Добыча золотого орла. Пророчество орла

Максимий откашлялся, выпрямился и обратился к центурионам:

– Ну, теперь, когда все наконец в сборе… Итак, карту легата вы видели, и общая задача, полагаю, всем ясна. Мы удерживаем броды, и для Каратака это обернется поражением. Теперь о задаче, стоящей перед нашей когортой: нам поручена охрана самого дальнего от лагеря брода, а потому и выступаем мы завтра первыми, раньше других, еще до рассвета. К броду ведет укатанная подводами дорога, по ней и двинемся. К полудню дойдем до наблюдательного поста, устроим привал, отдохнем и пополним припасы. Оттуда двинемся к северу, до брода останется миля или около того, так что нам вполне хватит времени добраться до места, укрепить его и занять позиции. Но для того чтобы двигаться быстро, приказываю не брать с собой ничего лишнего. Все пожитки оставить в лагере, с собой захватить лишь самое необходимое: нам предстоит сражение. И чтобы не было отстающих, симулянтов… Не говоря уже о том, чтобы кто-то дрогнул при встрече с врагом. Вот враг – другое дело, пусть он трепещет, и, ежели у кого из варваров возникнет разумное желание сдаться, мы, конечно, – тут Максимий осклабился, – против не будем. Потому как, если повезет, можно не только одержать победу, но и малость на этом заработать. Все меня поняли?

Все центурионы, кроме одного, кивнули. Максимий обернулся к Макрону:

– Что не ясно?

– Командир, нам правда разрешено брать пленных?

– Хм, а как это можно запретить? – рассмеялся Максимий. – Или ты имеешь что-нибудь против возможности поднакопить деньжат, чтобы не пришлось бедствовать после отставки?

– Никак нет, командир, деньги я люблю ничуть не меньше прочих. Вопрос в другом: наша когорта будет одна на дальнем фланге легиона. Если брать пленных, потребуется отряжать людей для охраны, а это ослабит наши боевые возможности. И потом, меня как-то не радует мысль о том, что какое-то количество воинов-бриттов будет находиться не только перед нами, но и в тылу, пусть даже и без оружия. Это чревато неприятностями, командир.

– Ну что ж, Макрон, твое мнение понятно. По-моему, ты преувеличиваешь опасность. А что скажешь ты, молодой Катон? Что ты думаешь?

Катон растерялся от неожиданности, но постарался не подать виду.

– Трудно ответить однозначно, командир. Все зависит от того, каковы будут вражеские силы. Если сдержать противника нетрудно, то почему бы и не брать пленных? Но если на нас станут напирать значительные силы, то, как и говорит Макрон, нам потребуется каждый воин, способный держать оружие. В таких обстоятельствах наличие пленных станет источником угрозы… командир.

– Понятно. – Максимий задумчиво кивнул. – По-твоему выходит, что на первом плане у нас должна быть осторожность. А ты уверен, что именно это качество сделало нас, римлян, владыками мира?

– Насчет этого, командир, ничего сказать не могу. Думаю только, что наш долг – исполнять приказ, избегая излишнего риска.

– Я того же мнения. – Максимий громко расхохотался.

Феликс с Антонием тоже рассмеялись, Туллий улыбнулся. Успокоившись, командир когорты подался вперед и похлопал Катона по плечу.

– Не тревожься, я не собираюсь испытывать судьбу. Уж ты мне поверь. С другой стороны, упускать возможность подзаработать я тоже не собираюсь. Но насчет осторожности ты прав, спору нет, поэтому не будем забегать вперед. Завтра посмотрим, как сложатся обстоятельства, и исходя из этого будем действовать. Ну как, парень, тебе стало спокойнее?

Катон кивнул.

– Вот и хорошо. Будем считать, вопрос улажен.

Максимий отступил на шаг и заговорил более официальным тоном:

– Мы получили четкий приказ, и все вы должны знать: я хочу, чтобы Третья когорта доказала, что заслуживает высокого доверия. Мы должны безукоризненно справиться с поставленной задачей. Поэтому завтра я жду, что и вы, и ваши люди приложите все силы, на которые способны, меньшего я не потерплю. Да, мои требования высоки, но, лишь следуя им, можно стать лучшим боевым подразделением. Не только в этом легионе, но и в любом другом.

Максимий сделал паузу и оглядел лица центурионов, словно высматривая, кто с ним не согласен. Катон приложил все усилия, чтобы не выдать своих чувств.

