Волчьими тропами
Плечо было перевязано, царапины на руках смазаны какой-то зеленоватой гадостью, которая успела впитаться, но оставила легкий налет на коже. Одежды – моей последней связи с реальностью, поблизости не было, а сама я одетая в длинную рубаху без рукавов, лежала под тонким покрывалом на низкой кровати. Хлопок, на ощупь определила я, только хлопок и больше ничего.
В смысле с меня не только порванные джинсы с футболкой стянули, но и нижнее белье куда-то дели. И кроссовки тоже.
Небольшая комната, светлая и уютная, пахла травами, что сушились под потолком, и звенела от птичьего пения, доносившегося с улицы. Окно было открыто, и ничего не мешало звукам проникать в помещение.
Со своего места я могла разглядеть большой шкаф, пристроившийся в углу, и стол, стоявший перед окном, в ногах моей кровати.
Стул стоял рядом со мной, словно совсем недавно на нем кто-то сидел.
Никаких личных вещей видно не было, я не знала куда попала, кто хозяин этой комнаты, этого дома, этой дебильной рубахи, в которую меня обрядили, и совсем не чувствовала благодарности за помощь.
В голове было пусто. Я старательно гнала от себя воспоминания о светлячке, об охотниках и говорящем медведе, трусливо не желая анализировать случившееся.
Встать удалось только с третьей попытки, первые две привели к тому, что я свалилась на пол, опрокинув стул и потревожив все свои многочисленные раны. Уже с пола, ядрено матерясь, я медленно поднялась сначала на четвереньки, а потом и на ноги, перемежая матюги с уговорами себя любимой потерпеть и подняться.
Если бы мамочка слышала, как я ругаюсь, дала бы ремня и не посмотрела, что дочь у нее уже взрослая. Но она не слышала и знать не знала, что ее непутевая кровиночка не спешит к ней на поезде, а сидит в непонятном месте и силится не разреветься.
Я крепилась, крепилась, а потом встала на ноги, пошатнулась и разревелась как последняя девочка, осев обратно на кровать.
Сильно, как никогда прежде, хотелось домой.
Дверь открылась тихо, без скрипа, и у моих рыданий появился свидетель.
– А я ему говорил, что добить ее нужно было. Ненормальная она. Не дай праматерь, одержимая, – прогудели от порога.
Я вздрогнула и выпрямилась, смаргивая слезы, мешавшие разглядеть столпившихся у двери. Их было двое, и доверия они не внушали. Ни высокий – белый и худой, ни большой – грузный и бородатый. Первый пугал блеском желтых звериных глаз на бледном, будто нечеловечьем лице, а второй просто пугал. Потому что это он сейчас сказал, и это был именно тот голос, что чудился мне в медвежьем рычании.
– Свер… – попытался что-то сказать бородатый, но белый цыкнул, не отводя от меня своих жутких глаз, и тот сразу замолчал.
Я икнула, вытирая рукавом мокрые щеки и исподлобья глядя на белого, не зная еще, что так нельзя делать.
– Глаза опусти, – велел он, и даже в его голосе было что-то звериное.
Я икнула еще раз и приказ проигнорировала.
– Говорю же, ненормальная, – проворчал бородатый.
– Берн, – одернул его белый, – Ашшу приведи.
Бородатый вздохнул, я еще раз икнула.
Когда за недружелюбным Берном закрылась дверь, а я с этим чудищем отдаленно человеческого вида осталась в комнате одна, желание оказаться дома стало почти нестерпимым.
Всхлип вырвался помимо воли.
– Не успокоилась еще? – недовольно спросил этот, которого, кажется, Свером звали, продолжая топтаться у двери.
Я была ему за это благодарна, но предпочла бы, чтобы он за дверью находился, желательно запертой. Изнутри.
В ответ я шмыгнула носом, не забывая на него таращиться. Почему-то казалось, стоит только отвести взгляд, отвернуться хоть на секунду, и он окажется рядом.
– Ты пришла с той стороны?
