Северный ветер. Том 1

Упрямо прочесав длинные волосы пальцами, я заплела тугую косу, завязала ее обнаруженной в заднем кармане джинсов резинкой, надела восхитительно чистую одежду, безостановочно вдыхая травяной аромат мыла, и почувствовала себя гораздо увереннее.

Но недостаточно.

А потому стояла перед пологом, сжимая кулаки и собираясь с духом. Но, кажется, так и не решилась бы выйти, если бы не зашедший за мной Акха Джахар.

Он тронул полог снаружи и позвал:

– Ah mõrí?

Я нервно дернулась.

– Входи.

Мьаривтас заглянул в шатер. Его взгляд стал настороженным, когда он оценил выражение моего лица.

– Ah am vasahtü im zült?

Я выдавила улыбку.

– Даа́.

Акха Джахар улыбнулся в ответ и посмотрел на мою косу. Его улыбка испарилась. Во взгляде мелькнул испуг, а лицо побледнело. Я отметила это даже в полумраке шатра и озадаченно спросила:

– Ах ам васахтю́ им зюльт, мьаривта́с?

Он хрипло выдохнул, продолжая рассматривать мою прическу. Потом, совладав с эмоциями, мотнул головой и осторожно протянул руку к косе.

– Mar mõrí, ah dürfaráh?

Я нерешительно кивнула, пытаясь понять на что он спрашивает разрешения.

Акха Джахар медленно, словно боясь причинить мне боль, стянул с хвостика косы резинку и расплел мои волосы, пропуская пряди через пальцы. И лишь когда каштановые волны укрыли мои плечи, его лицо расслабилось, а на губы вернулась тень улыбки.

– Ah kasráh?41

Я взялась за его протянутую руку и вышла из шатра следом за мужчиной.

Потом выясню, что это было. Есть более насущные вопросы.

На поляне горел огромный костер. Я проследила взглядом за пляшущими над ним искрами и восхищенно ахнула – по ночному небу, впервые за две недели избавившемуся от завесы из туч, рассыпался миллион звезд! Я никогда не видела столько! В городе это невозможно из-за светового загрязнения, а выбираться с компанией на природу за всю жизнь мне удавалось раза четыре. И не в том состоянии я себя обнаруживала к темноте, чтобы звездами любоваться.

– Как красиво…

Акха Джахар проследил за моим взглядом и согласно кивнул.

– Sarí büdór.

Бюдо́р. Это наверняка значит красиво. Ничего другого, глядя на усыпанное мелодично мерцавшими звездами небо, сказать было просто невозможно!

Я вдруг вспомнила – то же самое про меня сказал Аик после лечения Маритаса. Еще тогда я подумала, что это комплимент. Что ж, убедилась. И улыбнулась – эти невероятные мужчины считают красивой меня…

В прохладном воздухе витал насыщенный аромат цветущего луга. Совсем немного пахло озером. Гораздо сильнее – едой. Я с наслаждением вдохнула полной грудью, в очередной раз радуясь, что снега остались позади. Хоть я и родилась в первый зимний месяц, мороз ненавидела всей душой. Да и зиму в целом… Ну, кроме первого снега и Рождества, в ночь которого появилась на свет.

Всадники расселись вокруг костра на расстеленных на земле шкурах и что-то бурно обсуждали. Едва мы появились в поле их зрения, они встали и почтительно склонили головы, приветствуя нас. Я невольно опустила взгляд на землю, проходя мимо мужчин, которые две недели везли меня по очереди на своих кайдахарах и видели в таких состояниях, в каких не всем друзьям удавалось на меня посмотреть.

Мьаривтас помог мне сесть на шкуру и опустился рядом, сохранив небольшую дистанцию. Лишь после этого мьаривы расселись по своим местам и вернулись к беседе.

Акха Джахар передал мне тарелку с восхитительно пахнущей едой и наполненный вином кубок, одарил ласковой улыбкой и отвернулся к севшему рядом с ним Даримасу. Шатен едва взглянул на меня, но лицо словно обожгло – казалось, он своим проницательным взглядом мне под кожу залезть попытался.

Я задумчиво посмотрела на остальных мьаривов, занятых беседой, и попыталась оценить – изменилось ли их отношение ко мне после ритуала с кинжалом? Они опустились передо мной на одно колено… Почему?

