Рассказы из провинции

Велосипед

На дворе стояла уже ночь, тёплая, июльская. На небе мерцали холодные огоньки далёких звёзд, и Ромка, лёжа на спине, на раскладушке возле открытого окна, всё всматривался в высокий шатёр ночного неба. Ему не спалось. Где-то там, высоко-высоко, летают космические корабли, и космонавты в них тоже, наверное, не спят. Как же им спать? – Вверх тормашками что ли? Ему, Ромке, так ни за что не уснуть. У космонавтов, наверное, и постелей-то нет. А без постели что за сон? У животных и то есть постели: из травы там, из листьев. Без сна тоже плохо. Ромка, когда не выспится, ничего не соображает, есть не хочет, делать ничего не хочет. А космонавтам надо же работать! Они, наверное, таблетки какие-то пьют, чтобы не спать… Ага, а если они долго-долго летают? Тогда им всё равно надо спать…

Ромкины размышления прерывает шорох за окном. Он прислушался. Шорох затих. «Кошка, наверное, лазит в траве», – подумалось ему.

Только он хотел вернуться к своим мыслям, как за окном снова что-то зашебуршало. Любопытство взяло верх. Ромка тихонечко встал и взобрался на подоконник. Долго рассматривал чернеющую в темноте траву, поднявшуюся этим летом высотой больше метра, но разглядеть так ничего и не смог. Вдруг раздался тихий оклик:

– Ромка! Бабушка спит?

– Кто там? – так же тихо вопросил Ромка.

– Да это я, дядя Петя, – из-за куста калины, крадучись, вышел его родной дядька, брат Ромкиной мамы.

– Ой, дядя Петя, а мы Вас совсем – совсем потеряли, – старательно тихо зашептал Ромка. Но получалось совсем наоборот.

От громкого шипения Ромки проснулась бабушка и громогласно спросила:

– С кем это ты разговариваешь, Ромка? Кто ещё там шляется под окнами по ночам? Ну-ка, закрывай окошко! Хватит балаболить! Завтра рано вставать. Забыл? Кто за ягодами собирался со мной пойти в лес? Или раздумал?

– Пойду я, бабуль! Конечно, пойду. Ты не думай, я высплюсь! Успею. Спи, бабуль!

– Выспится он… Закрывай, говорю, окошко! Комаров напустил! Не дадут теперь спать!

– А закрою окошко – будет душно! Пусть останется открытым!

– Ромка, ну-ка, закрывай окно без разговоров! Переговариваться он ещё будет!

– Ладно-ладно, закрою! Не ругайся, бабуль!

Бабушка, немного помолчав, вдруг спросила:

– Ромка, а там не дядька твой объявился? Ты не с ним шушукался?

Ромка затих, не зная, что ответить. И дядьку подводить нельзя, и врать не хочется.

Бабушка поняла, что угадала, и, кряхтя, встала с постели, подошла к окну.

– Ну-кось, защитничек, геть в постель! Сама закрою окно, – сказала она, отпустив Ромке лёгкий подзатыльник.

– Петька, паршивец! Пришёл, да-к нечего под окнами будоломничать! Шагай домой через дверь, а не в окна! Завтра будешь ответ держать, где сегодня пропадал! – громко проговорила она для улицы, затем сердито захлопнула окно, задвинув на нём шпингалеты, и пошла открывать дверь непутёвому сыну сорока с лишним лет, с наполовину облысевшей головой. Тот, дождавшись, когда она уйдёт в комнату, осторожно вошёл в квартиру, быстро-быстро закрыл за собой входную дверь, и, прошмыгнув в хрущёвский санузел, закрылся там.

Ромка ждал – ждал дядю Петю, но, так и не дождавшись, уснул. Ему хотелось узнать, купил ли дядя Петя велосипед на деньги, что дала ему бабушка. Бабушка их долго копила и хотела подарить его Ромке на день рождения. Но так как она сама в них ничего не понимала, то поручила сделать эту покупку дяде Пете.

