Черный принц

События разворачивались стремительно, их водоворот затянул и малолетнего герцога Корнуоллского. Про игры с товарищами пришлось забыть и с головой окунуться во взрослые дела. Король, отбывая за Ла-Манш для поиска союзников на континенте, возложил 11 июля 1338 года на сына обязанности хранителя Англии:

«Король всем – привет.

Знайте, что по совету и с согласия прелатов, графов, баронов и знатных людей, а также общин нашего королевства для обороны и спасения нашего королевства и других владений нашей короны, а также для решения некоторых других вопросов к нашей и нашего королевства пользе мы должны в ближайшее время лично отбыть в земли, лежащие за морем. Наиболее всего мы лелеем в своем сердце заботу о мире – чтобы в наше отсутствие он столь же нерушимо соблюдался, как и в нашем присутствии, чтобы правосудие оказывалось каждому из истцов, принесших жалобу. Не сомневаясь в преданности дорогого и верного Эдуарда, герцога Корнуоллского и графа Честерского, нашего первородного сына, мы полностью ему доверяем и назначаем хранителем вышеуказанного нашего королевства, а также временным владельцем всех наших держаний в указанном королевстве на то время, пока мы пребываем в заморских землях или же до новых наших распоряжений. Мы доводим до сведения всех и каждого – до архиепископов, епископов, аббатов, приоров, графов, баронов, рыцарей, общин, шерифов, свободных людей, бейлифов, священников и всех других наших верноподданных – что отныне они обязаны вышеупомянутому герцогу как защитнику нашего указанного королевства всем тем, чем полагается служить персоне, занимающей это место – поддержкой вооруженной силой, участием в его совете и оказанием прочей помощи»[41].

С этого момента все государственные акты подписывал исключительно Эдуард Вудстокский, именовавшийся громким титулом Custos Angliae – «хранитель Англии». Номинально он стал правителем страны на время отсутствия короля. Рядом с ним не осталось никого из близких родственников: мать и сестры также отбыли во Фландрию, поскольку Эдуард III придавал большое значение связям Филиппы Геннегауской и намеревался использовать их в своих целях. В помощь юному хранителю был назначен совет, который возглавил многоопытный политик и дипломат, примас[42] всей Англии Джон де Стратфорд, архиепископ Кентерберийский.

На протяжении 1338 года Эдуард Вудстокский жил, как правило, в Лондонском Тауэре. Рядом с ним всегда находились его ближайшие советники – Ричард ФицАлан, граф Эранделский по прозвищу Коническая Шляпа, Уильям Клинтон, граф Хантингдонский, и Ральф, лорд Невилл Рэбийский. В окружении хранителя серьезно опасались вторжения французов. Угроза стала реальностью в марте, когда французские рейдеры при поддержке испанцев атаковали город Портсмут на южном побережье страны. По настоянию членов совета герцог Корнуоллский распорядился принять меры для защиты Лондона. В частности, 20 июля он издал приказ укрепить гарнизон Тауэра, состоявший из двадцати латников и пятидесяти лучников, а также усилить частоколами оборонительные сооружения крепости.

С 26 июля по 2 августа Эдуард председательствовал в Великом совете – представительном собрании прелатов и лордов, приглашаемых королем для обсуждения важных государственных проблем. На сей раз, вопреки традиции, в нем участвовали еще и представители общин: часто из-за такого необычного состава его ошибочно принимают за сессию Парламента. Однако хранитель просто вынужден был призвать на заседание Великого совета купцов, недостойных такой привилегии по своему рангу: «Мы приказываем и строго предписываем прибыть в Нортхемптон в понедельник, следующий за праздником Св. Петра в оковах, четырем торговцам из лучших от каждого нашего графства, независимо от вольностей последнего, чтобы держать совет с хранителем нашего королевства и с канцлером, а также с другими членами нашего совета»[43].

С представителями купеческого сословия предстояло обсудить некоторые щекотливые вопросы, в решении которых никто помимо них помочь не мог. Королю Эдуарду III во Фландрии срочно требовались деньги для, скажем так, мотивации союзников. Он запрашивал такую сумму, какую собрать в короткие сроки было практически невозможно без повышения налогов. Этот вопрос относился к компетенции Парламента, который хранитель созывать не хотел, ибо дополнительные сборы вряд ли нашли бы поддержку общин и почти наверняка вызвали возмущения по всей стране, еще не заболевшей патриотической лихорадкой и наслаждавшейся относительно мирной жизнью.