– И вот еще что. Да, эта когорта находится под моим командованием чуть больше месяца, но я видел центурии на марше и на учениях, так что с уверенностью могу сказать, что никогда не служил с лучшим контингентом… я имею в виду, за пределами Рима. Мне представилась возможность оценить потенциал Антония, Феликса и Туллия, и увиденное меня полностью удовлетворило. Вы отличные командиры. Что же касается недавних назначений… – Максимий всем корпусом развернулся к Макрону с Катоном, и на его суровом лице промелькнула улыбка. – Я ознакомился с вашими послужными списками и рад, что вы служите под моим началом. Ты, Макрон, имеешь двухлетний опыт командования центурией, множество наград и самые хвалебные отзывы, причем не только от легата, но и от командующего. Уверен, в рядах моей когорты ты используешь все возможности, чтобы приумножить свои заслуги.

На какой-то миг Макрон испытал горькое негодование. Как-никак он прослужил под Орлами пятнадцать лет. Пятнадцать лет труднейших испытаний, опаснейших сражений. Он сильно сомневался, что кто-нибудь из земляков, оставшихся в маленькой рыбацкой деревушке на побережье Остии, смог бы узнать в нем того коренастого парнишку, который, бросив все, удрал в Рим, чтобы поступить на военную службу. Впрочем, это и для него уже давно стало лишь туманным воспоминанием, а привычка к дисциплине мигом помогла ему подавить раздражение, вызванное покровительственным тоном начальника.

– Спасибо за доверие, командир, – промолвил он, напряженно кивнув.

Максимий улыбнулся и перевел взгляд на Катона.

– Должен сказать, центурион Катон, что не у всех послужные списки одинаково длинные, однако бывает, что и в коротких есть что прочесть. Для воина столь юных лет у тебя имеются весьма примечательные достижения: например, я прочел, что ты ухитрился освоить одно из этих невразумительных местных наречий. Это может оказаться полезным. Посмотрим, как ты проявишь себя завтра.

– Надеюсь не разочаровать тебя, командир, – спокойно отчеканил Катон, хотя и ощутил укол уязвленного самолюбия.

– Да уж постарайся. – Улыбка исчезла с лица Максимия. – Нас всех, от командующего до рядового, ждут в строю суровые испытания. Но мы выдержим их с честью и стяжаем всю славу, какую только возможно. Потому что народ Рима никогда не простит нам неудачи. Я ясно выразился?

– Так точно, командир, – ответили в один голос Антоний и Феликс.

– Прекрасно. А теперь предлагаю тост. – Он полез под стол и извлек оттуда кувшинчик с вином. – Не скажу, что это выдающийся напиток, но думаю, мое вино на вкус лучше здешнего. Итак, я возглашаю хвалу императору, Риму, его непобедимым легионам, Юпитеру и Марсу и предрекаю кровавую погибель Каратаку и его варварам.

Максимий откупорил кувшин, взял его за ручку и, положив горлышком на согнутую руку, поднес к губам. Командир когорты отпил два больших глотка, и Катон приметил, как из уголка его рта потекла вниз по щеке тонкая красная струйка. Максимий опустил кувшин и передал Туллию. Один за другим центурионы повторили тост и скрепили обет, отпив по глотку вина. Когда подошла очередь Макрона, тот приложился к сосуду основательнее, чем требовалось, а передав кувшин Катону, утер рот тыльной стороной ладони.

Подняв в свой черед кувшин и повторив тост, Катон почувствовал, что все взоры обращены к нему. Он поднес горлышко к губам, а когда содержимое полилось ему в рот, чуть не поперхнулся и с трудом сдержал порыв выплюнуть эту едкую кислятину. Не вино, а словно жгучий уксус! Такого пойла ему не наливали даже в самых дешевых забегаловках Камулодунума. Однако ему удалось даже не поморщиться: он опустил кувшин, сделав большой глоток.

– Прекрасно! – Максимий забрал у него кувшин, закупорил и вернул под стол. – Теперь до завтра. Мы покажем всей армии, на что способна наша когорта.

