67
Из кирпича-сырца на глинистом грунте с добавлением соломы.
68
Первоначально в Теченской слободе с начала XVIII века действовала Богородице-Введенская деревянная церковь. Каменная Спасская церковь была построена в 1815–1863 гг. 24 января 1863 г. состоялось освящение главного престола во имя Животворящего Креста Всемилостивого Спаса. 17 июня 1866 г. был освящён престол в южном приделе во имя мученицы Параскевы-Пятницы. 14 марта 1876 г. был освящён престол в северном приделе в честь Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Закрыта в 1931 г. и разрушена после 1945 г.
69
См. очерк «Павел Игнат[ьев]ич».
70
См. очерк «Варвара Ивановна».
71
См. очерк «Илья Петров Ерёмин».
72
В «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется очерк «Банк на паях» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть II. (1965 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 379).
73
См. очерк Анна Ивановна и Мария Ильинична».
74
См. очерк «Пётр Данилович [Черепанов]».
75
См. очерк «Проня».
76
Tempora mutantur et nos mutatur in illis – по-латински «Времена меняются и мы меняемся в них».
77
Сильвановский дом в разрушающемся состоянии и в настоящее время существует в селе Русская Теча. Изба-читальня в нём находилась в 1938-1950-х гг.
78
perpetuum mobile – по-латински вечный двигатель.
79
Возраст вступления в брак в описываемый автором период составлял: для женихов – 18 лет, для невест – 16 (если раньше – требовалось особое разрешение духовной консистории). «Критический» возраст для девушки обычно наступал между 20–25 годами.
80
Пропущено автором.
81
Ручной ткацкий станок.
82
В очерке «Рождество Христово» (1965 г.) в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «Для людей смертных, т. е. не богочеловеков, идея этого праздника главным образом заключалась в акте деторождения, появления на свет младенца со всеми присущими ему человеческими чертами… Отсюда именно празднику Рождества Христова придано было значение детского праздника, т. е. праздника для детей. Ни один христианский праздник, поэтому, не оставлял в детской душе столько впечатлений как праздник Рождества, и описывать его это – прежде всего, – значит описывать детские впечатления по поводу него. Но от времён дохристианских, т. е. до введения на Руси христианства в быту наших предков существовали некоторые традиции, которые сохранились и после принятия христианства и, таким образом, в праздновании Рождества получился сложный комплекс бытовых черт, свойственный нам в недалёком прошлом.
Чтобы придать этому празднику особое значение, церковь установила перед ним так называемый Филиппов пост, по имени апостола Филиппа. Уже при праздновании «Введения во храм [Пресвятой Богородицы – ред. ]» 21-го ноября в богослужении указывается на предстоящее празднование Рождества в песнопениях этого праздника.
Праздник Рождества падает на период зимних холодов, которые и называются рождественскими. Это тоже наложило на этот праздник некоторые особенности бытового характера» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 55–58.
83
Учащиеся духовного училища.
84
Праздник Рождества Христова празднуется по церковному календарю 25 декабря (старый стиль), которое на рубеже XIX–XX веков приходилось по григорианскому календарь (новый стиль): до 1900 года на 6 января, а с 1901 года – на 7 января.
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «Самым ярким показателем этой подготовки был базар в последний понедельник перед ним [сочельником – ред.]. Здесь можно было видеть целые свиные туши, «очереженные» и поставленные «на попа». Туши из говядины, привезённые бродокалмакским торговцем мясом Мурзиным. Пряники, орехи, конфеты, сахар, чай и пр. привозили торговцы из ближайших сёл. Во дворах свежевали овечек, телят хозяева их. Всё это готовилось на разговенье» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 59–60.
85
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «В программу изучения «Закона Божия» в школе, кроме заповедей Моисея, Символа веры, входило ещё заучивание тропарей на двунадесятые праздники, а на Рождество заучивали даже кондак. Теперь эта наука была «впрок», оправдывала себя, а для школьников это была «лафа» – они были настоящими именинниками. «Ванькя, научи» – приставали к какому-либо грамотею его безграмотные друзья. «Ванькя, возми с собой славить» – просили они, и он учил их, штудировал до седьмого поту» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 61–62.