Я с подозрением уставилась на мьаривтаса, когда в голове мелькнула догадка – в какой ранг он возвел меня этим ритуалом? И стоило ли забирать кинжал?!

Ох, конечно! Очень своевременные мысли! Господь всемогущий, на что я подписалась?!

Акха Джахар почувствовал мой взгляд, повернулся и озадаченно приподнял брови.

– Ah am vasahtü im zült?

Я кивнула и принялась за еду, привычно поливая про себя Харона бранью.

Как же хреново ничего не понимать! Я не привыкла так жить – не имея доступных источников информации.

Вот только все привычное осталось в прошлом. И мои источники информации сидели вокруг костра. Пока не очень доступные, как бы это ни прозвучало…

После ужина я с любопытством наблюдала за всадниками, отмечая перемены в атмосфере и настроении компании. Они все еще много смеялись и улыбались, но с появлением Акха Джахара былая беспечность улетучилась. Теперь большую часть времени мьаривы казались собранными и немного настороженными.

Я со смешком подумала: именно так выглядят офисные сотрудники, когда начальство выходит из кабинета раздать распоряжения или пинки – все дружно начинают имитировать бурную деятельность.

Что ж, Акха Джахар явно был их «начальником».

Старшие всадники, Даримас и Гардах, обращались к мьаривтасу с глубоким почтением. «Папаша», как я окрестила Кхар Джахара, смотрел на него с нескрываемой гордостью, будто его любимое чадо каждое мгновение било мировые рекорды. Самые младшие Аик и Кхаад откровенно заглядывали мьаривтасу в рот. С меньшим обожанием, но не без восхищения к нему обращались мои погодки – Драха, Маритас и зеленоглазый новичок Мархэ́ Дар.

Мархэ Дар Даар… Челюсть можно вывихнуть!

Но несмотря на кажущуюся мне абсурдной манеру общения сложно было не заметить – отношения между всадниками товарищеские, доверительные. Мьаривы даже позволяли себе шутить над «начальником», судя по задорному блеску его глаз и дружному смеху остальных. И Акха Джахар не злился и не раздражался из-за их веселья.

Он держался свободно и казался расслабленным, но идеальная осанка, чуть вздернутый подбородок и сосредоточенный взгляд сильно выделяли его на фоне остальных мужчин. Он говорил тихо, но каждый, к кому он обращался, моментально переключал на него внимание. Достаточно было его взгляда или жеста, чтобы остальные умолкли, и абсолютно не важно – смеялись они, разговаривали или спорили…

Хотя последние два процесса различить было затруднительно!

Я сидела рядом с мьаривтасом, и казалось, что оголенной кожи словно прохладными пальцами касалась его деликатная сила, прячущая за спокойствием мощь бурана. И я ловила себя на странной мысли: эта сила не заявляла права на власть, не бросалась в атаку, но ее обладателю все равно ХОТЕЛОСЬ подчиняться, беспрекословно и безоговорочно.

Он постоянно поглядывал на меня. То ласково и нежно, то пристально, изучающе. Интересовался, как дела, и красиво выгибал пересеченную шрамом правую бровь, когда я отвечала: даа́. Словно сомневался в правдивости моих слов.

Но я не лгала. Мне было хорошо, спокойно и уютно. Вот только голову одолевали мысли, которым лучше было бы явиться перед сном.

Чем дольше я наблюдала за всадниками, тем сильнее убеждалась – это не просто ужин, это небольшой праздник. И причиной ему служила не только встреча с мьаривтасом.

На лицах мужчин помимо искренней радости читались усталое удовлетворение и облегчение. Будто они долго работали над сложным проектом и наконец успешно завершили его. Эти чувства были мне хорошо знакомы – так выглядела я в тот день, когда Харон выдернул меня из моего мира…

Настроение моментально скатилось в выгребную яму. Перед взглядом встали лица родных, и каждое взорвало нутро тоской.

