Спасителей не выбирают

© Кузнецова Д. А., 2017

© Художественное оформление, «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2017

Часть первая

Первые шаги

Сознание вело себя странно. Он не мог поручиться, что находится в здравом уме, но и признать себя обезумевшим не хотел. Порой появлялись проблески, озарения, и Он ясно сознавал, кто он, где находится и куда идет, а в следующее мгновение все это затягивал туман забвения, и оставалась лишь твердая убежденность: надо двигаться. Все равно куда, но – двигаться.

Верного пути и ориентиров здесь не существовало, а мгновение передышки непременно обратилось бы в вечность. Мучительную, безнадежную, одинокую и обреченную вечность, наполненную… чем-то. Чем именно, он точно не знал, но ощущал – ничем хорошим. А если двигаться, то рано или поздно все кончится и он придет.

Куда? Туда, где можно будет наконец отдохнуть. Туда, где не надо будет помнить, где не надо будет мучительно цепляться за обрывки жизни, воспоминаний и ощущений, лишь бы сохранить остатки себя. Туда, где будет что-то, что угодно, лишь бы не эта чуждая голодная пустота, прикидывающаяся то туманом, то толщей воды, то некой вязкой полужидкой субстанцией, каждый шаг в которой растягивался на тысячу.

Шаг…

Он смутно помнил, что это такое, но точно знал: это слово обозначает движение вперед. То, в чем состоял сиюминутный смысл его жизни. Вперед, через лабиринты памяти, через боль, через пустоту и безнадежность, сквозь безразличное и чуждое всему живому Ничто.

1387 год от Великого Раскола

Ничейные горы, замок Гнездо, Северный Общемагический университет

Никто точно не знал, кем и когда был построен этот замок, ютящийся на отвесной скале в труднодоступной местности. Историки до сих пор публиковали работы, посвященные Гнезду и его создателям, и как только ни изгалялись почтенные мужи. Авторство приписывали покинувшим мир волшебным народам и загадочным пришельцам извне, всем богам по очереди, вождям-рабовладельцам, великим магам древности…

Последним от историков почему-то доставалось особенно часто. Если собрать воедино все, что так или иначе связывали с этими легендарными личностями, оные маги выходили на порядок сильнее не то что современных коллег – богов! Они поднимали горы, изменяли русла рек и климат, стирали с карт государства и целые народы.

Гасар Ассай, декан Теневого факультета, созерцал потемневшую от времени поверхность стола, на которой лежали его руки, и очень грустил, что он не один из великих магов древности. Гасить звезды и зажигать луны, должно быть, гораздо приятнее, чем сидеть на педсовете и ждать оставленного напоследок нагоняя от ректора университета. Причем нагоняя несправедливого и оттого чрезвычайно обидного.

Нет, этот крепкий и достаточно молодой еще мужчина, один из сильнейших магов современности, не боялся своего прямого начальника, они даже состояли в приятельских отношениях. Но он помнил устав университета и знал, что в этих стенах ответственность за поведение учеников несут их руководители. Перед куратором потока – староста группы, перед деканом – кураторы, а перед ректором – уже деканы. Эта система зарекомендовала себя неплохо, учебные и дисциплинарные проблемы студентов редко доходили даже до декана, решались на местах, но в любом правиле есть исключения.

– …И последний вопрос на повестке сегодняшнего дня, – прозвучал спокойный и чуть усталый голос ректора, заставивший Гасара подобраться. – Дисциплинарный. А именно – поведение студента Хаггара Вераса. Восемь жалоб с начала учебного года, и это только от педагогического состава, – резюмировал он. Когда прозвучало имя студента, почти все присутствующие недовольно скривились, кто-то выругался себе под нос, кто-то гневно нахмурился. – Гасар, сожри твою печень Незримый[1], как это называется? Почему ты не можешь призвать к порядку одного малолетнего засранца, первокурсника?!

Ректор, Майяр Харисс, относился к числу существ редких и загадочных – сумеречных магов. Им то приписывали способности обеих сторон силы сразу, то какие-то альтернативные таланты, то пренебрежительно называли «середнячками» и считали бездарностями, неспособными толком освоить магическую науку.

