– Вау, как же хорошо! – прокричала она, еще громче врубая музыку.
Маша подпевает и в такт музыке подтанцовывает, двигая головой и плечами. Иногда она буквально поет изо всех сил, отчего кажется, ткань, обтягивающая ее выдающуюся грудь, лопнет или не выдержат пуговицы, и они отлетят в лобовое стекло.
Внезапно музыка прерывается, и включается звонок. Маша смотрит на экран. Пока идут гудки, она думает, и видны на лице сомнения и желание избежать разговора, но она все же нажимает на кнопку телефона на руле. Салон машины наполнился громким мужским голосом. Маша вдруг представила себя в пещере, сидящей на земле, держа в руках кувшин, из которого поднялся огромный джинн.
– Маша, Маша! Ты знаешь, что, когда ты вчера в очередной раз сорвала съемки, то я – зафиксируй эту мысль в своем сознании – в очередной раз понес убытки?! – Было хорошо слышно, как этот сердитый и требовательный голос, такой знакомый, жесткий и ехидный, с каждым словом переходил в злость. – Я…
– Лева, милый, ну зачем ты так сердишься? – Маша оборвала грозный поток лавины гнева. – Да, я психанула, когда они ничего не смогли мне предоставить, чтобы я смогла настроиться, войти в образ…
– Ты понимаешь, что так нельзя работать? – Теперь голос резко обрывает ее саму. – Что это не просто свинство с твоей стороны, это разорительно дорого, в конце концов непрофессионально!
Маша закатила глаза, но не настолько, чтобы не следить за дорогой. Она в это мгновение представила себя на экране. Это выглядело супер как эффектно. В любой ситуации оставаться актрисой, оставаться в образе! Быть звездой! Ты Маша Жарова, и тебе на все наплевать, как любила она повторять, оказываясь снова, скажем так, в неприятной ситуации! Эти мысли хэштегами ложились на поток ее сознания.
– Ты подводишь всю съемочную группу, компанию, меня в конце концов. Или тебе все равно?
– Лева, тебе нельзя так нервничать, это тебя убьет…
Голос обрывает ее на полуслове:
– Я хочу с тобой поговорить серьезно, не просто по душам, Маша. Я хочу поставить все точки над «и». Завтра я тебя жду у себя в офисе. Я посмотрел график, как раз завтра у тебя нет съемок. Завтра в десять.
Разговор обрывается без всяких сантиментов, и вновь врубается жуткий грохот музыки. Маша резко тормозит перед машиной на светофоре, остановившейся на красный свет.
– Черт!
В это время раздается долгий звук клаксона от машины сзади.
– Да пошел ты! – Маша показывает средний палец нервному водителю, резко нажав на педаль газа. Но тут загорелся зеленый свет, и она, обогнав впередистоящую машину, срывает «Порше» с места и уходит далеко вперед.
***
Когда Савва Сметанин поискал глазами часы, то был неприятно удивлен, так как стрелки будильника показывали уже начало двенадцатого. Он еще немного полежал, задумчиво глядя на белый потолок, а потом сел на кровать, опустив ноги на дубовый паркет пола. В это утро, несмотря на свой тридцатилетний возраст, он впервые почувствовал себя много старше. «Надо было лечь в двенадцать, а не сидеть придурком за „танками“», – тоскливо подумал он.
– Господи, как бездарно проходит время! – Сейчас ему не хватило патетики, чтобы передать всю глубину охватившей его тоски. Савва был плохим актером, и он это знал, но не признавался себе, словно само признание, будь он честен с самим с собой и окружающими его людьми, как близкими, так и коллегами, означало конец карьеры и тех возможностей, которые сулила ему профессия. Он знал, что некоторые его коллеги за глаза не раз оценивали его более чем критически, и тем обиднее ему было услышать упрек о бездарности от Маши, брошенный ему пару дней назад, когда она в очередной раз была в сильном раздражении. После того как она вчера вечером позвонила и сказала, что ночевать дома не будет, Савва все понял. Очередной любовник. Он не устроил истерики, не выказал недовольство, только буркнув «понятно», почти сразу закончил разговор, ибо был уверен, что Маша сказала все.
