Бегать от неприятностей я не привык, но к таким неожиданностям готов не был. До последнего, до этого почти хрестоматийного – "приятель притормози-ка", – был уверен, что сегодня мне ничего не грозит. Ведь главная горилла в джунглях – это я. Все должны чувствовать опасную острую вонь вожака, ментально исходящую от меня. Как же они этого не учуяли-то? Косяк.
– Не, пацаны, базара не будет. Хотите, после перетрём, – попытался я перехватить инициативу, и сразу расставить все точки над "и".
– Чё?.. Оборзел совсем. Не будет для тебя никого после, – повысил голос до баса детина с выпирающей вперёд челюстью неандертальца и таким же первобытно узким лбом. Чем-то он мне Шарова напомнил, красавчик.
Двое из моих преследователей забежали вперёд и встали, перегородив дорогу. Остальные трое подошли, и я, волей-неволей, повернулся к ним. Встал боком, так чтобы контролировать и тех, и этих.
– Не по понятиям так честных прохожих пугать. Можем стрелку забить, там величиной бицепсов и померяемся.
– Ты кого учить собрался? Ты здесь чужой. Давай карманы выворачивай, а там посмотрим, кто кому стрелки назначать будет, – возмутился низкорослый широкоплечий крепыш, похожий на кабана.
– А ты чё мент, чтобы меня шманать?
– Смелый какой. Откуда к нам, из каких краёв такая генеральская борзота приехала?
– С какой целью интересуешься?
– Ого. Ха Ха Ха, – заржал их заводила, тот, что остановил меня, – высокий, с пудовыми кулаками, лягушачьим широким ртом. А за ним засмеялись и остальные. – Ух какие слова мы знаем. Скажи ещё.
Мне всё стало ясно. Ребятки всё уже решили и сейчас разминаются перед избиением – моим вероятным избиением. Ну ладно, они, суки, не знают с кем связались. Потом всех найду, кровью умываться станут. А сейчас я ух удивлю. Я рванулся вперёд, туда, где стояли двое. Схватил одного за грудки, резко вздёрнул и заехал ему лбом в переносицу. Попал точно, вмазал с характерным хрустом. Промял ему хрящ в харю. Убью, мать их, всех перебиваю! Убью! Убью тебя, сука! Мысли крутились взбесившимся волчком. Второму ударил в колено, он взвыл и освободил путь к отступлению. Я рванул и тут же растянулся на тротуаре. Подоспевший приятель первых двух, тот самый кабанчик, подставил мне подножку. Не успел я перевернуться, как на мне уже заплясали. Черти, блять! Я перевалился на бок и под градом ударов, успевая лишь защищать голову, закрывая её блоком высоко поднятых рук. Мои рёбра трещали от пропущенных ударов, почки ойкали, во рту появился металлический привкус и всё же мне почти удалось встать. Смог! Я король! Я распрямлял правую ногу и только оторвал от асфальта левое колено, как моя голова взорвалась. Вспышка, потеря зрения в красном сплошном зареве. Треск, мгновенный костяной скрежет и на меня опустился кромешный саван всепоглощающей тьмы…
– Очнулся? – сказал склонившейся над койкой с лежащим на ней высохшим до состояния дистрофика бородатым парнем, одетый в белый халат врач. Голова его пациента, обмотанная в несколько мягких слоёв бинтами, лежала на подушке, а конечности, заключённые в панцирный плен хрустящего гипса, висели на поддерживающих их специальных нитях с грузиками, и всю конструкцию балансировали хитрые, поскрипывающие рычажки и колёсики.
– Ум-м.
– Тихо, сильно не напрягайся. Тебе вредно. Ты у нас третий месяц. Ослаб. Потихонечку. Ну? – доброжелательно подбадривал пациента лепила.
– Еее я? Сё со ой? – что означало – «Где я? Что со мной?»
