По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

4. От поручика до императора

Это написано в 1840 году. Почти через двадцать лет после смерти Наполеона и почти через тридцать лет после разгрома его армии русский поэт Михаил Лермонтов видит Наполеона героем, страдальцем и сочувствует ему:

Наполеон был сослан на остров Святой Елены в 1815 году и умер там 5 мая 1821 года. Но весь длинный девятнадцатый век он продолжал владеть умами и душами молодых людей всей Европы; мы знаем их из литературы: это француз Жюльен Сорель из «Красного и чёрного» Стендаля и русский помещик Онегин (в его кабинете стоял «столбик с куклою чугунной под шляпой, с пасмурным челом, с руками, сжатыми крестом»). И – гораздо позже – нищий студент Родион Раскольников, выстроивший на примере Наполеона свою жестокую философию («Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского), и многие, многие люди, жившие на самом деле и созданные фантазией писателей, преклонялись перед Наполеоном, подражали ему, мечтали о подвигах, подобных тем, какие он совершил.

Нет ничего удивительного, что в 1805 году, в разгар возвышения и побед Наполеона, двадцатилетний Пьер бросается защищать его от людей, называющих Наполеона узурпатором, антихристом, выскочкой, убийцей и злодеем, а сдержанный князь Андрей Болконский всё-таки тоже говорит в светском салоне о величии Наполеона.

Попробуем понять, что знали о Наполеоне гости Анны Павловны Шерер летом 1805 года; почему умный старый князь Болконский встретил сына восклицанием: «А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь!», а наивный граф Ростов сказал о сыне и его сверстниках: «Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры…» Чем этот человек вскружил все головы?

К 1789 году, к моменту французской революции, Наполеону Бонапарту было двадцать лет, и он служил поручиком в одном из французских полков.

Настоящая его фамилия итальянская – Буонапарте; так она произносилась на родине Наполеона, острове Корсика. Позднее её стали выговаривать на французский манер – Бонапарт, пока не заменили именем: император Наполеон.

Первую свою победу Наполеон одержал в 1793 году в битве при Тулоне. В этом портовом городе на Средиземном море произошло контрреволюционное восстание, поддержанное английским флотом. Революционная армия осадила Тулон с суши, но взять его долго не могла, пока не появился никому не известный капитан Бонапарт. Он изложил свой план взятия города и выполнил его. Тулон был взят, английский флот отогнан в море.

Может быть, главная победа Наполеона состояла в том, что он убедил начальников осаждающей армии довериться ему. Но как бы то ни было, победа при Тулоне сделала двадцатичетырёхлетнего Бонапарта генералом, и сотни юношей стали мечтать о своём Тулоне – том часе, когда они покажут, на что способны.

Судьба вовсе не так уж благоволила к Наполеону: до Тулона он восемь лет прослужил в армии безвестным подпоручиком, потом поручиком, капитаном; едва вознесшись до генерала, он оказался в опале: был казнён покровительствовавший ему брат Робеспьера, и генерал Бонапарт два года слонялся по Парижу без дела и полуголодный, как некогда поручик Бонапарт.

Но в 1795 году, когда произошло восстание реакционных сил против Конвента, о генерале Бонапарте случайно вспомнили. Он был вызван – угрюмый худощавый молодой человек – и с полной бестрепетностью расстрелял из пушек огромную толпу посреди города. Восстание было подавлено. (Эту-то жестокость Наполеона вспоминает в гостиной Шерер бежавший из Франции в Россию виконт Мортемар.)

Теперь генерал Бонапарт уже не был забыт. В 1796 году он возглавил французскую армию, действовавшую в Италии, прошёл со своими войсками по самой опасной дороге через Альпы и за шесть дней разбил итальянскую армию, а после этого разгромил отборные войска австрийцев во главе с лучшими генералами.

В конце 1796 года произошёл бой при Арколе. Французы трижды пытались взять Аркольский мост, но не могли. Тогда главнокомандующий Бонапарт сам бросился на мост со знаменем в руках. За ним ринулись остальные. Мост был взят.

Кстати сказать, то же самое Наполеон сделал на пол года раньше, при взятии моста в Лоди, но почему-то запомнился, вошёл в историю именно Аркольский мост и маленькая сухая фигурка со знаменем в руках.

В 1797 году вернувшись из Италии в Париж, генерал Бонапарт был встречен несметными толпами: он уже был героем для всей Франции, его боялась вся Европа, и единственный полководец, которого опасался он, великий Суворов, сказал о нём: «Далеко шагает. Пора унять молодца».

