– И это все?
– Да, а почему вы спрашиваете? – проговорила мисс Эллери-Пенн с любопытством.
– Да ничего особенного, – ответил я. – Мы были большими друзьями с Биллом Дэвидсоном.
Она кивнула:
– А, понимаю. – Помолчала. – Но что я должна теперь делать в новой для меня роли владелицы скаковой лошади? Мне не очень хочется в первый же день совершить какой-нибудь нелепый промах. Буду благодарна вам за советы или замечания, мистер Йорк.
– Меня зовут Алан, – сказал я.
Она поглядела на меня оценивающим взглядом. Это лучше всяких слов сказало мне, что, несмотря на свою молодость, она уже научилась защищаться от навязчивых знаков внимания и не вступать во взаимоотношения с незнакомыми людьми.
Наконец она улыбнулась и сказала:
– Меня зовут Кэт.
Она удостоила меня своим именем, словно подарком, который я с удовольствием принял.
– Что вы знаете о скачках? – спросил я.
– Абсолютно ничего. В жизни не была на ипподроме.
– Вы сами ездите верхом?
– Ни разу не пробовала.
– Наверно, ваш дядя Джордж любит лошадей? Может быть, он охотник?
– Дядя Джордж абсолютно равнодушен к лошадям. Он как-то пошутил, что у лошади один конец кусается, а другой лягается. А что касается охоты, он говорит, что у него есть более привлекательное занятие, чем носиться зимой по замерзшим болотам за каким-то хвостатым млекопитающим, испытывая при этом страшные неудобства.
Я засмеялся:
– Может быть, ваш дядя играет в тотализатор? Делает ставки в букмекерских конторах, не появляясь на ипподроме?
– Все знают, что дядя Джордж в день финала кубка по футболу спросил, кто выиграл дерби.
– При чем же тогда Поднебесный?
– Чтобы расширить мой горизонт, как сказал дядя Джордж. Мое воспитание шло обычным чередом: училась в закрытой школе, окончила школу, путешествовала по Европе под самым строгим присмотром. Дядя Джордж говорит, что нужно, чтобы из моего носа выветрился запах музеев.
– И он подарил вам скаковую лошадь, когда вам исполнился двадцать один год? – спросил я самым деловым тоном.
– Да, – ответила она и пристально поглядела на меня.
Я улыбнулся. На этот раз мне удалось преодолеть поставленный ею барьер.
– Как владелице лошади, вам не придется делать ничего особенного, – сказал я, – надо только пойти перед началом заезда вон к тем конюшням и посмотреть, как ее будут седлать. Потом вы вместе с Питом пройдете в паддок и будете там стоять и отпускать ничего не значащие замечания насчет погоды до тех пор, пока не подойду я. Потом я сяду на лошадь и отправлюсь на старт.
– А что мне делать, если мой Поднебесный выиграет заезд?
– А вы надеетесь, что он выиграет? – спросил я. Я не был уверен, что она хоть что-нибудь знает о своей лошади.
– Мистер Грегори сказал, что Поднебесный выиграет.
Я почувствовал облегчение. Мне не хотелось ее разочаровывать.
– Мы будем знать о нем гораздо больше после заезда. Но если он придет в числе первых трех, его будут расседлывать вон там – напротив весовой. Если нет – вы найдете нас тут, на траве.
Близилось начало первого заезда. Я проводил прелестную мисс Эллери-Пенн к трибунам и, исполняя план дяди Джорджа, познакомил ее с несколькими отважными и очаровательными молодыми людьми. К несчастью, я понял, что, когда я вернусь со скачки для новичков, я буду в глазах мисс Эллери-Пенн уже только одним из тех, которые «тоже скачут».
Я наблюдал, как юная мисс взяла в плен группу моих друзей. Она была такая веселая, такая живая.
Мне казалось, что внутри у нее пылает скрытый неугасимый огонь и тепло от него прорывается наружу только в ее удивленном низком голосе. «Кэт должна остаться привлекательной и в пожилом возрасте», – подумал я неожиданно, и мне пришло в голову, что, если бы Сцилла обладала этой бьющей через край жизненной силой, а не своей кроткой, уступчивой красотой, подозрения инспектора Лоджа могли бы оказаться близки к истине.
