Ведьмин долг

Глава 1. «Как всё начиналось»

Жизнь – это мозаика из наших слов и действий. Будущее – это последствия того, что было сделано, и того, что мы так и не смогли осуществить. Мы сами выбираем свою судьбу, но каждый наш выбор имеет определённую цену. И иногда мы не можем её заплатить: нам не позволяют средства или даже сама совесть. Но есть те, кто готов переступить её, и заставить это сделать других. Что ж, я не из робкого десятка! Посмотрим, что будет со мной…

Мне было семнадцать – почти восемнадцать – когда всё это началось. В то время было тяжело осознать то, что мне скоро придётся съехать от родителей, начать собственную жизнь, найти подработку, что уж говорить о принятии моей новой особенности?

В тот, на удивление, жаркий апрельский день я шла вместе с Верой, моей лучшей и единственной подругой, из школы в Дом культуры, где мы с ней занимались вокалом. Не то чтобы у нас был талант, да и тогда вообще о подготовке ЕГЭ надо было думать, но это занятие помогало нам отвлечься, оно давало понимание, что мы способны на что-то большее, чем эти надоевшие всем экзамены. И, кто бы что ни говорил, у людей должны быть увлечения помимо работы и учёбы, пустяковые, но греющие душу.

Мы болтали о том, о сём: обсуждали фильмы, контрольные, которые только отвлекали от подготовки к экзаменам. Тот день был самым обычным, в какой-то степени скучным, но спокойным, что, наверное, каждый одиннадцатиклассник посчитает плюсом. Однако это умиротворение кто-то просто обязан был нарушить, как же без страданий? Так вот, нарушителем спокойствия выступил никто иной как Вячеслав Веткин, парень с оперным голосом и невероятными вокальными данными, а также невыносимый задира и насмешник. Он был звездой нашего ансамбля, учился в девятом классе, был отличником и любимцем учителей, гордостью родителей. Но все дети и подростки, в обществе которых он появлялся хотя бы один раз, могли с уверенностью заявить, что не желали бы его встречать никогда в жизни. Он постоянно влезал в чужие разговоры, вставлял едкие реплики, бьющие по самому больному, пускал нелепые слухи и комментировал то, что приличные люди не станут обсуждать.

У тебя вскочил малюсенький прыщ на носу? – Берегись! Через день весь район будет говорить о твоей, якобы, опухоли на пол лица! И, как он только успевал вредить всем и идеально учиться одновременно? Вероятно, за такую многофункциональность его все ненавидели гораздо больше, чем за приставучесть.

– Вот зараза! – громко ругнулась я, тяня подругу за плечи вверх. Я еле успела поймать её, когда нас, задумавшихся, сильно толкнул пронёсшийся мимо Вячеслав. Мои тёмные густые брови, похоже, чересчур сильно нахмурились, из-за чего Вера утешающе приобняла меня за плечи.

– Не сердись ты так! Чем больше мы обращаем на него внимания, тем сильнее он доволен! – здраво рассудила рыжая, светлая, в отличие от меня, подруга. Я прекрасно понимала её точку зрения, но смириться с этим не могла. Все вокруг были на нервах из-за приближающихся экзаменов, что невольно передавалось и мне. Стыдно было вымещать злость на родителях и Вере, поэтому Вячеслав был просто обязан поплатиться за моё испорченное настроение.

– Сегодня могли бы и пораньше прийти, Людмила и Вера, – презрительно фыркнула Елена Эдуардовна. То, что мы зашли следом за Вячеславом, её никак не волновало. Виноваты были мы.

– Мы только что из школы, – не смогла сдержаться я. – И мы уже предупреждали вас, что уроки заканчиваются в три-тридцать, идти сюда двадцать минут, а учителя ещё нас часто задерживают после уроков, чтобы донести какую-то информацию, – раздражённо отозвалась я, испепеляя взглядом спину педагога.

– Тон не повышай. С матерью своей будешь так разговаривать, – как об стенку горох! Как же мне хотелось в тот момент швырнуть ей в голову пюпитр! Но меня вовремя остановила Вера. В нашем дуэте она всегда была сдерживающим фактором, я же была всепожирающим пламенем, которое невозможно остановить – так нас описывала ещё Роза Владимировна. Изначально она руководила нашим коллективом, но жизнь ушла из неё ещё в июне прошлого года, а так как терять такое большое количество людей было бы неразумным, нам просто нашли нового педагога. К слову, вместе с Еленой Эдуардовной пришёл и Вячеслав. Её звё-ёздочка.