Суворову оставалось жить всего три года, и он ещё успел в отсутствие Наполеона отнять у Франции всё, что было завоёвано Наполеоном в Италии, но встретиться на поле боя им уже не было суждено. Наполеон же тем временем добился главной из своих побед: над собственной армией. Его обожали солдаты.

После итальянского похода он отправился в Египет и Сирию, чтобы бороться с главными врагами Франции – англичанами – на территории их колоний. Здесь, в труднейшей войне, он был невероятно жесток (например, взяв в плен четыре тысячи турецких солдат, Наполеон решился, правда, после трёхдневных колебаний, расстрелять всех: у него не было ни пищи для пленников, ни конвоя для них). Но французские солдаты и офицеры только что не молились на него. Когда французскую армию преследовала чума, Наполеон не побоялся навестить своих солдат в чумном госпитале в Яффе, обошёл больных, протягивал им руку. Когда раненых и больных стало очень много, он велел всем идти пешком, а лошадей отдать больным. Для него оставили лошадь, но Наполеон, взмахнув хлыстом, закричал: «Всем идти пешком! Я первый пойду! Что, вы не знаете приказа? Вон!»

Пока Наполеон воевал в Египте и Сирии, дела во Франции шли неважно. Директория, правившая страной, не умела удержать победы Наполеона. Суворов прогнал французов из Италии, народ голодал, буржуазия мечтала о твёрдой власти, – генерал Бонапарт вернулся из Египта в самое подходящее время, чтобы взять власть в свои руки.

Франция встретила его восторженно. И всё-таки было не так-то просто задушить завоевания французской революции, уничтожить созданные ею законодательные собрания и стать диктатором. Входя в зал Совета пятисот, который он собирался распустить, Наполеон сказал сопровождавшему его генералу: «Помнишь Арколе?» – может быть, ему легче было бежать со знаменем на мост, чем идти на штурм Совета пятисот.

Наполеон победил и здесь. 18–19 брюмера (9–10 ноября) 1799 года он стал властителем Франции. Пять лет он называл себя первым консулом, а в 1804 году стал императором; для коронации в Париж был вызван римский папа Пий VII, давно запуганный Наполеоном, – это было нужно императору, чтобы весь католический мир признал его, но, выхватив корону из рук первосвященника, он надел её на себя сам: таков был символический акт – ничьи руки не могли дать ему корону, кроме его собственных.

Незадолго до коронации он совершил ещё одну жестокость: казнил герцога Энгиенского, принадлежавшего к французскому королевскому роду Бурбонов. Эту-то казнь и припоминают ему в салоне Шерер: «После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нём героя», – сказал виконт Мортемар, а Пьер «ворвался в разговор, и Анна Павловна… уже не могла остановить его.

– Казнь герцога Энгиенского, – сказал Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке».

Здесь, в этом салоне, о Бонопарте помнят все:

«– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно!

– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подаёт руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать».

Вот так говорит о Наполеоне, обсуждает и судит Наполеона вся Европа.

Его имя гремит повсюду, а сам он – человек, выдвинутый революцией и уничтоживший её завоевания, – готовится тем временем к новой войне с главным своим врагом – Англией.

В Англии тоже готовятся: во главе английского правительства стал Вильям Питт – он пытался подослать к Наполеону убийц, но это не удалось. Тогда он повёл переговоры с Россией и Австрией, согласился финансировать их войну с Наполеоном, только бы не дать ему возможности выступить против Англии.

Питту удалось предотвратить высадку французских войск в Англии – русские и австрийские войска, объединившись, двинулись на запад; Наполеону оставалось только идти к ним на встречу.

На эту-то войну с Наполеоном спешит князь Андрей, туда же уходит Николай Ростов и Борис Друбецкой; об этой предстоящей войне говорят в салоне Шерер: «Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он исполнит своё призвание задавить гидру революции, которая теперь ещё ужаснее в лице этого убийцы и злодея…»

Для фрейлины Шерер Наполеон – воплощение французской революции и уже потому злодей. Юный, восторженный Пьер не понимает, что, став императором, Наполеон предал дело революции; Пьер защищает и революцию, и Наполеона в равной мере; более трезвый и опытный князь Андрей видит и жестокость Наполеона, и его деспотизм, а отец Андрея, старик Болконский, страдает от того, что нет Суворова, который показал бы этому новоявленному гению, что значит воевать.