Я сказала Маритасу, что переживу утрату. И пусть я почти не плакала по ночам, смирившись с тем, что пути назад нет, боль не уходила. Харон не подарил мне забвение… на которое я должна решиться…

Я вздрогнула, теряя нить размышлений, когда меня окутало тепло. Акха Джахар ласково улыбнулся и повернулся к Даримасу, а я поправила плащ, который он набросил мне на плечи поверх моего. Решил, что замерзла. Внимательный, обходительный, заботливый… Красивый! Мечта, а не мужчина по меркам многих моих современниц, в большинстве своем не привыкших к подобному отношению представителей сильного пола. Да у нас не каждый дверь придержит, чтобы ты лоб не разбила! Да в моем мире…

Я ругнулась и уставилась на костер. Игривые язычки огня облизывали дрова, пихались, отвоевывая место, и рассыпали яркие искры.

Снова я пытаюсь измерить всадников привычными критериями. Может, у них в порядке вещей так обстоятельно заботиться о женщине? Хорошо, тогда примем отношение Акха Джахара за норму поведения. Все всадники проявили немало заботы…

Но они не смотрят на меня так, словно всю жизнь искали. Не ласкают шепотом. Не называют «моя мьори». Не целуют в лоб. Не выглядят так, словно больше всего на свете хотят коснуться, но сдерживают себя.

Совершенно очевидно – мьаривтас относится ко мне по-особенному. Почему?

В висках болезненно заныло, и я недовольно поморщилась. Голова гудела от обилия обрывочной информации. Пора разложить все по полочкам с самого начала, с разговора с Хароном, чтоб ему икалось, допуская все самое неочевидное и невозможное.

Итак. Харон выдернул меня из привычной жизни, потому что я способна спасать и разрушать миры. Он отправил меня сюда, потому что загадочные «они» хотят уничтожить мир. А еще сказал, что этот мир давно ждет меня…

Я перевела взгляд на Гардаха, трепавшего Кхаада по волосам под хохот мьаривов. Молодой всадник недовольно закатил глаза, но, когда снова посмотрел на старшего товарища, в них зажглись смешинки.

Мир давно ждет меня. И всадники ждали. Точно знали, что меня необходимо спасти. Даже если тот случай с шепчущим мечом был мороком, очевидно – Харон забросил меня в снежную пустыню, уверенный, что найдут быстро. Раз миссия такая важная, было бы расточительством обречь меня на гибель в первые же часы в новом мире. Хотя ему это почти удалось, чтоб его лодка перевернулась, и та серая тварь сожрала придурошного бога!

Но он точно знал, что меня найдет отряд всадников.

Я перевела взгляд на Кхар Джахара. Он смотрел на мьаривтаса с лукавой улыбкой, пока тот что-то выговаривал Мархэ Дару, указывая пальцем на Драха. Последний изумленно хлопал ресницами, а сидевший рядом Аик откровенно потешался над ним.

Меня ждали и точно знали, где искать… Нет, не так. Знали, как найти – невозможная среди зимы гроза с молниями стала их ориентиром.

Всадники разделились на три отряда и обшаривали арктические просторы. Только так можно объяснить, что меня нашли не все девять мужчин разом, а только трое. И что для воссоединения со вторым отрядом потребовалась неделя пути.

В висок ударила тупая боль, будто предупреждая о чем-то. Я потерла лоб и раздраженно хмыкнула – отвлеклась на мгновение, а мысли попытались сплестись в клубок. Нет уж!

– Ah saík mõrí?

Я взглянула на мьаривтаса. Он с тревогой следил за тем, как я тру лицо пальцами.

Моя мьори. Снова моя мьори. Его. Не их.

Я хотела привычным жестом «Все супер!» показать, что со мной все хорошо, но вовремя одумалась. Кхар Джахар заметил, что я оттопырила большой палец, и расхохотался, а когда Акха Джахар вопросительно посмотрел на него, что-то тихо ему сказал.

Мьаривтас уставился на меня с изумленной улыбкой на губах.

– Dal, sagraráh.42

«Папаша» указал взглядом на мой сжатый кулак, и я грозно нахмурилась, вводя мужчин в легкий ступор. Я что, клоун, чтобы веселить их? Хотя… Может, хоть мьаривтас объяснит, что здесь значит этот жест?

Я повернулась к нему и уверенно продемонстрировала кулак с оттопыренным большим пальцем. И уж никак не ожидала, что его глаза на пару секунд заволочет черный дым, а потом он смущенно закашляется и отвернется.

– Mar mõrí, nin!43

Он засмеялся и обмахнул лицо ладонью, а я чересчур громко спросила:

– Что это значит?