– О-о, не-ет. Мама итак знает всю эту информацию, а вот тебе её надо лучше донести, – с чистой ненавистью прошипела я себе под нос, сжимая кулаки. И как только земля таких людей носит?!

– Не обращай внимания на неё! Она не уверена в себе, вот и придирается ко всем, чтобы возвыситься за чужой счёт, – пыталась успокоить меня Вера. – Возможно, её мать в детстве так же третировала, как и она нас сейчас. Сжалься над ней и перестань прислушиваться к её агрессии.

– Все по местам! – закричала дирижёр. Как всегда, пропустив верные, но очевидные напутствия подруги мимо ушей, я встала в ряд к альтам, в то время как она пристроилась к первым сопрано.

В течение всей репетиции Вера периодически оборачивалась на меня, прикусывая губу. Похоже, видок у меня был ещё тот: я хоть и смуглая, но яростной красноте это не мешало опалить моё лицо, заставляя окружающих буквально обжигаться от одного только взгляда на меня. Ко всему этому я ещё и постоянно дёргалась, когда Вячеслав брал самые высокие ноты. Он, может, и пел добротно, попадал во все ноты, быстро запоминал новые произведения, но его голос был просто отвратительным! Он будто бы упивался своей надменностью и противностью, что сказывалось на его, так сказать, репертуаре. У меня и без этого в последнее время в хоре звенело в ушах, а после того, как Вячеслав вернулся с больничного, мне просто хотелось плакать и обмотать уши поролоном. И, видимо, не мне одной. Ещё одна девочка-альт, Василиса, в конце репетиции, когда Вячеслав просто ходил вдоль рядов и «выпендривался», беря то ля, то си второй октавы, не выдержала и сморщилась, как изюм. И, стоило ей снять запотевшие очки, чтобы протереть их, «звёздочка» пронёсся мимо, сбивая её. Естественно, очки полетели со сцены, причём по закону подлости – не на ковёр. Оправа разлетелась, стёкла треснули – и кто за это будет платить? Хорошие очки – это дорого, скажу я вам! А домой, как ей добираться? Практически вслепую? И только я хотела озвучить всё это Вячеславу и заодно его покровительнице Эдуардовне, меня за предплечье тронула Вера со словами: – Нам надо помочь ей, – она кивнула на Василису, дрожащими руками пытающуюся собрать все части оправы воедино. Я сочувственно вздохнула и согласно качнула головой.

– Не стоит так привязываться к вещам, – накрыв ладони Василисы с остатками очков своими, сказала я.

– А к людям стоит? – всхлипнула та. Её состояние было понятно, но, к чему она клонит?

– Ты это про Вячеслава, что ли? – неверующе высказала я свою догадку. Затянувшееся молчание послужило нам с Верой ответом. – И кто же он тебе?

– Троюродный и, по совместительству, сводный брат. Когда мои родители умерли, – послышался ещё один смачный всхлип. – Тётя и дядя взяли меня к себе. Он издевается надо мной, а я даже никому пожаловаться не могу! Они же выбросят меня, если я это сделаю!

– Родственник-манипулятор, значит. Мне это знакомо, – выдавила из себя я и посмотрела на Вячеслава с ещё большей ненавистью, чем раньше. Теперь это было чем-то личным, желанием указать ему его истинное место так, как я никогда не смогу сделать со своим «Вячеславом». И я чувствовала кончиками пальцев и перекатывающимися от резкого дыхания мышцами, что у меня есть на это силы и мне не будет стыдно оттого, что я воспользуюсь свои преимуществом против более слабого соперника. Зло же кто-то должен наказывать, разве нет? И почему бы не использовать его же методы?

Вера, продолжавшая успокаивать Василису, не заметила моего ухода. Его не заметил и весело насвистывающий себе песенку под нос Вячеслав. Закинув на плечо рюкзак, он вышел из здания и направился в сторону своего дома; я двинулась следом. Пройдя пару серых пятиэтажек, я значительно приблизилась к нему, одним рваным движением схватила за шкирку и утащила за угол. Почти подняв щуплого низкого паренька над землёй, я прижала его к грязной сырой стене одной рукой, грозно шипя:

– Ты задолжал этому миру парочку извинений. Как насчёт расплаты? – я упивалась тем, что просто могу вот так вот держать его за воротник и быть сильнее. Это приносило мне настолько пьянящее наслаждение, что я в какой-то момент начала побаиваться сам себя.