А правда, как всегда, где-то рядом. В теневой области лежат ночные грани условного магического целого – ритуалы, магия крови, иллюзии, хаос и разрушение, пространственная магия, смерть, в светлой – жизнь, порядок, целительство, стихии и зелья. Ни одну из половинок нельзя назвать безусловно доброй или злой, мир держится на их равновесии, а сумрак существует на стыке. Да, сумеречные не способны достичь совершенства в одной из областей, но сила их в умении объединять противоположности. Неопытные студенты этого направления всегда сильно уступали своим товарищам, но на высоких ступенях развития уже могли дать серьезную фору остальным. К примеру, ни один маг в здравом уме не рискнул бы связаться с Майяром.

– С удовольствием выслушаю твои предложения, – огрызнулся Ассай.

– Тебе прочитать устав? – нахмурил не по возрасту седые брови ректор.

– Я его и так наизусть помню, – поморщившись, отмахнулся декан.

– Тогда почему, Гес, ты не можешь поставить его на место самостоятельно? – мрачно спросил Харисс. – Мы вынуждены на педсовете уделять внимание одному-единственному избалованному ребенку и тратить на него время. Бред!

– Это не ребенок, Май! – не выдержала заведующая кафедрой зелий Онира Вайрат, обычно строгая и сдержанная женщина средних лет. Сейчас магистра, впрочем, буквально трясло не то от злости, не то от возмущения, не то от обиды: ее заявление лежало среди упомянутых ректором восьми. – Это чудовище! И мне очень интересно, магистр Фесар, как это чудовище умудрилось вскрыть вашу портальную защиту и притащить в университет продажных женщин!

– Онира, это вообще наименьшая из проблем, связанных с Верасом, – отмахнулся Гасар.

Конкретизировать, что все «жертвы» нашествия проституток не слишком-то пострадали, он не стал, чтобы не нарываться на скандал. На взгляд теневика, заместитель Ониры, зельевар более чем почтенного возраста, о котором и пеклась женщина, уже лет пятьдесят не выглядел таким бодрым и окрыленным, как последнюю декаду после упомянутого инцидента.

– Но случай показателен, да, – продолжал между тем декан. – Май, с ним не работают никакие меры, понимаешь? Он слишком силен, и в этом главная проблема. Мы не можем запечатать его дар и выставить его прочь: добровольно на это ограничение он не согласится, а принуждать… Извини, но я категорически возражаю против такого риска. Сам понимаешь, запечатать сопротивляющегося мага непросто, и этот мальчишка нам такой катаклизм устроит – мало не покажется! И я уже не говорю о том, что это незаконно и его папаша размажет нас по ближайшим скалам за надругательство над наследником. А все остальное бесполезно. Исправительные работы и дополнительные задания он выполняет с той же легкостью, с какой университетскую программу. Да, он избалованный засранец, но засранец гениальный, и спорить с этим невозможно, – уже сейчас уровень его знаний соответствует в среднем третьему курсу, а по некоторым дисциплинам и четвертому. Он получил отличное домашнее образование, и в другой ситуации я бы только восхитился подобными познаниями. Карцером его тоже не напугать, он давно уже воспринимает его как повод выспаться и провести сеанс лечебного голодания. Телесные наказания у нас не применяются, но, подозреваю, они бы только ухудшили ситуацию. Сейчас он просто развлекается, а тогда всерьез обидится и начнет целенаправленно мстить. Магические воздействия на студентов запрещены, но даже если ты особым указом разрешишь мне нечто подобное, это опять же не поможет: силен, зараза. А уж вариант с привлечением родителей попросту не имеет смысла. Хаггар – единственный наследник, свет в оконце и отдушина, он по определению не может сделать что-то плохое, и достучаться до отца шансов нет. Если уж разбираться, то мы имеем дело как раз с результатом домашнего воспитания, и ничего нового его родители не привнесут. Кроме того, ты не хуже меня знаешь Вераса-старшего и его взгляды. Единственное, что он ответит на претензии к поведению сыночка, что не надо допускать в университет всяческое отребье. Именно от него младший всего этого нахватался, и как перевоспитать по сути уже сформировавшегося взрослого человека, я не знаю, извини. Тут только боги могут помочь.