Всадники умолкли и уставились на нас. Акха Джахар осторожно начал:

– Mar mõrí…

– Ладно, давай по-другому! Сюн значит спать!

Я прижала сложенные ладошки к щеке и прикрыла глаза. Мьаривтас повторил:

– Спать.

– Да. Бёр значит пить!

Я пригубила вино, и мужчина кивнул.

– Зна-щи́т пить. Зна́-чит.

Я коснулась его рубашки, ткнула пальцем в плащ и указала на небо.

– Кхар значит черный. А́ксаст кхар – черное небо. А это что значит?

И снова показала кулак с оттопыренным пальцем. Мьаривтас уставился на него, с трудом сдерживая смех.

Я всплеснула руками.

– Очень весело потешаться надо мной, ничерта не знающей. Да я на вас посмотрела бы, будь вы на моем месте. Вы тоже…

Акха Джахар прижал палец к моим губам, обрывая бессмысленную – он меня не понимает! – тираду, и ласково шепнул:

– Mar kahümán, saík mõrí.44

Он глубоко вдохнул и показал мне жест «Все супер». Даримас булькнул горлом, щеки Мархэ Дара залил румянец, а Драха спрятал лицо в ладонях. Наверняка смеется, засранец!

Мьаривтас сделал еще один вдох, указал пальцем на себя, потом на меня. Помешкав, указал на один из шатров. Я согласно кивнула, и пара смешков прорвала его оборону. Я возмущенно рявкнула:

– Прекрати смеяться! Хорошо, мы с тобой там и… О-о-о!

Я подавилась воздухом, когда Акха Джахар выразительно посмотрел на меня, на шатер и снова показал обыденный в моем мире жест. Уголки его губ приподнялись в соблазнительной улыбке. Он произнес низким голосом, вытягивая гласные:

– Ma-a-ar mõrí…

И вызывающе вскинул брови, склонив голову набок.

Я с громким стоном закрыла лицо ладонями. Над поляной повис хохот мужчин.

Так вот что это значит! Вот почему так уставился на меня Драха, а Кхар Джахар шлепнул по руке! Я этим жестом мужчинам предлагала… себя!

Акха Джахар притянул меня к себе и шепнул на ухо, обнимая одной рукой за плечи:

– Mar kahümán! Malt hisaárh a tüh sas.45

Я отпихнула его, заглянула в голубые глаза с белыми искрами… и улыбнулась.

– Мар кахюма́н… мьаривтас. Амюр сак мальт… тюхаара́х.46

Вместо ответа Акха Джахар чмокнул меня в макушку настолько привычно, словно делал это каждый день по несколько раз, и я со всеми удобствами расположилась в уютных объятиях. Мьаривтас поплотнее запахнул на мне второй плащ и снова включился в разговор всадников, поглаживая ладонью мое предплечье.

Я поймала непривычно напряженный взгляд Кхар Джахара, но не отреагировала – черт его знает, чем он недоволен! Прикрыла глаза, наслаждаясь нежностью, которой мьаривтас охотно со мной делился. Я соскучилась по возможности, которую мы начинаем ценить, только лишившись ее – просто быть кем-то обнятым…

Даже через два плаща я чувствовала исходившую от Акха Джахара прохладу. Несвойственная телам живых людей, она была приятной. Как сладкий лимонад из холодильника в жару. Как вечерний дождь после солнечного дня. Как ветерок, несущийся с моря…

Мьаривтас прижался щекой к моему лбу, и я вдохнула аромат мужчины.

Он пах грозой. И зимой. И чем-то еще, от чего закружилась моментально опустевшая голова…

После ужина Акха Джахар проводил меня и ушел в свой шатер. А я разделась до футболки и развалилась на шкурах, кутаясь в плащ и вдыхая пропитавший его аромат стужи во всю силу легких.

Сон не шел, и я с час ворочалась с боку на бок. Стоило остаться одной, мысли снова начали долбиться в голову. Что ж, раз все равно не уснуть, давай закончим начатое.

Итак, на чем я остановилась? Ах, да! Всадники разделились на три группы. Первую, очевидно, вел Гардах. Вторую – Кхар Джахар. Третью – Акха Джахар. Старшие мьаривы были кем-то вроде его командиров, полагаю…

Как общались между собой отряды, мне еще предстояло узнать. Я снова вспомнила, как замер и резко замолчал «папаша» посреди нашего урока. Допуская невероятное, предположим, что они общаются посредством мыслей. Еще можно предположить, что общаются между собой не все всадники, а только родственники, «папаша» с мьаривтасом, а Гардах – с Кхаадом. Тогда логично распределение мужчин в отрядах – между ними установлена связь, в двух есть живые «обогреватели»…

И когда это я стала великим стратегом?