– Извиняться перед такой грязью, как ты? Да я лучше душу дьяволу продам! – несмотря охвативший его страх, едко огрызнулся Вячеслав.

– О-о, нет! Я-то, как раз, меньше всего хочу слышать твой премерзкий голос! Ты должен извиниться перед всеми, кого задирал, и список, дорогой мой, составлять будешь сам. А я уж потружусь и проверю, не упустил ли ты кого, – опасно передвигая цепкую ладонь к шее юноши, рычала я.

– Да вы все ничтожества, созданные молиться о том, чтобы такие, как я хотя бы ноги об вас вытерли! – вдруг закричал он, и я поняла, что мне пора уходить, иначе негодяем выставят уже меня.

– Немедленно возьми свои слова назад, идиот!

– Ни за что! – он хотел плюнуть мне в лицо, но промахнулся, попав в землю.

– Да чтоб у тебя рот от твоих слов сгнил, – яростно отчеканила я, напоследок вцепившись ногтями в углы его губ. Вячеслав сел прямо на асфальт, прикрыв ладонью рот и болезненно скривившись. Актёр! Не так уж сильно я его и потрепала.

По дороге домой мне удалось прийти в себя и успокоиться. Невзирая на то, что я считала свой поступок вполне справедливым по отношению к Вячеславу, внутри осталось ощущения чего-то липкого и неприятного, словно я испачкалась и стала грязной. Ха, звёздочка обрадовался бы, услышав мои мысли.

По привычке перепрыгивая ступени, я несколько раз чуть не упала, но кое-как смогла подняться на шестой этаж. Однако, когда дверной замок начал двоиться и расплываться разные стороны, не давая вставить ключ, я решила позвонить в дверь, надеясь, что родители вернулись с работы. И мне повезло. Открыла мама, и она явно заметила моё состояние. Мама помогла мне снять портфель и ветровку, после чего усадила на диван и дала крепкого чаю с сахаром.

– Ты приболела, мотылёк?

– Будто все силы выкачали, – хрипло ответила я и прикрыла глаза, грея руки об горячую чашку.

– Ты слишком много на себя берёшь. Нужно ведь отдыхать хоть иногда, – заботливо убирая со лба мои волосы, молвила мама. – Не ходи завтра в школу. Все нужные темы ты уже прошла, можно дальше самостоятельно готовиться.

– Я не могу, я обещала прийти и принести маркеры для создания стенгазеты, – со стоном выдавила из себя я, хватаясь одной рукой за голову, будто это сможет остановить мигрень.

– Тогда ложись спать пораньше. Я напишу записку, чтобы у тебя не спрашивали домашнее задание, – сказала мама, чмокнула меня в лоб и ушла выполнять выше сказанное. Я, в свою очередь, допила чай, приняла душ и легла спать.

Правильно говорят, что дома стены лечат, а мой отец всегда к этому добавляет, что здоровый сон закрепляет результат. Я проснулась бодрая и почти весёлая: настроение омрачали воспоминания о вчерашних событиях и осознание того, что нужно быстро собираться и идти в школу. Да ещё и первым уроком был тот, на который идти не хотелось совсем, причём не из-за самого предмета.

– Чего такая хмурая? – ворчливо поинтересовался за завтраком отец, почти полностью погружённый в свой смартфон.

– Да так, – максимально склонившись над тарелкой и спрятавшись за волосами, буркнула я, будто мне всё равно. На самом же деле мне просто не хотелось говорить о причине своего недовольства, т. к. это бесполезно, и мне не помогут.

– Ну-ка рассказывай: не обижают ли тебя одноклассники? – с неким осознанием в голосе протянула мама.

– Мы в своё время всё сами решали и ничего, как-то стали людьми, – вставил отец, презрительно фыркая.

– Особенно ты, – недовольно хмыкнула мать ему в ответ. Я мысленно закатила глаза.

– Что-что?

– Так что? Не обижает ли кто? – проигнорировав мужа, повторила вопрос мама.

– Просто учительница по предмету, который никто не сдаёт, решила нас всякими громоздкими заданиями загрузить, – покусывая губы, призналась я. – А мы итак к ЕГЭ еле успеваем готовиться, а тут ещё она со своей ерундой…

– Раз даёт задания, значит, надо их делать, – резко убирая смартфон, грозно начал отец. – Посмотрите на них: малолетки смеют осуждать учителя за выполнение его обязанностей! Ещё и сами ничего делать не хотят! Что за предмет, быстро сказала!