Было еще темно, а когорта уже готовилась выступить в поход. Две большие жаровни, установленные по сторонам ворот, освещали голову колонны. Однако их колеблющийся свет выхватывал из мрака только передовые шеренги Первой центурии, а всех остальных скрывал влажный предрассветный сумрак. Катон, стоявший у ворот вместе с другими центурионами, слышал доносившиеся из темноты приглушенные голоса да порой постукивание и звяканье оружия и снаряжения – почти пятьсот бойцов отправлялись сейчас на битву. На площадке перед воротами выстроился прикрепленный к когорте конный отряд под началом декуриона: легковооруженные всадники должны были не столько сражаться, сколько проводить разведку и развозить донесения. Спешившиеся кавалеристы держали в поводу лошадей, которые порой всхрапывали, подергивали ушами и переступали копытами. Со стороны лагеря доносились приглушенные звуки пробуждения: легионеры чертыхались, откашливались, постанывали, разминая затекшие во сне тела.

– Ну, ребята, осталось недолго, – сказал центурион Максимий.

Он стоял, подставив спину теплу одной из жаровен, отчего гигантская тень тянулась к ближайшей линии палаток.

– Смотри, какой он бодрый, – тихонько заметил Макрон.

Катон зевнул:

– Мне бы так.

– Не выспался?

– Пришлось повозиться со счетами, вот и не выспался.

– Со счетами? Накануне битвы? – вмешался удивленный центурион Феликс. – Ты что, с ума сошел?

Катон пожал плечами, и Феликс повернулся к Макрону:

– Ты вроде служил с ним некоторое время, так ведь?

– Точно. Он у меня оптионом был.

– И что, он всегда был таким?

– Ну а как же. Катон у нас аккуратист – никогда не пойдет в бой, не приведя в полный порядок всю писанину. И то подумать – до битвы ли, когда у тебя башка цифрами забита? Нет ничего хуже, чем погибнуть, не закончив писанину: в это верят дворцовые чиновники, ну и он от них научился. Душа неприкаянно мается, пока все не будет описано, обсчитано, подытожено и скреплено печатью. Лишь после этого она обретает покой.

– Неужели? – Глаза центуриона Антония расширились.

– Конечно. А почему ты спрашиваешь? – Макрон изобразил на лице ужас. – Неужели бросил свою писанину незаконченной? Беда!

Катон вздохнул:

– Да не слушай ты его, Антоний, это он дразнится. Чем славен центурион Макрон, так это своими подначками.

Антоний смотрел на Макрона сузившимися от ярости глазами.

– Идиот долбаный…

– Правда? А не ты ли в эту ахинею поверил, а? Так кто из нас, спрашивается, идиот?

– А что, ты бывал во дворце? – спросил Феликс, повернувшись к Катону. – В императорским дворце?

Катон кивнул.

– Слушай, про это ты никогда не рассказывал.

– Да рассказывать-то особо нечего. Я там родился и вырос, во дворце этом. Мой отец, вольноотпущенник, служил при дворе: это он организовал бóльшую часть знаменитых увеселений Тиберия и Калигулы. Матери я не помню: она умерла вскоре после родов. А после смерти отца меня направили на службу в легионы, с тех пор я здесь.

– Должно быть, несладко тебе пришлось, после дворца-то?

– Не без того, – признал Катон. – С непривычки было тяжеловато. Но я вот что скажу: жизнь во дворце ничуть не безопаснее, чем здесь, в легионах.

– Забавно, – промолвил Феликс и кивнул в сторону Максимия. – Он говорит то же самое.

– Правда? – пробормотал Катон. – Как раз преторианцы всегда были в выигрышном положении. Не припомню, чтобы на них когда-нибудь обрушивались гонения, если не считать Сеяна с приспешниками.

– А ты что, был там тогда? – Глаза Феликса вспыхнули. – Это и правда было так страшно, как говорят?

– Хуже. О таком не знаешь, как и рассказать. – При воспоминании о событиях, связанных с падением Сеяна, лицо Катона помрачнело. – Людей убивали сотнями. Сотнями… Даже малых детей… А некоторые из них играли со мной, когда бывали во дворце. Преторианцы хватали малышей и закалывали, они привыкли именно так сражаться…

Мрачный тон друга заставил Макрона нахмуриться.

– Давай судить по справедливости, – промолвил он, указывая кивком в сторону командира когорты. – Его ведь тогда там не было, верно?

– Не было. Во всяком случае, я не видел.

– Под Камулодунумом преторианцы сражались бок о бок с нами и неплохо себя показали. А бой был кровавый.

– Да, ты прав. Я погорячился, нельзя так обобщать.

