Тайна Воскресения

Владимир Щербинин

Тайна Воскресения

В православном богословии существует понятие Божественного мрака – то есть область абсолютной непознаваемости Всевышнего. Скажем, большинство евангельских событий и явлений можно описать земными словами и красками, в крайнем случае – притчами и образами. Но есть то, пред чем «недоумевает всяк язык» (Задостойник Богоявления) и человеческий ум, – например преславное Воскресение Господа и Спаса нашего Иисуса Христа.

Начнем с того, что для всех великих церковных праздников написаны иконы, а для Воскресения – нет, хотя это «праздников праздник и торжество есть торжеств» (ирмос 8-й песни Пасхального канона). На саму Пасху и в обычные воскресные дни на середину храма выносится икона «Сошествие во ад», но по сути это образ Субботы Благословенной, а не Воскресения. Ведь, по церковному преданию, Господь сошел в преисподняя земли в день субботний накануне Своего Восстания.

Сошествие во ад. Икона

Часто можно услышать, что образ жен-мироносиц, пришедших к месту погребения Христа и обретших камень, отваленный от Гроба, а также ангела, сидящего на камне сем, – тоже образ Воскресения. Поэтому некоторые художники-иконописцы изображают на этой иконе, кроме жен, ангела и спящих воинов, еще и ходящего среди оливковых деревьев Спасителя. Но это всего лишь художественное самочиние. Другие считают, что иконы «Уверение Фомы» и «Явление Луке и Клеопе на пути в Эммаус» – тоже образы Воскресения. Однако эти события случились уже после самого Воскресения Христова и могут быть скорее названы Деяниями Воскресшего Спасителя. Иногда в пример приводят изображение Христа в белых одеждах, грядущего со знаменем в руках, как победителя. Но это всего лишь появившееся не ранее XVIII века заимствование из католической религиозной живописи, которое не имеет ничего общего с православной иконописной традицией.

Отсутствие изображения и словесного описания Воскресения Господа и Спаса нашего Иисуса Христа не случайно. Это и есть тот Божественный мрак, великая и сокровенная тайна, которую не описать никакими средствами и перед которой можно только предстоять в смиренном молчании, с величайшим благоговением и трепетом.

Архимандрит Мелхиседек (Артюхин)

О силе пасхальной молитвы

В пасхальные дни мы приветствуем друг друга словами: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» Дай Бог, чтобы эти святые слова всегда жили в нашей памяти и стали неизменной частью повседневной духовной жизни. Дай Бог, чтобы эта молитва не внешним ликованием и не только в светлые Пасхальные дни звучала в нашем сердце, но была глубинной убежденностью в будущем воскресении. Будем помнить, что «смерть есть к жизни приближение, к жизни той, где смерти нет».

Уверение апостола Фомы. Икона

Преподобный Никодим Святогорец считает, что молитва «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» способна избавить человека от уныния и безнадежности, от духа безверия. Дай Бог, чтобы эти святые слова были на наших устах в момент радости и в момент испытаний, в момент скорби, и в момент ликования. Чтобы в непростой момент перехода человека в вечность эти слова стали тем якорем, за который бы мы ухватились. И ладья нашей души не поколебалась бы в этом бушующем мире, а привела нас к той пристани, которая называется «Царствие Божие». В это Царствие Божие входят те люди, которые всем сердцем, всей душою, всем своим помышлением верят во Христа Распятого и во Христа Воскресшего, для которых слова «Христос Воскресе» являются смыслом их бытия и веры.

О чудотворной силе пасхальной молитвы свидетельствует случай, о котором рассказал митрополит Истринский Арсений, помощник Святейшего Патриарха Кирилла и его правая рука. Однажды в Пасхальную седмицу в Патриархии раздался звонок. Митрополит Арсений снимает трубку и слышит:

– Это Патриархия? Срочно позовите Патриарха.

– А может кого-нибудь поменьше? Я его помощник, вроде я к нему тоже отношение небольшое имею.

– Вы знаете, это звонят из 64-й больницы. У нас здесь привезли человека при смерти, без сознания, без паспорта. Мы вам звоним, потому что он уже вторые сутки бормочет, не приходя в сознание: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе! Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» Что нам с ним делать?

Владыка отвечает:

– Вы обратитесь в ближайший храм, пусть придет батюшка. И если есть хоть какая-то возможность, то его надо причастить, если он в сознании.

В это время раздается звонок от Патриарха:

– Владыка, я Вас уже десять минут жду на обед. Вы что, забыли?

– Ваше Святейшество, бегу!