«Хорошо, что удалось засветиться у Злобина», – воспоминание о вчерашнем кастинге немного взбодрило его, и он направился ванную. Суббота – время тусовки, время возможностей. Принять холодный душ, завтрак – и вперед на поиски новых открытых возможностей.
Но через час он все еще ходил по гостиной, жалуясь в телефон на жизнь собеседнику. Савва вышагивал по комнате в возбужденном состоянии, останавливаясь около окна, нервно постукивал длинными пальцами по щекам, то поглаживал тощую бородку. Бегающие глаза иногда останавливались на его собственном отражении в стекле шкафа-витрины, и, оценив себя со стороны, он уходил дальше, кружить, подобно льву в клетке.
– Я тебе говорю, она меня выкинет из дома. Она в последнее время стала совсем психованной, прямо с катушек слетает, съемки срывает. Истерики закатывает буквально через день. Хочется послать ее, но она пообещала мне устроить роль в сериале. Это бы меня выручило.
Затем Савва, молча кружа по гостиной, прислушивался к голосу собеседника в телефоне. Он то и дело кивал головой или поддакивал, соглашаясь с ним.
– Я не знаю, почему она стала такой психованной. Не знаю, – повторил он, раздражаясь еще сильнее, отчего голос окрасился возмущенными нотками. – Возможно, из-за критики «Роковой ночи». Хороших отзывов мало, да и то проплаченные, и сборы мизерные. Везде пишут: главная героиня не смогла показать убедительную игру даже в боевике, где нет серьезной драмы. Дословно цитирую: «При впечатляющих спецэффектах фильма игра актеров второго плана, особенно у Лены Сапеги, казалась более живой, естественной, более того, правдивой, чем у когда-то любимой всеми нами Маши Жаровой».
Савва подошел к окну и прижался головой к стеклу.
– Она это как прочитала, взбесилась. Эти чертовы критики, тоже наверняка проплаченные. Абъюзила мой хребет каблуком. Орала так, что на улице было слышно. Окна-то открыты. В общем, дружбан, треш. – Молча послушав комментарии собеседника, он продолжил жаловаться: – Надо срочно придумать, как не пропасть и без того в непростом положении приживалы у неврастенички. Угу, ладно, спасибо, брателло, что выслушал. Все, на связи. Будь!
Савва продолжает держать телефон и, стоя у окна, задумчиво смотрит на улицу. Он покусывает нервно нижнюю губу и пальцами неровно отбивает по бедру. Кивнув сам себе, он медленно произносит:
– Промедление смерти подобно. Классика жанра.
***
– Ну и как тебе фильм? – спросила Вера Скворцова, беря своего спутника под руку, когда они с небольшой толпой зрителей вышли из темного зала кинотеатра.
– Пойдет. Можно один раз посмотреть, – довольно равнодушным голосом ответил он. – Сюжет-то в общем избитый. Блондинка в роли бедной овечки, вдруг вынужденная сразиться с мафией и, конечно, победить.
Пара направляется к выходу из кинотеатра. Они проходят мимо больших афиш фильма «Роковая ночь». На афише, как если написали окровавленной кистью, выведено темно-красными буквами «Маша Жарова» и красивая блондинка в красном платье на фоне горящего здания прицеливалась из большого пистолета.
– Ну сюжет, может, и избитый, но Маша показалась не очень убедительной. Многие же на нее пришли посмотреть.
Мужчина, фыркнув, иронично посмотрел на Веру:
– Как можно быть убедительной, если смотришь фильм и ловишь себя на мысли: взять путешествие в кредит или купить новый телевизор без переплат. Она из актрисы превращается в рекламное лицо, которое одинаково что в фильме, что в рекламе какого-нибудь банка или магазина.
