– Бенджамин Гаррисон.
– Но так зовут нынешнего американского президента.
– Американского президента? Разумеется. Это мне известно. – Лестрейд нахмурился. – Каким бы именем он ни назвался, нам ясно, кто он. Это Килан О’Донахью, прибывший из Бостона. Видите шрам на лице? Это пулевое ранение. Не будете же вы с этим спорить?
Холмс повернулся ко мне, и я кивнул.
– Конечно, это след от выстрела, – сказал я. Подобных ранений я насмотрелся в Афганистане. – Примерно годичной давности.
– Это вполне укладывается в то, что рассказал мне Карстерс, – торжествующе заключил Лестрейд. – По-моему, мы можем поставить точку в этом печальном эпизоде. О’Донахью получил ранение во время перестрелки в бостонской лачуге. Его брат-близнец был в этой перестрелке убит, и теперь Килан приехал в Англию мстить. Это ясно как божий день.
– Ясно-то ясно, между тем его убили ночью, – возразил Холмс. – Может быть, вы объясните нам, Лестрейд, кто убил Килана О’Донахью и зачем?
– Наиболее явный подозреваемый – сам Эдмунд Карстерс.
– Но во время убийства господин Карстерс был с нами. К тому же я видел его реакцию, когда мы наткнулись на тело, – не думаю, что у него достало бы смелости или силы воли нанести удар лично. Он также не знал, где остановилась его жертва. Насколько нам известно, этого не знал никто в Риджуэй-холле, потому что нам самим сказали об этом в последнюю минуту. Заодно ответьте: если это Килан О’Донахью, почему у него портсигар с инициалами «В. М.»?
– Какой портсигар?
– Он лежит на кровати, прикрыт простыней. Поэтому, видимо, его не заметил и убийца.
Лестрейд нашел упомянутый предмет и быстро его оглядел.
– О’Донахью вор, – объявил он. – Вполне вероятно, что этот портсигар он украл.
– А зачем ему его красть? Ценности никакой не представляет. Сделан из жести, инициалы просто написаны краской.
Лестрейд открыл портсигар – пусто. Он тут же его защелкнул.
– Все это чистейший бред, – сказал он. – Знаете, Холмс, в чем ваша беда? Вы все усложняете. Иногда, как мне кажется, нарочно. Вам будто нужно поднять преступление до определенного уровня, иначе его неинтересно раскрывать. Этот убитый – американец. Ранее он получил в перестрелке пулевое ранение. Один раз его видели на Стрэнде, два раза в Уимблдоне. Если он и правда был в ломбарде, это будет означать, что сейф Карстерса взломал именно он. А тогда несложно понять, что здесь произошло. Наверняка у О’Донахью в Лондоне были связи среди преступников. Возможно, он даже подрядил кого-то помочь ему с вендеттой. Вдруг они взяли и поругались? Тот вытащил нож. Перед нами результат!
– Вы в этом уверены?
– В достаточной степени.
– Что ж, поживем – увидим. Обсуждать вопрос здесь нам больше не имеет смысла. Может быть, хозяйка гостиницы прольет свет на это дело.
Госпожу Олдмор мы нашли за конторкой, где раньше располагался привратник, но добавить ей было почти нечего. Эта седовласая женщина с кислым лицом сидела, обхватив себя руками, будто боялась заразиться от здания и потому держалась от стен как можно дальше. На голове был капор, на плечах – меховая накидка… Я не мог себе даже представить, какого животного этот мех и как это животное встретилось с Господом. Наверное, умерло от голода.
– Он снял комнату на неделю, – рассказала она. – Заплатил гинею. Американец, доплыл до Ливерпуля. Вот и все, что он мне сказал. В Лондоне первый раз. Прямо-то он этого не сказал, да по его вопросам я сама догадалась. Сказал, мол, ему надо с кем-то повидаться в Уимблдоне, и тут же спросил, как туда добраться. А-а, говорю, Уимблдон – это шикарное место, там полно богатых американцев, и дома у них дай бог каждому. Сам он был неприметный, багажа мало, одежонка потрепанная, а уж рана на лице такая, что прости господи! Поеду, говорит, туда завтра, мне там кое-что должны, вот и получу должок. Я уж по его разговору поняла, что добра от него ждать нечего, тут же себе и сказала: парень, поберегись! Чувствовала, чем дело кончится, а что тут сделаешь? Если буду заворачивать всех клиентов подозрительного вида, какие стучат в мою дверь, лавочку придется закрывать. Так вот, теперь этого американца, господина Гаррисона, взяли да укокошили! Говорю же, я как чувствовала. В таком уж мире живем – порядочная женщина не может спокойно гостиницей управлять: тут тебе и кровь на стенах, и трупы на полу. Зачем я только приехала в Лондон? Не город, а чистая жуть. Жуть, да и только!