Утром они вместе: Ромка и дядя Петя – пошли в «Спорттовары» выбрать велосипед. До этого магазина они дойти не успели. На их пути было детское кафе «Ягодка».

– А что, Ромка, может, зайдём сюда да побалуемся мороженым? – спросил его дядя Петя. – Хочешь мороженого?

– Хочу, – ответил Ромка. – Я люблю экимо!

– Не «экимо», а «эскимо», – пояснил дядька. – А я люблю «пломбир». Сейчас мы купим с тобой всё, что хотим.

Они зашли в кафе. Племянника дядя Петя усадил за один из столиков, а сам встал в очередь к прилавку.

Ромка сидел за столиком, и, бултыхая по воздуху ногами, которые не доставали пола, разглядывал на стенах красивые картинки с героями из знакомых ему мультиков. А дядя Петя тем временем, купив мороженое, уже шёл к столику вместе с каким-то дядей.

За столом дядя с незнакомцем много о чём-то говорили, что Ромка, ничего не понимая из их разговора, устал слушать и решил выйти на улицу и там подождать дядю Петю. На улице он снова долго ждал. В ожидании облазил все ближайшие скамейки и деревья, а дядя всё не выходил. Наконец, Ромка решил сам позвать его, но, когда заглянул в кафе, дядьки там уже не было. Ромка сначала расстроился, что прозевал дядю Петю, но вскоре, увидев знакомого мальчика, пошёл с ним играть в свой двор. Там они и провели в играх почти весь день. Только вечером бабушка, возвращаясь из магазина, увидела внука, играющего в песочнице, и повела домой…

Среди ночи Ромка проснулся от какого-то грохота. Он вскочил с постели, и, с силой протирая глаза, пытался понять, что громыхнуло. Но в квартире установилась тишина. Потом из коридора послышался храп.

Проснувшаяся бабушка встала с постели и пошла в коридор. Следом за ней пошёл и внучек. В коридоре была настежь распахнута дверь из санузла с сорванным крючком, а на полу лежал и храпел трактором дядя Петя.

– Ба, а почему он здесь спит? – спросил Ромка.

– А пьянчужкам всегда нравится спать то на толчке, то рядом с ним, а то и на улице где-нибудь под забором. Ты ещё не знал этого? – хмыкнув, ответила бабушка. – Свинья грязь любит! А спать в ней для неё – самая большая радость. Пусть себе спит! И мы пойдём дальше спать.

Шлёпая босиком обратно в постель, Ромка задумался: как это дядя Петя спал на толчке? Зачем? Есть же постель! А теперь на полу спит… Нехорошо это. Он, что ли, пьянчужка? Нет. Неправда. Он не такой. Дядя Петя рассказывал ему о космосе, о звёздах, о космонавтах. Он так рассказывал, что Ромке тоже захотелось стать космонавтом и полететь на какую-нибудь звезду. Посмотреть, какая там жизнь, как там живут люди. Это же с ума сойти как интересно! Нет, дядя Петя – он другой. А сегодня… сегодня у него просто нечаянно так получилось… Это, наверное, тот дяденька его уговорил выпить. Но он больше не будет… Ни за что не будет пить эту водку! Он знает, что все пьяницы – настоящие дураки. Когда они пьяные, они ничего не понимают, значит, они глупые или дураки. Но дядя Петя же не дурак! Зачем ему пить?…

С этими мыслями Ромка уснул, а во сне улетел на космолёте на какую-то другую неизвестную планету, которая удивила его огромными красивыми бабочками. Они то летали, то ходили по земле, а людей там почему-то не было. И Ромке стало от этого грустно и захотелось обратно, домой. А дом был далеко-далеко, так далеко, что Ромка заплакал.

Он проснулся от того, что кто-то его трясёт. Ромка открыл глаза, по щекам катились слёзы, а за плечи его держала бабушка.

