Дьявольский коктейль

– В жизни звезды экрана выглядят достаточно тускло.

Данило посмотрел на меня с подозрением. Но я вовсе не шутил. Я говорил серьезно. Сам Данило бросался в глаза куда сильнее меня. Конечно, я был на пару дюймов повыше и на пару дюймов пошире в плечах, но тут дело не в росте.

Человек, обхаживавший лошадь, которая пришла третьей, тщательно осматривавший ей ноги и оглаживавший круп, был высокий, кряжистый, с недовольным выражением на лице.

– Да, это и есть Гревилл, – кивнул Данило, проследив направление моего взгляда.

Тренер бросил несколько слов женщине, про которую Данило сказал, что это владелица лошади. Насколько я мог разобрать с расстояния двадцати футов, тон тренера был резким и отнюдь не примирительным. Я знал, что, если тренер желает сохранить душевное здоровье, ему следует обрасти толстой шкурой: постоянно извиняться и оправдываться перед владельцами, чьи лошади проигрывают, невозможно. Надо дать людям понять, что лошадь может быть прекрасно ухожена и натренирована и все же найдется другая, которая окажется более резвой. Но Гревилл Аркнольд держался просто-таки по-хамски.

Вскоре лошадей увели, и толпа начала редеть. Аркнольд, поджав губы и упрямо вскинув голову, слушал то, что говорила ему владелица. Со стороны казалось, что женщина извиняется. Наконец она замолчала. Аркнольд не сказал в ответ ничего утешительного. Женщина пожала плечами, медленно развернулась и побрела прочь.

Аркнольд поднял глаза – и взгляд его упал на Данило. Он вопросительно вскинул брови. Данило чуть заметно кивнул в мою сторону – и Аркнольд переключил внимание на меня.

Медленно оценил. И только потом подошел.

Данило представил нас друг другу с таким видом, словно мы должны быть очень рады знакомству. Так сказать, взаимная привилегия.

Замечательно.

Гревилл Аркнольд мне не понравился – ни тогда, ни потом. Но со мной он был довольно любезен: улыбнулся, пожал руку, сказал, что приятно познакомиться и что миссис Кейвси прислала телеграмму, где говорилось, что я, возможно, приеду на скачки и чтобы он обо мне позаботился.

У него был характерный южноафриканский выговор. Потом я узнал, что он, как и многие южноафриканцы, одинаково хорошо владеет и английским, и африкаанс, и зулусским. Лицо Аркнольда казалось слепленным из грубых кусков мяса, а губы, наоборот, были очень тонкие. На подбородке и на шее виднелись шрамики от старых прыщей, под носом топорщились колючие рыжеватые усы. Он улыбался и говорил приветливо, но глаза у него оставались холодными.

– Ваша лошадь бежала совсем неплохо, – заметил я для поддержания разговора.

Недавний гнев тут же вспыхнул снова.

– Эта глупая баба настояла, чтобы конь выступал сегодня, хотя я хотел выставить его в субботу! В прошлую субботу у него была тяжелая скачка в Турффонтейне, ему нужно было отдохнуть еще дня три!

– Мне показалось, что она извинялась, – заметил я.

– Ja[2]. Извинялась, конечно. Да поздно. Раньше надо было думать. А жеребчик-то хороший. В субботу он бы выиграл. Глупо получилось. Вообще владельцам всегда следует делать то, что говорит тренер. Они ведь нам платят за то, что мы в лошадях разбираемся, разве не так? Вот и слушались бы специалистов!

Я неопределенно улыбнулся. Сам будучи владельцем лошади – хотя мой конь был всего лишь средненьким мерином-стиплером, – я не мог согласиться с ним насчет «всегда». Иногда, даже чаще всего. Но не всегда. Я знал по крайней мере одного победителя Большого национального, который вообще не вышел бы на старт, если бы владелец послушался тренера.

– Я вижу, в четвертой скачке участвует лошадь миссис Кейвси, – сказал я.

Решительное выражение лица сменилось хмурым.

– Ja, – сказал Аркнольд. – Наверно, она вам говорила, что ее лошади выступают не блестяще.

– Да, – кивнул я. – И что вы понятия не имеете почему.

Аркнольд покачал головой:

– Ничего не понимаю! Ухаживают за ними так же, как и за всеми прочими. Тот же корм, те же нагрузки, все то же самое. Они не больны. Я их несколько раз ветеринару показывал. Неприятно. Очень неприятно.

– Ну да, еще бы! – сочувственно кивнул я.

– А тесты на допинг! – воскликнул он. – Мы этих тестов, наверно, сотню сделали! И результат каждый раз был отрицательный.

– А как они выглядят? – поинтересовался я. – Я хочу спросить, можно ли ожидать от них хороших результатов, судя по внешнему виду?

– Сами увидите, – пожал плечами Аркнольд. – То есть я, конечно, не знаю, насколько вы разбираетесь в лошадях…

– Должно быть, неплохо, – вмешался Данило. – В конце концов, ни для кого не секрет, что его старик был конюхом.

– Вот как? – сказал Аркнольд. – Тогда вам, наверно, будет интересно посмотреть конюшни? Может, чего посоветуете насчет лошадей миссис Кейвси, кто знает.