Мы оставили ее сидеть и страдать, а Лестрейд собрался по своим делам.
– Наверняка снова столкнемся, господин Холмс, – сказал он. – Если понадоблюсь, где меня искать, знаете.
– Если инспектор Лестрейд мне когда-нибудь понадобится, – пробормотал Холмс после ухода последнего, – значит дела мои совсем плохи. Давайте заглянем в аллею, Ватсон. Говорят, что дело раскрыто, но одна деталь меня беспокоит.
Мы вышли через фасадную дверь гостиницы на главную улицу и свернули в узкую замусоренную аллею, которая тянулась как раз мимо комнаты, где закончил свои дни американец. Окно хорошо просматривалось, под ним стоял деревянный ящик. Было ясно, что убийца воспользовался им как ступенькой, чтобы войти в комнату. Окно не было заперто и легко открывалось снаружи. Холмс мимоходом взглянул себе под ноги, но ничто на земле не привлекло его внимания. Мы проследовали до конца аллеи – она заканчивалась высоким деревянным забором и пустым двором за ним. Оттуда мы вернулись на основную дорогу. Холмс пребывал в глубокой задумчивости, и его бледное продолговатое лицо говорило, что ему явно не по себе.
– Вы помните вчерашнего мальчишку, Росса? – спросил он.
– Вам показалось, что он что-то скрывает.
– Теперь я в этом уверен. С того места, где он стоял, хорошо видны и гостиница, и аллея, которая, как мы убедились, кончается тупиком. Значит, убийца мог появиться только с дороги и Росс должен был хорошо его видеть.
– Он явно был чем-то встревожен. Но, Холмс, если он что-то видел, почему не сказал нам?
– У него был свой план, Ватсон. По-своему Лестрейд прав. Эти мальчишки живут благодаря смекалке и пользуются ею ежечасно. Они проходят школу выживания. Если Росс решил, что тут пахнет деньгами, он мог вступить в сговор с самим дьяволом! И все-таки есть нечто, чего я понять не могу. Что такого этот паренек мог увидеть? В свете газового фонаря появилась какая-то фигура, промелькнула по коридору и скрылась из вида. Возможно, он слышал крик после удара ножом. Через минуту убийца появился вторично – и тотчас скрылся в ночи. Росс стоял на месте, а вскоре появились мы втроем.
– Он чего-то боялся, – сказал я. – Принял Карстерса за полицейского.
– Это был не просто страх. Я бы сказал, что паренек был охвачен ужасом, но я решил… – Он провел рукой по брови. – Нужно найти его и поговорить с ним. Надеюсь, что я не совершил грубого просчета.
По дороге на Бейкер-стрит мы зашли на почту, и Холмс послал еще одну телеграмму Виггинсу, командиру его маленькой нерегулярной армии. Но прошли сутки, а Виггинс не ответил. А вскоре нам стало известно, что события пошли по наихудшему сценарию.
Росс исчез.
Глава 6
Мужская школа «Чорли Гранж»
В 1890 году, когда разворачиваются описываемые мной события, на территории в шестьсот квадратных миль, известной как Муниципальный полицейский район Лондона, проживало пять с половиной миллионов человек, и два вечных соседа, богатство и бедность, как всегда, нелегко шли по жизни рука об руку. За прошедшие годы я был свидетелем грандиозных перемен и теперь порой жалею, что не живописал подробно картину разрастающегося хаоса города, в котором жил, может быть, на манер Гиссинга или Диккенса, который сделал это за пятьдесят лет до него. В свою защиту могу лишь сказать, что я больше биограф, нежели историк или журналист, а приключения мои неизбежно вели меня в довольно замкнутые сферы жизни – роскошные жилища, гостиницы, частные клубы, школы, правительственные учреждения. Клиенты Холмса принадлежали ко всем классам общества, с этим не поспоришь, но (возможно, однажды кто-то всерьез задумается над смыслом этого явления) наиболее интересные преступления, которые я сделал объектами моих записок, почти всегда совершались людьми состоятельными.
