Я вздохнул и ощутил боль в грудине. Голова слегка кружилась. Я лежал на полу, на толстом овчинном полушубке. В комнате воняло гарью.
– Тебя Ванька Кочубей сбил, придурь из соседнего хутора.
– Дебил…– вздохнул я.
– Ты к кому шел-то?
Я пригляделся к мужику. Здоровый. Прямо богатырь Илья Муромец, одна борода чего стоит. Я конечно слышал, что у нас опять мода бороды носить, но лично меня разводить растительность на лице и за миллион не заставишь…
– К кому шел? Домой я шел…
– Никак не признаю я тебя… В Новореченском полсотни дворов, вроде всех знаю. И одежда у тебя чудная…
Я только сейчас заметил что на мужике просторная рубаха и широкие штаны, подвязанные обычной бечевкой. Он протянул здоровенную ладонь:
– Макар Игнатов, мельник.
– Андрей Никитин.
Мужик сразу изменился в лице.
– Никитин… Барин?!
Он немного отступил и поклонился.
– Простите меня, невежду… не признал я вас…
– Макар, хватит комедию ломать. Какой я тебе барин?
– Столько лет прошло, вовсе вас не узнал… Вы же уехали совсем юнцом безусым, а теперь вон как возмужали. Тетушку вашу, Екатерину Семеновну, жалко очень… золотой была человек. Во всей губернии такой больше не найти. За своих холопов гранитной горой стояла…
Матвей помог мне приподняться и усадил за стол.
Мебель у мужика странная. Стол, грубо сколоченный из досок, такие же табуретки и почти на треть комнаты – большая беленая печь. Похоже печь и являлась источником гари.
– Барин, у меня по случаю сливовочка имеется. Вы как, уважаете?
– Давай,– махнул я рукой.
Матвей достал большую бутыль с желтоватой жидкостью, на столе развернул вощеную бумагу с нарезанным салом и двумя горбушками черного хлеба, придвинул две чищенные луковицы и налил пол кружки сливовки. Я выпил и дыхание тут же сперло. Глаза полезли на лоб. Я едва удержал в себе огненную сливовку, выдохнул и закусил ароматным сальцом.
Матвей тоже выпил и откусил сразу половину луковицы, будто яблоко.
– Вот я и говорю, за своих крепостных ваша тетушка грудью стояла. К примеру, прошлой осенью приехали в Новореченское рекрутов набирать, может слышали, опять с туретщиной война назревает? Так вот Екатерина Семеновна тогда собрала людей и предложила кто желает – может идти в солдаты, а самолично никого не отдаст. Только двое добровольцев вызвалось. Левка, сын кузнеца и Никола-душегуб… Да что говорить, село наше будто крепость. Когда ваша тетка Богу душу отдала – три дня бабий вой по всей округе стоял…
Меня точно с кем-то путают. Нет у меня тетки в Новореченске. Есть единственная тетя Аня, младшая сестра отца, но она в Курске живет, ей еще и пятидесяти нет…
– Еще, барин? – с надеждой спросил Матвей и кивнул на бутыль.
– Нет, хватит. Уж больно крепкая у тебя сливовка…
Я почувствовал что горячительный напиток даже немного помог. Грудь почти перестала болеть. Наверняка лошадка едва задела меня, при прямом столкновении я вряд ли сейчас сидел за столом.
– Вот скажи, барин, чему ты научился в своем Петербурге? Какой науке?
– Да я нигде не учился. Только среднюю школу окончил. А в Питере всего один раз был, еще в девятом классе с экскурсией…
– Не понимаю… а где же вы столько лет пропадали?
Нужно валить из этого дома. У мужика, похоже, сдвиг по фазе. Чушь несет, да еще барином меня обзывает.
– Ладно, спасибо за угощение. Пойду я.
Матвей резко приподнялся;
– Пойдемте. Доставлю вас в имение в цельности и сохранности.
Мы вышли из избы и тут я обомлел…
Город исчез, будто растворился в утренней дымке. Я стоял на краю небольшой деревушки с бревенчатыми домиками и плетнями вместо заборов. По широкой улице с гоготом важно шагали горластые гуси, вытянув длинные шеи. Мимо прошмыгнула темноглазая полноватая женщина в длинном платье, с платком на голове. Она чуть заметно улыбнулась. За домами шумели высокие тополя.
– Барин! – окликнул Матвей и показал на небольшую повозку с черным, как крыло ворона, конем.
– Где мы?
– В Новореченском…– удивился Матвей и помог мне сесть в повозку. Боль в груди все же ощущалась. Я осторожно расстегнул рубашку и обнаружил огромный синяк.
– Вот скажи, барин, какие там бабы в столице? Наверно сладенькие, корсеты носят, чулочки, рейтузы… духи там французские… Многих оприходовал?
Я молчал, потому что был в ступоре. Что происходит?
Мы медленно ехали по селу, а я недоуменно озирался. Похоже на декорации к фильмам девятнадцатого века. Может здесь и вправду кино снимают?
Старик в картузе семенил по улице, неуклюже шаркая ногами. Он остановился и окликнул Матвея:
– Далече?
– Барин вернулся!– гордо ответил Матвей, кивнув на меня.
Старик тут же услужливо снял картуз и слегка поклонился.
Все это напоминало странный сон. Когда проехали село и поднялись на небольшой лысый холм, я вздрогнул от неожиданности. На берегу реки стоял двухэтажный особняк из красного кирпича, так знакомый еще с детства. В этом старом, давно заброшенном доме, мы еще мальцами играли в «войнушку», сбежав с уроков. А когда рухнула крыша особняка, взрослые настрого запретили туда подходить, пугая привидениями. Дом окончательно разобрали уже в середине нулевых. Строители говорили, если бы отремонтировали кровлю – особняк точно еще лет сто простоял, но живописный участок у реки понадобился важному чинуше из города…
Сейчас особняк выглядел обжитым. Во дворе виднелись еще несколько небольших каменных и деревянных построек, а двор обнесен высоким зеленым частоколом. На берегу обваловка из огромных камней, небольшая деревянная пристань и лодочка.
Повозка остановилась у калитки и тут же протяжно залаял пес.
– Свои, Мордан! – усмехнулся Матвей и обернулся.– Вот и приехали, барин…