Приходит он к Патриарху, все уже сидят за столом и спрашивают его, почему он так задержался. Владыка Арсений рассказал о звонке из больницы, о человеке без паспорта, судя по всему, бомже, который в бессознательном состоянии все время повторяет: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!».

Патриарх выслушал его и говорит:

– Владыка, поезжайте в больницу сами и разберитесь в этой ситуации. Если что-то надо сделать, все возьмите на себя.

Когда владыка Арсений приехал в больницу, ему сообщили, что человек, непрестанно повторявший пасхальную молитву, отошел ко Господу. И попечением владыки Арсения безымянный бомж был отпет и погребен по христианскому обряду, похоронен на церковные деньги. Вот как в последние минуты эта молитва сподобила его благословения Патриарха, христианской кончины, отпевания, погребения и поминания его Церковью, иже веси судьбами, с именем, которое знает Господь. Так идущая от сердца молитва может внести в нашу жизнь незримую, но реальную помощь Божию.

Расскажу еще одну поучительную историю о великой спасительной силе пасхальной молитвы «Христос Воскресе!» К одному священнику приходит бабушка-соседка и просит исповедовать и причастить ее мужа, который давно болен раком. Священник в изумлении: «Как же так? Ведь Иван Петрович человек безбожный. Он же последний человек в нашем подъезде и возмутитель спокойствия. Его трезвым никогда не видели». Бабушка отвечает: «За время болезни он изменился, высох весь, успокоился, крылышки опустил, его теперь и не узнать. Он сам попросил позвать батюшку».

На следующий день пришел священник, Ивана Петровича исповедал первый раз в жизни и причастил. Иван Петрович прожил после этого еще три дня, по немощи своей и болезни, он уже ничего не ел и не пил. И в последние свои дни сделался молитвенником. Никаких молитв он не знал, но бабушка говорила, что как ни зайдет к нему в комнату, то он лежит на кровати, сложив руки на груди, и молится: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе! Христос Воскресе! Воистину Воскресе!». И промолился так три дня. Предал свою душу грешную, но покаявшуюся, Богу. Вот каковы были последние дни и минуты этого Ивана Петровича. Он уподобился разбойнику благоразумному. Поэтому Господь эту душу, обратившуюся к Нему, как написано в Евангелии, в одиннадцатый час, принял, упокоил, а за эту молитву – «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» – душу его еще при жизни воскресил. И этот раб Божий Иван Петрович имеет надежду и на воскресение.

В словах «Христос Воскресе!» заключена вся наша вера, надежда и упование, весь смысл и фундамент жизни. Какие бы трудности нам не выпадали, эти два слова будут спасать нас от той смерти, от которой многие из нас умирают еще прежде кончины физической. Я говорю о смерти духовной, когда люди живут без веры и истины, без нравственности, без Евангелия, и потому уже сейчас являются живыми мертвецами. И наоборот, того, кто старается идти путем евангельской жизни и следует закону Божественной любви, могут ожидать распахнутые врата Царства Небесного, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, а жизнь бесконечная.

Протоиерей Артемий Владимиров

Пасхальная ночь

Постепенно храм с его службами входил в жизнь нашей семьи, которая столь долгое время оставалась далёкой от христианской святыни. И если раньше колокольный звон, лившийся по 2-му Обыденскому переулку, воспринимался мной как посторонний шум, ничего не значащий и ни к чему не зовущий, то теперь первые удары колокола и радостный перезвон в конце ранней воскресной литургии заставляли меня быстрее выбираться из постели и поспешно совершать необходимый моцион, чтобы не опоздать к поздней службе. Удивительно, что после кончины горячо любимой бабушки Любови (первой проторившей дорогу в храм) каждый из домочадцев, таясь друг от друга, начал прокладывать свой путь к свету Божию.

Богородица у Распятия. Мозаика

В семидесятые годы столичная интеллигенция, пробудившись от духовной спячки и одновременно утратив советский энтузиазм, характерный для послевоенных лет, искала «духовности» в свежих номерах журнала «Иностранная литература», в передаваемых из рук в руки самиздатовских книгах «восточных мудрецов» Кришнамурти и Вивекананды, с их загадочной псевдохристианской терминологией. Многие с целью оздоровления стали заниматься суставной и дыхательной гимнастиками, собираясь вечерами в физкультурных залах школьных зданий. Подобная литература появилась и в нашем доме, но, по счастью, она не оказала заметного влияния ни на кого из нас.