– ОБЖ… – скрипнув зубами, выдавила я. Под столом медленно сжимались и разжимались мои кулаки.

– Чтоб сегодня же передо мной лежало выполненное домашнее задание по ОБЖ, и если мне что-то не понравится, ты у меня его десять раз переписывать будешь, поняла?! – крайне повысив голос, ругался отец. Его лицо исказила гневная гримаса, но мне больше хотелось не спрятаться от неё, а плюнуть.

– До вечера, – делано равнодушно кинула я, показательно закатывая глаза, чтоб не думал, что можно так надо мною издеваться. Кому-то это покажется наглым, но я к нему на работу не нанималась, чтоб он мной помыкал, как будто я у него не иначе как миллион украла.

Закинув на плечо рюкзак, прыгнула в кроссовки, схватила с полки ключи и под непрекращающийся ор отца выбежала из квартиры.

Наша школа была старой и, в какой-то степени, жуткой. Но для меня это скорее было плюсом: забавно было иногда представлять, что я сижу и мучусь не над уроками, а над планом побега из замка с привидениями или чудовищами. Не то чтобы не нравились фильмы ужасов, больше привлекало фэнтези и истории, основанные на старинных сказках с мрачным подтекстом. Всё-таки раньше сказки создавались не для развлечения, а для поучения. «Не ходи, сынок, в лес, там водится нечисть», – а на деле там водились жестокие разбойники, которые были не прочь продать очередного ребёнка в рабство или просто убить.

В общем, в школе я могла легко погрузиться в свои мысли и не обращать внимание на не очень-то приятную обстановку в виде вечно орущих и толкающихся детей и подростков, из-за чего я, наверное, и не заметила самого главного, точнее, не придала тому значения. Вячеслав учился в той же гимназии, что и я, но его не было видно, хотя я несколько раз проходила мимо его класса. Впрочем, мне было глубоко плевать на этого недочеловека вплоть до того момента, пока он не начинал доставать меня и моих друзей, знакомых. Однако его родителям, как и сотруднику полиции, очень даже было до него дело.

Широкоплечий лейтенант Быков, постоянно поправляя фуражку, разговаривал с моей классной руководительницей, когда я увидела его. Варвара Олеговна послала за мной нашу старосту, Галю, и та настойчиво продолжала толкать меня в сторону двух разговаривающих взрослых несмотря на то, что я чуть ли не превратилась в каменную статую от шока и испуга и вросла ногами в пол. Кое-как взяв себя в руки, я подошла к лейтенанту и Варваре Олеговне ближе, и Быков, наконец, посмотрел на меня. Он не выглядел злым, но было видно, что, в случае чего, поблажек не будет. Если честно, я не сразу поняла, о чём и что он начал мне говорить, в голове лишь крутилась навязчивая и тревожная догадка:

«Вячеслав и его родители написали на меня заявление в полицию!»

Да уж, теперь я не чувствовала себя такой же сильной, как вчера. Теперь мне было страшно. Когда к школе подъехали еле отпросившиеся с работы родители, мы все вместе поехали в участок. И, как я и думала, там нас ждали Вячеслав и его мама. Мать звёздочки с периодичностью в несколько секунд утирала слёзы с лица и истерично всхлипывала. А вот её сын, в кои-то веки, сидел молча, и этому было отнюдь не утешающее объяснение. Все его губы и область вокруг рта были покрыты гнилостными корочками зелено-жёлтого цвета, отдалённо напоминающими кожу бородатой жабы или варана. Особенно пострадали углы его губ, которые я вчера и трогала, там чешуйки багровели и бугрились. Поверх был намазан толстый слой какой-то заживляющей мази или крема. Я невольно посмотрела на свои руки: если это я его чем-то заразила, почему тогда у меня такого нет? Мои движения не скрылись от орлиных глаз лейтенанта, но он невозмутимо отвернулся.

Я посмотрела на мать: всю дорогу она молчала. Несколько раз, конечно, она открывала рот, дабы что-то сказать, но тут же закрывала, не подобрав нужных слов. Отец же пытался пошутить над этой ситуацией, мол, на их счастье, придётся не отпускать меня в общежитие в будущем университете, а оставить дома и контролировать. Однако его юмор никто не оценил, а я была слишком подавлена, чтоб как-то поддержать его настрой. Но перед тем как меня ввели в допросную, где уже сидели психолог и следователь, родители неожиданно схватили меня за плечи и отвели в сторону.

– Главное не волнуйся и помни, что ты нам всегда рассказывала про этого хулигана, – сморщившись, мама кивнула в сторону Вячеслава.