– Ромка, ты чего? – спрашивала она. – Не плачь, это только сон! Не надо плакать! Всё будет хорошо! Спи хорошим сном, а тот плохой прогони!

– Ба, а вставать ещё не надо?

– Нет, внучек, не надо. Рано ещё. Я тебя разбужу.

Ромка закрыл глаза и попробовал уснуть. Но это у него не очень получалось. Получилось, когда пришла пора вставать. Бабушка, жалеючи внука, не стала его будить. В сегодняшнюю будоломную ночь он почти не спал.

Солнце было довольно высоко, когда Ромка проснулся. Дядя Петя уже сидел на кухне и «гонял чаи». Бабушка пекла блины и сердито выговаривала ему за вчерашнее, а тот только голову сжимал своими руками – «граблями», как говаривала иной раз бабушка. Дядя Петя молча слушал выговор, виновато хлопая глазами, опушёнными белесыми ресницами. Наконец, он не выдержал, и, скривив лицо от головной боли, произнёс:

– Мам, да куплю я ему велосипед! Вернусь из отпуска, получу отпускные, и сразу куплю.

– Куда ты купишь?! Чтобы потом посылкой отправлять сюда?

– Почему посылкой? – Багажом. Там я найду для него велосипед получше, чем в здешнем магазине.

– Петя, ты только не вешай мне лапшу на уши. Я уже столько обещаний от тебя слышала, что уши вянут! Уж, если на то пошло, вышлешь деньги переводом, а мы тут как-нибудь и без тебя разберёмся! Твоими обещаньями я сыта по горло. Когда же ты за ум возьмёшься? Хватит тебе балбесничать! Пора остановиться! Жёнок перебираешь – скоро на руках пальцев не хватит считать! Все тебе плохие! Как последнюю-то звали?

– Лена.

– Это она за тобой ухаживала, когда ты весь переломанный лежал в больнице?

– Да, она.

– Вот и женился бы на ней. Не каждая женщина станет ухаживать за калекой. Значит, сердце у неё доброе. А недостатков у каждого за глаза хватает. Главное, надо найти в человеке хотя бы одну хорошую черту и опереться на неё. А там и всё остальное подтянется. Уважай того, с кем хочешь вместе жить, и он ответит тебе тем же.

О чём дальше шёл разговор, Ромка уже не слышал, потому что бабушка закрыла дверь на кухню.

– Это что же, у дяди Пети было много жён? А разве так можно? Вот у него, у Ромки, всегда была одна мама, один папа. А разве бывает ещё по-другому? Надо у бабули спросить. Или нет, лучше у дяди. Бабуля уже старенькая, она, наверное, и не знает этого. А у дяди Пети другое дело. Если у него было много жён, значит, он лучше знает, почему так бывает…

Но Ромка недолго был занят такими мыслями, вскоре он переключился на другой вопрос: почему бабушка его так и не разбудила? И он, ещё не умывшись, вприпрыжку побежал на кухню…

Васька и Лариска

Ранним утром поздней осени, едва-едва забрезжил рассвет, обитательниц жилища под названием «общежитие» разбудил истошный вопль ребёнка. Испуганные жилички мигом повыскакивали из своих тёплых постелей, но лишь из одной комнаты решилась высунуться молодая женщина – Маринка. Дверь её комнаты выходила на веранду, и оттуда прямиком ей под ноги шмыгнуло что-то мохнатое с горящими жёлтым огнём глазами. Маринка испуганно отскочила в сторону, потом поняла, что это Васька, их общежитский кот, и она, успокоившись, стала выгонять его из комнаты. У неё была маленькая дочка, и Маринка никогда не пускала кота в комнату, чтобы хотя бы там не было его шерсти.