Моя мама, выпускница и преподавательница Московского энергетического института, всегда помнила пронизанные благодатным теплом ненавязчивые уроки православной веры, которые были ей преподаны благочестивой бабушкой Александрой Михайловной Севей (урождённой Глебовой). Впоследствии мама рассказывала мне, что с кончиной бабушки любимые внучками молитвы «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся» как будто отошли на задний план, однако незримый свет веры сокровенно пребывал в их девичьих душах. Вот почему нужен был лишь духовный импульс для возвращения к Богу всей нашей семьи, никогда не отрекавшейся от своих русских корней. Страдая некоторыми хроническими недомоганиями, мама занималась оздоровительными упражнениями по системе йоги и вместе с тем испытывала внутреннюю потребность, заходя в православный храм, ставить свечи перед чтимыми ею образами и своими словами обращаться к Отцу Небесному… Как-то, сердечно помолившись пред старинной иконой преподобного Сергия Радонежского в Обыденском храме пророка Божия Илии, она почувствовала облегчение от томившего её недуга! Её ум и сердце вновь открывали для себя тот таинственный мир детства, когда Господь был так близок, а Его вещий лик наполнял всю жизнь Божественной любовью от края и до края…

Вспоминаю, как, уже осознав себя христианином, я однажды решил подремать в родительской комнате на диване, но сон (несмотря на усталость) не шёл ко мне. Я испытывал труднообъяснимое беспокойство и ворочался с боку на бок. Наконец, повинуясь интуиции, сползши с дивана, я отверз его чрево и. о ужас! Там оказались целые залежи вредоносной самиздатовской литературы, которой хватило бы на всех жителей Калькутты и Дели!{Мама, по счастью, так и не добралась до этих книг. До поры до времени собирая подобную эзотерическую литературу, она почему-то убирала её подальше, не читая. Как говорится: «С глаз долой, из сердца вон».} Меня, по причине юношеского максимализма, охватило священное негодование! Подобно древнему благочестивому библейскому царю Иосии, я исполнился решимости «вырубить священные языческие рощи и разрушить идольские жертвенники на высотах»{В этих местах идолопоклонники совершали свои скверные жертвоприношения. См. 4 Цар. 23, 4-14}. Но как это осуществить? Выбросить книги в мусоропровод? Нереально. Сжечь? Негде. Вывалить в контейнер для отходов, сиротливо стоящий в переулке? Последняя мысль пришлась мне по душе, однако затем подступили сомнения: а что если какие-нибудь пионеры в поисках макулатуры найдут всю эту «йогическую мерзость» и, сами того не понимая, подвергнут растлению собственные души, а заодно погубят и весь совет дружины, распространив в школе яд восточных заблуждений? И вот с одобрения и позволения мамы я принялся за дело. Сложив у контейнера стопки с произведениями оккультных авторов, я должен был разорвать все книги на части, чтобы никто никогда не смог восстановить их содержание. Только близ воркующие голуби, с интересом поглядывавшие из тёплой лужи на «нового Фамусова»{«Уж коли зло пресечь: собрать все книги бы да сжечь», – говаривал герой грибоедовской комедии.}, да две-три проходящие мимо старушки были свидетелями этого необыкновенного сражения юноши-филолога с «прелестной литературой», которая постепенно обретала вид первобытной целлюлозы, подготовленной для переработки в туалетную бумагу.

Как бы то ни было, в маминой комнате с тех пор дышать стало свободнее, в чём со мною, кажется, охотно соглашались и весёлые огненно-красные соцветия азалии. Они каждый раз приветливо взирали на меня с подоконника, едва лишь я приближался к некогда злополучному, а теперь «дезинфицированному» дивану с намерением предаться лёгкому сну… Друзья мои! Кто из вас не помнит знакомой всякому русскому человеку поэтической строки: «О, сколько нам открытий чудных готовят просвещенья дух и опыт, сын ошибок трудных…»? Для меня, настрадавшегося во тьме заблуждений (как и для мамы), храм пророка Божия Илии в Обыденском переулке стал местом, где Господь, отъяв завесу тайны, явил душе чудный свет богопознания. Вы ещё не раз услышите о нём в моих скромных повествованиях. Полагаю, что для каждого искреннего христианина его родной приходской храм может быть назван поистине малой духовной родиной. Как воздействует на человеческую душу Божественная благодать? Неизреченно. Подвижники веры утверждают: если человек старается хранить простоту и незлобие, она становится для души лучшей и самой терпеливой учительницей! Особенно это явственно в храме, в месте сугубого обитания благодати. Там Божий Дух неслышно, незаметно осеняет вверившегося Ему христианина. Только ведомым ей одной образом врачует благодать душевные раны, освобождая ум от заблуждений и наставляя человека на целомудренное, благочестивое и праведное житие{Ср. Тит. 2, 12.}. Проще говоря, Бог открывает по-детски доверчивой душе все истины о Себе Самом, о мире и человеке; показывает ей конечную нравственную цель бытия и раскрывает духовное предназначение каждого из нас, Его разумных созданий.

