– Война – это ад[46 - Война – это ад… – Слова генерала Уильяма Текумсе Шермана (1820–1891), командующего Западным театром действий в армии Севера (Гражданская война в США, 1861–1865).], – жестко сказал он.
Они просидели в кабине еще с полчаса, прежде чем наконец появился лейтенант. Они рассказали ему о капитане, который искал Национальную гвардию, и показали статью об урагане.
– Ладно, пора двигаться, – сказал Пирс. – Там уже все с ума сходят без связи.
Как выяснилось, армейские подразделения обосновались на территории кампуса Макнизского колледжа на окраине городка. Уже стемнело, когда два фургона, проехав по тихим улочкам кампуса, остановились на огромном, поросшем травой пустыре.
– Эй, – крикнул Пикник Бакстеру, – давайте, кто быстрее.
Они бросились разворачивать 40-футовые антенны, и Бакстер с Риццо закончили первыми.
– Ну и черт с вами, – сказал Левайн, – угостим вас пивом, когда покончим с этой фигней.
Пикник занялся ТСС-3, а Левайн принялся налаживать РЛС-10[47 - Пикник занялся ТСС-3, а Левайн принялся налаживать РЛС-10. – ТСС-3, РЛС-10 – радиорелейные станции.]. К полуночи связь была установлена.
К ним в фургон заглянул Бакстер.
– С вас пиво, ребята, – сказал он.
– Здесь поблизости есть хоть один бар? – спросил Левайн.
– У нас только ты и Риццо в колледжах учились, – сказал Бакстер. – Так что вы должны быть здесь как дома.
– Да, Натан, – тихо поддакнул Пикник, оторвавшись от ТСС-3. – Тебе, как бывшему студенту, и карты в руки.
– Тоже мне вечер встречи выпускников, – сказал Левайн. – Может, лучше набить тебе морду?
– Может, лучше угостишь нас пивом? – предложил Бакстер.
В нескольких кварталах от стоянки они нашли небольшой студенческий бар. Сейчас в Макнизском колледже занятия продолжались только на летних курсах, и в баре было лишь несколько парочек, танцевавших под ритм-энд-блюз. Над стойкой висела полка, уставленная кружками, на которых были написаны имена завсегдатаев. Обычный студенческий бар.
– Ничего, – бодро сказал Бакстер, – пиво оно и в Африке пиво.
– Давайте петь студенческие застольные песни, – предложил Риццо.
Левайн посмотрел на него.
– Ты серьезно? – спросил он.
– Лично я, – сказал Бакстер, – терпеть не могу всей этой университетской чепухи. По мне, главное – жизненный опыт.
– Деревня, – сказал Риццо, – гордись, что сидишь в обществе трех лучших интеллектуалов армии.
– Я не в счет, – сказал Левайн. – Я карьерист, и точка.
– Вот и я о том же, Натан, – сказал Бакстер. – У тебя диплом колледжа, а добился ты того же, что и я, хотя я и в школе недоучился.
– Беда Левайна в том, – сказал Риццо, – что он хотя бы самый ленивый раздолбай в армии. Делать ничего не хочет и боится пустить корни. Он как зерно, упавшее на каменистое место, где земля неглубока.
– И когда восходит солнце, – улыбнулся Левайн, – я увядаю и засыхаю[48 - Он как зерно, упавшее на каменистое место, где земля неглубока. / – И когда восходит солнце, – улыбнулся Левайн, – я увядаю и засыхаю. – Ср.: «И учил их притчами много, и в учении Своем говорил им: слушайте: вот, вышел сеятель сеять; и, когда сеял, случилось, что иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то. Иное упало на каменистое место, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока; когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло» (Мк. 4: 2–6).]. Как ты думаешь, какого черта я столько времени сижу в казарме?
– Риццо прав, – сказал Бакстер, – в этом смысле форт Таракань в Луизиане – самое каменистое место.
– И солнце там жарит будь здоров, это точно, – сказал Пикник.
Они сидели, пили пиво и трепались до трех часов утра. Уже в фургоне Пикник сказал:
– Господи, этот Риццо говорит как заведенный.
Левайн сложил руки на животе и зевнул.
– Кто-то ведь должен говорить, верно?
На рассвете Левайн проснулся от громкого рева и оглушительного грохота, раздававшегося в самом центре пустыря.
– Арррр, – зарычал Левайн, зажав уши. – Что за чертовщина?
Дождь перестал, и Пикник уже вылез из машины.
– Ты только посмотри, – сказал Пикник.
Левайн высунул голову из кабины и огляделся. В сотне ярдов от их машины один за другим, словно гигантские стрекозы, взлетали армейские вертолеты, видимо отправляясь обследовать то, что осталось от поселка Креол.
– Вот тебе на, – сказал Пикник. – Выходит, ночью они уже были здесь.
Левайн закрыл глаза и откинулся на сиденье.
– Ночи здесь темные, – сказал он, наладившись спать.
Проснулся около полудня, голодный и с пульсирующей болью в голове.
– Пикник, – рявкнул он, – где здесь дают пожрать?
Пикник продолжал храпеть.
– Эй, приятель! – Левайн схватил его за волосы и несколько раз тряхнул.
– Чего тебе? – спросил Пикник.
– Слушай, здесь есть полевые кухни или вообще какая-нибудь еда? – поинтересовался Левайн.
Риццо вылез из своего фургона и подошел к ним.
– Ну вы и лодыри, – сказал он. – Мы уже с десяти часов на ногах.
Чуть дальше на площадке приземлялись вертолеты с пострадавшими и, выгрузив их, взлетали вновь. Рядом стояли санитарные машины, суетились врачи и санитары. Вокруг было полно фургонов, джипов, грузовиков, солдат в полевой форме, и лишь изредка в этой толпе мелькали младшие офицеры в хаки и армейские чины со звездами.
– Боже мой, – сказал Левайн, – что за дурдом.
