Книга Русская матрица - читать онлайн бесплатно, автор Сергей Георгиевич Кара-Мурза
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Русская матрица
Русская матрица
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Русская матрица

Сергей Кара-Мурза

Русская матрица

© Кара-Мурза С.Г., 2010

© ООО «Алгоритм-книга», 2010

© ООО «Издательство Эксмо», 2010

Раздел 1

Наша история

Армия – часть народа и часть народного хозяйства

Армия – особая ипостась народа, в ней отражены важнейшие черты общества, которое ее породило и лелеет. Старшие поколения, пережившие войну, чувствовали свою армию, но плохо знали и понимали ее сущность (как и вообще «не знали общества, в котором живем»). Сейчас, когда целью военной реформы в РФ является изменение именно сущности той армии, ее «культурного генотипа», ликвидация нашей безграмотности стала срочной общенародной задачей. Что будет сломано в нашей культуре и в нашем народе, если будет кардинально заменена одна из его важнейших ипостасей? Об этом не говорят, а ведь именно это главное.

Жизнеустройство народа базируется на больших технико-социальных системах (промышленности, транспорте, теплоснабжении, здравоохранении и пр.). Сложившись в зависимости от природной среды, культуры, доступности ресурсов и конкретных исторических условий, такие системы становятся матрицами, на которых воспроизводится общество. Переплетаясь друг с другом, эти матрицы «держат» страну и культуру и задают то пространство, в котором существуют страна и народ. Складываясь исторически, а не по учебнику, эти матрицы обладают большой инерцией, так что замена их на другие, даже действительно более совершенные, всегда требует больших затрат, а может повести и к катастрофическим потерям.

Одной из важнейших матриц России является ее армия. Как особая социальная общность, армия есть ипостась народа, а как большая технико-экономическая система есть ипостась народного хозяйства.

В России примерно за 300 лет сложился своеобразный тип современной армии, во многом отличный от западных армий с их идущей от Средневековья традицией наемничества (само слово «солдат» происходит от латинского «soldado», что значит «нанятый за определенную плату»). Российская армия показала высокую эффективность в оборонительных, отечественных войнах. Напротив, наемная армия хорошо показала себя в войнах колониальных и карательных.

В XX веке воплощением, в новых исторических условиях, русской (шире – российской) армии стала Красная армия. В ней получили развитие типичные черты российского войска. Исторически именно армия стала одной из главных матриц, на которых вырос советский проект, а затем и советский строй. Вчерне советский проект был сформулирован на сходах общинной русской деревни в 1905–1907 гг., но большая армия, собранная в годы Первой мировой войны (11 млн. человек в начале 1917 г.), стала тем форумом, на котором шла доработка советского проекта. После Февральской революции именно солдаты стали главной силой, породившей и защитившей Советы.

Армия еще до 1917 г. сдвигалась к ценностям общины, отвергающей сословное разделение. Более того, эта община сильно ослабляла и межнациональные барьеры. В условиях СССР возникла первая и единственная в своем роде многонациональная неклассовая и несословная армия. Возникнув как армия простонародья, Красная армия и свою офицерскую элиту «выращивала» уже как элиту не кастовую, а народную, с присущим русской культуре идеалом всечеловечности, подкрепленным идеологией братства народов. Это была первая современная армия, не проникнутая милитаризмом и кастовым сознанием. Вернуться от нее назад очень трудно – я думаю, невозможно. Уже немыслимо заставить русского солдата назвать командира «господин». Даже Ельцин был вынужден говорить солдатам и офицерам «товарищи».

Никто не отрицает, что армия «для отечественных войн» России нужна и сейчас – но реформаторы сразу стали ее перестраивать по типу западной наемной армии (даже ввели нашивки с угрожающими символами – хищным орлом, оскаленным тигром – то, что всегда претило русской военной культуре). Публике это объясняют якобы более высокой эффективностью контрактной армии, хотя никогда не раскрывают критерия, по которому оценивается эффективность. Ведь она зависит от тех целей, которым служит армия. Одно дело – охранять народ, другое дело – охранять интересы олигархов. Иногда эти цели совмещаются, а иногда нет. Символический шаг: из конституции убрали пророческие слова о том, что защита Отечества – священный долг каждого гражданина. Да, в философии есть такая формула: «Не имеет святости то, что имеет цену».