86
Заутреня – простонародное название утрени, ежедневного церковного богослужения суточного круга, которое в описываемое время совершалось утром.
87
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний: «Деревенские мальчишки – Ваньки, Васьки, Петьки, Кольки и т. д., из которых, некоторые коротали зимние дни большей частью на печках и полатях, на этот раз одетые в самые комбинированные одеяния – тятькину шапку-малахай из собачьей шерсти, мамкины обношенные пимы и частобор старших брата или сестры, фалды которого волочились по снегу, а ноги заплетались, бегали славить Христа по домам теченского церковного причта и теченской знати». ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 66–67.
88
Тропарь Рождества (оригинальный текст): «Рождество Твое Христе Боже наш, возсия мирови свет разума: в нем бо звездам служащии, звездою учахуся, Тебе кланятися Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока: Господи слава Тебе».
89
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «… они стайкой в четыре-пять человек бегали после «заутрени» по домам и славили. На улицах, во дворах и площадях при луне искрился снег, было холодно. Они врывались в дома с волной холодного воздуха, выстраивались так, что запевало, он же, вероятно, и учитель их и регент, с лучшими певцами становился впереди, а худшие певцы, а то и просто статисты – сзади. Старались петь так, чтобы создать выгодное для себя впечатление» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 67–68.
90
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Что мы, дети, переживали в эту ночь, это были детские мечты об ёлке и других развлечениях, как у Чеховского Ваньки» // Там же. Л. 62.
91
Там же автор добавляет: «Сам богослужебный чин в этот праздник отличался от обычного только большей помпой: было больше освещения, торжественнее пел и был более полнокровным хор. На клирос приходили все знаменитые теченские певцы, как это было и на Пасхе. Был торжественный звон, но только на время богослужения, а не на весь день, как на Пасхе. Богослужение совершалось в зимнем приделе, посвящённом Параскеве – девятой пятнице». Он был отеплён. У сторожки трапезников была поставлена чугунная печь с двумя «барабанами», квадратными полыми ящиками, которые накаливались докрасна. Люди стояли стеной, частью даже в сторожке. Было душно от ладана и запаха от дублёных одежд молящихся. У церкви больше, чем в другие праздники, стояло на привязи лошадей, принадлежащих прихожанам, прибывшим из деревень, лошадей с различными зимними экипажами…
У церкви, на лавочке, больше, чем в другие праздники, сидели нищие – женщины, закутанные в рваные шали, в рваных зипунах и частоборах, в каких-либо обмотках на ногах. Сидели они, тесно прижавшись друг к другу, время от времени вставали, били нога об ногу, топтались на месте, обогревали руки своим дыханием, растирали их, снова садились и, когда им подавали шаньги, кральки, сырчики, крестились своими костлявыми, жилистыми похолоделыми руками…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 62–64, 65–66.
92
Колядование – славянский обряд накануне праздника посещения домов группой участников, которые исполняли «благопожелательные» приговоры и песни в адрес хозяев дома, за что получали ритуальное угощение.
93
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Обычай этот явно уже вымирал, потому что колядские песни редко кто знал, а ребята пели только уже жалкие остатки их и притом в искажённом виде» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 69.
94
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор указывает: «Они имели символическое значение подобно яйцам на Пасхе. Заготовляли их в большом количестве» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 60.
95
Там же автор добавляет: «Во дворе устраивалась катушка с ёлками по бокам. И катанье на лошадях, и катанье на катушках были, очевидно, компенсацией за то, что мы не приезжали домой на масленицу» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 76–77.
96
Там же автор добавляет: «Рождественские каникулы у нас называли «святками». Откуда и как появилось такое название – мы, по правде сказать, не задавались таким вопросом, но оно как-то сроднилось с той обстановкой, которая окружала нас на этих каникулах, тот семейный уют, в котором мы пребывали в течение трёх недель. Разрозненные по городам, где учились, на четыре месяца, мы съезжались из Перми, Екатеринбурга и Камышлова с разными впечатлениями и достижениями в учении. Зимой мы зажаты были стенами нашего маленького домика в тесный кружок, дружный и по-семейному сердечный» // Там же. Л. 75–76.
97
Там же автор уточняет: «к ночи – обязательно страшные» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 76.