– Я тебя услышал, – медленно кивнул ректор.

Хаггар Верас-старший действительно был личностью одиозной и широко известной своими консервативными взглядами. Он презирал всех, кто не мог похвастаться по меньшей мере десятком благородных поколений предков, считал, что все проблемы страны происходят от чрезмерной образованности черни, что всем детям низкого происхождения надо принудительно запечатывать дар. Женщин он, к слову, тоже считал пригодными только для ведения хозяйства и рождения детей и потому пренебрежительно относился даже к собственной жене, подарившей ему всего одного ребенка. Впрочем, качество конечного продукта это отношение существенно смягчало, так что вместо презрительного равнодушия госпожа Верас получала от мужа снисходительное одобрение и даже некоторую добродушную опеку, что для владетеля[2] было явлением беспрецедентным.

Своего сына и наследника Верас-старший обожал и до безумия им гордился – Хаггар-младший являлся воплощением всего того, чего от него ждал отец. Первый в учебе, первый на арене, первый любимец девушек, благородный и безукоризненный с равными, но презирающий «безродное отребье» и при любом удобном случае «ставящий его на место». Людьми он считал только потомков благородных родов, а всех остальных ставил где-то наравне с животными: к годным и нужным снисходителен, больных и слабых готов уничтожать.

Он не делал различия между преподавателями и соучениками и с одинаковым успехом выводил из себя всех, причем физическим превосходством своим пользовался исключительно редко, обычно в порядке самозащиты. Отнюдь не из благородства, просто подобная победа казалась ему скучной, никакого удовольствия в физическом уничтожении более слабого противника Хаггар не находил. Бойкий на язык, остроумный и бесконечно самоуверенный юноша предпочитал доводить жертву до истерики словами, не скатываясь в банальные оскорбления. Он безжалостно бил по самому больному, с удивительной точностью находя уязвимые места.

Те, кому позволяло положение, предпочитали с ним дружить. Те, кому не позволяло, пресмыкались. А те, кому унижаться не позволял характер, в основном и страдали. Очень мало кто из числа последних мог достойно держать уколы ядовитого жала, вложенного Незримым в язык этого юнца. Впрочем, уважать их Хаггар за это не начинал, просто действовал другим, более изощренным оружием.

Для Вераса-младшего все это было даже не попытками самоутверждения – чем-то вроде спорта или увлечения. Кто-то коллекционирует старинные монеты, кто-то увлекается бегами, а этот ради спортивного интереса втаптывает в грязь и унижает тех, кто, по его мнению, не достоин учиться с ним рядом или тем более преподавать. Вероятно, от скуки. Но все попытки преподавателей направить бурную энергию в мирное русло неизменно проваливались. Знания мальчишка впитывал как губка, все дополнительные курсы и факультативы усваивал с большим энтузиазмом, но даже при удвоенной по сравнению со сверстниками учебной нагрузке у него хватало энергии и времени на то, чтобы испортить жизнь окружающим.

К слову сказать, к немногочисленной имеющейся в замке прислуге, выполнявшей те функции, которые не могла выполнить магия, Хаггар относился гораздо лояльней, чем к соученикам из низших сословий, никогда не придирался к мелочам, не цеплял, да и в целом держался повежливей многих гораздо менее проблемных учеников. И в этом он тоже копировал отца: знай свое место и делай свое дело, тогда к тебе не будет никаких претензий.

– Где он сейчас? – после нескольких секунд раздумий спросил Майяр.

– В карцере, как обычно, – пожав плечами, отозвался декан Теневого факультета. – Предоставить?

В ответ на кивок декана над поверхностью стола медленно соткалась иллюзия, отображающая происходящее в одном из подземелий Гнезда. Обстановку крошечной клетушки с низким потолком составляли жесткие нары, дыра в углу – отхожее место, и одинокий огонек свечи на специальном каменном выступе у двери. Временному обитателю эта комнатка была откровенно тесна, высокий юноша не мог ни вытянуться на койке во весь рост, ни встать прямо.