– Ох, какой ты строгий критик! Не перебарщивай. Она хороша! Согласись, она действительно красивая женщина?! – спрашивая, она не менее иронично смотрит и улыбается. – Ты бы хотел такую красивую жену?
– Ты же знаешь, я люблю только тебя, – хмуро ответил он, пропуская ее вперед перед стеклянной дверью кинотеатра.
Стоя на крыльце, она посмотрела на ясное небо и, надев солнцезащитные очки, широко улыбнулась ему. Сегодня был тот редкий день, когда Вера могла позволить себе, как она иронизировала, «выйти в свет», то есть украсить свои привлекательные ноги красными туфлями и надеть легкое платье, подчеркивающее все достоинства ее фигуры, повязать шелковый платок на изящную шею и выглядеть лет на пять моложе, этакой тридцатилетней элегантной женщиной.
Выдалась спокойная суббота, и Вера Скворцова не отказалась потратить выходной в обществе мужчины, который на ступени крыльца взял ее под руку. Ее спутником был невысокий коренастый мужчина, шатен, чьи короткие волосы подкрасила седина, на вид ему около сорока лет. Манеры выдавали в нем уверенного в себе человека, привыкшего действовать, а не тянуться за словом в карман, и, как большинство ровесников, одет он был обыкновенно, без претензий, что, впрочем, не сильно снижало его мужскую привлекательность. Это был Игорь Малинин, коллега и бывший муж Веры Скворцовой.
Скворцова промолчала и, уже выйдя на улицу, предложила:
– Пойдем в кафе. Я, кажется, проголодалась.
Пройдя немного по улице, Игорь заметил вывеску кафе.
– А вот и кафе! Пообедаем, если ты проголодалась.
– Еще больше, чем десять минут назад.
Они зашли в кафе. Им удалось комфортно разместиться за небольшим столиком, наиболее оптимального размера для всех влюбленных пар. Одной рукой женщина перебирала меню, а свободной ладонью прикрыла ладонь Игоря.
– Дело Сазонова для тебя обернулось удачей. И я рад: ты и звездочку получила, и переводят тебя в главк. Ты в шаге от генеральского звания. Карьера, наконец, пошла в рост у тебя, дорогая. Теперь тебе не придется допоздна работать, и есть у нас шанс снова стать семьей. Семьей с детишками, и детсадом, и школой, и всем прочим. Вера, дорогая, любимая моя, – Игорь при этих словах освободил свою ладонь, и теперь он взял ее пальцы в свою ладонь, – мы не молодеем, через несколько лет будет поздно!
– Игорь, мы с тобой разошлись три года назад. Это большой срок. Я к тебе испытываю самые сильные чувства, и это не наследство десятилетнего нашего брака. Ты правда лучший мужчина на свете, но я не готова стать сейчас ни женой-домохозяйкой, ни матерью с перспективой вернуться в старый кабинет на старую должность. И я привыкла жить одна, и мне это нравится. Как видишь, дорогой, все очень сложно. Я перед самым большим выбором в своей жизни.
***
Маша сделала музыку тише. На ее лице читалась мрачная озабоченность. Она ехала теперь ровно, не превышая скорость потока. Она пыталась собраться с мыслями. Вдруг раздался новый звонок. На экране автомобильного дисплея высветился контакт, прекрасно знакомый номер. Она вскинула глазами и слегка весело фыркнула.
– Але, милый, соскучился по своей кошечке?
Маша ехидно хихикнула, намекая на общую тайну. В салоне раздается мужской бас. Голос авторитетный в своем спокойствии, но музыкальность или, точнее, легкая игривость наводила на мысль о чеширском коте, вальяжно развалившемся в широком кресле, прищуриваясь, мурлыкал в телефонную трубку своей кошечке. Голос принадлежал давнему любовнику Маши Виктору Самуиловичу Арамовичу, в профессиональной среде получившему прозвище «Хорек» за способность пить денежные средства из крупных банков.