Не эту ли чудесную учительницу – благодать Господню, имел в виду А. С. Пушкин, когда, воспоминая лицейские шаловливые годы, не без некоей горечи писал своей гениальной рукой:

Понятный смысл правдивых разговоров…?{Отрывок из стихотворения «В начале жизни школу помню я.»} Кому из вас, дорогие мои читатели, неведомо то особое радостное, как бы самопроизвольно рождающееся в сердце состояние, которое все мы испытываем в преддверии Христовой Пасхи? Но было бы неправильно ограничивать эту затаённую радость лишь пределами собственной души. Нет, предощущение Пасхи разлито и вокруг нас, в живой природе! Великого Праздника ждут городские птахи, беззаботно снующие в ветвях тополей; по вечерам Пасха отражается в лужах талой воды вместе с кусочками закатного неба; она слышится в свежих ароматах готовой распуститься листвы. И земные недра, и заоблачные сферы – весь Божий мир ждёт не дождётся, когда можно будет присоединиться к тысячегласному человеческому (и конечно, ангельскому) хору, восклицающему: «Христос Воскресе!» В таком-то приподнятом, до конца мне самому непонятном радостном настроении я, студент первого курса филфака МГУ, направился в Обыденский храм, чтобы встретить свою едва ли не первую «сознательную» Пасху и стать участником (хотя ещё не причастником) Светлого Христова Воскресения. Придя загодя, около одиннадцати часов вечера, я, как всегда, примостился в трапезной части храма, выходящей к главному приделу. Обычно я становился близ иконы Божией Матери «Взыскание погибших», сыгравшей столь значительную роль в событиях последующих лет моей жизни. О как отрадно мне было слышать церковнославянское, может быть, не совсем ясное чтение книги Деяний Апостольских! Чтецы сменяли один другого. Кто уверенно, а кто и не без запинки, но все с ревностью свидетельствовали о благовестнических путешествиях апостола Павла.

Мил сердцу был и лёгкий шумок, исходивший от тихо переговаривающихся между собой прихожанок, в нарядных белых и красных одеждах пришедших в Отчий дом. Душа блаженствовала и «часов не наблюдала». Неожиданно меня вывел из этого предпасхального забытья очень полный, с красноватым лицом и выпроставшимися губами человек – служка Василий. Он, шумно дыша, с грубоватым простодушием вопросил о вещи, которая не могла мне присниться даже в самых радужных снах:

– На крестном ходе хоругвь нести хочешь? Ну мог ли я ответить отрицательно, несмотря на то, что не слишком точно знал, чем хоругвь отличается от обычной иконы?

– Тогда иди, бери стихарь и надевай его.

С этими словами он провёл меня к правой двери иконостаса и вынес золотисто-белое одеяние, которое я должен был тут же на себя и водрузить! Видимо, батюшка «заочно» благословил все стихари для добровольцев. Надев с трепетом эту чудную одежду, я покинул излюбленный мною уголок и встал с прочими хоругвеносцами, которые выстроились друг напротив друга посреди храма. Крепко сжимая древко старинной и довольно тяжёлой хоругви, я стоял во время пасхальной полунощницы ни жив ни мёртв, буквально утопая в нахлынувшем на меня счастье. Иль это я, «иль это только снится мне?»{Автор, очевидно, соотносит свою мысль с известной строчкой блоковского стихотворения «Незнакомка». – Прим. ред.}. Народ всё прибывал в храм, до тех пор, пока центральный и два боковых придела не заполнились до отказа. Но что мне было до тесноты и недостатка свежего воздуха?! Душа ликовала и как бы находилась вне тела и вне земной реальности со всей её ограниченностью и неудобствами!

Так, я думаю, гуси-лебеди подымаются на заре навстречу восходящему солнцу, без сожаления прощаясь с водной гладью, потревоженной их большими белыми крылами. Набирая высоту, птицы постепенно выстраиваются в искони заведённом порядке и издают торжествующий клич, который кажется нам на земле прощальным. На самом же деле он пронизан хвалой Создателю, наделившему пернатых дивной способностью бороздить без устали воздушные просторы. Время от времени я оглядывал сам себя и удивлялся красоте стихаря, края которого касались пола и делали мою фигуру похожей на статую. Оставалось совсем немного времени до начала крестного хода.