Тем не менее, с согласия представителей влиятельных купеческих гильдий новая повинность была введена, пусть и весьма хитрым способом – в натуральном виде. Каждой общине вменялось в обязанность предоставить для нужд короны определенное количество мешков шерсти пропорционально размеру налогов, установленных для нее Парламентом. Отвертеться от подати было невозможно – даже если у какой-то общины шерсти не было в принципе, ей приходилось покупать ее на стороне и затем передавать сборщикам.

Французские рейдеры продолжали бесчинствовать. 8 сентября они взяли замок Комет на Гернси, втором по величине острове в проливе Ла-Манш. Затем флот адмиралов Николя Беюше и Юга Кьере захватил коги «Кристофер», «Эдуард» и еще три английских корабля, груженых шерстью. Это произошло у зеландского острова Валхерен 21 сентября. Моряков, попавших в плен, французы попросту убили.

По рекомендации королевского совета хранитель 27 сентября 1338 года отдал приказ двум флотам под командованием адмирала Севера и адмирала Запада выйти в море, найти и уничтожить врага. Однако шкиперы, уставшие от того, что их корабли постоянно подвергаются реквизиции, выполняли приказы неохотно. Не получив достойного отпора, 5 октября французы высадились уже непосредственно на побережье Англии у Саутхемптона и нанесли городу большой ущерб. Никто не сомневался, что обнаглевшие рейдеры могут атаковать даже столицу. Поэтому в октябре Эдуард Вудстокский приказал городским властям Лондона забить сваи в дно Темзы, чтобы воспрепятствовать проходу вражеских кораблей.

Гонцы беспрерывно сновали через Ла-Манш, доставляя в Англию письма от короля и королевы с требованием денег и отвозя назад на континент послания, содержавшие отчаянные оправдания и попытки объяснить, почему необходимые средства собрать никак не возможно. Эдуард Вудстокский писал 21 октября 1338 года Филиппе Геннегауской:

«Моя дражайшая и глубокоуважаемая леди, примите мои смиренные уверения в искреннем расположении к Вашему высочеству, которые я приношу со всей почтительностью и прошу Вашего благословения. Глубокоуважаемая леди, меня успокоили известия, что с Вами все хорошо, и я молю Бога, чтобы он в своей милости еще долго хранил Вас. И, моя дражайшая леди, по поводу того, что Вы недавно наказывали мне в своих письмах – а именно, что я должен принять со всей поспешностью все возможные меры для отправки денег и шерсти милорду королю, находящемуся за пределами его королевства Англия. Вам будет утешительно знать, глубокоуважаемая леди, что я вместе с членами совета милорда постарался выполнить Ваши приказы. Последняя партия шерсти полностью собрана и будет отправлена ему так быстро, как только возможно, а также и все деньги. Но никакой другой помощи никакими средствами собрать более не удастся, о чем я уже писал ему в своих предыдущих письмах. Моя глубокоуважаемая леди, да хранит Вас Святой Дух»[44].

Естественно, текст письма был составлен канцелярией хранителя, однако можно с уверенностью предположить, что мальчик был прекрасно знаком с содержанием послания, под которым стояла его подпись, и понимал суть проблемы.

В начале следующего 1339 года Эдуард Вудстокский покинул опостылевший ему Лондонский Тауэр и проживал главным образом в Вестминстере или Виндзоре. Иногда он позволял себе кратковременный отдых в манорах Беркемстед или Кеннингтон – оба поместья достались ему в качестве дополнения к герцогству Корнуоллскому. Однако надолго расслабляться ему не позволяла напряженная ситуация в Ла-Манше. Весной французы предприняли новую серию набегов на побережье Англии, открывшуюся 24 марта вторжением в Харидж. Хранитель со своим советом еще раз продумал тактику оборонительных действий. Охрана кентского побережья была поручена констеблю Дуврского замка графу Хантингдонскому, сассексского – графу Саррейскому, хемпширского – графу Эранделскому. Ветеран шотландских войн Джон де Вер, граф Оксфордский, отвечал за защиту Лондона и побережья Эссекса. Сам восьмилетний Эдуард Вудстокский номинально командовал резервной армией.

