– Истинный храм может быть устроен где угодно! Вера прикладывается к любой точке! Все пребывает повсюду, ведь так сказано?! – Монах откашлялся. – Если желаете остаться на Реке, то очень скоро нам придется общаться жестами!
Нэй опустил пистолет и пробудил гондольеров. Проснулась и Лита.
– Они в нас стреляли! И ты туда поплывешь?
– Мы поплывем.
– Отвези меня домой!
Нэй едва удержался, чтобы не наложить на девушку печать молчания.
– Может, вернуть клановцам?
Лодка ткнулась в осклизлые ступени.
– Я убил ваших людей, – сказал Нэй монаху.
– Они уже внутри, – ответил тот.
– Что это значит?
– Следуйте за мной.
Коридор был широким. Вход в храм – внутри, а не снаружи – защищали высокие фигуры… китобоев с гарпунами. Статуи готовились бросить гарпуны: клонились вперед, вглядываясь в растрескавшуюся плитку, точно в речные глубины.
– Что это за храм? – Нэй снял шляпу и стряхнул с нее капли дождя. Он шел за монахом, рядом семенила Лита.
– Церковь Чрева Кита, – был ответ.
Колдун кивнул. Догадка оказалась верна.
Однажды он побывал в храме Чрева Кита. Его, молодого и зеленого, привел туда Уильям Близнец. Учитель знакомил ученика с миром за пределами Кольца. Адепты церкви Чрева Кита верили в воскрешение после смерти. Тот храм был маленьким и пустым. Если не считать сваленной у алтаря груды гниющих тел. Видимо, возвращение затягивалось.
Это ли он искал?
В том числе.
Не все колдуны Полиса алкали богатства. Некоторые, как Улаф Ус со своими старцами, жаждали покоя. Некоторые искали бессмертие. Юн Гай долгие годы корпел над чудотворными пилюлями. Смешивал чистую киноварь с белым медом, сушил на солнце, держал над огнем. Испытывал пилюли на себе. Он уверял милорда, что близок к цели, но с годами его волосы отнюдь не темнели, жабья кожа не становилась глаже, а гнилые зубы не сменялись здоровыми.
От влажных стен, с которых была содрана обшивка, так что оголились несущие балки, разило тухлой рыбой. Пол устилали катышки крысиного помета. Лита прижалась к плечу Нэя. Он оттолкнул ее: будет мешать, если придется выхватить шпагу.
Лита уже пригодилась ему, чтобы выбраться из Полиса, – и может сгодиться снова. Как тот чудной ножик с несколькими лезвиями, что он видел на барахолке Оазиса, – чудной, но бесполезный, разве что ковырять в зубах у малютки кракена.
Они несколько раз свернули. Задержались в комнате без окон – монах возился с ключами. В сумрачном, освещенном свечами углу долговязый старик в рясе священника держал младенца. Склонился над купелью и громко шептал на речном языке:
– …зачатые светом и тьмой… явиться из чрева божественной рыбы… обрел начало от гнева его, от соленого сердца…
Ряса была грязной и рваной. На рукавах блестели округлые пластинки – чешуя? Старик – у Нэя язык не поворачивался назвать его священником – коснулся рукой воды, начертал над ней знак, похожий на плавник, и побрызгал на младенца. Младенец висел головой вниз и не шевелился. Старик дотянулся до свечи, горевшей на широком краю купели, и опрокинул ее в воду. Следом бросил младенца.
Лита сильно сжала локоть Нэя. Монах нашел нужный ключ, и они покинули баптистерий.
«Ни одно живое существо, – утверждали манускрипты, – не может переступить границу, не прервав своего существования».
Да, он слышал о магии Воскрешения. Вот только верил ли в нее?
– Дело не в магии, – сказал монах. Нэй впился взглядом в капюшон: монах прочитал его мысли? – Да, кое-кто из нас владеет ею, как владеешь ты. Но путь в Чрево – это не магия, а Преображение. Воля Творца. Творец желает каждому нового рождения. Его спасательный призыв звучит постоянно, но слышишь его не сразу. Для жизни нужно время – и для смерти тоже.
– Ты про искупление?
– Я про забвение. Чтобы всплыть, надо погрузиться. Но этого мало. Без Чрева душа возродится пустой.
– Чрева Кита, полагаю?
– Чрева того, кто знает Реку. Кто был внизу и вверху.
Нэй остановился.
– Кто ты?
– Ты знаешь.
Монах тоже остановился, повернулся и скинул капюшон.
На долю секунду Нэй увидел сразу две картинки, связанные с реальностью лишь этим капюшоном.
Увидел лицо своего учителя – Уильяма Близнеца.
Увидел черную пустоту.
Капюшон опал на плечи монаха.
Круглое отечное лицо. Приплюснутый нос. Мясистые губы. Нэй не знал этого человека. Или… Что-то знакомое мелькнуло в маленьких крабьих глазках – старое, алчное, уставшее – в придонной глубине.
– Кто ты? – повторил Нэй, положив руку на эфес шпаги.
Монах улыбнулся.
Мантия на его животе оттопырилась. Будто из кишок служителя выбралась крошечная беспалая рука. Дернулась в одну сторону, в другую – махала Нэю. Рванула вверх. Лита взвизгнула.
Из-за ворота выглянула заостренная мордочка. Крыса шевельнула усами.
– Наст? – выдохнул Нэй. – Элфи Наст?
Элфи Наст, четырнадцатый колдун Полиса. Сожженный за измену предатель.
Монах погладил крысу по голове.
– Не скрою, немного обидно быть узнанным таким образом, но при сложившихся обстоятельствах…
