Хан

Почему казахи не любили кошку

Демократия – это система для мигрантов, для людей без корней, чтобы строить иерархию на новой основе – на основе денег.

Кочевники тоже мигранты конечно. Но у кочевников никогда не было собственности. К тому же, они все время двигались, оттого им как бы все равно было, типа ну кто ты такой – мы все здесь равные. На самом деле кочевники никакие не демократы, они с рождения знают свое место. Для того чтобы кочевники превратились в демократов, в одно место должны собраться все степные изгои – вот тогда все номады были бы демократами на западный манер. И потом это не постоянное движение. У кочевников всегда есть место для отдыха, пока вокруг пасется скот. Это самые обильные луга. За эти места могли возникнуть споры между родами. Но каждый род знал свой маршрут и с другими не пересекался. Если это постоянное движение, то относительное постоянное. Если это жизнь в пути, то это очень заторможенная жизнь. Именно эта медлительность не дает забыть, кто есть кто, освежает память, если кто забыл и напился много забродившего кобыльего молока.

В таком состоянии вроде бы не возможно иметь свое я, за исключением знати и старейшин. Поэтому у кочевников нет принципов, я есть сила слова. Занимаемое место в родовой иерархии, нагоняет на обладателя непередаваемые казахские амбиции. Можно сказать, что кочевники могли бы соревноваться в горделивости осанки друг с другом, если бы могли снять с себя халаты. Но достаточно одной уверенной позы, можно сказать наглости, дорого халата, несколько слов в подтверждение своей правоты, чтобы любой условной слабый соперник – с осанкой чуть кривее, еле заметно кривее – еще сгибается и уступает невидимое чужаку ристалище. Тут вроде бы состоялся спор между казахами, но никто не заметил. Любая малозаметная деталь, может халат подешевле у него, может сапоги скрипят или жмут, может ему нечего сказать в ответ. Но все что есть, должно быть на виду. Вроде бы внешний вид беспокоит всех людей: внешний вид обязан рассказать о человеке больше, чем он заговорит. А как заговорит, какую будет иметь осанку зависит от халата (сколько коней, сколько овец, – размера стада). Все что имею, ношу с собой – это можно было бы назвать, подражая древнему греку (современный мем на этот счет, казаха без понтов – беспонтовый казах) Какие – такие принципы – это казахские амбиции. Э-ээ, ты кто такой (сен кімсің?) – обычно так остепеняют любого наглеца, позабывшего свое место выскочку. В этом смысле любой интеллигент – переходящий образец мелкого буржуа и потомок беглого европейца мог бы козырять только своими знаниями. Казаху знания не нужны. Они не были в чести в прошлом. Современному выскочке никакие знания также не помогут. В прошлом казах должен был знать свое место: назвать свой род, имя отца, и только если сочтут его достойным для беседы и приглашения – кто его предки по имени, и чем занимались. Сторонние беседы, типа о погоде, моде казахи не ведут, как если не держат в переносном своем жилье всяких ненужных кошек. Если это родня, в начале поинтересуются, как здоровье того то того то, как себя чувствует, не болеет ли, как выглядит, мол в прошлый раз был бодр и здоров – передавай ему привет от нас. Погода также интересует кочевников, но она интересна не для прогулки и не для любовных встреч на открытом воздухе, а только для «самочувствия» прокорма скота. Это и есть жизненные казахские принципы.

Если их переиначить на европейский манер, то государства здесь нет (или какой-либо другой идейности, кроме родства и соседства с другими людьми). Казахам, даже современным, как бы, даже не интересно абстрактное государство. Казахи уважают свидетелей. Оно почти такое же как погода в прошлом: интересует сугубо в прикладных целях. Государство интересно, только чтобы удивить родню и знакомых, к примеру. Чтобы осанка снова стала прямой, взгляд уверенным и надменным (этот феномен выпрямления осанки и появления голоса можно проследить по современным чиновникам. Обычно в чиновники набирают контингент не совсем подходящий прямо скажем для управления. Можно сказать, совсем не подходящий. Но спокойный, тихий, беспрекословный, скромный. Самый главный начальник знает, что через время у неофита появится все, и большие деньги, и много возможностей, значит и дорогая одежда и командирский голос. Между собой самый главный может даже подбодрить новичка навроде областного акима: «Скоро у тебя все будет. Потерпи немного». Что он имеет в виду? Конечно материальное благополучие. Ведь самые богатые именно чиновники.

То есть, чтобы к амбициям и статусу добавились знания, помимо имени отца, к примеру, для этого не созрели условия. Казахи до сих пор мало ценят профессионалов, но чиновников, то есть людей с возможностями просто любят, обожают, во всяком случае публично всячески это показывают. Как будто у чиновников все отцы были знатными, богатыми, достойными. Но это не так. Поэтому все чиновники не тратят время даром – пока есть время, пока занимают пост, они множат свой авторитет. И на пирушках также мало говорят о погоде. В основном хвастаются. А межу собой в узком кругу говорят о деле. И государство тут снова навроде какой-нибудь кошки. А кошек казахи никогда не держали.

Можно сказать, что западные мигранты демократы тоже говорят сначала о деле. Перед делом показывают друг другу белые зубы – сигналы. Кроме услуг стоматолога (на Западе эти услуги дорогие), они показывают еще дорогие часы, естественно костюмы само собой. Эти потомки европейских мещан, скорее всего (хотя наши мещане не отличаются) Американцам как бы вообще все равно. Есть богачи, донашивающие буквально обноски – привычка семьи. Безалаберность никуда не пропала, но дресс коды все же у них обязательны. Это свято.

Еще они очень уважают профессионалов. В том смысле, что могли бы принести им деньги.

А деньги для всех мигрантов – это божество.