Судя по его ироничному тону, он считал это невозможным. Одно из двух: либо он действительно не знает, что с лошадьми, либо знает, но абсолютно уверен, что я ни до чего не докопаюсь.

– Да, я бы с удовольствием побывал у вас на конюшне, – сказал я.

– Хорошо, побываете. Как насчет завтрашнего вечера? Приезжайте к вечернему обходу, в половине пятого.

Я кивнул.

– Ну, договорились. А ты, Данило, хочешь приехать?

– С удовольствием, Гревилл.

Данило сказал, что сам заедет за мной в «Игуана-Рок».

Чинк, жеребец Нериссы, участвовавший в четвертой скачке, в паддоке смотрелся совсем неплохо. Здоровый блеск шерсти, крепкие мышцы. Он выглядел не очень мощным, но у него были умные глаза и сильные, хорошо поставленные плечи. Портия, сестра Нериссы, приобрела его годовиком и выложила за него двадцать пять тысяч рандов – за родословную. Он выиграл только одну скачку, самую первую, в апреле этого года.

– Ну, Линк, как он вам? – спросил Данило, привалившись боком к ограде паддока.

– Выглядит неплохо, – сказал я.

Чинка водили под уздцы двое конюхов, по одному с каждой стороны. Охрана у Аркнольда налажена неплохо…

Из-за прямых бабок мне трудно было определить, насколько пружинист шаг у Чинка. Все здешние лошади выглядели так, словно они ходят на цыпочках. Наверное, это из-за того, что им с рождения приходится бегать по жесткой сухой земле. По крайней мере, по дороге на старт Чинк бежал рысью не менее уверенно, чем все прочие, и из стартовой кабинки он вылетел наравне со всеми. Я следил за каждым его шагом в цейсовский бинокль с пятидесятикратным увеличением.

Первые полмили он прошел без особых затруднений, держась шестым, в самом конце лидирующей группы. Но когда лошади вывернули на финишную прямую, лидеры рванулись вперед, а Чинк нет. Я увидел, как жокей мотнул головой и принялся энергично высылать лошадь вперед. Но когда приходится делать это в течение такого долгого времени, то можно и не стараться. Чинк явно выдохся, и даже лучший жокей в мире не смог бы с этим ничего поделать.

Я опустил бинокль. Победитель миновал финишную черту, прозвенел колокол, толпа взревела, а Чинк приполз к финишу незамеченным и невоспетым, отстав корпусов на тридцать.

Мы с Данило спустились вниз, туда, где расседлывали лошадей. Гревилл Аркнольд был мрачнее тучи.

– Ну вот, – сказал он. – Сами видели.

– Видел, – согласился я.

Чинк был весь в мыле и выглядел усталым. Он стоял неподвижно, опустив голову, точно ему было стыдно.

– И что вы думаете? – спросил Аркнольд.

Я молча покачал головой. Чинк выглядел обычной медлительной лошадью, но вряд ли такое могло быть – при его-то родословной и при результатах, которые он показал в первой скачке.

Чтобы у него и у всех прочих десяти лошадей было плохое сердце, плохие зубы или заболевания крови и при этом никто ничего не заметил – такого тоже не бывает. Их же осматривал ветеринар, и не раз. И потом, одна, две, но чтобы все одновременно? Невозможно!

Они выступали с разными жокеями. Из спортивных газет Нериссы я узнал, что в Южной Африке очень мало жокеев по сравнению с Англией: всего тринадцать, плюс еще двадцать два ученика, занимающиеся на ипподроме в Натале близ Дурбана, который считается главным спортивным центром страны.

Скачки в ЮАР проходят в основном в четырех районах: Йоханнесбург в Трансваале, Питермарицбург-Дурбан в Натале, Порт-Элизабет в Восточном Кейпе и Кейптаун в провинции Кейп. Лошади Нериссы бывали во всех четырех, в каждом из которых были свои местные жокеи, – и с одними и теми же результатами.

До мая были резвые лошади, а в июне вдруг сделались медлительными клячами.

Судя по тому, как они двигаются, проблем с конечностями у них тоже быть не должно.

Не болезнь. Не допинг. На разных ипподромах. С разными жокеями.

Все говорило о том, что ответ может быть только один.

Дело в тренере.

Тренеру достаточно легко сделать так, чтобы его лошадь наверняка проиграла. Просто дать ей слишком большую нагрузку на тренировочном галопе перед самой скачкой. Немало скачек было проиграно именно таким образом, и все это приписывали случайности, потому что доказать, что это было сделано нарочно, невозможно.

Просто тренеры редко выкидывают такие штуки, потому что победа лошади приносит им куда большую выгоду. Но мне все же казалось, что виноват во всем не кто иной, как Аркнольд. И возможно, способ, который он использует, проще простого.

Так что, видимо, единственное решение проблемы Нериссы – перевести лошадей в другую конюшню.

Можно возвращаться домой и сказать ей об этом.

Только есть две неприятные загвоздочки.

Во-первых, через две недели у меня премьера.

Во-вторых, может, я и догадался, кто и как портит лошадей. Но зачем – вот вопрос!

Примечания