Вирдж. Не имя, не уменьшительное, а что-то вроде отрыжки.
Переехав в Рочестер, Том стал совсем далеким. Вирджил почти ничего не знал про его жену и детей (двое? трое?). В семье по привычке называли Тома наследником, он наверняка продолжит отцовский бизнес.
(Уайти никогда не пытался привлечь к работе младшего сына. Ну разве что в давние времена, когда тот был в старшем классе, отец предложил Вирджилу написать рекламный проспект, после того как прочел его публикацию в школьном литературном журнале и отметил, что он «умеет складывать слова». Вирджил, которому тогда было пятнадцать, с испуганным видом пробормотал: Нет, не стоит! Как будто отец толкал его на преступление.)
А вот на Тома Маккларена, высокого стройного красавца (сейчас он немного нарастил подкожный жирок) с шевелюрой песочного цвета, под сорок (Вирджил часто украдкой на него посматривал), достаточно было взглянуть, чтобы понять: парень из тех, кто о себе высокого мнения, и эту оценку (в основном) разделяют другие.
Так считал младший брат. Испытывая укол зависти.
– Угощайся. Не буду же я их есть один. – С этими словами Том пододвинул брату банку с орешками.
Кешью были отцовской слабостью. Дети дружно смеялись, когда отец требовал, чтобы мать спрятала орешки, печенье и шоколадки в места, где ему будет трудно их найти.
Съев пригоршню орешков, Уайти начинал кашлять. Чем себя и выдавал.
Подсознательно братья про себя отметили непорядок. У такой щепетильной домохозяйки, как их мать, не могут газетные страницы в беспорядке валяться на рабочем столе, а в раковине лежать грязная посуда. Особенно с учетом того, что дети разъехались и веселый раскардаш остался в далеком прошлом.
Том стал рассказывать, как в детстве в его обязанности входило каждый вечер после ужина подметать пол на кухне.
А каждую пятницу, по утрам, выволакивать к обочине мусорные баки.
За эти и другие хозяйственные поручения Уайти платил ему десять баксов в неделю. А Джессалин еще добавляла от себя: «Томми, вдруг тебе на что-то понадобится».
Они выросли в благополучной семье. Что Маккларены – люди с достатком, не требовало доказательств. Иначе ты просто не мог бы жить в одном из шикарных домов на Олд-Фарм-роуд. Но при этом у детей не было ощущения, что им положено.
У Тома точно не было.
А тем временем Вирджил с издевательской старательностью человека, пытающегося не привлекать к себе внимание, аккуратно сложил разбросанные страницы и выбросил в корзину для бумажных отходов, проигнорировав газетные заголовки. Том с презрением вспомнил, как в годы учебы в Оберлине и позже его младший брат-хиппарь приходил в животный ужас при одной мысли, на что он может случайно наткнуться в газете; он считал бесстыдством разглядывать фотографию какого-нибудь страдальца.
Будучи не в силах усидеть на месте, Вирджил принялся споласкивать посуду в обжигающе горячей воде и составлять ее в посудомойке с такой прилежностью, что терпение Тома лопнуло.
– Ты можешь посидеть спокойно?!
Тому, как и сестрам, не нравилось, что в последние годы Вирджил особенно сблизился с матерью. А все потому, что он жил неподалеку и часто заезжал к ней (на своем дурацком велике) в отсутствие Уайти. Возможно, даже чаще, чем они думали.
Вряд ли он просил у нее денег, так как это не в его правилах, но она наверняка ему что-то подкидывала, ибо это в ее правилах.
– Интересно, папа в курсе? – интересовалась Беверли.
– Мы не можем его об этом спрашивать, – напоминал ей Том.
В черном окне над мойкой Вирджил видел свое темное отражение. А за спиной его старший брат-красавец, развалившись в кресле, потягивал эль из бутылки.
Крепкое мужское тело – вот она, загадка для младшего брата, ощущающего себя неполноценным.
В свое время как он глазел на полуодетого и тем более голого Тома!
Даже сейчас сглатывает слюну. Гибкое мускулистое тело. Беззаботная грация. Густая поросль под мышками, на груди, на ногах. В паху.
Его пенис.
Слово, которое нельзя было произнести вслух, даже когда ты один, – пенис.
И аналогичные запретные слова: хер, яйца. Вирджил с содроганием вспоминал, в какой трепет они повергали его на протяжении многих лет.
А все потому, что ты младший.
Словно прочитав его мысли, Том сунул руку в карман пиджака за… ну-ка? Всего лишь за сигаретами.
Курить в таком месте!
– Том, ты чего? Мама утром почувствует запах.
– Я проветрю.
– Они учуют его даже наверху!
– Говорят тебе, я проветрю кухню.
– Ну… – Вирджил выразил свое неудовольствие, передернув плечами.
– Вот тебе и «ну».
Провоцировать старшего брата – последнее дело. В детстве Вирджилу за это нередко прилетало. Вот что значит поздний час.
Том выпустил сигаретный дым:
– Папа до сих пор покуривает.
– Серьезно?
– Это его тайна. Особенно от мамы. Не так часто, как раньше, но хотя бы одна сигаретка в день. У себя в кабинете. Я видел пепел. – Том умолк, испытывая несказанное удовольствие оттого, что знает об отце нечто, о чем Вирджил даже не догадывается. А если младший братец начнет разглагольствовать, что отцу с его повышенным давлением, да еще после инсульта, курить противопоказано, то он получит оплеуху.
Но у Вирджила хватило ума держать дистанцию. Пожевывая нижнюю губу, он раскладывал губки на краю раковины.
Мать всегда держала две (синтетические) губки наготове: одну для мытья посуды, вторую – протирать рабочие столы. Первую – слева, вторую – справа. Через неделю-другую губка для протирки выбрасывалась, лежащая на левом краю перекочевывала на правый, а из целлофанового пакета доставалась новая.
На сегодняшний день левая губка была ярко-желтая, а правая – пурпурно-красная. Вирджил постарался их не перепутать.
В коммунальном доме Вирджила за чистотой особенно не следили, и одной большой (натуральной) губки хватало надолго. В конце концов ее выбрасывали, но не потому, что она становилась грязной и неприятной, а просто начинала разваливаться на кусочки.
Джессалин пришла бы в ужас от образа жизни ее младшего сына. И он старался ограждать ее от отрицательных эмоций.
Однажды София заглянула в старый фермерский дом-развалюху и, увидев у брата в раковине губку, даже не сразу поняла, что это такое.
– Господи! Это похоже на цирроз печени. А на самом деле что?
Они посмеялись, но реакция сестры была понятна. Ужас и отвращение.