Принятые шаги принесли свои плоды. Нападения на Саутхемптон и некоторые другие порты южного побережья были отбиты. Врагам не дали закрепиться на острове Уайт. Правда, город Плимут 20 мая был все-таки сожжен: пожилой Хью Кортней, граф Девонский, которому исполнилось уже 62 года, немного замешкался. Однако, в конце концов, опытный вояка смог отогнать захватчиков, потерявших в бою 500 человек убитыми. Так же успешно были предотвращены попытки французов высадиться в Дувре и Фолкстоне, хотя неприятелю удалось при этом сжечь Хестингс.

Как и ранее, отражение рейдов было лишь одной из двух задач, которые приходилось решать Эдуарду Вудстокскому и его совету. Еще более важной проблемой оставался поиск денежных средств. По сравнению с 1338 годом, когда королю и королеве приходилось лично писать сыну о крайней финансовой нужде, положение лишь усугубилось. Союзники Эдуарда III – император Людвиг Баварский, герцог Брабантский, герцог Гельдернский, маркграф Юлихский, граф Геннегауский и целая толпа владетельных государей помельче – требовали платы за поддержку. Огромные суммы, переходившие в руки жадных немецких князей, истощили английскую казну. Не смогло поправить дела даже вмешательство казначейства в святая святых – торговлю шерстью. Ценное сырье покупалось на внутреннем рынке по искусственно заниженным ценам и отправлялось во Фландрию, где им рассчитывались по гигантским долгам короля.

Основными кредиторами Эдуарда III выступали крупные итальянские банковские компании Барди и Перуцци, только в 1338 году ссудившие ему более 70 тысяч фунтов. Поэтому представители этих банков были окружены особой заботой со стороны герцога Корнуоллского, который распорядился задабривать их всеми возможными способами. В частности, именно они оказались на первых местах в списке тех, кому дарились зимние одежды из личного гардероба Эдуарда Вудстокского.

Король Эдуард III опасался, что промедление с началом военных действий приведет к тому, что его ненадежные союзники просто-напросто разбегутся, несмотря на выплаченные им деньги. Помимо этого, его сильно беспокоили успехи французов в Аквитании. Поэтому он решил начать кампанию в сентябре 1339 года и двинул свою армию вглубь Франции. Король Филипп VI выступил ему навстречу. Дальнейший ход военных действий Эдуард III очень подробно, хотя и весьма тенденциозно, изложил в пространном письме своему наследнику:

«Нашему дорогому сыну, их высокопреосвященствам Джону, милостью Божией архиепископу Кентерберийскому, и Ричарду, епископу Лондонскому, Уильяму де Ла Зушу, нашему казначею, и прочим из нашего совета в Англии – привет. О причинах нашей столь долгой задержки в Брабанте мы уже сообщали вам прежде, они хорошо известны каждому из вас. Скудная помощь из нашего королевства приходила с запозданием, и сия задержка была нам весьма тяжела – потому и люди наши пребывали в нужде, и союзники наши были неспешны в делах.

Наши посланники, принужденные столь долго ожидать кардиналов и членов совета Франции, чтобы вести переговоры о мире, не принесли нам никаких других предложений помимо того, что мы не должны владеть ни единой пядью земли в королевстве Франция. И наш кузен Филипп поклялся, как нам о том донесли, что мы и единого дня не проведем с нашим войском во Франции, ибо он даст нам бой. Мы, всегда храня веру в Господа и в наше право, явились пред союзниками нашими, и безусловно продемонстрировали им, что долее бесполезно ждать мы не намерены, но выступаем на защиту наших прав, надеясь на милосердие Господне. И они, понимая, что на них падет бесчестье, буде они останутся позади нас, согласились следовать с нами. Лишь день был даден всем, чтобы подготовиться к выступлению во Францию в означенный срок, и мы вовремя явились на место сбора, и союзники вслед за нами.