Истинный замысел такого поворота излагался идеологами реформ 90-х годов в интеллектуальных журналах «для своих». Вот журнал «Век XX и мир», который в 1991 г. создал Г. Павловский. Здесь (1992, № 1) читаем: «Поначалу в реформированном мире, в оазисе рыночной экономики будет жить явное меньшинство наших сограждан [ «может быть, только одна десятая населения»]… Надо отметить, что у жителей этого светлого круга будет намного больше даже конкретных юридических прав, чем у жителей кромешной (то есть внешней, окольной) тьмы: плацдарм победивших реформ окажется не только экономическим или социальным – он будет еще и правовым… Но для того, чтобы реформы были осуществлены хотя бы в этом, весьма жестоком виде, особую роль призвана сыграть армия… Армия в эпоху реформ должна сменить свои ценностные ориентации. До сих пор в ней силен дух РККА, рабоче-крестьянской армии, защитницы сирых и обездоленных от эксплуататоров, толстосумов и прочих международных и внутренних буржуинов… Армия в эпоху реформы должна обеспечивать порядок. Что означает реально охранять границы первых оазисов рыночной экономики. Грубо говоря, защищать предпринимателей от бунтующих люмпенов. Еще грубее – защищать богатых от бедных, а не наоборот, как у нас принято уже семьдесят четыре года. Грубо? Жестоко? А что поделаешь…»

Грубо, жестоко, но верно. Лучше жестокую правду знать, чем отворачиваться от нее.

Для многих кажется убедительным другой довод в пользу армии по найму— она, дескать, лучше закрыта от тех болезненных явлений, которые поразили сегодня общество и проявляются в армии по призыву (например, дедовщина). Это довод надуманный и не подкреплен ни опытом, ни логикой. Оба типа армии набираются из одного и того же населения, причем выборка, составленная из всех слоев общества, в целом всегда более устойчива и «здорова», чем однородный контингент, нанимающийся в солдаты из материальных соображений.

Да и зарождение болезней нашей армии в 70-е годы мы еще помним хорошо. Они возникли сначала в среде офицерства как части советской интеллигенции и отразили мировоззренческий кризис советского общества тех лет. Во время перестройки офицерство взахлеб читало «Огонек» и «МК» и стало главным объектом разлагающей антиармейской кампании. Дедовщина возникла и укоренилась потому, что командный (профессиональный) состав армии ее допустил, а частично и использовал. Устранить ее просто путем замены солдат-призывников контрактниками невозможно, тут требуется лечение всего организма, глубокое и бережное, без нагнетания нового психоза в обществе.

Конечно, без усиления профессиональной компоненты в современной технологичной армии не обойтись, но нельзя допустить, чтобы при этом был сломан сам культурный и духовный тип российской армии как исполнения священного долга. Армия – один из стержней, скрепляющих народ. Если его выдернуть, посыплется очень многое.

Затронем и второй вопрос – армия и хозяйство. Вот факты, которых никак нельзя забывать. В 1943 г. СССР произвел только 8,5 млн. тонн стали, а Германия более 35 млн. тонн. Однако промышленность СССР произвела намного больше вооружения, чем германская. Так, в 1941 г. СССР выпустил на 4 тысячи, а в 1942 г. на 10 тыс. самолетов больше, чем Германия. В 1941 г. в СССР было построено 6,6 тыс. танков, а в Германии 3,3 тыс. В 1942 г. в СССР 24,7 тыс. против 4,1 тыс. в Германии. При этом быстро совершенствовалась технология производства: в 1944 г. себестоимость всех видов военной продукции сократилась по сравнению с 1940 г. в два раза. В СССР наладили автоматическую сварку танковой брони, что повысило производительность труда в 5 раз, а в Германии этого так и не смогли сделать до конца войны.