– И покажи им, что ты ничего не делала с ним. Если ты будешь сама уверенна в своей правде, то и они поверят, – наивно улыбнулся папа. На моём же лице отразилась паника, после которой щёки опалил неимоверный стыд. Я-то знаю, что я что-то да сделала, пусть я всё ещё не жалела об этом несмотря на то, что всё это вылилось в такую ситуацию.

Напрягшись от кончиков пальцев до головы, я твёрдо шагнула в допросную. И в зеркало не надо было глядеться, дабы понять, что выглядела я весьма туманно и испуганно. Психолог тут же поспешила улыбнуться мне, а следователь, наоборот, посмотрел свысока и насмешливо искривил губы. Будто бы всё уже было доказано. Что ж, считай, вызов принят, мой дорогой.

– Людмила Тихоновна Потворская?

– Да, – кивнула я. Голос не был хриплым, но мне явно не помешал бы стакан воды. Психолог пододвинула ко мне стоящий на другой стороне стола стаканчик, но я не осмелилась его выпить. – А вы?.. – притворно смело обратилась я к следователю.

– Это неважно, – растягивая гласные, ответил тот.

– Это просто вежливость, – безэмоционально парировала я. Мужчина изогнул бровь и ехидно бросил:

– Игорь Витальевич, – он сложил в стопку ранее рассматриваемые документы и полностью переключил своё внимание на неё. – Но это вам никак не поможет.

– Игорь Витальевич, я бы попросила! Я запрещаю вам давить на ребёнка, позвольте ей почувствовать, что мы, взрослые, в любом случае, на её стороне и поможем ей решить образовавшийся конфликт, – с возмущением вклинилась в разговор психолог, пытаясь усмирить следователя. – Людмила, меня зовут Анастасия. Я очень рада нашему знакомству, – она доброжелательно улыбнулась и протянула руку.

– Взаимно, – еле слышно ответила я, пожимая её ладонь. Её слова почти никак не успокоили меня, но помогли взять себя в руки.

– Итак, вам, Людмила Тихоновна Потворская, предъявляются обвинения в неправомерных действиях в отношении Вячеслава Григорьевича Веткина. Скажите, вы применяли физическую силу к Вячеславу? – следователь закатил глаза на слова психолога и включил «деловой режим».

– Нет, – твёрдо ответила я. Сложно было сказать, было ли это правдой. Да, я припечатала его к стенке, но не била же! В общем, двоякая ситуация.

– Вы использовали какие-то химические средства при контакте с ним?

– В смысле? – недоумённо нахмурилась я.

– Вы кислоту или раствор какой-нибудь ему в лицо вмазывали? Или в еду подмешивала, а? – он не выдержал, вскочил на ноги и опёрся руками о стол, наклоняясь ко мне. Честно сказать, мне одновременно захотелось рассмеяться от несдержанности следователя и испуганно убежать оттуда.

– Игорь Витальевич! – вновь осадила его психолог, рукой толкая на стул. Он сел и исподлобья посмотрел на меня, скрещивая руки.

– Нет, – повторила я и тяжко вздохнула. Следователя мои ответы явно не убедили, и я «с дуру» решила подтвердить свои слова более развёрнуто: – Я не разбираюсь в химии! Что я могла ему подмешать? Крысиный яд? – довольно экспрессивно молвила я. Этот И.В. на это уж слишком довольно усмехнулся.

– Говорите, в ядах разбираетесь? – он щёлкнул ручкой и стал что-то увлечённо записывать в одном из своих многочисленных листочков.

– Нет же! Я ничего ему не сделала! Ни-че-го! Это он мне жизнь всё это время портил своими оскорблениями! – запаниковав, я выплеснула наружу то, что стоило бы держать при себе. Или, по крайней мере, выдать не в такой агрессивной форме.

– О-о! А вот и мотив подъехал! – ощерился следователь. Я готова была взвыть от такой неудачи. Я не верила в судьбу, но кто-то словно решил её мне подпортить, но не в моих правилах было пускать всё на самотёк. Я начала быстро анализировать речь следователя, его поведение и возможные мотивы, выбрав его в качестве потенциального врага.

– Ну? Чего замолчала? – спустя минут пять спросил Игорь Витальевич, почёсывая нос. Взгляд упал на его серебряное обручальное кольцо.

«Я замолчала, а следовало бы вам», – подумала я, а вслух сказала:

– Мне не ясны предъявленные обвинения.