В понедельник, в канун дня святого Матфея мы выступили из Валансьена и в тот же день предали огню Камбрези. Мы разоряли его всю последующую неделю, так что земля эта была полностью опустошена – и посевы, и скот, и прочее добро. В следующую субботу мы прибыли в Маркуэн, лежащий между Камбре и Францией, и в тот же день начали жечь земли Франции. И услышали мы, что упомянутый сир Филипп приближается к нам, двигаясь в Перонну через Нуайон. Мы направили свой путь далее, наши люди сжигали и разрушали все на двенадцать или четырнадцать лиг вокруг. В субботу перед святым Лукой мы переправились через воды Уазы, остановились и расположились там в воскресенье. В этот день наши союзники явились пред нами и заявили, что их припасы почти истощились, что зима близка, что они не могут медлить, но должны будут выступить в обратный путь, как только припасы закончатся. На самом деле они говорили, что запасы провизии столь малы, из опасения, что наш упомянутый кузен безотлагательно даст нам бой. Утром в понедельник пришли письма сеньору Югу Женевскому от мэтра арбалетчиков Франции[45], в которых последний передавал королю Англии желание короля Франции дать бой на позиции, не укрепленной лесом, болотом либо водой, в грядущий четверг. На следующий день, разорив все вокруг, мы покинули лагерь.

В среду к упомянутому сеньору Югу снова явились вестники с письмами от короля Богемии и герцога Лотарингского с их привешенными печатями. В них подтверждалось, что все сказанное упомянутым мэтром арбалетчиков от имени короля Франции относительно боя остается в силе. Ознакомившись с этими письмами, мы на следующий день двинулись, не мешкая, на Фламангри, где провели всю пятницу. Вечером были схвачены три шпиона и допрошены по отдельности, и все они согласно показали, что упомянутый Филипп даст нам бой в субботу, и что он находится в полутора лье от нас.

В субботу за четверть часа до рассвета мы встали в поле и заняли позиции в месте, удобном и для нас, и для него, чтобы сразиться. Ранним утром мы захватили нескольких разведчиков, которые показали, что их авангард находится перед нашими позициями и в боевом строю движется на нас. Новости достигли нашего войска, и хотя наши союзники прежде действовали достаточно вяло, их лояльность без сомнения укрепилась – теперь они были готовы драться. В то же время один из наших разведчиков, рыцарь из Германии, был схвачен, а он видел наше расположение и рассказал о нем врагу. Тогда он (король Филипп. – В. У.) отвел свой авангард и приказал укрепить лагерь, и они вырыли вокруг него траншеи, и срубили большие деревья, чтобы перекрыть подходы.

Весь день мы провели на ногах в боевых порядках, но когда время начало подходить к вечерне, то союзникам нашим стало очевидно, что мы ждали довольно; и мы оседлали коней и выступили к Авену, что в полутора лье от нашего упомянутого кузена, и дали ему знать, что мы будем ждать его там все воскресенье, что мы и сделали. И более вестей ему мы не посылали, за исключением субботних, когда мы сели на коней и отошли с позиций, а он думал, что мы двинулись на него. И он в такой спешке укреплял свои позиции, что тысяча всадников утонула в болотах во время перехода, так как двигались один за другим. В воскресенье нашими людьми был захвачен сир де Фаньоль. Утром в понедельник мы получили известие, что упомянутый сир Филипп и все его союзники рассеялись и в большой спешке отошли. После этого и наши союзники долее не собирались следовать за нами.

Касательно того, что должно быть сделано, мы будем держать совет с ними в Антверпене завтра в день святого Мартина. Затем оттуда мы пришлем вам известие безотлагательно, как только сможем»[46].

Совершенно очевидно, что Эдуард III пытался хотя бы перед сыном и советниками создать видимость тактической победы там, где он потерпел явную неудачу, пусть и не по своей вине. Англичане действительно заняли сильную позицию недалеко от пикардийской деревеньки Ла-Капель, и Филипп VI поэтому решил их не атаковать. Он приказал авангарду отступить к основным силам и также заняться обустройством своих позиций. Французские военачальники громко укоряли своего короля за трусливое поведение, уличая в нежелании отомстить за причиненный англичанами ущерб. Тем не менее, Филипп выбрал абсолютно правильную тактику. Эдуард III это понял и, в свою очередь, не стал атаковать превосходящую по численности неприятельскую армию. «Великое стояние» закончилось бесславно: сначала отступили германские союзники, затем отошли и сами англичане. А ведь если бы не выдержка, продемонстрированная Филиппом VI, битва при Ла-Капели обернулась бы для французов катастрофой.