Как же соединялось советское хозяйство с армией? Мы об этом не думали, так посмотрим чужими глазами – в годы холодной войны над этой проблемой бились лучшие ученые и разведчики США, вот уже десять лет она обсуждается там на многих конференциях. Этот феномен оказался уникальным и непонятным. Согласно заявлениям ЦРУ, только на определение величины советских военных расходов США затратили с середины 50-х годов до 1991 года от 5 до 10 млрд, долларов (в ценах 1990 года). Как было сказано на слушаниях в сенате США 16 июля 1990 года, «попытка правительства США оценить советскую экономику является, возможно, самым крупным исследовательским проектом из всех, которые когда-либо осуществлялись в социальной области».

Давайте запомним этот факт: советский ВПК не поддавался описанию и измерению в понятиях рыночной экономики. А нас с помощью самых дешевых доводов убедили сломать его – он, мол, «неэффективен». Мы клюнули на эту примитивную демагогию, и нам всем должно быть стыдно – в целом, как народу. Наш ВПК очень дешево снабжал армию прекрасным оружием. Исследования ЦРУ в 1960–1975 гг. показали, что военные расходы СССР составляли 6–7 % от ВНП, при этом доля их снижалась. В начале 50-х годов СССР тратил на военные цели 15 % ВНП, в 1960 г. – 10 %, а в 1975 г. всего 6 %. На закупки вооружений до перестройки расходовалось в пределах 5—10 % от уровня конечного потребления населения СССР.

Вспомните, кто и как нам врал. Шеварднадзе заявил в мае 1988 года, что военные расходы СССР составляют 19 % от ВНП; в апреле 1990 г. эту цифру довели до 20 % – и никаких обоснований! И разве кто-нибудь сегодня спросит с академиков и политиков, из какого пальца они высосали свои данные о военных расходах СССР? Разве не парадоксально, что заявления Горбачева вынуждено было опровергать ЦРУ, но в СССР эти опровержения замалчивались?

Видный российский эксперт по проблеме военных расходов В.В. Шлыков в недавней статье «Американская разведка о советских военных расходах» пишет об этом: «Сейчас уже трудно поверить, что немногим более десяти лет назад и политики, и экономисты, и средства массовой информации СССР объясняли все беды нашего хозяйствования непомерным бременем милитаризации советской экономики. 1989–1991 годы были периодом настоящего ажиотажа по поводу масштабов советских военных расходов. Печать и телевидение были переполнены высказываниями сотен экспертов, торопившихся дать свою количественную оценку реального, по их мнению, бремени советской экономики».

Но сейчас-то, когда опубликованы данные тридцатилетних исследований ЦРУ и они обсуждены на совещаниях ведущих экспертов, должны же и мы вникнуть в едва ли не главные для страны особенности соединения армии с хозяйством. Ведь мы наследники этого достижения российской культуры, мы с него и живем – и сами же его уничтожаем. Как же тут не быть кризису!

В.В. Шлыков пишет о том, как воспринимаются данные ЦРУ в среде специалистов: «Тезис о том, что СССР рухнул под бременем военных расходов, утратил былую привлекательность. Более того, советский период по мере удаления от него все более начинает рассматриваться как время, когда страна имела и «пушки и масло», если понимать под «маслом» социальные гарантии. Уже не вызывают протеста в СМИ и среди экспертов и политиков утверждения представителей ВПК, что Советский Союз поддерживал военный паритет с США прежде всего за счет эффективности и экономичности своего ВПК».

Именно это важно – эффективность и экономичность советского ВПК. Особый, созданный именно у нас (и только у нас) тип связи армии и производства как хозяйственных систем. В.В.Шлыков пишет, что суть этого— «уникальная советская система мобилизационной подготовки страны к войне. Эта система, созданная Сталиным в конце 20-х— начале 30-х годов, оказалась настолько живучей, что ее влияние и сейчас сказывается на развитии российской экономики сильнее, чем пресловутая «невидимая рука рынка» Адама Смита…

Начавшаяся в конце 20-х годов индустриализация с самых первых шагов осуществлялась таким образом, чтобы вся промышленность, без разделения на гражданскую и военную, была в состоянии перейти к выпуску вооружения по единому мобилизационному плану, тесно сопряженному с графиком мобилизационного развертывания Красной Армии.