Сначала я не хотела отвечать, но после недолгих раздумий решила, что лучше не позволять ему додумывать ответы самостоятельно.
– Из туннеля, – хрипло подтвердила я, на всякий случай добавив, – сверху упала.
Свер поморщился.
– Жертва.
– Что?
Проигнорировав мою растерянность, он требовательно спросил:
– Что ты умеешь?
– Ну…
Читать, писать, вышивать крестиком. Что именно его интересует он не уточнил, а я боялась спросить.
– Охотиться умеешь? Травы знаешь?
– Травы, наверное, знаю, – неуверенно подтвердила я, – охотиться не умею.
– Хорошо. Наберешься сил, найдем тебе место в доме Йолы, будешь ей помогать, – окинув меня тяжелым взглядом, Свер поморщился, – если захочешь остаться.
Меня передернуло от его последних слов. Оставаться я не планировала, мне нужно было обратно в мой мир, восстанавливать расшатавшиеся нервы.
– Я бы хотела вернуться домой.
– Это невозможно. Если ты не с той стороны, хода, которым ты пришла сюда, больше не существует.
Сразу видно, он знает толк в утешениях.
Дверь приоткрылась, после весьма условного, дробного стука.
– Звал?
Первое, что я увидела, когда девушка вошла в комнату, были зеленоватые чешуйки на смуглых скулах. Они как-то очень естественно переливались глубокой зеленью, тонконосым клинышком поднимаясь к вискам и скрываясь в густых темных волосах. Зеленые глаза ее благодаря этому казались еще ярче и словно слегка светились. А может, и правда светились, я бы не стала этому удивляться.
Она улыбнулась мне, блеснув длинными, острыми клыками.
– Разберись с ней, – велел Свер, по его резкому лицу мимолетной судорогой прошлось брезгливое выражение, – успокой.
– Поняла.
Остаток дня я провела в компании улыбчивой Ашши, и это был на редкость бездарно проведенный день. На вопросы мои она отвечать не хотела и только дружелюбно повторяла, изредка срываясь на шипение, что мне нужно отдыхать и что домой я попасть уже не смогу, но здесь мне обязательно понравится. Где «здесь» – она не уточняла, раздражая своим убойно-позитивным настроем, и очень настаивала на том, что я в полной безопасности, и только это сейчас должно быть важно.
– Мано-Аль хорошо заботится о своих детях, – туманно сообщила она, – с тех пор, как вожаком стал Северин, в сражениях с выходцами погибло всего двадцать наших воинов.
– Впечатляюще, – кисло подтвердила я.
***
На то, чтобы пройти все стадии принятия неизбежного, мне понадобилось десять дней. Отрицание, гнев, торг, депрессия и, наконец, принятие…
Отрицать реальность происходящего мне не позволяли ноющие синяки и туго забинтованное плечо, эту стадию я проскочила быстро, всего за день.
Сложнее всего было с гневом. Я бродила по пустынным улицам, между каменными, несокрушимыми на вид домами, смотрела на малочисленных людей, которые в большинстве своем на людей похожи и не были, и едва сдерживала злость.
Они были дома, в привычном окружении привычного сумасшедшего мира, где есть оборотни, лесная нечисть и другой мир, проход в который открывается рандомно, без каких-то сопутствующих открытию знамений.
О том, что проход, через который я вылетела на одном из выходцев, закрылся в тот же день, когда я оказалась в этом мире, узнала от Ашши, ставшей моей своеобразной нянькой. На мои немногочисленные вопросы она отвечала неохотно, зато свои задавала в невозможных количествах и с горящими глазами ждала ответа. И я отвечала.
Откуда, как зовут, сколько лет, какой он, мой мир.
Первый допрос состоялся на тяжелой дубовой скамье, вбитой в землю под окнами дома Свера. Двухэтажный и вызывающе белый, он очень сильно выделялся среди своих серых соседей.
Как оказалось, я жила в доме вожака Северина – Белого Волка, как перевела для меня его имя Ашша, или Сверина – Князя Волков, или просто Свера.