– Чудо, что ты вообще очнулся. Знаешь, тебя трубой, залитой свинцом, по затылку шарахнули. Расплодилось у нас в стране подонков, ничего не поделаешь. Куда мы катимся? Перелом основания черепа, понимаешь. При такой травме выживает один из ста. Счастливый случай («Может быть, счастливый. Сейчас всё решится», – подумал врач).
– Ава я ооой очу. – «Мама я домой хочу».
– М-да. Какая же я тебе мама. Бедный, – разочарованно промямлил энтузиаст от медицины. Он ожидал ещё одного чуда. Потратил столько времени и вот тебе на. Результат -хуже некуда.
– Бука, о мне пихоил бука. Я омой очу, – и внезапно вполне явственно добавил: – Весна. – А, потом снова зашамкал: – Иушки дай, ай, ай. Мнеееее. А аа, аааааа!
Врач дотронулся до лба пострадавшего, проверил температуру, бесцеремонно оттянул пальцем в низ нижнее веко. Пациент сразу заплакал сильнее – захныкал, как маленький. Всё ещё принимая своего лечащего врача за маму, запричитал – "Ава, не адо. Ет, ет". Доктор, записал что-то на бланк, закреплённый на планшете и, повесив его в ногах на спинку кровати, заметно приуныв, задумчиво пробурчал себе под нос.
– Такие повреждения не проходят без последствий. Жаль. Молодой мальчик, а теперь на всю жизнь слабоумным останется. Дурачок слюнявый, какая обуза для матери. (А про себя подумал – "Лучше бы его убили".)
Мораль – даже самой большой горилле в лесу не помогут никакие сбитые в кровавые мозоли кулаки, когда охотник хорошенько её приласкает дубиной по кумполу.
Оранжевое Людоедо
Заброшенное здание закрытого пять лет назад НИИ по изучению высшей нервной деятельности окружал забор из унылых бетонных плит, изъеденных кариесом дождей, стужи ветра. Ещё недавно, чтобы до института добраться из города, следовало тридцать минут трястись на автобусе, а затем – идти ещё пятнадцать минут переть по грунтовой дороге. Теперь же в пятистах метрах от него построили новый микрорайон и доступ любопытствующим стал открыт. Смотреть особо там было не на что: трёхэтажный, с обваливающейся штукатуркой, с глубокими царапинами, казалось, нанесёнными какими-то неизвестными чудищами, серый особняк, постройки начала двадцатого века, с густо заросшими решётками оконными проёмами. Дополняли картину общей заброшенности заложенные кирпичами двери и двор, заваленный гнилыми перьями мелкого мусора – вот, пожалуй, и всё – ничего примечательного. Да ещё на двухскатной крыше имелась надстройка в виде повторяющей форму крыши будки с тёмным отверстием ничем не прикрытой отдушины. Единственный свободный вход оставленный, по недосмотру, потенциальным жуликам-карликам. Почему карликам? Да потому, что обычный среднестатистический человек, отнюдь не богатырского телосложения, сложившись, допустим – в три погибели, навряд ли бы смог протиснуться сквозь такое отверстие внутрь. Взрослым людям здесь точно делать было нечего. Экскурсий сюда всякие предприимчивые городские сталкеры не водили, и отдельные любознательные граждане сюда тоже не заглядывали. Отсутствие интереса объяснялось высоким забором и мрачным видом заброшенного особняка, а больше – неизвестностью объекта. Мало ли таких зданий гниёт в Подмосковье.
Другое дело – детское любопытство. Ребятишек тянет в такие места магнит экзотических выдумок, пришедших к ним из призрачного мира полуночного одеяла. Они исследуют мир на окружающих их и доступных им образцах, до которых, что важно, они способны дотянуться без посторонней помощи. Они хотят приключений – кратковременных моментов будоражащего ужаса, искренне уверенные, что с ними ничего, ни при каких обстоятельствах, не может случиться плохого.