98
«O, sancta simplicitas!» – по-латински «О, святая простота!»
99
В Сугояке был отдельный церковный приход. Вероятно, автор имеет в виду праздник, организованный только для детей местного церковного причта.
100
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний эпизод о поездке в Сугояк отсутствует. Автор приводит организацию новогодней ёлки в своём родном селе: «Ёлки – это было уже развлечение для господских и поповских детей, но однажды организована была ёлка в школе для школьников. Это было в Тече историческим событием. Инициатором организации её была учительница Елизавета Григорьевна Тюшнякова, которая на этот раз даже пожертвовала часть своего отпуска и задержалась в Тече, сократив срок своего пребывания у родных в селе Ольховском. Подготовка к ёлке велась исподволь в течение двух недель: золотили и серебрили грецкие орехи, клеили коробки для конфет и обклеивали их «золотой» и «серебряной» бумагой, наклеивали картинки на них и пр. Собирали деньги на украшения и закупали их. Купеческую дочь Аннушку Новикову, учившуюся когда-то в школе, уговорили-обязали сшить разноцветные мешочки под подарки, а её батюшку-родимого – Антона Лазаревича – купить для ёлки разноцветные свечки. Наступил день, когда вечером должна быть зажжена ёлка. Уже с полдня в школу стали собираться школьники со своими мамами, приодетые. Нетерпение увидеть ёлку первый раз в жизни у них возрастало с каждым часом, а в большой комнате школы за наглухо закрытой дверью готовилась ёлка. Наконец, дверь открыли, и они ринулись к ней, перегоняя друг друга. Чего-чего только не было на ёлке: «золотые» и «серебряные» грецкие орехи, флажки иностранных государств, хлопушки, дудочки, оловянные солдатики, сусальные пряники в виде рыбок, конфетки, картинки, книжки, «золотые» и «серебряные» бумажные сети, разноцветные горящие свечки. Не было только Деда Мороза и Снегурочки, потому что ещё не наступил Новый год. Что только было с мальчишками и девчонками? Все раскрасневшиеся, с радостными лицами ходили они вокруг ёлки и пели:
Круг я ёлочки хожу,
Круг зелёненькой,
На конфеточки гляжу,
На хорошенькие.
…
Дай мне пряник,
Дай конфетку,
Дай золоченный орех —
Ныне малым детям праздник:
Веселиться им не грех.
Потушили свечки на ёлке, сняли украшения, разделили школьникам, и они с разноцветными мешочками разошлись со своими мамами по домам. Будь бы среди них чеховский Ванька Жуков! Как бы он был рад.
В этом году теченские школьники отпраздновали Рождество полнокровно, как настоящий детский праздник» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 69–73.
101
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний: «Ходили они по домам вечерами, рядились кто во что горазд: выворачивали шубы и являлись медведями, одевались разными кикиморами, плясали, пели запевки, чествовали хозяев и их детей:
Кто у нас хороший,
Кто у нас пригожий?
Иванушко хороший,
Алексеевич пригожий.
Розан мой розан,
Виноград зелёный.
Такими запевками перебирали всю семью. Старались остаться не разгаданными. Угощали их орехами, пряниками, сырчиками» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 73.
Там же: «Шиликуны» – это была дань далёкому прошлому наших предков, вековая традиция» // Там же. Л. 74–75.
102
Там же автор уточняет: «пришельцев из «Расеи», столяров, вероятно, скрывавшихся от полицейских ищеек» // Там же. Л. 74.
103
Памятным днём, когда вспоминались родственники и знакомые, которых поздравляли с наступлением Нового Года.
104
Дни накануне церковных праздников Рождества Христова и Крещения Господня.
105
Замоченные в воде зёрна пшеницы, чечевицы, гороха и ячменя.
106
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «Как сейчас я вижу эти сочни, нанизанные на лопату для посадки калачей в печь в её лежачем положении. Это были заготовки, которые наша матушка пекла на «поду», и мы потребляли их с чаем» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 58–59.
107
Крестный ход на реку в день Богоявления, когда священнослужители освящают воду и с верующими вспоминают евангельское событие Крещение Господня.