Не польщенная оказанной мне честью, их белобрысого князя я избегала и благодарить не спешила. Его не устраивало, что я не опускаю глаз, когда он обращается ко мне, а меня бесило ощущение полной беспомощности, появляющееся в его присутствии.
Мы друг другу не нравились, но выгонять меня Свер не спешил, позволив жить у него столько, сколько мне нужно, чтобы принять свою новую судьбу.
– А зовут-то тебя как? – грубовато поинтересовался Берн, расположившись прямо на земле, рядом со скамьей. По поводу моего весьма преклонного возраста – девятнадцать лет, а еще в девках, какой кошмар – он уже с охотой прошелся, и пытался найти что-нибудь еще, к чему можно было бы придраться. Не знал бородатый, что всего через шесть дней мне должно было стукнуть двадцать, и говорить ему об этом я как-то не планировала.
– Ярослава.
– Яро… – он пожевал губами, – слава.
Переглянувшись с Ашшей, которая беззвучно шевелила губами, проговаривая мое имя про себя, он недовольно покачал головой.
– Слишком длинное. Такое позволено только вожаку. – он поморщился. – Была бы Яра, да хилая ты для такого имени.
– Чем это хилая? – возмутилась я, непроизвольно выпрямляясь. На самом деле становиться Ярой мне не очень-то и хотелось, я всю жизнь Славой проходила, но эта его снисходительность задела растревоженные чувства и заставила ощетиниться.
Берн хохотнул.
– Пусть Ярой будет, – мягко сказала Ашша, по обыкновению срываясь в шипение.
Так я лишилась не только вещей, сожженных сразу же, как меня принесли в это их звериное логово, зовущееся Пограничьем, но и имени.
В тот день, вечером, я впервые попыталась торговаться с судьбой, обещая непонятным духам и некой мифической праматери чуть ли не пожизненную благодарность, если меня вернут домой.
Обещания мои не заинтересовали суровую Волчицу, одинокую и прекрасную, как благоговейно говорила Ашша, вечно бегущую по небу в поисках своей стаи.
Здесь поклонялись Белой Волчице – Мано Аль. Созвездию, вспыхивавшему ярко лишь в дни полнолуния.
Дольше всего длился период отчаянной депрессии. Я ничего не хотела, не ела и почти не пила, три дня подряд просидела в своей комнате, под конец Ашше это надоело, и она пожаловалась на меня Берну, который не поленился подняться и предупредить, что если я не перестану дурить, то он лично затолкает в меня еду, а потом вытащит на улицу и выгуляет, даже если для этого ему придется надеть на меня ошейник, как на собаку.
Меня эта его угроза повеселила, и совсем уж добило непреклонное заявление, что я теперь часть стаи, пускай и самая неказистая.
– Возьми себя в руки, – напоследок рявкнул он, громко хлопнув на прощанье дверью.
И я последовала его совету. Решив прекращать рефлексировать и начать уже вливаться в эту безумную стайную жизнь – на этом моменте меня пробрал нервный смех, хотя решимость моя не пошатнулась – но не теряя надежды дождаться шанса вернуться домой, к родителям, своей привычной жизни, планам и старой комнате, цвета обоев которой я уже и не помнила, так обильно ее стены были обклеены всякой милой сердцу мелочью.
Глава 2
Яра, ужасная лесная нечисть, приятно познакомиться…
Обиднее всего, пожалуй, было то, что чуть ли не чудовищем меня считали оборотни, полузвери, в основе культуры которых лежало идолопоклонничество.
Они натурально поклонялись Белой Волчице, приносили жертвы, просили помощи или совета. На краю деревни, у быстроходной реки, даже было возведено ее именное капище. Идол их богини возвышался над рекой, искусно вырезанная волчья морда скалилась и казалась совершенно недружелюбной, а выкрашенные красным глаза придавали ее облику особую жуть. Увидишь такое страшилище ночью – узнаешь, что такое сердечный приступ.