Впрочем, расстроенным подобными жизненными обстоятельствами объект обсуждения не выглядел. Он сидел в углу койки, вытянув длинные ноги и спокойно привалившись спиной к холодным камням стены и, кажется, медитировал. Или просто дремал.

– Досадно, – через пару мгновений сокрушенно вздохнул декан и качнул головой.

– Что именно? – раздались растерянные голоса.

– Что такой перспективный и талантливый юноша вырос в такой семье и получил подобное воспитание, – пояснил тот. – Из него получится великий маг, вопрос только, что это принесет всем нам.

– А может, все-таки запечатать дар? – мрачно предложила Онира Вайрат, хотя по глазам было видно – зельеварша предпочла бы просто придушить малолетнего мерзавца.

– Мы не имеем права на такой шаг, он пока не совершил ничего, за что законом предусматривалось бы подобное наказание.

– А тебе не кажется, что, когда совершит, будет уже поздно что-то менять? – подал голос Савас Ойшар, декан Светлого факультета.

Он-то как раз являлся выходцем из семьи простых ремесленников, всего в этой жизни добился сам, а Хаггара Вераса – обоих – и им подобных искренне ненавидел. Впрочем, будучи человеком умным и осторожным, ненавидел молча и не давал никому повода заподозрить себя в предвзятости. Подобные владетели из древних аристократических родов обладали слишком большой властью, чтобы можно было выступать против них открыто, и Ойшару приходилось стискивать зубы и терпеть. Пока.

Всем, кто его знал, этот светлый маг напоминал плеть или змею. Походил он на это животное внешне – долговязый, худощавый, неожиданно ловкий и пластичный для такого сложения, с узким острым лицом и холодными серыми глазами. Да и характер соответствовал его внешности – гибкий и прочный, Савас умел приспосабливаться к обстоятельствам, изворачиваться и очень хорошо умел ждать, при этом не изменяя себе и своим целям.

Гасар относился к числу немногочисленных приятелей этого недоверчивого и скрытного человека и очень данному факту радовался: видеть Ойшара среди врагов он хотел бы не в большей степени, чем Харисса.

– Не исключено, – склонил голову ректор. – Но это не дает нам права сейчас идти против законов и совести. Наша обязанность – обучить этого юношу, равно как и остальных его сверстников. Наш долг – попытаться повлиять на его мировоззрение. Что касается первого пункта, я вижу только один выход: нужно по возможности изолировать его от остальных учеников, обеспечив при этом всестороннюю подготовку по необходимым предметам. Учитывая его интеллект и тягу к знаниям, мы легко можем составить для него индивидуальную программу обучения экстерном – и сам Верас займется делом, и срок пребывания его в стенах университета сократится. Возражений нет? Отлично. А вот по поводу второго пункта стоит серьезно подумать. Ясно, что при полном отсутствии у мальчика жизненного опыта и личной точки зрения превозмочь авторитет отца не получится, тем более – нахрапом, грубо и прямо. Не дайте вам боги критически высказываться о Верасе-старшем! Насколько я понимаю, это только настроит его против вас, потому что отца он боготворит. Я верно говорю, Гасар?

– Верно. Но ты же вроде с ним не знаком?

– С младшим – нет, но очень хорошо знаю старшего, – пожав плечами, коротко пояснил Майяр Харисс. – Так вот, возвращаясь к этому ученику… Пока единственное, что приходит в голову: мы можем заронить в него сомнения. При всем его уме и силе это все-таки подросток, ведет он себя как подросток и реагировать будет как подросток. Завтра выходной, так что какое-то время для принятия решения у нас есть. Гасар, Савас, останьтесь, составим индивидуальную программу. Сегодня начнем, завтра доделаем. Есть же у нас преподаватели, которые не страдают от его остроумия? Хоть кого-то это юное дарование уважает?

– Найдется, – кивнул декан Теневого факультета. – В общем-то всех, кто так или иначе выдается своей родословной. Он даже к некоторым женщинам относится с уважением как к специалистам, чем отличается от отца в лучшую сторону.

– Тем лучше.