Эдуард III вернулся в Англию 21 февраля 1340 года, оставив в качестве гарантов выплаты своих долгов жену Филиппу Геннегаускую, дочерей Изабель и Джоанну, годовалого сына Лайонела, а также графов Дербийского и Солсберийского. В тот же день Эдуард Вудстокский с облегчением сложил с себя обязанности хранителя королевства.

Поход не принес Эдуарду III славы, зато обошелся в астрономическую сумму – 386 465,12 фунтов! Только личное обращение короля к Парламенту помогло добиться согласия от лордов и общин на сбор средств, требуемых для покрытия долгов. Но они пошли навстречу королевской просьбе не просто так: впервые в истории Англии согласие Парламента на введение дополнительного налогообложения было поставлено в зависимость от реформ, которые должны были обеспечить эффективный контроль над королевскими расходами.

Тем не менее необходимую сумму собрать не удалось. К концу весны 1340 года казна предполагала получить 100 тысяч фунтов, но реальные поступления составили всего какие-то жалкие 15 тысяч – и то к осени. Сбор летнего налога с зерновых и шерсти в двенадцати графствах был полностью сорван. Хронист с грустью писал: «Лорды в каждом городе, где эти товары должны быть собраны и обложены налогом, несли за то ответственность перед королем, а он получал налог и распоряжался им по собственному усмотрению и желанию. И если то, что я знаю, правда, то по этой причине душевная любовь народа превратилась в ненависть, молитвы простых людей – в проклятия, ибо простые люди сильно страдали»[47].

Тем не менее, при огромном бюджетном дефиците казначейство все-таки изыскало возможность погасить долги Эдуарда Вудстокского. Он влез в них, исполняя обязанности хранителя королевства – доходов с собственных владений ему, естественно, не хватило. Правда, выплаченная ему сумма была каплей в море – всего тысяча фунтов.

Сам герцог Корнуоллский, в восторге от полученной, наконец, свободы, постарался как можно скорее забыть утомительные сидения в кругу советников и долгие обсуждения государственных дел. Последние полтора года они поглощали большую часть его времени, хотя на должности хранителя мальчик в основном исполнял роль статиста. Он сбежал в свой манор Байфлит, затерянный между холмов графства Сарри, где вел себя подобно своим сверстникам – шалил, играл, занимался фехтованием с друзьями. Эдуард Вудстокский пристрастился тут к способу проведения досуга, весьма почитавшемуся английской знатью. При полном одобрении родителей и друзей он постиг всю прелесть азартных игр. Так, 2 мая мальчик проиграл 12 пенсов Джону Чандосу, который был старше его на десяток лет, но с которым он крепко сдружился.

Однако счастливое и беззаботное время пролетело для принца весьма быстро, поскольку его отцу не сиделось в Англии. Присутствие Эдуарда III срочно требовалось на континенте, где он, несмотря на все финансовые трудности, собирался начать новую кампанию. Король преуспел в создании нового альянса с фламандцами и их вождем Якобом ван Артевельде, получившим от сограждан прозвища Мудрец и Гентский Подстрекатель. Этот богатый купец возглавил антифранцузские силы, и Луи де Дампьер, граф Фландрский, хранивший верность Филиппу VI, вынужден был бежать из собственных владений. Горожане Гента и Антверпена, взявшие власть в свои руки, стремились обеспечить беспрепятственный завоз английской шерсти, от которой зависела ткацкая промышленность их страны. Поэтому они готовы были оказывать Эдуарду III все возможное содействие в его планах.