Но все опасались почему-то меня, а не этот первобытный языческий образчик резьбы по дереву.
Я боялась подходить к капищу и старалась, по возможности, находиться ближе к высокой, каменной стене, с трех сторон ограждающей деревню от выходцев и врезавшейся в несокрушимый камень нависающих скал, сходящихся в месте образования деревни. Такая себе встреча дикого камня с домашним, вырубленным с любовью какими-нибудь суровыми бородатыми оборотнями.
С четвертой стороны наш покой стерегла река. И Волчица.
– Опять ты здесь?
Втянув голову в плечи, я невольно зажмурилась. На крепостную башню, упрямо и бесстрашно – а бояться было чего, Свер умел неплохо рычать даже в человеческом виде – я приходила почти каждый день, и, не обращая внимания на дозорных, бездумно таращилась вдаль. Даже понимая, что это мне ничем не поможет и я не смогу вернуться домой, просто разглядывая виднеющиеся невдалеке горы, все равно приходила, вопреки здравому смыслу и запретам Свера.
Двое дозорных, что следили за дорогой, переглянулись и дружно вышли, оставив меня наедине со своим вожаком. Сдали меня этому зубастому и отбыли с чувством выполненного долга. А ты, Ярочка, страдай, получай заслуженный нагоняй и топай к Ашше зализывать душевные раны.
Я знала, что некоторые особенно ранимые и впечатлительные жители даже приходили к Сверу с просьбой вернуть меня лесу.
Проще говоря, хотели выставить за ворота, прикрываясь беспокойством о самочувствии нечисти, оторванной от своих.
Свер отказался и даже оставил в своем доме, когда Йола не согласилась забирать меня себе в качестве помощницы.
Лесная нечисть ей была не нужна. Со знахаркой были согласны многие, а я иногда даже подумывала действительно взять и гордо уйти из этой негостеприимной деревни всем назло. Останавливало лишь осознание того, что я-то, на самом деле, совсем не нечисть, и даже не Яра, я – Ярослава Волоцкая, студентка второкурсница, уже почти третьекурсница, исторического факультета, с пятнадцати лет закоренелый городской житель и одна в лесах не выживу. А если Свер не соврал и проход закрылся, выпустив в этот мир меня и еще какое-то количество зубасто-рогатого ужаса, то путь домой мне был закрыт. Не то, чтобы я сильно верила этому волчаре, но рисковать не хотелось. Воспоминания о монстромыши до сих пор отзывались тупой болью в быстро заживающем плече.
– Я запретил тебе сюда приходить, – когда Свер злился, в его голосе все отчетливее прорывалось звериное ворчание, давая понять даже самым тугодумным, что вожак не в настроении и лучше к нему не лезть.
Но я-то к нему не лезла, просто пришла тихонечко полюбоваться горами и помечтать о том, что в один прекрасный день попаду домой. Ничего противозаконного, а он на меня рычал так, словно я его врагам планировала ворота открыть.
– Запретил, – негромко подтвердила я, разглядывая серебряные браслеты на его руках. В половину длины обычных наручей, они крепко обхватывали запястья и были усеяны защитными рунами, – а почему так и не объяснил.
Свер раздраженно вздохнул, сглотнув вертевшиеся на языке ругательства.
– Я не нечисть.
– Знаю, – отрубил он.
Я молчала, желание демонстративно прямо сейчас, у него на глазах гордо уйти в лес, стало почти нестерпимым. Меня бы никто не останавливал, даже ворота бы открыли и на прощание платочками помахали, а потом еще и соль перед воротами рассыпали, чтобы пути назад не нашла.
Жаль, все-таки, что я не нечисть.
Тяжелую тишину разбило его решительное:
– Пойдем.
Не оборачиваясь и не проверяя, иду ли я следом, Свер покинул башню.
Состроив постную морду, я подтянула штаны, выданные мне вместе с простой белой рубахой, без всякой обережной вышивки, и неохотно вышла из прохладной тени в горячий солнечный день.