Гасар вновь кивнул, хотя вопросов ему больше не задавали, и уставился в окно, за которым сгущались сумерки. Время суток, несмотря на живучие суеверия, никак не влияло на магов той или иной специализации. Точнее, влияло, но точно так же, как на прочих людей: кто-то отличался повышенной энергичностью утром, кто-то просыпался лишь к вечеру. Магистр Ассай, в пику наименованию своего дара, предпочитал день и солнечный свет, а спать ложился рано. Вечер же всегда нагонял на него уныние, и сейчас теневой маг не мог понять, одолевает его привычная тоска по закатившемуся солнцу, портят настроение прозвучавшие намеки на грядущие неприятности или грызет полноценное предчувствие. К сожалению (или к счастью?) Гасара, прорицание и провидение относились к дневной области дара, да и особенно чуткой интуицией мужчина не обладал.

Под намеками стоило, конечно, понимать слова Майяра о великом маге, который вырастет из Хаггара Вераса-младшего. Гасар не читал никаких специализированных исследований, но факты мировой истории и народная молва утверждали: великие маги (не древние, а вполне документально засвидетельствованные) появляются на свет в час перемен. Правда, большой вопрос, что в этом тандеме первично. Можно ли в самом деле считать таких магов предвестниками злого рока или дело все же в личной неугомонности тех, кого потомки через десятилетия нарекали великими? Неизбежность предначертанных богами изменений привлекала в мир мятущиеся яркие души, переполненные силой, или могучая воля избранных смертных перекраивала умы, судьбы и мировые карты?

Парадокс, но окружающее Ничто, эта противоположная самому понятию существования субстанция казалась живой, разумной и сознательно враждебной. Ему мерещился пристальный недобрый взгляд, направленный со всех сторон сразу, который пронзал насквозь и видел все: прошлое и будущее, замершую в жилах вязкую кровь и сдавленные реберной клетью легкие, сущность и каждую мысль, мелькнувшую в мозгу за всю недолгую жизнь. А рассмотрев подробно и чем-то заинтересовавшись, глядящий выуживал это на поверхность, перетряхивал, что-то добавлял, а что-то – выбрасывал прочь.

Или не Ничто? Или безмолвным деятельным наблюдателем был кто-то, кто чувствовал себя уверенно, для кого эта нереальность являлась вполне определенным и однозначным «здесь», а не расплывчато-пугающим «где-то»?

Междумирье. Когда-то само это слово вызывало трепет, восхищало своим звучанием, в котором одном уже слышалась тайна, и не какая-то мелкая, бытовая, а тайна бытия, причем бытия не человеческого – божественного! Тайна рождения миров, ответы на все вопросы – абсолютное знание. Легендарная нереальность, в которую мечталось заглянуть хоть одним глазком, прикоснуться хоть кончиком пальца…

Сейчас Он мало интересовался сутью окружающего и происходящего. Просто двигался вперед, оставляя Междумирью клочья себя как сувениры, как обрывки одежды и капли крови на иглах густого колючего кустарника. Упрямо и целенаправленно, не считаясь с потерями и не позволяя себе сомнений – как делал всегда – шел. Он уже не искал ответов, потому что вопросы растаяли где-то на первом шаге или даже раньше, не жаждал силы и власти.

Он просто искал выход.

1394 год от Великого Раскола

Кирмил, столица Рубера, Верхний район

Музыка играла тихо, лишь создавая фон, разбавляя тишину и органично вплетаясь в доносящийся из открытого окна ненавязчивый шум улицы. Шелест ветра, шорох колес экипажей по брусчатке, пение какой-то птицы, незаметной в густой листве дерева на противоположной стороне неширокой улицы, – вот и все звуки.

Как известно, большие деньги любят тишину, а в Верхнем районе Кирмила живут именно те, кто этими деньгами владеет. Здесь не голосят зазывалы и газетчики, не дымят заводские трубы, не случается на улицах пьяных скандалов и драк, неизменно пахнет цветами, свежестью или, в крайнем случае, какой-то очень вкусной едой. Ночью здесь всегда горят фонари, в распутицу можно пройтись по мостовой, не запачкав обувь, а зимой почти невозможно поскользнуться. По мнению обитателей других мест – подлинный рай на земле.