Для номадов деньги также вышли на первое место.

Но все же.

Для гордой осанки казаху одних денег мало. Хочется чего-то еще. Хоть казахи и и кочевые мигранты, но деньги никогда не делали у номадов погоду. Только знатность! Потому все богатые казахи озабочены, буквально обеспокоены своим прошлым. Что деньги пришли к ним не просто так, а после многовековой борьбы предков (именно действующих чиновников предки боролись в первых рядах, как будто). Есть еще идеологический прием. Когда казахов берут всех вместе в виде отборовшейся нации. Все мы боролись, чтобы над нами воцарились новые знаменитые казахи. Консервативные люди всегда отличались богатой фантазией. Но здесь еще добавились знания. Во имя чего? Чтобы оправдать новое богатство новой знати.

То есть мы – кочевники снова перепрыгнули все и всех.

Эти западные мигранты, чтобы превратиться в демократов, сначала имели собственность. То есть их предки сели на землю. У этих предков ничего не вышло. Имя они не завещали. Ничего не нажили. Вот потомки и сбежали в Америку. И там стали соревноваться деньгами. Если такой умный, почему не богатый?

Что сделали мы?

Почему мы стесняемся за американцами повторять на свой манер, если такой умный, почему не аким области?

Потому что мы не любим деньги на самом деле. В глубине казахской (терен халык) души. Ум и принципы для современной казахской карьеры вообще ни к чему. И государство ни при чем. А государство без принципиальных людей (и любителей кошачьих) не бывает.

Итак_

Мы сразу перешли на деньги. А знаменитых предков придумали. Это не трудно. Мы любим небылицы.

Камча

Мы любим только хана? Мы любим силу.

В нападении на соседей нет идейности. Это банальный грабеж (барымта. Идейность придумали французские просветители где то в 18 веке. Хотя под идейность можно отнести религиозные воины, реформацию и крестовые походы. Также морально этические принципы римских стоиков и республиканцев. Ничего подобного у кочевников не было. Кочевники всегда бились за лидеров. Племя с племенем, союз племен с другой ордой, чингизиды с чингизидами, царевичи с царевичами. Никакой идейности в европейском стиле не было и в помине). Вождь вел на захват чужих земель, или организовывал сопротивление. И нападение и защита имела имя предводителя, уж потом называлось основное племя, на которое опиралась элита. Все движения взад и вперед связаны поименно. Нет ничего безымянного. Следовательно, все кочевые принципы, если эту кровную связь с лидером можно назвать еще и принципами после идейности, завязаны на вождях. Отсюда никакие европейские скрепы среди кочевников, и бывших кочевников не действуют, – не действительны. Можно сколько угодно подражать европейским стоикам, реформаторам, просветителям, социалистам, демократам, прогрессистам, все равно выходит личная преданность. Но прежде лицемерие и показуха. Показуха и лицемерие из-за чувства неполноценности и комплексов. Все понимают, все просто чувствуют и ощущают: это не то, происходит нечто ненастоящее. А сделать ничего не могут. И улыбаются во весь рот вызывающе отвратительно, подражая американцам. Это пытаются улыбаться официально, на дипломатических раутах. Простой народ в это же время может ходить – передвигаться совершенно угрюмо совершенно не улыбаясь, соревнуясь друг с другом, кто купит нечто подороже, прежде грубо обдирая себе подобных (грабеж при демократии получил идейность везде под названием бизнес. И чем грубее народ, тем грубее грабеж. Бизнес из-за культурной безалаберности и неготовности адептов может охватывать все общество снизу верх. Элита может показать как надо грабить. Если родственные чувства сильнее гражданских, то грабить можно всех вокруг, ведь все равно никто ничего не скажет. Грамотных людей будет все меньше и меньше, а коррупционеров барымтачей все больше и больше. Настанет момент, когда в любого можно ткнуть пальцем и сказать – а ты бизнесмен. Да, скажет он в ответ: «Я бизнесмен». Вот каким боком выходит подражание чужого опыта, чужой культуры на основе локальной культуры. Это как если в технологичный механизм залить низкооктановый бензин. (Или как в Меланезии аборигены из соломы лепили самолеты)

Что же тут не хватает? И что я хочу сказать?

Существует эволюционная линия. Дарвин первый ввел в обиход про эволюцию видов. Чтобы нечто появилось из нечта, нужно время, порой миллионы, хотя бы несколько тысяч лет.

Но человек существо смышлёное. Легко переучивается. Быстро подстраивается. Легко подхватывает чужие навыки (если они могут быть полезными. В период Мейдзи японцы за год собрали копию русского корабля с паровым котлом, случайно затонувшего у берегов Японии. Японцы вообще настоящие рекордсмены 20 века по модернизации. Правда в 21 веке почему-то после прошлого рывка впали в «апатию», стагнацию на 30 лет)

Существует два способа провести модернизацию. Самим или через «оккупантов»

Самим будет чуть трудней и обидней. Для модернизации потребуется собственный сверх диктатор. Особенно если у народа давно исчезла своя элита: народом управляют все время ученики и подражатели других наций. (Дело в том что «оккупанты» подбирают в отряд друзей и толмачей не всех. Они отбирают самых старательных. Чтобы были затем преданы оккупантам всецело. Поэтому они собирают в новую элиту людей с самого низа: кто ничего не имеет, тот заимеет все, и деньги, и авторитет и будут обязаны «оккупантам». Данный случай не исключает того, что такие кандидаты, когда созреют для управления, не будут грабить. Таким людям все время нужен контроль. Если они перестанут бояться и начнут управлять, у них будут много своеволия, как будто они принадлежали знатному роду. Могут проявиться сразу два четко очерченных качества: и властолюбие, и ненасытность простолюдинов.