В отличие от царской России, опиравшейся при оснащении своей армии преимущественно на специализированные «казенные» заводы, не связанные технологически с находившейся в частной собственности гражданской промышленностью, советское руководство сделало ставку на оснащение Красной Армии таким вооружением (прежде всего авиацией и бронетанковой техникой), производство которого базировалось бы на использовании двойных технологий, пригодных для выпуска как военной, так и гражданской продукции… Создание же чисто военных предприятий с резервированием мощностей на случай войны многие специалисты Госплана считали расточительным омертвлением капитала…

Основные усилия советского руководства в эти [30-е] годы направлялись не на развертывание военного производства и ускоренное переоснащение армии на новую технику, а на развитие базовых отраслей экономики (металлургия, топливная промышленность, электроэнергетика и т. д.) как основы развертывания военного производства в случае войны… Именно созданная в 30-х годах система мобилизационной подготовки обеспечила победу СССР в годы Второй мировой войны…

После Второй мировой войны довоенная мобилизационная система, столь эффективно проявившая себя в годы войны, была воссоздана практически в неизменном виде. При этом, как и в 30-е годы, основные усилия направлялись на развитие общеэкономической базы военных приготовлений… Это позволяло правительству при жестко регулируемой заработной плате не только практически бесплатно снабжать население теплом, газом, электричеством, взимать чисто символическую плату на всех видах городского транспорта, но и регулярно, начиная с 1947 г. и вплоть до 1953 г., снижать цены на потребительские товары и реально повышать жизненный уровень населения. Фактически Сталин вел дело к постепенному бесплатному распределению продуктов и товаров первой необходимости, исключая одновременно расточительное потребление в обществе.

Совершенно очевидно, что капитализм с его рыночной экономикой не мог, не отказываясь от своей сущности, создать и поддерживать в мирное время подобную систему мобилизационной готовности».

Та связка «хозяйство— армия», которая была создана в СССР, позволила нам победить врага, обладающего четырехкратным превосходством экономического потенциала, и добиться военного паритета с Западом при многократно меньших расходах. Но мы этого не хотели понять – ив результате обрушено и военное, и гражданское производство, остались «и без пушек, и без масла», сидим на Трубе. Слава богу, пока есть еще остатки советского ракетно-ядерного щита. Если же нас действительно сумеют втянуть в ВТО, наше хозяйство будет добито – ведь каждый завод у нас все еще делает «сегодня швейные машинки, а завтра пулеметы». ВТО нас разорит штрафами.

Это – реальность, как наш климат или наша история. Из нее и надо исходить в решениях, определяющих нашу судьбу.

Русский коммунизм

В ходе перестройки и реформы в нашем общественном сознании был создан хаос, который превратился в особый порядок, называемый Смутой. И кризис, и хаос, и смуты – важные состояния общества, как и болезни у человека, они изучаются наукой.

Смута – это «система порочных кругов», историческая ловушка, из которой народу трудно выбраться. Свойством этого состояния является утрата способности к рефлексии – анализу предыдущих состояний. Это мешает понять происходящее (оно ведь «вырастает» из прошлого), а затем – и предвидеть будущее. Иными словами, не дает различить те возможные пути в будущее, которые идут от нынешнего перекрестка. Это трагедия: представьте себе «витязя на распутье», который от камня не видит никаких путей.

Здесь речь пойдет л ишь об одном провале в нашем сознании – Смута как будто проглотила целый кусок той мировоззренческой матрицы, на которой и был собран наш народ. XX век – это несколько исторических периодов в жизни России, периодов критических. Суть каждого из них была в столкновении противоборствующих сил, созревавших в течение веков. В разных формах эти силы будут определять и нашу судьбу в XXI веке. Но весь XX век Россия жила в силовом поле большой мировоззренческой конструкции, называемой русский коммунизм. Знать ее суть необходимо всем, кто собирается жить в России, а уж тем более тем, кто желает Россию укреплять. Блок этого знания и вышибли из нашего разума за последние 20 лет.