Васька был старый – престарый кот, лохматый или мохнатый – это как кому угодно. Жил он здесь, кажется, всегда. По крайней мере, других котов или кошек здесь никто не помнил. Когда-то раньше он очень хорошо ловил мышей, крыс, за что его и держали, потому что этого зверья там было в изобилии. И это несмотря на его неласковый нрав. Погладить, потискать его никто не изъявлял желания. Боялись. Потому как на любые протянутые к нему руки он взъерошивался и шипел, поднимая перед собой лапы с выпущенными когтями.

Последние годы он обленился, мышей и крыс ловить перестал, всё больше спал. Летом на веранде, а зимой – то на кухне, которая была общей для всех жиличек, то в туалете на батарее. Большую часть дня он проводил на кухне, где женщины и еду готовили, и ели за столом. Тогда и ему что-нибудь перепадало, как угощение. Но довольно часто он проявлял свои незаурядные способности в воровском деле. Стоило какой-нибудь женщине оставить на столе что-то вроде колбасы или рыбы и отвернуться на мгновение, как эта самая вкуснятина тут же исчезала со стола. Исчезал и Васька, мирно спавший до этого где-то под ногами.

Женщины и сердились на него, и жалели: всё же – старый котяра, своё отслужил. Каких только прозвищ он не слышал от них в зависимости от того, что сотворит. Был он для них – и «холерой», и «пенсионером», и «дармоедом», и «воровской мордой». Богатая коллекция прозвищ для него постоянно пополнялась, была, казалось, неисчерпаемой. Васька, однако, на них не реагировал, продолжая жить по своим законам и привычкам. Он был уверен, что никто его отсюда никуда и никогда не выгонит. Это его дом.

Но, кроме Васьки, в общежитии жила ещё одна зверюга – крыса. Самая, что ни на есть, настоящая, никаких благородных кровей. Жила она, как и положено, под полом. Крыса эта тоже была старая – престарая. Когда-то женщины приручили её, подружились с ней, – как хотите, так и называйте эти отношения. Крысу они назвали Лариской. Лариска не лазила, где попало, она приходила к ним в гости, когда они звали её. У пола над плинтусом была дыра, она вылезала оттуда и взбиралась на холодильник, куда женщины клали для неё угощение: печенье, сахар кусочками.

Лариска с Васькой жили вполне мирно. Он на кухне в основном лежал под столом, не обращая внимания на её появление из норы и последующее восседание на холодильнике.

Боялась Лариска только одного человека. Это был один из приходящих гостей – ухажёров одной из женщин… Он, по-видимому, её тоже боялся, а кроме того, ненавидел. Однажды он её пнул и она запомнила это. При его приближении к общежитию Лариска убегала в свою дыру. Ухажёра ещё ни видно, ни слышно, но, если Лариска пряталась, то женщинам сразу становилось понятно, кого ждать на пороге. По реакции Лариски они тогда сделали вывод, что парень – нехороший человек, и женщина, к которой он приходил, вскоре рассталась с ним.

К месту, наверное, рассказать немного о самом жилище. Находится оно в одном из городков на южном берегу Крыма. Постройке не менее ста лет, а возможно, и больше. Строили такие дома, скорее всего, крымские татары из ракушечника, которого на морском побережье предостаточно. Ракушечный кирпич – это известняк, очень хорошо впитывающий влагу, но с трудом отдающий её. В сырую, дождливую погоду в таком жилище довольно холодно и сыро, если нет дополнительного обогрева и просушки. Батареи центрального отопления хоть и имелись в комнатах, но отопительный сезон, как правило, начинался ближе к декабрю. Жители, конечно же, ворчали на коммунальщиков, а у тех, как всегда, было сто причин и отговорок, по которым невозможно было включать отопление.

В эту ночь отопление, наконец-то, включили. А, что Васька, что Лариска, – оба любили полежать, погреться на батарее в туалете, которая была их давнишним «яблоком раздора».

Сколько лет они жили вместе, столько и дрались за неё каждый раз, когда включали отопление. Драка их заканчивалась тем, что кто-то из них отступал, и батарея становилась собственностью победителя на всю зиму. В основном побеждала крыса, и потом всю зиму она грелась на ней, когда хотела.