Но сейчас необходимо поговорить о нижних слоях гигантского кипящего котла под названием Лондон, слоях, которые Гиссинг обозначил как «дно», чтобы понять, сколь невероятная задача возникла перед нами. Мы должны были найти одного мальчишку, беспомощного оборвыша, среди легиона ему подобных, и, если Холмс был прав и на горизонте маячила опасность, тянуть резину было некогда. С чего же начать? Наши поиски отнюдь не будут облегчены неугомонностью и хаосом, царящими в городе, – его обитатели пребывают в вечном движении, перемещаясь от дома к дому, от улицы к улице, и зачастую даже не знают имени соседа. В большой степени тут можно винить снос трущоб и распространение железных дорог, хотя многие жители Лондона прибыли сюда, движимые этой самой неугомонностью, и просто не способны долго сидеть на одном месте. Они движутся, подобно цыганам, в поисках возможной работы. Летом это сбор фруктов и строительные работы, а когда приходят холода, люди забиваются в норы, рыщут в поисках угля и хоть какой-то пищи. Они могут недолго посидеть на месте, но, как только деньги кончаются, они снова снимаются с якоря.
А куда деваться от проклятия нашего века – от преступной беспечности, которая выбросила на улицы десятки тысяч детей? Они попрошайничают, шарят по карманам, подворовывают, а если не удается удержаться на плаву, тихо умирают, никому не известные и никем не любимые, не нужные своим родителям, если эти родители вообще живы. Кто-то из них ютился в меблированных комнатах стоимостью три пенса, но эти три пенса надо было где-то взять, чтобы заплатить за ночлег, жили в жуткой тесноте, в условиях, неприемлемых даже для скота. Дети спали на крышах домов, в лотках Смитфилдского рынка, в сточных ямах и даже, как я слышал, в воронках, образовавшихся после вывоза мусора на Хакни-Маршиз. Существовали, как я расскажу позже, благотворительные организации, чтобы этим детям помочь, одеть их, как-то их выучить. Но организаций этих было мало, а детей много… Девятнадцатый век завершал свой путь, а Лондону было чего стыдиться.
Хватит, Ватсон! Не надо увлекаться. Возвращаемся к нашему рассказу. Будь Холмс жив, он бы таких отступлений не потерпел.
С той минуты, как мы покинули частную гостиницу госпожи Олдмор, Холмс пребывал в состоянии непрерывного беспокойства. В течение дня он, словно медведь, вышагивал по комнате. Все время курил, при этом почти не притронулся к обеду и ужину, и я не без тревоги замечал, как он косится на свою марокканскую шкатулку, которую держал на каминной полке. Мне было известно, что там содержится шприц для подкожных инъекций… Обычно и речи не могло быть о том, чтобы во время расследования он позволил себе семипроцентный раствор кокаина – это была его привычка из разряда самых вопиющих. Полагаю, что ночью он почти не спал. Было уже совсем поздно, и я почти заснул, как вдруг услышал: он наигрывает что-то на своей «страдивари»… Но мелодия выходила какая-то дерганая, звучала фальшиво, и было ясно, что он не вкладывает в это занятие душу, то есть сильно нервничает и поэтому страдает. Он упомянул серьезный просчет и, видимо, оказался прав, потому что Росс исчез. В таком случае Холмс никогда себе этого не простит.
Я думал, мы вернемся в Уимблдон. Холмс в гостинице ясно дал понять, что с человеком в кепке все почти ясно, стало быть, сыщику оставалось только пуститься в пространные объяснения, после которых я буду спрашивать себя: как можно быть таким тупым и не видеть очевидного? Но во время завтрака принесли письмо от Кэтрин Карстерс: она и муж уехали на несколько дней навестить друзей в Суффолке. Эдмунду Карстерсу, натуре хрупкой, требовалось время, чтобы прийти в себя, а Холмс без аудитории своими открытиями делиться не будет. Поэтому мне придется подождать.
Виггинс появился на Бейкер-стрит, 221-б, только через два дня, в этот раз без сопровождения. Он получил телеграмму Холмса (как именно, не представляю, я не знал, где и как жил Виггинс) и с тех пор пытался найти Росса, но безуспешно.
– В Лондон он приехал под конец лета, – объяснил Виггинс.
– Приехал откуда?
– Понятия не имею. Когда мы познакомились, он жил в кухне гостиницы «Кингс-Кросс» с какой-то семьей – девять человек в двух комнатах. Я к ним заходил, но они его с того вечера не видели. Думаю, он сидит тихо, затаился.
– Виггинс, расскажи, что случилось тем вечером, – жестко произнес Холмс. – Вдвоем вы шли за американцем от ломбарда до гостиницы. Ты оставил Росса наблюдать за домом, а сам прибежал за мной. Значит, он пробыл один около двух часов.
– Он сам вызвался. Я его не заставлял.
– У меня и в мыслях нет тебя обвинять. Потом мы вернулись – господин Карстерс, доктор Ватсон, ты и я. Росс был на месте. Я отдал вам деньги и отпустил. Вы убежали вместе.
– Вместе мы были недолго, – уточнил Виггинс. – Он пошел своей дорогой, а я своей.