– Слушай, – тихо произнес Туллий, – а ведь Максимий вполне мог знать твоего отца. Спроси у него как-нибудь, улучив минутку. Между вами может быть что-то общее.

Катон пожал плечами. Он сильно сомневался, что может иметь хоть что-то общее с Максимием. Пренебрежительное отношение командира когорты к молодому центуриону стало очевидным уже после нескольких дней службы. Но еще обиднее было думать, что и остальные центурионы когорты, кроме Макрона, конечно, разделяют это отношение.

Из редеющей тьмы раздалась команда «Смирно!», и Катон узнал голос Фигула. Послышался похожий на отдаленный гром топот сапог, подбитых железными гвоздями. Максимий отошел от жаровни и присоединился к своим командирам.

– Это, должно быть, легат. Становись!

Он выступил на два шага вперед и вытянулся в струнку. Остальные центурионы растянулись в шеренгу позади него, подравнялись и выпрямились. Воины стояли, расправив плечи, подняв подбородки, держа руки по швам. Все замерло, только лошади продолжали фыркать и переступать копытами. Топот стал громче, и спустя несколько мгновений в багровом свете жаровен у ворот появился сам легат Веспасиан, сопровождаемый группой приближенных. Остановившись, он ответил на приветствие центурионов.

– Судя по виду твоих ребят, Максимий, они так и рвутся в бой.

– Так точно, командир. Ждут не дождутся, когда можно будет начать сражение.

– Рад это слышать.

Веспасиан подступил ближе к командиру когорты и понизил голос:

– Приказ ты получил и понимаешь, какая важная роль отведена тебе в нынешнем деле.

– Так точно, командир.

– Вопросы есть?

– Никак нет, командир.

– Молодец!

Веспасиан протянул руку, и они сжали друг другу запястья.

– Последнее сражение. К концу дня все должно закончиться. Да пребудут с тобой боги, центурион.

– И с тобой, командир.

Веспасиан улыбнулся и повернулся лицом к востоку, где над горизонтом уже начинала заниматься заря.

– Ну, время выступать. А вечером я непременно разопью с тобой и твоими ребятами кувшинчик вина.

Легат отступил назад и в сопровождении свиты направился к деревянной лестнице, что вела на надвратную площадку.

Максимий повернулся к центурионам:

– По подразделениям разойдись! Быть готовыми к маршу.

Отсалютовав командиру, Катон и Макрон рысцой припустили вдоль молчаливой колонны легионеров к своим центуриям. Катон отметил, как сверкали полированные накладки на щитах: чехлы для защиты от влаги Максимий приказал оставить в палатках, чтобы не нести на марше лишнего веса. «Лишь бы дождя не было», – подумал Катон, вспомнив, каким тяжелым становится промокший насквозь щит.

Добежав до строя Третьей центурии, Макрон остановился, кивнув младшему другу, и тот направился в хвост колонны, где под штандартом Шестой центурии его дожидался оптион Фигул. Длинное древко украшал лишь один знак отличия, не считая квадратной подвески с номером подразделения, – диск с профилем императора Клавдия, наградной знак, пожалованный всем центуриям армии Плавта после прошлогоднего разгрома Каратака под Камулодунумом.

Катон незаметно улыбнулся. Прошлогодний разгром, надо же. И вот по прошествии года они вновь собираются разгромить Каратака. Конечно же, окончательно. Катону казалось, что, даже если сегодняшнее сражение увенчается победой, римские легионы еще услышат о своем заклятом недруге Каратаке. Год, проведенный на этом варварском острове, научил его в первую очередь одному: бритты слишком глупы, чтобы осознать свое поражение. Каждое войско, которое они высылали против римлян, терпело неудачу, но они не извлекали из кровавой бойни никакого урока и упрямо продолжали сопротивляться, несмотря на понесенные потери. Катону очень хотелось, чтобы нынешний разгром и вправду сломил их упорство ради спасения их самих и их детей.

– Шестая центурия, готовься к маршу.

Из темноты донеслись негромкие звуки: солдаты подняли стоявшие на земле щиты, вскинули на плечи метательные копья. Несколько мгновений, и все снова стихло.

До слуха Катона донесся приказ открыть ворота, прозвучавший где-то в голове колонны. Протестующе заскрипели запорные брусья, выдвигаясь из скоб, тяжелые бревенчатые створы распахнулись вовнутрь, и в чреве надвратной башни открылся черный зев.