В этот раз драка закончилась победой кота. Далась она тому с большими потерями: Лариска порвала ему не только ухо, изранен он был весь с головы до хвоста. Но и Лариска погибла. Васька всё-таки загрыз её.

Когда женщины увидели погибшую крысу, печали их не было конца. Ваську они готовы были убить за неё. Но, конечно, не убили. Похоронили Лариску с почётом, сделали поминки. А Васька где-то долго отлёживался, а потом, когда появился худющий, хромающий, грехи ему отпустили, стали подкармливать. Но прожил он после этой драки не так долго. Еле дотянул до лета. То ли последствия драки сказались, то ли старость одолела.

Глухая Люба

Люба Р. не всегда была глухой. Когда-то она очень даже хорошо слышала. Много лет Люба проработала рекламщицей в местном ДК. Драила шваброй фанерные щиты от старой рекламы, грунтовала их, что требовало немалых физических усилий; подготовленные щиты разрисовывал художник, а Люба устанавливала их перед входом в ДК. Работа вроде несложная, но занимала весь её рабочий день. Афиш бывало много, так как здесь проводились и смотры самодеятельности, и праздничные «Огоньки». И прочих мероприятий хватало: то собрания своего родного предприятия, то другие организации что-то здесь проводили, то выборы, то концерты заезжих артистов, то ещё какая-то всячина. Короче, работы хватало и художнику, и ей – Любе.

Но так считали не все. Её начальница – Захаровна, по внешнему виду и внутреннему содержанию больше походившая на уличную торговку и любившая покомандовать (а она была здесь завхозом, и все уборщицы, в том числе и Люба, подчинялись ей), так не считала. Она раз и навсегда решила, что работа у Любы – не бей лежачего, поэтому отправляла её мыть пол там, где она укажет, в дополнение к основному занятию.

Люба была невысокого росточка, тихая, робкая и даже застенчивая. Но самое главное – она никогда не перечила начальнице, являлась добросовестно – исполнительной трудягой. Только художники за неё и заступались, отвоёвывая её для основной работы.

Люба и в семье была такой же терпеливой и безответной. Муж её Генка бывал хулиган ещё тот! Вернее, это он дома распоясывался, руки распускал, а на своей работе он был на доске почёта и тише воды, ниже травы. Ещё бы! Ему ли возникать там?! За ним водился грешок: любил он выпить не слабо. А после этого, неминуемо, начинался запой и прогулы. Но его держали там исключительно за умелые руки. Был он слесарем, каких днём с огнём не сыщешь. А за прогулы Генку каждый раз лишали премии и тринадцатой зарплаты. И каждый раз тот клялся – божился, что больше прогулов не будет, что это было в последний раз, что теперь он начнёт новую жизнь. Но обещаний его хватало максимум на полгода, и дальше всё шло по кругу.

Люба в его запойные дни приходила на работу в синяках и старалась в это время никому не попадаться на глаза, кутала лицо в платок. Художники жалели её. Особенно сочувствовала ей девушка – художница, которую звали Роза. Талантливая и самолюбивая, уж она-то никогда и ни за что не давала себя в обиду. Умела дать отпор. Когда Люба приходила с синяками, Роза говорила ей:

– Ну, сколько же ты будешь терпеть этого гада? Он же убьёт тебя, Люба! Уходи ты от него!

Люба тихо отвечала:

– Куда же я уйду? Где мне жить с двумя детьми? Кто ж меня возьмёт к себе? Да и денег у меня нет, чтобы за квартиру платить. Зарплата, сама знаешь, какая – не разживёшься! А мальчишек надо и кормить, и одевать – обувать! А этому вражине отольются мои слёзки. Бог ещё накажет его!

