую девочку с растрепанными светлыми волосами. Огромными настороженными глазами она смотрела на двух незнакомцев, ворвавшихся через переднюю дверь. Сэди подбежала к девочке, протянула руки и воскликнула чужим, непохожим на свой голосом: «Здравствуй, милая! А кто это нарисован у тебя на ночной рубашке?» Беззащитность крохи, ее неуверенность ударили по тому потаенному месту в душе Сэди, которое она тщательно охраняла. Все последующие дни ей казалось, что она чувствует в своих руках детские ладошки, слышит тонкий, жалобный голосок: «Мама? Где моя мама?» Сэди сжигала потребность все исправить, вернуть девочке мать, и Нэнси Бейли оказалась самой подходящей союзницей. Впрочем, Нэнси простительно, что она хватается за соломинку, отчаянно ищет оправдание бессердечному поведению дочери, бросившей ее внучку одну в квартире, пытается смягчить собственную вину (если бы я только не уехала на выходные с подругами, я бы сама ее нашла!), а вот Сэди могла бы и сообразить, что к чему.
– Рэмзи! – позвала она еще раз.
И вновь в ответ тишина, которую нарушал лишь шорох листьев и журчание воды в размытой дождем канаве. Удивительно, как чувство одиночества усиливается от звуков природы! Сэди вытянула руки над головой. Желание позвонить Нэнси тяжелым камнем давило на грудь, сжимало в потных кулаках легкие. Сэди смирилась с собственным унижением, но всякий раз при мысли о Нэнси ей становилось стыдно. По-прежнему хотелось извиниться, объяснить, что произошло ужасное недоразумение, что она вовсе не собиралась внушать пустые надежды. Дональд прекрасно знал Сэди. «И еще, Спэрроу, – сказал он на прощание, перед тем как выпроводить ее в Корнуолл. – Ни в коем случае не общайся с бабушкой девочки, даже думать не смей!»
– Рэмзи! – снова крикнула Сэди, уже громче. – Где ты, мальчик?
Высоко в кронах деревьев захлопала крыльями вспугнутая птица. Сквозь переплетение веток Сэди увидела, как бледно-голубое небо вспарывает крошечный самолетик, оставляя за собой белый след. Самолет направлялся на восток, в сторону Лондона. Странно думать, что где-то там бурлит жизнь, но, увы, без нее, Сэди.
С тех пор как она уехала, Дональд не давал о себе знать. Не то чтобы она особенно ждала, в конце концов, прошла всего лишь неделя, а Дональд велел взять отпуск на целый месяц. «Я же могу вернуться раньше, если захочу?» – спросила она у юноши из управления кадрами. Он смутился, и Сэди поняла, что такой вопрос ему задали впервые. «Только попробуй! – прорычал позже Дональд. – Я не шучу, Спэрроу, если увижу тебя здесь до того, как ты придешь в норму, то сразу же пойду к Эшфорду». Дональд не блефовал. Он собирался на пенсию и не хотел, чтобы его спятившая напарница все испортила. В общем, выбора не оставалось. Сэди собрала сумку и, поджав хвост, уехала в Корнуолл. Она оставила Дональду домашний телефон Берти и предупредила, что мобильная связь в тех краях неважная. Где-то в глубине души у Сэди теплилась надежда, что вскоре ее вызовут в Лондон.