Но все они думают о Наполеоне, заняты им – каждый по-своему, и в жизни каждого из них занимает немалое место зловещая и величественная фигура маленького человека в сером сюртуке и треуголке.

5. Два юноши

Прошло два месяца после вечера у Шерер. Уже конец лета – 26 августа по русскому календарю, 8 сентября – по европейскому (по которому и мы живём сегодня). Через семь лет этот день войдёт в историю России как день Бородина. А пока он ничем не знаменит; как на всякий день в году, на него выпадают чьи-то именины.

Толстой переносит нас в Москву, в дом Ростовых. Здесь две именинницы Натальи – мать и дочь. У Ростовых с утра гости, визиты, подготовка к званому обеду. А в другом московском доме умирает отец Пьера граф Безухов…

Пьер, высланный из Петербурга за историю с медведем, одиноко сидит в доме умирающего отца, к которому его не пускают. Теперь о Пьере говорит вся Москва: всех заботит наследство старого графа. «По жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает… кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы». Так рассуждает Анна Михайловна Друбецкая – уж она-то знает, недаром так настойчиво напоминает, что старик Безухов ей троюродный дядя, что он крестил Бориса, – Анна Михайловна своего не упустит, хотя бы сам князь Василий стал на её пути.

А Пьер сидит на верхнем этаже громадного безуховского дома, – понимает ли он, что сейчас решается его судьба: остаться ему незаконным сыном без всякого состояния или стать графом и миллионером. О чём он думает, чем занят?

«…Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой…»

Он воображает себя Наполеоном, он сражается с англичанами и побеждает. В этом доме, где все: князь Василий, три княжны – племянницы старого Безухова и примчавшаяся на наживу Анна Михайловна Друбецкая – все думают об одном: как урвать себе побольше из наследства ещё не умершего старика; в этом доме один Пьер думает о другом; он не умеет жить, сказали бы о нём в свете. Он не умеет жить – это правда. Но он учится – и хочет он жить иначе, чем князь Василий.

Почему он не думает о своём умирающем отце? Оправдать Пьера нетрудно: он мало знал отца, жил в разлуке с ним: последние годы провёл за границей, куда его послали учиться. Всё это так, но есть и другая правда – юношеский эгоизм Пьера. Он слишком погружён в себя, в мысли о своём будущем, чтобы думать о страданиях отца. Пьера занимает один главный вопрос: как жить?

В решении этого вопроса немалую роль играет блистательный пример Наполеона – воображая себя на его месте, Пьер, нахмурившись, произносит: «Англии конец», – в эту-то минуту в его комнату входит Борис Друбецкой, «высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица».

Мы только что видели Бориса у Ростовых. Он не растерялся, когда вся молодёжь ростовского дома под водительством Наташи нечаянно залетела в гостиную, где сидит скучная гостья со скучной дочерью, – через семь лет Борис женится на скучной дочери, но сегодня он об этом и не подозревает. Борис не растерялся, случайно попав в гостиную, и спокойно рассказал шутливую историю о Наташиной кукле. Потом он вышел вслед за Наташей из гостиной, и шаги его были «не тихие, не быстрые, приличные шаги» – так никто не ходит в этом доме: ни Наташа, ни Петя, ни Николай, ни даже Соня, только Борис.

Когда Наташа, встав на кадку с цветами, поцеловала его, Борис повёл себя как идеально воспитанный, приличный молодой человек:

«– Да, влюблён, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… ещё четыре года… Тогда я буду просить вашей руки».

Он прав – нехорошо молодому офицеру целоваться с тринадцатилетней девочкой. Но всё-таки он неприятен в этом своём непробиваемом благоразумии.

Я не собиралась сейчас писать о Наташе, и не нужно мне сейчас о ней говорить, но не могу удержаться.

«– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?

И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную».

Вот так она входит в нашу жизнь, Наташа Ростова, под руку с Борисом – навсегда! До самой смерти! – а впереди столько горя, и счастье, и Андрей, и война, и Анатоль – ужасно, но будет Анатоль, – и ночь в Мытищах, и Пьер, и дети… Всё, всё в её жизни будет не так, как представляется в тринадцать лет, но «жалок тот, кто всё предвидит», – и отвратительным кажется Борис, который уже в юности слишком хорошо знает цену благоразумию.