Где-то рядом размеренно рубили дрова для бани. Оборотни, как звери чистоплотные, очень любили париться и даже летом, в сорокоградусную жару, прохладе речной воды многие предпочитали банную духоту.
Мне в этом плане повезло, в доме Свера имелся и водогрей, и целых две ванных комнаты на первом этаже. Большие медные ванны меня полностью устраивали.
Сначала мы пошли в дом вожака, который служил и трактиром, и постоялым двором до кучи, поражая воображение своей многофункциональностью.
На кухне, где трудилось две девушки и одна властная медведица в человеческом обличье, Свер, проигнорировав горячие любопытные взгляды, взял большой пирог с ягодами и полную крынку молока.
Заинтригованная, я поспешила за ним не смотря даже по сторонам. Каменные дома, высокие заборы, многие из которых были укрыты разросшейся зеленью, и редкие недружелюбные лица я и так видела каждый день.
Чем ближе мы подходили к воротам, тем меньше становилось мое желание идти за ним. И уж совсем оно затухло, когда Свер преодолел укрепления и, не замедляя шага, прошел в быстро открытые при его приближении ворота.
Я застыла на месте, не спеша следовать за оборотнем. Подумалось почему-то, что я Сверу совсем надоела, и он решил лично меня в лес увести. Вернуть, так сказать в естественную среду обитания на радость своим нелюдям.
Парень, стоявший на воротах, смотрел на меня с интересом, но вопросов не задавал и даже не сильно удивился, когда с той стороны раскатисто рявкнули:
– Яра!
Поежившись, я впервые за прошедшие две недели ругнулась их праматерью, которая очень хорошо подходила на замену привычному чертыханию, и побрела на голос, подавив недостойное, но простительное желание сбежать, затерявшись среди домов, найти Ашшу и потребовать убежища.
Она одна, не считая Берна, который хоть и был решительно невыносим, но по сравнению с остальными оборотнями просто невероятно дружелюбен, относилась ко мне хорошо и не избегала моего общества.
В лес за Свером я пошла послушно, но не скрывая опасений по поводу своего будущего. Хотелось верить, что не способен он вот так просто завести человека в лес и бросить там на откуп настоящей нечисти.
Но… а вдруг способен?
Пирог в холщовой сумке, крынка в руках, прямая спина и белобрысая макушка. Свер не вызывал особого доверия. Только не у меня.
– А куда мы идем? – забеспокоилась я, когда сойдя с дороги, мы зашли достаточно далеко, чтобы, заблудившись, я не смогла найти дорогу назад.
Свер молчал. Его легкий шаг был по-звериному тих, и со стороны могло показаться, что по лесу в одиночестве бродит какое-то очень большое животное. Потому что только большие звери могут себе позволить так громко и бесстрашно ломиться вперед.
– Может, вернемся?
А в ответ тишина. И лес, вполне тихий и мирный, совершенно не страшный на первый взгляд, в компании оборотня приобрел какую-то беспокоящую мрачность. Солнце сквозь высокие кроны сосен светило по-особенному злорадно, дробный стук дятла напоминал грохот вколачиваемых в доску гвоздей.
Гробовые доски, гробовые гвозди, похоронный марш… накручивая себя, я постепенно начала отставать и очень забеспокоилась, готовая начинать паниковать и слезно умолять не оставлять меня здесь одну, когда, выйдя на небольшую поляну, Свер остановился у поваленного дерева.
Разломив пирог на четыре части, он положил его на сухой ствол и аккуратно пристроил крынку с молоком в траве, шепнув себе под нос что-то очень похожее на заговор. Я успокоилась, попыталась взять себя в руки и даже нашла силы, чтобы полюбопытствовать:
– Что, лешего задабриваешь? – притормозив у края поляны, я вытягивала шею, рассматривая умиротворяющую картину дикого леса. Никаких бутылок, оберток или пакетов, такое прекрасное, очень уютное, просто идеальное, совершенно чистое место для пикника. Вот именно в такие моменты я особенно остро ощущала, как же сильно отличаются наши миры.