Максимий проревел приказ, и когорта пришла в движение: четко, центурия за центурией, неуклонно соблюдая установленную дистанцию между подразделениями. Наконец прозвучал приказ Антония, обращенный к Пятой центурии. Катон дождался, пока ее последняя шеренга шагнет вперед, мысленно сосчитал до пяти и наконец воскликнул:

– Шестая центурия, шагом марш!

Во главе подразделения шел он сам, Фигул – рядом, поотстав на шаг. За ними знаменосец нес штандарт, а следом маршировала колонна из восьмидесяти бойцов – первый в жизни отряд, которым он самостоятельно командовал. Все здоровы, ни одного хворого или недужного. Катон оглянулся и преисполнился гордостью: это ведь его воины, его центурия!

Взгляд скользил по лицам бойцов первой шеренги, выступающим из сумрака, и Катон чувствовал, что не может быть в жизни ничего лучше, чем служить центурионом Шестой центурии Третьей когорты Второго легиона Августа.

Когда когорта вступила под надвратную башню, легат выхватил из ножен меч и, воздев к небу, возгласил:

– За победу! За победу! С нами Марс!

– Мечи наголо! – проревел Максимий, маршировавший во главе колонны.

Лязгнула сталь, сверкнули смертоносные клинки, и войска подхватили клич легата, восхваляя бога войны.

Славословия звучали до тех пор, пока лагерные валы, оставшиеся далеко позади, не превратились в туманные контуры в занимающемся утреннем свете.

Оглянувшись в последний раз, Катон устремил взгляд на дорогу, по которой Максимий вел своих бойцов в бой. Им предстояло решить судьбу Каратака и его войска раз и навсегда.

Уже на рассвете стало очевидно, что день выдастся исключительно жарким. На ясном небосводе не было и намека на облачко. Когорта размеренно маршировала по разбитой дороге, и подбитые гвоздями сапоги легионеров вздымали пыль, покрывавшую проложенные подводами колеи. Поскрипывали ремни, ритмично звякала хорошо подогнанная амуниция, мерно покачивались щиты и метательные копья.

Чуть справа от пехотной колонны, параллельно ей, двигалось кавалерийское подразделение. Центурионы, собранные Максимием, маршировали во главе когорты.

– Главное – не сбиваться с шага, маршировать размеренно и ровно, – наставлял командир. – Спешить нам некуда, а стало быть, не стоит выматывать людей без всякой на то надобности.

Макрон помалкивал, на этот счет у него было совсем другое мнение. Он считал, что стоит занять позицию как можно скорее. Легат достаточно ясно дал понять, что нужно быть готовыми перехватить Каратака, когда бы тот ни начал переправу. Да, спору нет, Третья когорта точно доберется до брода вскоре после полудня, но все же, будь это его, Макронова когорта, он бы привел бойцов на позицию заранее форсированным маршем, укрепился, установил все необходимые заграждения, распределил людей и дожидался появления неприятеля.

Лучше сто раз перестраховаться, чем допустить лишний риск – годы, проведенные под Орлами, буквально вбили этот принцип в голову Макрона. Однако, каковы бы ни были его соображения, не он тут командует. Не дело, чтобы подчиненный обсуждал приказы командира. Поэтому центурион Макрон держал язык за зубами и в ответ на последнее указание Максимия лишь кивнул.

– Когда доберемся до аванпоста дополнительного подразделения, устроим привал и заодно разживемся шанцевым инструментом для устройства заградительных сооружений.

– А кому из вспомогательных подразделений поручен аванпост, командир? – позволил себе поинтересоваться Катон.

– Это Первый батавский отряд – германцы и по рождению, и по воспитанию, – с улыбкой ответил Максимий. – Но ребята славные, к тому же попали в хорошие руки. Фортом сейчас командует центурион Порцин. Мы с ним приятели: он, как и я, из бывших преторианцев.

– Первый батавский? – Макрон нахмурился, припоминая. – Уж не эти ли ребята получили отменную взбучку при Тамесисе прошлым летом?

– Они самые.

– Так я и думал. – Макрон кивнул и ткнул большим пальцем в бок Катону. – Мы там были. Помнится, неразбериха вышла полнейшая. Они погнались за местными варварами, угодили в болото, потом друг друга по кочкам выискивали. Так, что ли, было, Катон?

– Что-то в этом роде, – буркнул Катон, наблюдавший за Максимием и заметивший, что командир когорты нахмурился. – Но дрались они неплохо.