Может быть, самое неприятное в Борисе – то, что он отлично понимает, зачем его маменька хочет ехать к графу Безухову, и понимая, поторапливает её: ещё в гостиной, до объяснения с Наташей, он напомнил:

«Вы кажется … хотели ехать, maman? Карета нужна?»

О нет, он не таков, как его мать Анна Михайловна. Он умнее. Та в простоте, в слепом материнском инстинкте, готова «хоть два, хоть три раза, хоть четыре» мчаться на извозчике к «тузам», к министрам, просить, унижаться, обманывать… Он не таков. Даже князь Василий «пристально поглядел на него», услышав, как Борис, «не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но… спокойно и почтительно» отвечал ему. Кто знает, о чём подумал князь Василий в эту минуту? Может быть, чутьё опытного светского человека подсказало ему, что Борис Друбецкой далеко пойдёт?

Когда, как он всему этому научился? В доме Ростовых, где «с детства воспитывался и годами живал»? Да, как ни странно, именно в доме Ростовых. Борис вызывает у меня отвращение, но это не значит, что в его жизни всё просто и понятно. Наоборот, очень непросто.

Богатые Ростовы взяли на воспитание племянницу Соню. Кроме того, у них постоянно живёт Борис, сын бедной родственницы. Доброта старых Ростовых скрашивает унизительность положения Бориса и Сони, а молодые просто любят их, поэтому Соня долгие годы не задумывается над тем, что она «облагодетельствованная»; когда же поняла это, она пожертвовала для благополучия дома Ростовых своим счастьем. Борис, вероятно, с детства чувствовал горечь от того, что он и мать бедны, вынуждены жить на чужой счёт. Ещё мальчиком он готовил себя к тому, чтобы добиться, выбиться, прорваться к деньгам и карьере. Его не унижали, но он чувствовал себя униженным. В трудном положении ему оставалось одно: сохранять спокойствие и выдержку, терпеть унизительные хлопоты матери и мечтать о том часе, когда он будет покровительственно смотреть на тех, кто сейчас ему покровительствует. Он горд по-своему, но его гордость порождена самолюбием и эгоизмом.

Вот он поднимается по лестнице в комнату Пьера. Этот первый разговор между ними сыграет очень важную роль в жизни Бориса, поможет ему выдвинуться; первыми шагами своей карьеры, он, в конечном итоге, будет обязан Пьеру и этой первой встрече, – думает он сейчас обо всём этом, рассчитывает своё поведение? Вероятно, нет. Кто такой Пьер, чтобы специально обдумывать своё с ним поведение! Борис естествен, искренен – и это самое удивительное.

Вы помните, чем был занят Пьер? «Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном… как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, со свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся».

Таков Пьер. Конечно, он всё перепутал: услышав о графе Ростове, радостно «вспомнил» Бориса: «Так вы его сын, Илья…» Мы уже знаем, что Ильёй зовут отца Ростова, а сына – Николаем.

Пьер смущён – сначала оттого, что не может вспомнить молодого человека, затем от путаницы. Он «замахал руками и головой, как будто комары или пчёлы напали на него».

Борис не испытывает ни малейшего смущения, не торопится называть себя, говорит спокойно, смело и несколько насмешливо – Пьер ведь не князь Василий, здесь не нужна почтительность.

В удивительном разговоре, который сейчас произойдёт, весь характер Пьера – ему неловко за Бориса, он боится «за своего собеседника, как бы он не сказал чего-нибудь такого, в чём стал бы раскаиваться». Но Борис идёт напролом. Он говорит «отчётливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру:

– …Москва занята сплетнями больше всего… Теперь говорят про вас и про графа.

– …Все заняты тем, кому оставит граф своё состояние…

– …А вам должно казаться… что все заняты только тем, чтобы получить что-нибудь от богача.

„Так и есть“, – подумал Пьер.

– А я именно хочу сказать вам… что вы очень ошибаетесь, ежели причтёте меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считают себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будет просить и не примем от него».

Бедный Пьер! Он «долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана… и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады:

– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…»

Зачем Борис говорит всё это? Разве он не знает, что в это самое время его мать там, внизу, унижениями и дотошностью вотрётся в дом старого графа, оттеснит князя Василия и любыми средствами достигнет своей цели: урвать что-нибудь для Бориса. Знает. Но не надо думать, что он лжёт Пьеру. Он хочет, чтобы было так, как он говорит, и в эту минуту даже верит, что так оно и есть. Его гордость, его самолюбие наконец-то удовлетворены: он сказал те слова, которые хотел бы произнести при матери, при князе Василии, при Ростовых, – но там нельзя, он достаточно благоразумен, чтобы понимать это, а здесь можно и нужно. И в то же время он понимает, что только этим гордым и независимым заявлением можно завоевать расположение Пьера, а Пьер, как ни говори, вдруг ещё будет графом Безуховым…

Так оно и вышло: много позже, уже в 3-й части I тома, мы узнаем, что «Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезённое им от Пьера, познакомился с Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего». (Курсив мой. – Н. Д.)