108
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора эпизод с шествием на «Иордань» отсутствует. Автор пишет: «Это [кропление святой водой построек и животных – ред. ] был заключительный момент целого ряда церковных и связанных с ними бытовых обычаев: сочельники перед Рождеством и Крещением, славление Христа, освящение воды, которые и обусловили название каникул этих «святками». Для нас же детей, это слово – «святки» было символом того уюта, семейного тепла, которыми пользовались на этих каникулах. Это тепло и радости встречи с родными были такими желанными…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 78–79.
109
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» (1965 г.) в «свердловской коллекции» воспоминаний автор пишет о масленице как о «явлении прошлого»: «О масленице, как и о религиозных праздниках, которых на Руси было много, теперь приходится говорить уже в прошедшем времени, по крайней мере, если иметь в виду её в классической форме существования. Она была бытовым явлением, унаследованным от наших предков с древних времён, явлением, само по себе, противоречивым, на которое вследствие этого, существовали различные, тоже противоречивые точки зрения. Можно сказать, что отношение к ней имело такие оттенки: было оно и любовным, и лицемерным, и просто несправедливым. Заговорите о масленице с каким-либо деревенским жителем – мужичком или женщиной из «старых», они не назовут её масленицей, а назовут «маслёнкой». «Это было на маслёнке», «скоро будет маслёнка» – так они будут о ней говорить. Не нужно быть особенным знатоком особенностей произношения слов, знатоком как орфографии, так и правильного произношения слов в русском языке – орфоэпии (?), чтобы заметить разницу в звучании слов – «масленица» и «маслёнка». В слове «маслёнка» слышится что-то «ровное» – близкое, любовное. Масленицу также любовно изобразили в своих произведениях А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой и др. Композитор [А. Н.] Серов в одной из своих опер воспел «широкую масленицу» в арии Ерёмки, а Ф. И. Шаляпин восславил её в своём исполнении, показав её действительно широкой, как широкой была и его натура» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 73–76.
Там же он обвиняет Церковь в лицемерном и несправедливом отношении к масленице: «Церковь явно была лицемерной в отношении к масленице: критиковала её за языческий характер, громила празднующих её, чему один из примеров будет показан ниже, и в то же время исподтишка поощряла её: известно, что в духовных школах на три дня в масленицу прекращались занятия. Да и в быту кто из ревнителей веры не позволял себе полакомиться блинами на масленице?
Несправедливое отношение к масленице было в том, что, празднуя её в быту, так сказать, душевно, не вносили её в табельные дни с красными цифрами, прикрывались словами «сырная неделя», вместо того, чтобы, скажем, два-три дня показать красными и, не прикрываясь никакими другими словами, прямо напечатать «масленица» и внести в табель нерабочих дней: она заслуживала это» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 76–77.
110
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Впрочем, этот способ потребления был только у нас, был «смотрительным», а у прочих дело было иначе. Известно только, что блины стряпали у всех наших соседей и надо думать и у других теченцев, причём мы знали, что у наших соседей «Расторгуевых» заводили целую кадку, а стряпали их целой бригадой: Даниловна, обе снохи её и дочь Марейка, пока не вышла замуж. На деревне считалась плохой та хозяйка, которая не приберегла масла на блины в масленицу, так что блины были обязательными для всех во время масленицы и не на один день, а на каждый день недели. Есть анекдот про одного архиерея-шутника, который на экзаменах любил задавать каверзные вопросы. Так, на экзамене по географии он предлагал показать на карте «житейское море», а на экзамене по «Уставу» спрашивал, как нужно «править» службу, если Пасха и масленица «падут» на одно число, чего никогда не могло быть, потому что Пасха всегда бывает через семь недель после масленицы. Если отвечающий затруднялся ответить на этот вопрос, то он делал наводящий вопрос: «что нужно в этом случае делать – с горы кататься или на качелях качаться» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 80–81.
111
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Последний раз в жизни мне удалось наблюдать масленицу в деревне в её, так сказать, классическом виде в Тече в 1904 г.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 82.