Гардах нашел меня, сообщил Кхааду. Отряды поехали навстречу друг другу. После встречи со вторым отрядом Кхар Джахар известил Акха Джахара, и мы отправились навстречу третьему отряду. Значит, все это время…

Я резко села и уставилась в темноту округлившимися глазами. Сердце вздрогнуло и застучало быстрее, словно спрашивая: ты вообще нормальная? Чего так пугаешь?

Я прижала ладонь к груди, спешно раскладывая остальные факты по полочкам.

Мьаривы сделали свою работу – спасли и привезли мьаривтасу его мьори! Потом случился ритуал с кинжалом, во время которого они преклонили передо мной колено.

Мьаривы и мьаривтас…

Татуировка на правой руке Акха Джахара. Смятение Кхар Джахара из-за того, что такой нет на моей руке, будто ее наличие обязательно. Значит, у мьори должна быть такая татуировка, потому что мьори – это…

Я вскочила на ноги, натянула джинсы, набросила куртку и выбежала из шатра. Прохладный воздух игриво прихватил разгоряченное лицо. Аромат разнотравья ударил в голову не хуже крепкого алкоголя.

Костер почти потух, но его света было достаточно, чтобы я оглядела пустую поляну. Все наверняка спят.

Не отдавая отчета в своих действиях, я бросилась к шатру мьаривтаса, продолжая расставлять события, факты и догадки в логический ряд.

«Она не мьори?», – спрашивает Кхар Джахар. Но Акха Джахар не согласен с ним, обнимает меня, уводит в шатер и целует в лоб. Ласковый и нежный до дрожи в коленках. Заставляет себя отстраниться от меня.

Мьори и мьаривтас…

Безнадежно нарушая вероятные правила приличия, я откинула полог нужного шатра, вошла и тихо позвала:

– Ах Акха Джахар?

Ответом стала тишина. В шатре никого не было.

Я выскочила на улицу и огляделась, но за кругом света от костра царила непроглядная тьма. Куда он ушел? Прогуляться решил? Верхом прокатиться?

Я поспешила к пасшимся неподалеку кайдахарам. Скакуны недовольно фыркали, но не рычали, пока я пересчитывала их, касаясь горячих морд. Все оказались на месте. Значит, далеко мьаривтас не ушел!

Повинуясь чутью, я поспешила на вершину холма. Хорошо, что еще днем проверила, что никакая тварь, могущая меня сожрать, на нем не растет.

В голове билось:

Церемония с кинжалом.

Моя мьори.

Татуировка, которой нет.

Ласковый поцелуй.

Встретившись с мьаривтасом спустя две недели пути, всадники наконец-то расслабляются, словно в этом и заключалась цель их путешествия.

На вершине холма я споткнулась и едва не упала, а когда снова восстановила равновесие и подняла взгляд, восхищенно ахнула. Лунный свет отражался в травяном море мерцающей рябью, серебрил озерную гладь, воюя за отражение с мигающими звездами. А на берегу водоема…

Я прищурилась, до боли в висках вглядываясь в голубой огонек. Он двигался словно живой, скакал по кругу, выхватывая из мрака человеческую фигуру. Невольно вспомнился Харон на фоне светящихся символов в пещере, и мне страшно захотелось вернуться в шатер и спрятаться под плащом. Но вместо этого я поспешила к озеру.

Постепенно глаза привыкали к темноте. Пару раз я едва не свернула шею, запнувшись на кочках, но с холма спустилась без травм, несовместимых с жизнью.

Чем ближе я подходила к водоему, тем четче становился источник голубого света. Это какое-то существо! Оно бегало вокруг высокой фигуры, оставляя за собой дымный шлейф.

Во мне поселилась уверенность – это Акха Джахар! А странное создание – его магия.

Я хотела окликнуть всадника, но вместо этого замедлилась, стараясь двигаться бесшумно. Если он думает, что я боюсь магии, сразу прекратит демонстрацию!