Макрон с удивлением повернулся к другу, и Катон торопливо покачал головой.

– Они сражались храбро и оказались достойны своего командира, – проревел Максимий. – Потеряли половину личного состава, и сейчас Порцин возглавляет оставшуюся в живых часть подразделения. Говорю вам, они в хороших руках.

– Ну, – фыркнул Макрон, – если он такой хороший командир, тогда почему?..

Катон бросил на старшего друга многозначительный взгляд, и тот наконец сообразил, что сболтнул лишнего, и осекся. Он мельком глянул на Максимия и сделал вид, что закашлялся.

– Что «почему»? – ворчливо осведомился Максимий.

– Ну… э-э-э… почему тогда командующий его не наградил?

– Уж тебе ли не знать, Макрон? Наградит тебя центурион или нет, зависит не только от заслуг, но и от удачи. Как доложат командующему или легату, как ему возомнится. Одни остаются ни с чем, тогда как другим… – Максимий многозначительно взглянул на Катона, – награды, похоже, преподносят на блюдечке. Что поделаешь, так устроен мир. Ты согласен, центурион Катон?

– Так точно, командир, – отчеканил Катон, заставив себя улыбнуться. – В мире много несправедливости.

– Несправедливости? – повторил, словно передразнивая его, Максимий. – Да, это правильное, верное слово. Ты ведь, небось, и много других таких знаешь?

– Командир?

– Ну у тебя на уме полно всяких хитрых словечек, чтобы меня подначивать?

– Командир, да у меня и в мыслях ничего такого…

– Ладно, расслабься.

Максимий ухмыльнулся, пожалуй слишком широко, и поднял руку.

– Все в порядке, парень, никаких обид. Ты провел большую часть жизни не в строю, обучаясь ратному делу, а засунув нос в пыльные свитки, а с этим ведь ничего не поделаешь, верно?

– Так точно, командир, – буркнул Катон, глядя под ноги, чтобы скрыть одолевавший его гнев. – Но я стараюсь это исправить.

– Конечно, парень, а как же иначе, – прогромыхал Максимий, подмигивая Антонию и Феликсу. – Все ребятишки чему-то научаются рано или поздно.

– «Рано или поздно» – это когда, командир?

На сей раз Катон взглянул командиру прямо в лицо, и Максимий, приметив в глазах юного центуриона искорки гнева, слегка улыбнулся и похлопал Катона по плечу.

– Это всего лишь фигура речи, сынок. Ничего больше. Уразумел?

– Так точно, командир, – отчеканил Катон с легким кивком. – Я могу вернуться к своим бойцам?

– Да не дуйся ты, Катон.

Это, конечно, тоже подначка, и Катону непросто было справляться с накатившим гневом. Он прекрасно понимал, что Максимий намеренно пытается вывести его из себя, чтобы выставить посмешищем в глазах остальных центурионов. Его так и подмывало ответить тем же, высказаться в свою защиту, указать на свои заслуги, на украшающие портупею награды. Но это бессмысленно и глупо. У того же Максимия, да и у других заслуженных центурионов, наград куда больше, и вряд ли Катону удастся упрочить авторитет с помощью неуместного хвастовства.

Тех, кто уступал ему по части наград, похвальба может только задеть, что тоже не добавит ему популярности. А уж любая попытка открыто возмутиться поведением Максимия – прямое нарушение субординации, что лишь усугубит ситуацию. Как ни крути, а остается, скрепя сердце, терпеть сложившееся положение, постоянно ожидая со стороны командира еще каких-нибудь колкостей. В конце концов, тот просто использовал преимущество своего статуса, и Катон понимал, что тут уж ничего не попишешь. Хуже всего, что и некоторые центурионы открыто поддерживают командира. «Остается одно: не поддаваться унынию, не позволить себе сорваться или сломаться. Нужно ждать, пока все переменится к лучшему», – мысленно убеждал себя Катон, горестно улыбаясь.

А ведь в глубине души он считал, что готовить настоящих солдат армия может и по-другому. Тяготы военной службы – не только физические, но и моральные. Это неизбежно, но нет ни малейшего смысла их усугублять. Максимий, видимо, смотрел на дело иначе, и было очевидно, что при таком подходе он доведет Катона до срыва с той же неизбежностью, с какой ночь сменяет день. Единственное разумное решение, которое пришло Катону в голову, – просто держаться от Максимия подальше и постараться как можно реже попадаться ему на глаза.