– Как же? Всё предельно ясно…

– Вы обвинили меня в том, что я избила и отравила Вячеслава, но не сказали, были найдены побои на его теле, и не предъявили соответствующих доказательств. Вы также не предъявили результаты анализов, доказывающие факт внешнего воздействия. А, если оно и есть, вдруг у него просто аллергия началась или произошёл химический ожог из-за нового стирального порошка для одежды? – кое-как, но я смогла связно выразить свою позицию и подозрения. Возможно, не надо было говорить свои предположения о причине недуга звёздочки, ведь он может впоследствии использовать их против меня же, но сделанного не воротишь.

Терпеливо выслушав меня, следователь громко щёлкнул ручкой и отложил её в сторону. Затем он встал с совершенно серьёзным и даже твёрдым лицом и опустил жалюзи на зеркале Гезелла, чтобы нас перестали видеть мои родители и остальные полицейские, и выключил микрофон, чтобы нас перестали слышать. Вот теперь я действительно была в ужасе. Кажется, сегодня я побью все свои рекорды по выбросу адреналина, ибо… ох, что ещё можно сказать о сложившейся ситуации?

Вернувшись к столу, И.В. заговорил без ехидства:

– Если ты дашь противоядие, то мы тебя отпустим и больше никогда не потревожим.

– Какое противоядие? Что… – не успела я договорить, как меня перебила Анастасия, заставив вздрогнуть. А я и забыла, что она здесь.

– Игорь, прекрати, – без официоза сказала психолог, устало прикрыв глаза рукой.

– Я тебе говорю, что мы ничем ему не поможем! – он громко стукнул по столу, а когда понял, что это было достаточно близко ко мне, отшатнулся. Что-то я не пойму, он меня тоже боится?..

– Прошёл всего один день, и мазь, выписанная врачами, начала ему помогать, – упрямо продолжала Анастасия. Я переводила удивлённый взгляд с лица следователя на лицо психолога.

– Она лишь подавила симптомы! А через два месяца это станет необратимо! Я сам видел, как это бывает! – истерично бросил Игорь, размахивая руками. Послышались настойчивые стуки в дверь и голоса родителей.

– Что вы оба несёте? Причём здесь я? Я реально ничего с ним не делала! – не выдержала я и встала из-за стола. Так я казалась себе менее уязвимой.

– Если ты не вернёшь всё назад, я тебя сам, лично, заколочу в осиновый гроб и утоплю в святой воде, тварь ты безбожная! – закричал следователь и, видимо, потеряв всякий страх от отчаяния, потянула ко мне рукой, чтобы схватить, но я отпрыгнула и прикрылась стулом.

– Да вы ненормальный! – в ответ заверещала я. Сзади послышался спасательный треск выбитой двери.

– Остановите это немедленно! – громогласно изрёк мой отец, в считанные минуты хватая следователя за грудки и встряхивая. Тот поглядел на папу ошалелым взглядом, потом посмотрел прямо мне в глаза, его зрачки расширились до предела, глаза закатились и он лишился чувств, так и повиснув на моём отце.

Чуть позже, когда мы с родителями покинули то ужасное место, я вслух пыталась успокоить себя:

– Да он просто наркоман какой-то. Надышался и начал нести всякий бред. Он же не иначе как под веществами поверил россказням зв… Вячеслава…

– Люда, хватит, – не повышая голоса, но хлёстко и почти ощутимо больно сказала мама, развернувшись. До этого я шла позади родителей. Я непонимающе захлопала ресницами и ртом, не зная, что ответить на такое.

– Неужели вы?..

– Дома поговорим, – отрезал отец и сел в подъехавшее такси вместе с матерью. Немного поколебавшись, я запрыгнула следом. Тяжело вздохнув, я отвернулась от взрослых, стараясь сосредоточить всё своё внимание на мутном виде из окна. Нужно было максимально расслабиться, успокоиться и придумать тысячу и одну оправданий, т. к. дома ждал очень серьёзный разговор.

Глава 2. «Зря он это сделал…»

Я так и не поняла в тот вечер после допроса, что от меня хотели услышать родители и что они сами пытались донести до меня. Они говорили какими-то загадками, не заканчивали предложения, видимо, ожидая, что я сделаю это за них. Но мне тогда не было дела до чтения моралей, голова разболелась не на шутку, и слишком часто появляющаяся мигрень начинала порядком волновать. Я почти не помню каких-то конкретных фраз, но конец нашего диалога, боюсь, останется навсегда в моей голове: