– Молод ты, конечно, Димитрий, да времени ждать, пока возмужаешь, у Руси нет. Тебе всю Русскую землю под себя брать. И ни на кого не смотри, никого не слушай, пусть ругают тебя, пусть загребущим да несправедливым ныне назовут. Внуки да правнуки разберутся, воздадут сторицей, когда поймут, что не для своих закромов старался, а больше обо всей земле думал.
Долго внушал отроку митрополит про то, какая ему нелегкая судьба выпала, и про то, какую обязанность наложила. Дмитрий даже чуть испугался – выдюжит ли?
– А ты, отче, поможешь?
– Помогу, каждый шаг подскажу, где и грех на себя возьму, чтобы тебе легче было… Нет у тебя другого пути, ежели дорога? тебе та земля, что дедами завещана, ты ее видел, когда в Сарай плыл. А еще с игуменом Сергием познакомлю. Радонежский монах весьма разумен, отцом духовным стать может.
И снова за бортом ладей журчала вода, свиваясь тугими струями, снова бежали по сторонам то высокие, то низкие берега… Но на сей раз не было рядом брата Владимира Андреевича, он в Москве остался, ни к чему всем ездить. А еще обратил внимание Дмитрий на то, что деревни по берегам вроде ожили чуть, за два года больше стало дымов, чаще люди встречаться, кто в лодке, кто просто у воды с делом.
А в Сарай-Берке ничего не изменилось, все так же разноязычно гомонили бесконечные рынки, гордо взирали на людей с высоты своего роста верблюды, позвякивая колокольчиками на шеях, так же пылили дороги под ногами многочисленных караванов. Снова кричали менялы и пахло вареной бараниной из многочисленных котлов, поставленных прямо посреди улиц для жаждущих поесть и способных заплатить за угощение.
И все же в воздухе просто разливалось беспокойство. Русские уже знали, что захвативший власть в Сарае хан Мюрид, или, как его назвал епископ Иван (был в Сарае и такой!) Амурад, спокойно не сидит, на правом берегу Волги власть взял темник Мамай, зять Бердибека. Силен, слов нет, но он не чингизид, потому быть ханом Золотой Орды не может, поэтому нашел другой выход – объявил ханом своего ставленника Абдуллу.
Слушая рассказ епископа Ивана, митрополит кивал головой:
– Нам то ведомо.
– А ну как Мамай власть возьмет? Он такой, он может… Тогда и ярлык не пригодится.
Алексий чуть скосил глаза на Ивана, стоит ли говорить? Решил – стоит, усмехнулся:
– А мы от обоих ярлыки получим, и к Абдулле посольство уехало с дарами. Пусть про запас два ярлыка будут. Это все равно дешевле, чем каждый год сюда мотаться к новому хану.
– Кабы год, а то ведь и по полмесяца хозяйничали! И каждый новый прежнего вырезал вместе со всеми его ближними. Страху натерпелись. И когда в Орде твердая власть будет?
Слушавший это молодой боярин Микола Вельяминов вдруг от души расхохотался:
– Вот времена настали – русские о твердой власти в Орде мечтают! Такого не бывало прежде.
Дмитрий заметил, что Алексий явно хотел что-то возразить, но не стал, оставил мысли при себе. Потом наедине спросил об этом, митрополит усмехнулся:
– А и внимателен ты, князь! И прав, и не прав боярин. Оно хорошо бы, чтобы власть была твердой и понятной, но для нас и такая неплоха. В мутной воде тоже рыбка ловится. Пока Орда меж собой дерется, ей не до Руси, можно и самим на ноги встать. Спеши, князь Димитрий, вот оно, твое время, про которое я твердил. Пока Мамай с Мюридом не вместе и в Сарае сильной руки нет, постарайся Москву укрепить, под себя остальные княжества взять.
– А если в Орде сильный хан будет?
– Успей понять, кто слабей, и присоединиться к сильному. Пусть сильный будет тебе благодарен за помощь, тогда еще передышку получишь. Хитри, изворачивайся, пока другого не дано, нет силы у Руси совсем свободной стать, потому твое дело крепить ее до поры до времени.
Писец старательно очинил новое перо, запас которых взят еще из Москвы, и приготовился нанести на пергамент все, что следовало сообщить потомкам о поездке князя Дмитрия Ивановича в Сарай-Берке. Пергамент уже разложен на небольшом столике, в плошку налиты чернила… В Сарае душно, несмотря на поздний вечер, проклятые мошки, привлеченные светом небольшого светильника, примощенного тут же, так и вьются перед лицом, лезут в глаза, в нос.
Феодор уже придумал фразу, которую следовало нанести на драгоценный пергамент, осторожно обмакнул перо в чернила и тут заметил налипшую на кончик здоровенную муху. Видно, утонула в плошке, а писец не заметил. Досадливо тряхнув пером в надежде избавиться от нежелательной гостьи в чернилах, Феодор с ужасом увидел большущую кляксу, расползающуюся по листу.
С досадой дернув рукой, писец… задел пергамент и его краем опрокинул плошку! Столик слишком мал для большого листа и чернильницы. Теперь уже не клякса, а целая лужа разлилась по дорогому пергаменту, норовя пролиться и на одежду. Монах вскочил, смахнул чернила с листа и неожиданно для себя ругнулся, помянув нечистого. Пергамент был испорчен!
Видимо, привлеченный его ругательством, в каморку заглянул митрополит:
– Пошто нечистого к ночи поминаешь? – Увидел разлитые чернила, все сразу понял, но браниться не стал. – Лист посуши, потом ножичком поскребешь, он еще на другое сгодится, что попроще. Остальное очисти да возьми у меня еще лист. И чернила не ставь на столик, можно же рядом пристроить! – Уже обернувшись, чтобы уйти, Алексий вдруг добавил: – Чтоб всякая дрянь в чернила не попадала, накрывай их тряпицей сверху.
Чернец не мог поверить своим ушам, неужто и наказан не будет?! Но он ошибался, митрополит уже под конец строго велел:
– А за ругань неприемлемую сорок ден вечерами по два десятка раз молитву читать станешь и поклоны бить. Я скажу какую.
Феодор вздохнул и принялся выполнять приказанное. Получается, что не за испорченный пергамент его митрополит наказал, а за брань непотребную? Ловко, хотя прав Алексий, как можно писать о делах славных, ежели с недобрыми словами к письму приступаешь?
Немного погодя на пергамент легли первые строки: «В лето 6871 (1363) прииде князь Димитрий Иоаннович в Сарай…»
Мюриду были очень нужны деньги, он дал ярлык князю Дмитрию Ивановичу в обмен на богатые подарки, правда, для пущей важности сначала облагодетельствовал ярлыком, а потом дары принял. Пусть попробует кто сказать, что куплен ярлык!
Русские повернули носы своих ладей на север, пора уходить домой. Получить ярлык еще не все, теперь надо вернуть себе Владимир, где сидит Дмитрий Суздальский. В том, что князь Дмитрий Константинович будет противиться, никто не сомневался. Только бы Мюрид не передумал спустя две недели, а еще чтоб его самого в ночи не прирезали как барана. Кажется, впервые русские бояре переживали за судьбу ордынского правителя! Вот она, замятня ордынская!
Немного погодя прибыло и второе посольство – от Абдуллы Мамаевского. Там тоже расстарались и тоже привезли ярлык на великое княжение для Дмитрия Ивановича! Казалось, что все складывается хорошо, но на Руси редко жили спокойно, так получилось и на этот раз.
Прознав, что московские послы получили ярлык еще и у Абдуллы, хан Мюрид страшно обиделся и поспешил в знак своего недовольства отослать новый ярлык Дмитрию Суздальскому с бывшим в то время в Орде Иваном Белозерским. Теперь ярлыка оказалось два от разных ханов и у разных князей. Это не сулило ничего хорошего.
Борьба с будущим тестем
Когда вернулись из Сарая, княгиня Александра с трудом узнала сына. Не потому что потемнел на степных ветрах и похудел, вдруг потеряв детскую упитанность, а просто князь вдруг повзрослел. Уходил мальчик, вернулся муж. Такого не погладишь по голове, не приласкаешь по-матерински.
Брат Ванятка тоже рот раскрыл от удивления. И двоюродный брат Владимир, хотя и был выше на полголовы, смотрел снизу вверх, даже смущался перед Дмитрием и звал князем. Дмитрий распахнул глаза:
– Владимир, ты чего это? Для тебя-то я просто Митрий, это для люда князь.
Тот замялся, а потом признался честно:
– Ты какой-то другой ныне…
– Какой?
– Не знаю… взрослый…
Но позже вечером Дмитрий принялся рассказывать про изменения в Сарае, и брат понял, что это все тот же простой Митрий. Но все равно в брате что-то изменилось и это что-то делало его князем.
Немного погодя начались разборки с Дмитрием Константиновичем, при которых тот наделал в запале немало обидных ошибок. Ярлык ярлыком, но все понимали, что должна и отчина соблюдаться, власть строиться все же по русскому обычаю. Одно дело, когда имеющие равные права меж собой князья за ярлык бьются, и совсем другое, когда законный наследник Дмитрий Иванович, каким бы он ни был молодым, ярлык получает, а взявший владимирское княжение не по отчине и не по дедовине Дмитрий Константинович сопротивляется. Да еще как!..
Чтобы не пустить нового великого князя во Владимир, для венчания на княжение, Дмитрий Константинович захватил Переяславль-Залесский, норовя помешать Дмитрию московскому проехать! Это уже ни на что не похоже. На сторону Дмитрия Ивановича встали все чаявшие справедливости русские. Понимая это, Алексий решил не пугаться Дмитрия Суздальского. Бояре поддержали митрополита.
Поутру мальчиков разбудили рано, едва рассвело – ехать пора. Все трое были возбуждены, хотя ни Дмитрий, ни Владимир старались этого не показывать. Дмитрий – потому что князь и ему негоже трястись по каждому случаю, а Владимир – потому что норовил во всем держаться не хуже брата. Пытался и Ванятка, который вообще копировал князя, даже ходил важно, как ему казалось, очень похоже на Дмитрия. Все вокруг по-доброму посмеивались над маленьким княжичем.
Во дворе суетились люди, запрягали лошадей, укладывали вещи в возки, переругиваясь и отпуская беззлобные шуточки. По всей округе разносились запахи стряпни, приятно щекоча носы. Княгиня, несмотря на совсем раннее утро, была в полном одеянии и ходила по палате, комкая в руках платок. На глаза то и дело набегали слезы. Александра старалась их не допускать, понимая, что если начнет плакать, то уже не перестанет.
Бояре увозили уже не одного Дмитрия, а всех троих мальчиков неведомо куда. Пусть вчера митрополит, а потом весь вечер родич Василий Васильевич Вельяминов убеждали, что сберегут князя и княжичей, сами костьми лягут, а их в обиду не дадут, что не посмеет князь Дмитрий Суздальский супротив московского войска выступить… Все равно, мать готова была спрятать младшенького хоть под подол, только бы не забирали. Но Александра понимала, что ей и Ванятку не удержать, Дмитрий в таком возрасте уже в Орду плавал, а его вместе с братьями по своей земле не отпускают?! Пришлось смириться, хотя сердце, конечно, ныло.
Будь у княгини жив муж, она спокойно отдала бы княжичей отцу… Подумала так и поняла, что нет, и тогда материнское сердце ныло бы, как ноет всякую минуточку, когда не видит своих ненаглядных мальчиков. Все, что могла мать – благословить сыновей в дорогу и проследить, чтобы при сборах не забыли чего.
Они и прощались с матерью наскоро, все недосуг, все торопились. К Александре подошел Василий Вельяминов:
– Ванятка только сперва на коне поедет, потом его в митрополичий возок пересадят. И охрана хорошая, и митрополит рядом.
– Нет, он не сядет! Если братья будут верхами ехать, то и он поедет. Растрясется же!..