Мальчишки у Любы были разновозрастные. Старшему 13 лет – он был родной сын, а младшему 5 лет – этот приёмный, племяш. Сестра с мужем на мотоцикле с коляской возвращались с картофельного поля и погибли в аварии. Их сбил встречный самосвал. Мальчонка остался сиротой, и Люба забрала его к себе.

Старший – Колька был задиристым, драчливым забиякой. Родители многих соседских детей то и дело жаловались на него, а она всё никак не могла найти на него управу. Он был копией своего отца и всегда находил у него поддержку. Подрос Колька, стал пить на пару с отцом и быстро втянулся в это дело.

Бог всё-таки наказал мужа Любы: однажды он отравился палёной водкой и … протянул ноги. Пил вместе с ним и Колька. Но тогда его в больнице сумели «откачать». Отравление ненадолго приостановило его желание пить: он очень испугался. Но через какое-то время пристрастие к спиртному возобладало. Раз попробовал – ничего не случилось, два попробовал – опять ничего, а дальше – снова пошло-поехало…

И, как водится, выпивка его стала сопровождаться рукоприкладством, злобой на мать, ревностью к двоюродному брату.

А двоюродный брат – Сашенька, как звала его Люба, был совершенно иным. С малых лет, как Люба забрала его к себе, он стал её «хвостиком», ходил с ней повсюду, в том числе и на работу. Сызмальства он видел её нелёгкий труд, старался помочь тёте, видел и дядькины издевательства над ней, очень жалел её, заступался за тётю, за что и ему перепадали тумаки. От брата Кольки мальчику тоже доставалось, он ведь был младше, и силёнок, конечно, пока не хватало справиться с ним. Сашенька подрастал, физически становился крепче, и Колька теперь бивал мать в его отсутствие.

Пришёл срок, и Сашенька поехал учиться в училище в другой город, а по окончании отправился служить в армию. Как Люба ждала его писем! Это был единственный человек – роднее родных, который беспокоился о ней, жалел её.

А родной сын Колька по-прежнему пил, теперь уже беспробудно, и так же изголялся над матерью. И однажды, тихо подкравшись к ней сзади, изо всех сил хлопнул ладонями ей по ушам. Люба от дикой боли упала, потеряв сознание. Она всю ночь пролежала на полу в луже крови, вытекшей из ушей. Колька же в это время преспокойно спал пьяным сном.

Наутро, проспавшись, он пошёл на кухню опохмеляться и споткнулся о лежавшую на полу мать. Вот тут он испугался, стал трясти её. Люба открыла глаза и тут же в ужасе закрыла уши руками. Сын что-то говорил ей, но она ничего не слышала и только испуганно смотрела на него. Колька, наконец, понял, что дело плохо – его ведь могут посадить за мать! И вызвал скорую помощь. Любу увезли в больницу. К ней туда приходил следователь и убеждал подать заявление на сына. Она отказалась.

А Колька тем временем запил пуще прежнего. И то ли он перебрал со спиртным, то ли снова палёного зелья напробовался, в её отсутствие отдал Богу душу: заснул на лавке в парке культуры и отдыха и не проснулся.

Соседи и знакомые помогли ей похоронить сына. Она же всё плакала, жалела Кольку и виноватила себя, что не уберегла мальчишку, не смогла воспитать его правильно. Её убеждали, что не она виновата, а его отец, который втянул сына в пьянку. Но она продолжала повторять:

– Не уберегла… Как же так?… Надо меня судить. Я виновата…

С тех пор её стало трясти. Так сильно тряслись руки, голова, что она не могла совершать многих действий: ни хлеб порезать ножом, ни ложку поднести ко рту – всё расплёскивалось по сторонам. Стала она беспомощна, как дитя. А к врачам обращаться робела. Одна из знакомых обратилась в отдел социальной поддержки, объяснив положение Любы. Там посодействовали приходу к ней врача. Врач назначил лечение, но проку от него фактически не было. От прописанных таблеток она целыми днями спала, а когда просыпалась, всё было по-прежнему. И она перестала их пить.