Вадик, Кирюха, Гриша – ровесники, достигшие прекрасного, зыбкого двенадцатилетнего переходного возраста – моста между беззаботным детством и тревожной юностью. Довеском в их компании присутствовал девятилетний Ромик – брат Кирюхи – самый младший, самый шебутной из них. Познакомились ребята этим летом. Их родители переехали в новый район в июне, а сейчас заканчивался август: за такой срок детям представилось не мало случаев хорошенько узнать друг друга. В детстве дни тянутся долго, а людей узнаёшь быстро. Все они были детьми из небогатых семей, а значит сословных предрассудков между ними не стояло. Гриша – мальчик из неполной семьи, жил с мамой. У остальных отцы были, хоть и зарабатывали не миллионы: их новое жильё фактически принадлежало банкам. А значит, разъезжать по югам средств пока возможности не представлялось. Всё лето в городе: хорошо ещё, что от ЖК "Васильевская Роща" всего два шага до самой крупной лесопарковой зоны области. За неполные три месяца мальчишки успели крепко сдружиться. Друзья облазили всю доступную им цивилизацию двора и ближайших окрестностей, изучили каждый закуток, каждую щель. А совсем скоро они пойдут в новую школу и друзья, которыми они обзавелись летом, им отнюдь не помешают влиться в школьный коллектив.
Ребята давно обсуждали поход к старому дому, но всё никак не решались – то одно их отвлекало, то другое. Сначала новые электронные игрушки, потом первые опыты с сигаретами. В июле уж было решились, так Вадик – их штатный заводила, заболел ветрянкой. Скоро 1 сентября, учёба, столько свободного времени на далёкие экспедиции больше не будет и до следующего лета можно забыть о походе. А пойти очень хотелось, они сами не заметили, как их желание успело обрасти фантастическими предположениями и надеждами.
– А что там в доме? – наверное в сто первый раз задал этот вопрос Ромик.
– Призраки, – с серьёзным видом сказал Вадик.
Мальчики сидели прямо на столе предназначенным для игры в настольный теннис, стоящем на спортивной площадке и резались в карты. Большую часть свободного времени мальчики проводили во дворе – на улице. Лето в этом году выдалось солнечное и цвет их кожи приобрёл приятный золотистый оттенок. Вот и сейчас они сидели, сняв майки и подставив спины дневному жару. Вадик, самый старший из них, всегда весёлый, хулиганистый заводила; рыжий – к его веснушкам, недавно прибавились следы от пережитой болезни – оспины, которые белыми ямками рассыпались по всему телу. Говорила же ему мама, что оспины нельзя расчёсывать, а он, как всегда, всё сделал по-своему. Его внешность пострадала несильно, время сгладит и отшлифует последствия ветрянки. Для друзей же это вообще не имело значения. А девчонки его по-настоящему начнут интересовать, – в лучшем случае, – лишь спустя год. Своим самым близким новым другом (в прежнем дворе друзей у него тоже хватало) он считал Гришу. Он был слабее и Вадику нравилось ему покровительствовать, за что тот щедро платил ему придуманными им самим рассказами – переиначенными сказками, страшными историями. Гриша бы и так их рассказывал – ему хотелось быть в центре внимания, но Вадику льстило думать, что он их придумывает специально для него, ведь все свои рассказы Гриша всегда начинал, обращаясь персонально к нему. Гриша, всегда взлохмаченный, с ободранными коленками (цена рассеянности); с пятнами на одежде (выходил-то во двор он одетый всегда в чистое, а через час уже становился грязный, как поросёнок. Как он умудрялся?); всегда считающий облака и ворон; худенький, с острым носиком и большими, удивлённо раскрытыми, ярко серыми глазами.
Кирилл и его младший брат Рома мало походили друг на друга. Об их родстве говорила лишь одинаковая круглая форма головы, с упрямым подбородком в придачу. Кирюха, высокий для своих лет, неуклюжий, из-за неумеренной любви к сладкому поднабравший лишних килограммов к двенадцати годам, кудрявый шатен, и маленький Рома, ещё блондин, который уже начинал темнеть, приближаясь к цвету волос своего брата, но приближался с наименее возможной скоростью черепахи. Рома упрямый мальчик, не по годам развитый, во всём желающий походить на старших товарищей, с одногодками практически не общающийся, поджарый, глаза карие, нос вздёрнутый, верхняя губа короче нижней, отчего видны крупные верхние резцы. Когда он волновался или чего-то не понимал, как сейчас, он приоткрывал рот, отчего белый сахар зубов становился блестящим. Он не понял, о чём говорит Вадик и переспросил:
– Какие призраки?