Этим небольшим респектабельным особнячком в глубине Верхнего района владела пожилая вдова. Она давно уже предпочла городу свежий деревенский воздух, а домик сдавала внаем. Не из-за недостатка денег – просто лишенное обитателей жилье слишком быстро ветшает, поскольку некому беспокоиться из-за сырости в дождь, холода в мороз или застоявшегося душного воздуха в жару. Эти неприятности вредят домам не меньше, чем людям, только первые без помощи вторых не способны решить свои проблемы.

Особнячок отличался сравнительно небольшими размерами, но единственного постоянного обитателя все устраивало. Да, Хаггар Верас в родном доме привык к куда более роскошным условиям, но возможность в свое удовольствие пожить без постоянного присмотра родителей искупала все неудобства. Отец хоть и ворчал вслух на самоуправство наследника, но внутренне всецело одобрял такое стремление: мужчина должен уметь самостоятельно решать все проблемы, а как положиться на мальчишку, всю жизнь прожившего под маминой юбкой? И когда четыре года назад молодой отпрыск решительно заявил, что улетает из родного гнезда и, более того, намеревается жить своим умом и, что особенно важно, на свои деньги, Верас-старший при показном неодобрении такой порыв поддержал. Первое время он пристально наблюдал за сыном, но вскоре с удовлетворением признал того достаточно взрослым и способным к самостоятельной жизни. Честь семьи наследник не ронял, с подозрительными компаниями не якшался, в азартные игры не играл. А что порой шумно гулял и пил с друзьями да свои любовные похождения не слишком-то скрывал – так зачем нужна молодость, если не для этого? Главное, знать меру, а с этим у Хаггара-младшего проблем не наблюдалось. И отец смотрел на развлечения сына сквозь пальцы.

Сейчас этот сын занимался не самым привычным делом – прихорашивался. Обычно он не задумывался о своем внешнем виде, а сейчас внимательно разглядывал развешенные камердинером пиджаки, брюки и рубашки и тщательно подбирал одно к другому.

– Господин, к вам посетитель – хранитель Варон Присс. Прикажете принять? – На пороге появился как всегда безупречный, с безукоризненной выправкой дворецкий.

– Варон? Это кстати! – оживился Хаггар. – Зови, конечно.

– Привет, а я надеялся тебя разбудить, – через минуту прозвучал с порога насмешливый молодой голос. – Что это с тобой? – растерянно и даже почти испуганно воскликнул вошедший друг, разглядывая Вераса-младшего.

– Подбираю костюм для визита к родителям, – со смешком отозвался тот.

– Не слишком ли ответственно?

– Мать прислала птичку, очень просила выглядеть достойно. Судя по тому, что это слово встретилось шесть раз за ладонь текста, она чрезвычайно взволнована. Вряд ли речь идет о каком-то пустяке.

– Кхм… Даже не знаю, что тебе на это сказать. – Молодой Присс бесцеремонно сдвинул в сторону одежду и устроился на диване, с любопытством разглядывая друга.

– Лучше скажи, какими судьбами? По делу или просто так? – сменил тему Хаггар.

– По делу, – ответил друг. – Помнишь того хамелеона, которого я просил? Он готов?

– Готов, конечно, можешь забирать. – Хозяин дома кивнул. Маскировочный амулет он создал быстро, но все забывал его отдать. – Сейчас тут закончу и принесу. Ты так не ответил, зачем он тебе?

Варон Присс магом не был и совсем не страдал по этому поводу. Все, что нужно наследнику рода и большого состояния, он выучил к двадцати одному году, с тех пор иногда помогал отцу с делами, чтобы более-менее вникнуть в них, а в основном посвящал свою жизнь удовольствиям, порой достаточно экзотическим. Поскольку Приссы являлись едва ли не самым богатым родом в стране, он мог себе это позволить. Например, мужчина очень любил загадки, тайны и интриги и нырял в каждую новую с головой. Хаггар искренне полагал, что именно это друга и погубит, но донести эту мысль до него даже не пытался – бесполезно.

Дружили молодые люди с раннего детства, как дружили их отцы. Ровесники, оба единственные сыновья в семьях, они выросли в соседних поместьях и считали друг друга почти братьями. Правда, со стороны принять их за родственников не сумел бы никто – день и ночь, полные противоположности друг друга.