Дочь короля

– А какие еще не приличествующие духовному лицу науки он изучает? – спросила мадемуазель д’Арманьяк уже более дружелюбным тоном.

– Мой брат не изучает никаких наук, не приличествующих духовному лицу!

– Ах, какая жалость! – вздохнула мадемуазель д’Арманьяк. – Подумайте, мадам де Шартр, скольким грехам можно было бы предаться с таким красивым священником!

– Сейчас подсчитаю, моя милая, – и я могла бы совершить на один грех больше, чем вы.

– Полагаю, на два больше, ведь вы же замужем!

Обе дамы рассмеялись. Мадемуазель д’Арманьяк передала сигару мадам Люцифер, и та проскользнула за апельсиновые деревца.

Глашатай остановился на пороге Салона Марса и трижды ударил о паркет жезлом:

– Званый вечер начинается!

Мадам Люцифер за рукав увлекла мадемуазель д’Арманьяк с глаз долой.

Показался его величество, возглавлявший процессию свиты в Салон Марса, на вечерние увеселения. По правую руку шествовал его святейшество. Ив шествовал слева – рядом с королем и папой, даже превосходя положением короля и королеву Англии, следовавших сзади. Мари-Жозеф была столь поражена, что замерла на пороге, открыв рот, и лишь в последнее мгновение, спохватившись, отпрянула и присела в глубоком реверансе.

Его величество остановился. Перед нею появились его белые шелковые чулки, красные башмаки на высоких каблуках, ноги, некогда славившиеся безупречной формой и малым размером ступни, но ныне жестоко истерзанные подагрой.

– Мадемуазель де ла Круа, – строго вопросил король, – от вас пахнет табаком?

Она поднялась. Вспомнив о насмешках мадам Люцифер в адрес Ива, она испытывала искушение попросить его величество обернуться и посмотреть, кто притаился за апельсиновыми деревцами. Но если бы мадам Люцифер была с ней любезна, то предложила бы ей сигару и от Мари-Жозеф сейчас пахло бы табаком, поэтому она не могла утверждать, что не совершила никакого прегрешения.

– Это обычай, принятый на Мартинике, – сказала она, ни в малой мере не солгав.

– Это языческий обычай, – сурово поправил Мари-Жозеф его святейшество, – заимствованный у американских дикарей.

Он стоял совсем близко и мог бы милостиво протянуть ей руку и дать поцеловать перстень, но он не удостоил ее этой чести.

– По крайней мере, гнусный. Я не одобряю курения, особенно когда курят дамы, – промолвил Людовик. Он печально вздохнул. – Курение мне по душе еще меньше, чем фонтанжи, но пользуюсь ли я при собственном дворе хоть каким-то влиянием? Я вижу, вы привезли с собой один ужасный обычай, а другой, не менее ужасный, переняли уже здесь, во Франции.

– Прошу прощения у вашего величества, – прошептала она, сжавшись под его неодобрительным взором.

Его величество прошествовал дальше, но, поравнявшись с апельсиновыми деревцами, отвел ветви тростью, обнаружив за ними мадам Люцифер и мадемуазель д’Арманьяк. Облачко сигарного дыма, выплывшее из-за апельсиновых деревьев, окутало его величество и его святейшество.

Мадам Люцифер с вызовом воззрилась на них и лишь спустя несколько секунд соизволила сделать реверанс. Его величество грустно покачал головой с отеческим неодобрением и направился далее, в музыкальный салон. Придворные устремились за ним. Шартр, смущенный молодой супруг, не удостоил опозоренную супругу взглядом.

Примечания