– Замученных в институте людей. Заключённых, – включился в обсуждение вопроса Гриша. Печь его творчества мгновенно начала выпекать пирожки фантазий. – Точно говорю, над ними там опыты ставили. Проект назывался – "Око Вельзевула"!
– Разыгрываешь.
– Сегодня пойдём – сам увидишь.
– Что увижу? Что? – заволновался Рома.
Гриша открыл было рот, чтобы продолжить наращивать на кости истории мясо очередной страшилки, когда увидел недвусмысленную гримасу на лице Кирилла. Он делал ему знаки бровями, словно бы говоря – "Давай заканчивай, приятель. Он ещё маленький".
– Да ничего. Шутка, – отступил Гриша. Взгляд его по-прежнему горел, и он хотел продолжить, но он уважал желания друзей и рвущееся наружу подробности о несуществующих призраках пришлось оставить на потом, например – на сегодняшний вечер.
– Пошли сегодня. Чего откладывать? – скинув последние карты, предложил Вадик.
Ребята доиграли. Дураком остался Рома. Собрав карты, Вадик начал медленно тасовать. Так и не дождавшись реакции на его предложение, он его повторил:
– Мы же давно хотели. Посмотрим, может там ноуты-планшеты разные остались?
– Вечер скоро. Нас могут хватиться, – возразил Кирюха.
– Брось. Мы быстро – туда и обратно. За час управимся, – встал на сторону Вадика Гриша.
– Да пойдём. Мама сказала, чтобы мы к восьми домой вернулись, – присоединился к мнению товарищей Рома.
– А сейчас только шесть. Да и делать нечего. Карты эти надоели давно, – продолжал приводить аргументы Вадик.
– Хорошо, пошли, – сдался Кирилл.
Дети стояли перед дверью чёрного хода. После того, как они перелезли через бетонный забор – в этом им очень кстати помогло растущее рядом дерево, чьи ветви удачно нависали над внутренним двором института, – то растерялись. На окнах решётки, а парадный вход заложен кирпичом. Кирюха сразу засомневался в успехе затеи и заговорил о том, что неплохо было бы вернуться домой пораньше. Остальные его не поддержали и продолжили поиски. Обойдя здание, ребята обнаружили ещё один вход. Старая деревянная дверь, обитая листьями жести, выкрашенная в коричневый отвратительный цвет запёкшейся, подгоревшей на чугунной сковороде крови. Но не примитивный сарайный вид двери привлёк их внимание, а рисунок, непроизвольно, липучкой для глаз, прикипевший к себе их взгляды. Нанесён он был краской из баллончика прямо на бурую поверхность жестянки. Тёмная фигурка в рясе, с зигзагом оскаленного рта на оранжевом пятне облака, заменяющего ей голову, излучающего оранжевые лучи, расходящиеся в ширину полосами, переходящими в мандариновый туман.
– Кто это? – проявил, в очередной раз, любопытство Ромик.
– Молчи, – приказал ему брат.
Вадик поднялся по сбитым ступеням крыльца, и за вертикальную скобу когда-то блестящей стальной ручки потянул дверь на себя. С ожидаемым противным скрипом она открылась. Но, увы, за ней обнаружилась та же кирпичная кладка. Вадик замер на месте. Первым увидел её Гриша – дыра в правом нижнем углу. Всего пяток кирпичей не хватало. Взрослому человеку нипочём бы не протиснуться. Другое дело ребёнку – вполне по силам. Если тебе не старше четырнадцати, и ты не переросток, то можно попытаться.