Это была одна из главных операций психологической войны против России, начатая в 70-е годы. В 80-е годы в нее включились отечественные силы, в том числе и «патриоты», а потом и государство. В самые последние годы государство перешло к обороне, но очень вялой – его «личный состав» тоже контужен. Вся история советского проекта стала для нас черной дырой (или «черным ящиком»), а мы все стали «людьми ниоткуда» по кличке «постсоветские».

В результате трезвое знание о русском коммунизме имеют именно враги России, а те, которым без России не жить, воюют друг с другом из-за призраков. Одни не желают никакого трезвого знания потому, что возненавидели «коммуняк», другие потому, что не могут отвлекаться от защиты светлых идеалов коммунизма. И те, и другие остаются слепыми – бродят по исторической ловушке и тянут назад тех, кто пытается выбраться.

В лучшем положении сейчас студенты. «Битвы призраков» их затронули меньше, они более открыты непредвзятому знанию. Оно для них— прагматическая ценность. Я выскажусь, имея в виду именно такого читателя.

Русский коммунизм— сплетение очень разных течений, необходимых, но в какие-то моменты враждебных друг другу. Советское обществоведение дало нам облегченную модель этого явления, почти пустышку. До войны иначе и нельзя было, а потом Хрущев искажал картину из своих фракционных интересов. При Брежневе верхушка была не на высоте задачи, да и уже блокирована интеллектуалами с «новым мышлением». Они еще оставались коммунистами, но уже «евро». Главные вещи мы начали изучать и понимать в ходе катастрофы – глядя на те точки, по которым бьют.

В самой грубой форме я представляю русский коммунизм как синтез двух больших блоков, которые начали соединяться входе революции 1905–1907 гг. и стали единым целым перед войной (а если заострять, то после 1938 г.). Первый блок – то, что Макс Вебер назвал «крестьянский общинный коммунизм». Второй – русская социалистическая мысль, которая к началу XX в. взяла как свою идеологию марксизм, но им было прикрыто наследие всех русских проектов модернизации, начиная с Ивана IV.

Оба эти блока были частями русской культуры и имели традиции, о которых много написано. Оба имели сильные религиозные компоненты. Общинный коммунизм питался «народным православием», не вполне согласным с официальной церковью, со многими ересями, имел идеалом град Китеж («Царство Божье на земле»), у социалистов – идеал прогресса и гуманизм, доходящий до человекобожия. Революция 1905 г. – дело общинного коммунизма, почти без влияния второго блока. Зеркало ее – Лев Толстой. После нее произошел раскол у марксистов, и их «более русская» часть пошла на смычку с общинным коммунизмом. Отсюда «союз рабочего класса и крестьянства», ересь для марксизма. Возник большевизм, первый эшелон русского коммунизма. Раскол социалистов в конце привел к Гражданской войне, все «западники» объединились (под рукой самого Запада) против большевиков-«азиатов».

Во время Гражданской войны крестьяне еще различали большевиков и коммунистов (как русских и евреев). Это показано в фильме «Чапаев», но раньше мы не понимали смысла вопроса: «Василий Иванович, ты за кого – за большевиков али за коммунистов?» Фурманов понимал. После Гражданки демобилизовался миллион младших и средних командиров из деревень и малых городов – «красносотенцы». Они заполнили госаппарат, рабфаки и университеты, послужили опорой сталинизма. Конфликт между «почвенной» и «космополитической» частями коммунизма кончился кровавыми репрессиями, тонкая прослойка «космополитов» была почти сожрана, с огромными потерями для страны. Но в благополучный сытый период 70—80-х годов возродилась уже как сознательный враг— и взяла реванш. Теперь в основном в виде «оборотней» типа Гайдара.