После того как мы посмотрели первый заезд, я предоставил Кэт решать, кому из ее новых знакомых она окажет честь угостить ее кофе, а сам пошел взвеситься перед заездом молодняка. Обернувшись на ходу, я увидел, что она направилась к бару, сопровождаемая хвостом из поклонников, будто комета. Сверкающая, зачаровывающая комета.
В первый раз в жизни я пожалел, что должен участвовать в заезде.
Глава 4
В раздевалке Сэнди Мейсон, уперев руки в бока, непрерывно работал языком. Это был плотный здоровяк лет тридцати с небольшим, очень сильный, с темно-карими глазами, опушенными поразительно бледными, красноватыми ресницами.
Как профессиональный жокей, он не входил в дюжину лучших, но часто добивался успеха благодаря своей бравой езде. Он был неустрашим. Он посылал своих лошадей в самые узкие интервалы между соперниками, причем иногда в такие интервалы, которых вообще не существовало, покуда он не создавал их при помощи грубой силы. Агрессивность не раз приводила его к жарким схваткам с распорядителями на скачках, но другие жокеи не особенно сердились на него, так как любили за несокрушимую, заразительную жизнерадостность.
Его чувство юмора было таким же могучим, как он сам, и если я лично считал, что его розыгрыши были иногда чересчур жестокими или слишком неприличными, то я оставался в явном меньшинстве.
– Эй, вы, подонки, кто из вас упер мой шест для баланса?! – гремел он, и голос его перекрывал деловые разговоры во всех уголках раздевалки. На этот вопрос о местопребывании его хлыста ответа не последовало.
– Вы что, шпана, не можете приподнять свои зады и поглядеть, не сидите ли на нем? – сказал он трем или четырем жокеям, натягивавшим сапоги на скамейке рядом с ним. Они подняли глаза и с удовольствием ожидали конца его тирады. Сэнди продолжал изрыгать поток ругательств, ни разу не повторившись, пока один из служителей не отыскал его хлыст.
– Где ты его нашел? – спросил Сэнди. – У кого он был? Я оторву ему руку!
– Он был на полу, под скамейкой, возле вас.
Но Сэнди никогда не смущали собственные промахи. Он оглушительно захохотал и взял свой хлыст.
– На этот раз я вас всех прощаю.
Он прошел в весовую, неся свое седло и рассекая воздух хлыстом, словно желая убедиться, что тот остался таким же гибким. Он постоянно пользовался хлыстом во время скачки.
Проходя мимо меня в дверях раздевалки, он окинул меня быстрым смеющимся взглядом, который делал его всеобщим любимцем, несмотря на все его недостатки. Я обернулся и посмотрел, как он садится на весы, положив хлыст на стол рядом с собой. Он что-то сказал, чего я не расслышал, и оба – служитель у весов и судья, который записывал цвета жокейских камзолов, чтобы распознать их на финише, – захохотали, отмечая его в своих списках.
Незадолго перед тем прошел слух, что Сэнди придержал нескольких лошадей, на которых скакал, и был щедро вознагражден букмекерами за эти услуги. Официальное расследование велось всего один час, ничего не было доказано. Те, кто бывал жертвой его розыгрышей, считали, что Сэнди способен на все. Но остальные в один голос уверяли, что придерживать лошадь вовсе не в характере человека, который применяет такие жесткие способы, лишь бы прийти первым.
Наблюдая его свободную и беспечную манеру общения с администрацией ипподрома, я мог понять, что знакомое с открытым, дружеским нравом парня начальство, которое вело расследование, должно было за отсутствием веских доказательств поверить в его невиновность. Среди жокеев осталось убеждение, что Сэнди все-таки придержал когда-то парочку лошадей, но только не в течение последних месяцев.
Придержать лошадь можно, например, пропустив старт, или отодвинувшись в седле назад, или привстав на стременах. После этого жокей-жулик, начиная с последнего препятствия, когда он уже на виду у толпы, совершенно честно скачет к финишу, притворяясь, будто заставил лошадь сделать все, что она могла, – но выиграть, скорее всего, не сумеет. Эти вещи делаются довольно редко, потому что жокей, замеченный в такого рода проделках, обычно остается без работы.