Такого случая король Англии упустить не мог. Чтобы избавить фламандцев от позорного обвинения в измене прежнему сюзерену Филиппу VI, он торжественно огласил свои претензии на французский трон и даже послал за их подтверждением к папе Бенедикту XII в Авиньон. Одновременно английский монарх продолжил активные поиски союзников. В качестве одной из приманок он активно использовал то, что его наследник Эдуард Вудстокский так и не вступил в брак с дочерью французского короля: «Иоганну, герцогу Лотарингскому, Брабантскому и Лимбургскому, маркграфу Священной Римской империи, дается согласие на брак королевского сына герцога Корнуоллского и Маргариты, дочери указанного Иоганна. Если свадьба не состоится, то приданое будет возмещено в двойном размере»[48].

Эдуарда Вудстокского вторая попытка его женить волновала мало – предполагаемый брак в чистом виде был политической декларацией, как и требование короны Франции. Король с легким сердцем отказался бы от претензий на нее в обмен на полный суверенитет над теми территориями, которые он считал своими. Как минимум, эти земли включали в себя все герцогство Аквитанское в границах 1307 года – не только окрестности Бордо, Ланды и долину Адура, но также Сентонж, южную часть Перигора и Ажене. Как максимум, при удачном розыгрыше партии, в которой согласие на женитьбу сына также было немаловажным ходом, он мог получить еще Керси, Руэрг, Пуату и Лимузен, потерянные Англией в конце XIII века.

На Троицу, 20 мая, король отправился в Ипсуич, откуда планировал отплыть на континент. Однако разведчики донесли, что огромный французский флот под командованием адмиралов Николя Беюше и Юга Кьере собрался в Ла-Манше, чтобы предотвратить высадку англичан и при случае атаковать побережье самой Англии. К французским судам присоединились также нанятые в Генуе галеры Эгидио Боканегры по прозвищу Черная Борода. Против намерения Эдуарда III отплыть с небольшой флотилией в 40 кораблей твердо возражал архиепископ Кентерберийский. Прелата поддержали адмирал Севера Роберт Морли и фламандский наемник капитан Ян Краббе, сражавшийся прежде на стороне шотландцев, но ныне хранивший верность англичанам. Все они настаивали на том, что подобное предприятие было слишком рискованным. Вскоре пришло подтверждение донесений шпионов из Ипра и Брюгге. Король решил временно отложить экспедицию и начал собирать большой флот.

В это время Эдуард Вудстокский находился в Кеннингтоне. Именно туда гонец доставил известие о прибытии в Англию одного из главных континентальных союзников – Вильгельма маркграфа Юлихского[49], которого король пожаловал титулом графа Кембриджского. Собственно, на торжественный обряд, посвященный этому событию, Вильгельм и явился. Эдуард Вудстокский на церемонию не поехал, но приказал отправить маркграфу от себя подарок – золоченую чашу парижской работы.

Два дня длились торжества, балы и обеды. Когда гости разъехались, Эдуард III вторично объявил своего сына и наследника хранителем королевства, подписав 27 мая 1340 года указ: «Мы, полностью полагаясь на лояльность возлюбленного и верного Эдуарда, герцога Корнуоллского и графа Честерского, нашего первородного сына, назначаем его хранителем как указанного королевства нашего Англия, так и титула нашего королевского до тех пор, пока мы обретаемся в указанных землях за пределами нашего королевства»[50].

На следующий день король назначил главными советниками хранителя Джона де Стратфорда, архиепископа Кентерберийского, и Уильяма Клинтона, графа Хантингдонского. В состав совета вошел Ральф лорд Невилл Рэбийский, вместе с двумя вышепоименованными сановниками уже исполнявший эти обязанности, а также Генри, лорд Перси, и Томас, лорд Уэйк – в прошлом участники заговора против Роджера Мортимера.

Начало июня Эдуард Вудстокский провел – редкий случай! – с отцом в Бейбвеллском приорстве, что расположено возле славного города Бери-Сент-Эдмундс, куда они не преминули наведаться. Король и наследник возложили щедрые дары к гробнице святого Эдмунда и реликвиям, хранившимся в главном бенедиктинском аббатстве города, помолясь за успех экспедиции. Неделю спустя Эдуард вместе с отцом прибыл в Холбрук – деревеньку, стоявшую возле удобной бухты в устье реки Стауэр недалеко от места ее впадения в Оруэлл и Северное море. Именно там собирался сильный английский флот, в состав которого должны были войти от 120 до 160 судов.