И получит! Он всё получит, что захочет, он и князю Андрею сумеет полюбиться. Накануне Аустерлица он приедет в штаб Кутузова и вот что там произойдёт:

«Борис в эту минуту уже ясно понял… что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе… была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда-нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписаной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала…» (Курсив мой. – Н. Д.)

Вот каков был результат разговора Бориса с Пьером в отдалённой комнате громадного дома графа Безухова. То, чего не могла добиться унижениями и настойчивостью Анна Михайловна Друбецкая, было достигнуто её сыном легко, без труда, без унижений – наоборот, он даже удовлетворил свою гордость. Очень спокойный и очень благоразумный молодой человек, хорошо знающий, где что сказать, – таким он пройдёт через весь роман: таким подслушает разговор царя о переходе Наполеона через Неман и первым узнает о начале войны, и сумеет извлечь из этого выгоду; таким сунется под руку к Кутузову перед Бородиным – с уместным восхищением ополченцами, которые приготовились к смерти и поэтому надели белые рубахи; таким он будет в гостиной Жюли Курагиной: преодолевая отвращение, он скажет ей все любовные слова, каких она захочет, потому что её миллионы, леса и поместья дороже слов; и в будуаре Элен он будет таким же – Элен, со своими связями, продвинет его карьеру, – и только один человек на белом свете вырвет его на время из благоразумия и спокойствия – это Наташа; но и Наташу он отодвинет в сторону – не жениться же на бесприданнице, ведь Ростовы к тому времени разорятся…

Что же, Борис – плохой человек? В том-то и дело, что ни разу он не совершит ничего непорядочного в прямом смысле слова. И тем не менее здесь, в верхнем этаже старого дома графов Безуховых, сошлись сейчас два юноши, воплощающие два мира: честный и бесчестный.

Перед каждым из юношей – длинная жизнь, полная событий, и не раз их пути перекрестятся. Путь Пьера будет полон ошибок, заблуждений и разочарований, но всегда Пьер будет искать истину, добро и справедливость. Борису всё это не нужно – он будет искать карьеры, положения, денег, и всё это он найдёт.

Но ведь это он же был, он – тот, с кем тоненькая девочка с счастливым лицом пошла в диванную! Только это он потеряет: простое, естественное счастье, способность любить и быть любимым; останутся у него чины, поместья, ордена, а человека не будет.

6. Две девушки

Старый граф Безухов умер. Князь Василий не успел уничтожить его завещание в пользу Пьера и взять всё наследство Безухова себе.

Пьер ничего не понял в истории с завещанием – он думал о другом. В этом состоянии непонимания Толстой оставляет его и переносит нас в дом другого екатерининского вельможи, последнего, оставшегося в живых, – генерал-аншефа князя Николая Андреевича Болконского.

О судьбе Пьера мы узнаем в этом доме – из письма, написанного Жюли Курагиной, той самой гостьей-барышней, что приезжала к Ростовым в день именин. Жюли горюет, провожая на войну своих братьев, и пишет об этом подруге – княжне Марье Болконской, а старый князь Николай Андреевич, вручая дочери письмо, предупреждает:

«– Ещё два письма пропущу, а третье прочту… боюсь, много вздору пишете. Третье прочту».

И письмо Жюли, и ответ княжны Марьи написаны по-французски, поэтому, не углубляясь в перевод, мы как-то проскальзываем мимо, а жаль – так ясно видны в этих письмах обе девушки: искренне неискренняя Жюли, каждое слово которой как будто продиктовано Анной Павловной Шерер и проверено княгиней Друбецкой, и чистая, умная, естественная в каждом слове княжна Марья.

«Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастья в вас, что… сердца наши соединены неразрывными узами… я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване „признаний“?»

Так начинает своё письмо Жюли – и невольно вспоминаются слова старого князя: «боюсь, много вздору пишете…» Мы ведь видели Жюли, видели её кокетство, её улыбки, и никакой грусти в ней не было заметно…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.