Наконец, Сашенька вернулся из армии. Побыл немного дома и уехал в город, где учился до службы. Там, оказывается, его ждала девушка. Там же он устроился на работу. Вскоре они поженились, Люба была на их свадьбе – Сашенька приезжал за ней. И года не прошло, он перевёз тётю к себе. Квартиру Любы продали, и в том городе купили другую, где и стали жить вместе с ней.

Выигрыш

Тётка Степанида, «клюнув» на рекламу, решилась купить лотерейные билеты. Мелочиться не стала, с пенсии разорилась аж на целых десять штук, которых не покупала, кажись, со времён Союза. Тогда их втюхивали, как обязаловку, а они – вот дурные! – ещё и сердились, да старались как-нибудь «отбрехаться» от навязываемого «счастья». Это теперь дело другое: хочешь – бери билеты, не хочешь – не бери, дело твоё, никто не заставит. Наоборот, появилось столько больных на всю голову! Тратят на эту ерунду все свои зарплаты, «пускают на ветер» пенсии, идут на преступления!.. А лотерей напридумывали! Одна другой заковыристей, завлекательней! И главное, кто больше наобещает, тот круче и обманет!

Но тётка Степанида-то не дура! Она знает, что это развод! Просто уговорил её на покупку приближавшийся Новый год. Надо же было поздравить родственников и друзей чем-то недорогим, но интересным! Вот и соригинальничала с билетами.

Правда, оказалось, родственники сделали то же самое. И вышло, что на Новый год они все обменялись билетами. Получилось так смешно: надо же! – свои купленные билеты раздала, а получила взамен точно такие же, только с другими номерами. И тут подумала, а вдруг повезёт? Да… Слаб человек… Поманили пальчиком – он и растаял…

Да нет, нет. Она не гоняется за большими деньгами. Если уж их никогда у неё не бывало, то и не будет. Нечего губу-то раскатывать…

И всё же… А вдруг и в самом деле повезёт? А что? – она, ведь, везучая. Разве нет?

Родилась Степанида после войны. Это ли не везение? Не пришлось ей пережить кошмаров и ужасов голода военного времени. Всегда у неё были и еда (хоть и не всегда в достаточном количестве), и одежда (пусть и не шикарная), и дом (пусть и не дворец), и родители (хоть и не царских кровей, но любовь и забота которых грели её всегда). Она это ценила и понимала, что не каждому выпадает такое счастье.

А муж? А сын? Неужели ей с ними не повезло? Ни тот, ни другой не пьют, не курят, не дерутся – это ли не счастье? У других вообще чёрт-те что творится в доме, а живут, радуются. Ей, тем более, положено быть на седьмом небе от счастья. Она, в самом деле, довольна.

Правда, муж перестал выпивать после того, как его хватил инсульт. Ну, так что же! Теперь-то, когда он всё-таки оклемался – ни капли в рот не берёт! И жизнь пошла, как по маслу.

А как она замуж за него выходила? Это же без смеха не вспомнишь!.. Вообще-то, на замужестве она в молодые годы не была помешана. Вроде, и крест на нём не ставила, но и поиском мужа не заморачивалась. Зачем? Ей и так было хорошо: любимая работа, любимое занятие после неё, а когда хотелось и от этого отвлечься, уезжала на юг, к морю, и там отпускала тормоза… Такая жизнь её вполне устраивала. Она наслаждалась, купалась в воздухе свободы.

Наслаждение закончилось со сватовством будущего мужа. Он пришёл к ней на работу сразу с предложением: выходить за него замуж. И дал три дня на размышление. Вообще-то, она знала его, как соседа по дому – многоэтажке, где она проживала. Знала, что он женат, что у них с женой двое детей. Видела их не раз вместе. И всё. Предполагала, что живут они хорошо, ну и, слава Богу! А тут, оказалось, всё совсем не так. Вот-те раз! Они и развестись уже успели…