Соединение в русском коммунизме двух блоков, двух мировоззренческих матриц, было в российском обществе уникальным. Ни один другой большой проект такой структуры не имел – ни народники (и их наследники эсеры), ни либералы-кадеты, ни марксисты-меньшевики, ни консерваторы-модернисты (Столыпин), ни консерваторы-реакционеры (черносотенцы), ни анархисты (Махно). В то же время, большевизм многое взял у всех этих движений, так что после Гражданки видные кадры из всех них включились в советское строительство.

Какие главные задачи, важные для судьбы России, смог решить русский коммунизм? Что из этих решений необратимо, а в чем 90-е годы пресекли этот корень? Что из разработок коммунистов будет использовано в будущем? Тут и нужен трезвый анализ. Главное я вижу так.

Большевизм преодолел цивилизационную раздвоенность России, соединил «западников и славянофилов». Это произошло в советском проекте, где удалось произвести синтез космического чувства русских крестьян с идеалами Просвещения и прогресса. Это— исключительно сложная задача, и сегодня, разбирая ее суть, поражаешься тому, как это удалось сделать. Японцам это было сделать гораздо проще, а уже Китай очень многое почерпнул из опыта большевиков.

Если брать шире, то большевики выдвинули большой проект модернизации России, но, в отличие от Петра и Столыпина, не в конфронтации с традиционной Россией, а с опорой на ее главные культурные ресурсы. Прежде всего, на культурные ресурсы русской общины, о чем мечтали народники. Этот проект был в главных своих чертах реализован – в виде индустриализации и модернизации деревни, культурной революции и создания специфической системы народного образования, своеобразной научной системы и армии. Тем «подкожным жиром», который был накоплен в этом проекте, мы питаемся до сих пор. А главное, будем питаться и в будущем – если ума хватит. Пока что другого источника не просматривается (нефть и газ – из того же «жира»).

Сразу выскажу свое убеждение в том, что проект реформ, предполагающий опору только на структуры западного типа (гражданское общество и рынок), обречен у нас на провал. Если у реформаторов будет достаточно сил, чтобы держать традиционную культуру в хрипящем полузадушенном состоянии, то Россия как цивилизация и как большая страна будет ликвидирована. По крайней мере, на обозримое будущее. Только Запад смог осуществить проект развития, порвав с традиционным обществом, но лишь потому, что длительное время мог изымать огромные средства из колоний, а потом уже собирать со всех дань как технологический лидер. Россия такой возможности не имела и не получит.

Второе, чего смогли добиться большевики своим синтезом, это на целый (хотя и короткий) исторический период нейтрализовать западную русофобию и ослабить накал изнуряющего противостояния с Западом. С 1920-х по конец 60-х годов престиж СССР на Западе был очень высок, и это дало России важную передышку. Россия в облике СССР стала сверхдержавой, а русские – полноправной нацией. О значении этого перелома писали и западные, и русские философы, очень важные уроки извлек из него первый президент Китая Сунь Ятсен и положил их в основу большого проекта, который успешно выполняется.

Из современных мыслителей об этом хорошо сказал А.С. Панарин: «Русский коммунизм по-своему блестяще решил эту проблему. С одной стороны, он наделил Россию колоссальным «символическим капиталом» в глазах левых сил Запада – тех самых, что тогда осуществляли неформальную, но непреодолимую власть над умами – власть символическую.

Русский коммунизм осуществил на глазах у всего мира антропологическую метаморфозу: русского национального типа, с бородой и в одежде «а la cozak», вызывающего у западного обывателя впечатление «дурной азиатской экзотики», он превратил в типа узнаваемого и высокочтимого: «передового пролетария». Этот передовой пролетарий получил платформы для равноправного диалога с Западом, причем на одном и том же языке «передового учения». Превратившись из экзотического национального типа в «общечеловечески приятного» пролетария, русский человек стал партнером в стратегическом «переговорном процессе», касающемся поиска действительно назревших, эпохальных альтернатив».

Надо сказать, что сейчас, всеми своими телодвижениями демонстрируя свою лояльность Западу, мы получаем в ответ не знаки уважения и любви, а более или менее вежливое презрение. Очень там тонка прослойка дальновидных людей, которые понимают значение России и ценят ее независимо от конъюнктуры, даже «всеми плюнутую».