Там же: «Теча расположена на горе, но рельеф местности затруднял выбор места для устройства катушки: то гора спускалась к речке обрывом, то дорожка для спуска была сильно искривлена, то упиралась в огороды. Наиболее удобным спуском с горы – прямым и обеспечивающим дальность катания был спуск на Горушках от дома Неверовых, по прозвищу «Волковых». Здесь спуск был прямым, дальше дорожка шла между огородами, а потом был спуск небольшой к речке. Такое расположение спуска обеспечивало быстроту и дальность движения по катушке» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 82–83.
112
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «Поливка горы часто совершалась насильственным путём: когда женщины проходили с водой с реки, то вдруг, откуда ни возьмись, появлялись парни и выливали у них из вёдер воду на катушки. Также поступали и с теми, кто вёз воду в кадушках. Всё это превращалось в шутку. Если же эти «шутки» не удавались, потому что наученные «опытом» люди избегали носить и возить здесь воду, то наряжали на поливку девушек, любительниц кататься с гор» // Там же. Л. 84.
113
Там же автор сообщает о том, как заканчивались катания на санях: «Кончалось катание, и катушку – лёд на ней рубили по поперечным линиям, чтобы никто не вздумал покататься в Великом посте» // Там же. Л. 86.
114
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «Это был по существу смотр хозяйских достатков теченского населения. Тут можно было видеть тройку лошадей знаменитых теченских ямщиков Кокшаровых во всём блеске их упряжки: хомуты с красными подкладками (подхомутниками), что было высшей модой, сбрую – шлеп, седелки в медных бляшках, гарусные возжи, кашевку с ковровым рисунком на кошме. Красовался серый с яблоками конь Новиковых, Лысанко Александра Степановича Суханова, резвачи Семёна Осиповича Лебедева и прочие знаменитости. В большинстве же были рыжки, бурки, голубки, мухортки и прочие, не блещущие ни видом, ни сбруей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 87–88.
115
Там же: автор объясняет это обличение следующим: «Потребность проявить себя в движении, неограниченном никакими рамками. Эта потребность у русских людей возникала перед переходом к другому режиму жизни, ставящему границы такому поведению по тезису: грешить так грешить, чтобы было в чём каяться. Известно, что существовал в древней Руси обычай грешить на Рождестве, чтобы очиститься от греха в крещенской купели. Масленица была преддверием Великого поста, как язычество исторически предшествовало христианству, и она являлась рецидивом к первому. Историческая роль христианства, вследствие чего оно признаётся прогрессивным явлением, было то, что оно смягчило нравы язычников, но по закону атавизма у принявших христианство, остались черты язычества в быту. Эти черты оста[ва]лись в быту русских людей на протяжении веков и, гармонизируя с характером русских людей, обусловили широкий тип его. Этим объясняется живучесть масленицы в быту русских людей» // Там же. Л. 93–94.
Завершает «свердловский» очерк «Масленица» автор антирелигиозным пассажем: «Изменить этот быт могло только изменения бытия русских людей, что подтвердили события, вытекающие из Великой соц[иалистической] революции в России: масленица теперь утратила свои главные черты, и должна быть признана пережитком прошлого, как и христианство, с которым она уживалась» // Там же. Л. 94–95.
116
В очерке «Великий пост» (30 июля 1965 г.) в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор подробно описывает свои первые детские ощущения от Великого поста: «Мне было, вероятно, лет шесть-семь, когда в один из дней Великого поста, под вечер, я слушал этот унылый звон, приглашающий к вечерне. Был весенний день, солнечный, тёплый. Солнце клонилось к горизонту, но светило ещё достаточно светло. Я стоял у катушки, что была у нашего дома. Она уже разрушалась от таяния. Помню, что около купола церкви, имевшего вид редьки, обращённой «хвостом» в небо, летали и «галдели» галки. Я наблюдал, как к церкви подходили мужички и бабы, говевшие в это время. Унылый звон вызывал в моей душе гнетущее настроение вопреки впечатлению радости от нарастающей весны. Этим, очевидно, и объясняется, почему этот звон по закону контраста поразил меня и запомнился мне как символ Великого поста. Когда бы я ни пел или не слушал прекрасную песню со словами, взятыми в эпиграфе этой статьи, передо мной, перед моим воображением обязательно возникала описанная выше картина» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 3–5.
117
В очерке «Великий пост» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор приводит молитву Ефрема Сирина полностью: «Она исполнялась всегда драматически: священник произносил