Чувствуя себя по меньшей мере спецназовцем, я кралась в высокой траве. Ее шелест на слабом ветру прятал мои шаги. И я почти подобралась к мужчине! Между нами осталось ярдов тридцать, когда спокойный голос мягко развеял тишину, как взмах ладони – дым:

– Ah mõrí?

От неожиданности я запнулась и рухнула на землю с грацией набитого ветошью мешка. Больно ударилась коленями и ободрала руку, грязно выругалась… и замерла, когда на траву перед моим лицом упал свет.

Слишком яркий. Словно источник совсем рядом.

Я медленно подняла взгляд и изумленно охнула.

Передо мной застыло странное существо. Полупрозрачное, сотканное из голубого сияния, оно походило на лисицу, но худенькое тельце и лапы были чересчур длинными. Я окинула жадным взглядом хитрую морду с влажным носом и шикарными усами, закрученные спиралью рожки между огромными ушами, богатый меховой «воротник» на узкой груди.

– И что же ты такое, малыш?

Услышав мой дрожащий от восторга голос, зверек умильно фыркнул и завилял объемным хвостом. Склонил голову набок, разглядывая меня любопытными бусинками глаз, а в следующее мгновение прижал уши к голове и отскочил назад.

Акха Джахар бережно взял меня за предплечья, помог встать и попытался заглянуть в лицо. Но я упрямо оттолкнула его, не в силах отвести восхищенный взгляд от зверька, который приник к земле. Он казался напуганным и пристыженным, словно был виновен в моем падении.

– Mar mõrí! Ah am vasahtü im zült?

Когда я не ответила, Акха Джахар обхватил мое лицо ладонями и заставил посмотреть на него, с тревогой переспросил:

– Mar mõrí! Ah am vasahtü im zült?!

Я сдавленно протянула:

– Охре… То есть, даа́…

Я нерешительно коснулась его скулы, и пальцы укололи снежинки, которые появлялись прямо из воздуха. А точнее, из дымки, которая рвалась на волю из глаз мужчины, ставших полностью голубыми с искрой белого зрачка в центре.

Снова вспомнился Харон. Но в отличие от жутких щупалец под капюшоном перевозчика ласкающая скулы мьаривтаса дымка напоминала красивую метель.

Мужчина не шевелился, но зрачки сместились, пристально следя за моими пальцами.

Я тихо рассмеялась, смахивая снежинки с щеки мьаривтаса.

Невероятно! Волшебно! Это же… настоящая, черт возьми, магия!

Хватка на моем предплечье стала болезненно крепкой. Я тихо ойкнула и дернулась. Акха Джахар тут же отпустил меня и прижал ладонь к груди.

– Mar kahüman, mõrí!47

Искра зрачка вспыхнула, и морозное свечение потускнело – мьаривтас отпускал магию. Я взглянула на зверька, который начал таять в воздухе, и обхватила лицо мужчины ладонями.

– Нин! Саграра́х!48 Верни!

И ткнула пальцем в существо.

Акха Джахар озадаченно посмотрел на зверька, нарисовал пальцами в воздухе замысловатый узор, и лис начал меняться. Его тело вытянулось вверх и в длину, укрупнилось, обрастая мышцами. Появилось еще две конечности. Мягкие лапы сменились копытами, и в травяное море ворвался кайдахар.

Я зажала рот ладонью и закричала от восторга, а мьаривтас засмеялся. В его смехе было столько радости и удовольствия, что мое сердце дрогнуло и сладко заныло.

Я помчалась за светящимся чудом, но споткнулась уже через три шага и едва не рухнула на землю. Акха Джахар подхватил меня и прижал к своей груди спиной. Его объятия были холодными, и я невольно поежилась.

Мужчина коснулся губами моего уха и прошептал:

– Sas malt tühãr, mõrí…49

Я обхватила его запястье ладонью и рассмеялась.

– Да знаю я! Дай мне потрогать его!

Протянув руку к подбежавшему к нам кайдахару, я посмотрела на мьаривтаса поверх плеча. Его вновь ставшие полностью голубыми глаза светились, дымка вихрилась, рассыпая снег. Он изогнул бровь и отпустил меня. Я тут же метнулась к скакуну, но, когда попыталась погладить, пальцы прошли сквозь его шею. Кожу закололо, словно я опустила руку в ледяную воду.

Примечания