– Лесовицу, – коротко ответил Свер, отряхнув руки, – чтобы тропу не кружила.
– Это которая мужиков своим темпераментом на тот свет отправляет? – со славянским фольклором я не успела толком ознакомиться за два студенческих года, но кое-что все же знала.
Судя по удивленному взгляду Свера, знала я что-то не то.
– Что? – недружелюбно поинтересовалась я, смущенная его взглядом.
– Ашша говорила, вы поклоняетесь единому божеству и не признаете других сил, – задумчиво проговорил он, продолжая меня разглядывать, – сложно, должно быть, жить не в ладу с природой.
– Мы не враждуем, – угрюмо пробормотала я, прекрасно понимая, что вру. Но не носить же мне было в лес пироги, достаточно и того, что я еду к подъезду выносила, подкармливая бездомных кошек. Чем не гармония с природой?
Его мои слова не впечатлили. Хмыкнув как-то по-особенному неприятно, он велел:
– Пойдем.
Из деревни нас выпустили легко, даже не подумав спросить, что мы забыли в лесу, кишащем всякой нечистью и выходцами с исправно функционирующим чувством самосохранения, которые, при появлении в этом мире, вместо того, чтобы броситься сразу к деревне, осели в лесу и смогли скрыться от разъездов.
Конечно, разве существует такая тварь, что может оказаться опасна их вожаку? Сильный зверь пошел в лес, и обеспокоиться его безопасностью значит усомниться в его силе, а такое никому не пришло бы в голову.
И совсем не странно было то, что нечисть отправилась с ним. Неужели кому-то может быть опасен родной дом? А именно домом, по мнению многих, лес для меня и был.
Наш поход никому не должен был показаться странным. Ну, пожалуй, кроме меня.
И я, вполне оправданно, решила дать волю своей паранойе.
– Куда?
Свер остановился, успев сделать всего несколько шагов, обернулся. Никакой радости от моего вопроса и нежелания выполнять приказ не было написано на его страшной роже, только снисходительное раздражение и легкая досада. Кажется, он и сам не совсем понимал, зачем со мной связался.
– Ты ведь хочешь убедиться в моих словах? Своими глазами увидеть, что проход закрыт? – ровно спросил он, прекрасно сдерживая раздражение.
А я его раздражала, в этом не было никаких сомнений.
Свера злили мои красные волосы, дикие (уж кто бы говорил) повадки и полное отсутствие смирения.
Меня просто бесил он. Весь. Целиком. И та подавляющая мощь, ощущающаяся рядом с ним. Сильная личность? Ха! Просто злобный волк с мерзким характером.
Но, несмотря на наши непростые отношения, ответ меня удовлетворил, порадовал, и открыл второе дыхание, так как первое от страха сперло.
Далеко мы не ушли, дойдя до края поляны, Свер потребовал, протягивая мне раскрытую ладонь:
– Руку.
Насупившись, раздраженная его командным тоном, я, не раздумывая, спрятала руки за спину. Гулять по лесу, держась с ним за ручки, совсем не хотелось. Вот ни капельки.
Свер глухо рыкнул, вроде как ругнувшись, и потребовал:
– Дай руку, иди следом за мной и не оборачивайся назад, чтобы не услышала, пойдем волчьей тропой, так быстрее.
– И опаснее?
Желтые глаза нехорошо блеснули.
– Если будешь делать то, что я говорю, с тобой ничего не случится.
Я отступила на шаг назад. Кто знает, что меня там на этой его тропе ждет?
– Волчьими тропами же только волки могут ходить?
– Оборотни.
– Ага, ясно, то есть Берн и Ашша тоже могут?
– Берн может, Ашша нет, – отвечал вожак на удивление спокойно, терпеливо пережидая острый приступ моей мнительности.
– А почему?
– У нее спроси, – рыкнул он, требовательно протягивая руку.
– А если ты меня там бросишь, я уже сама выйти не смогу?
– Я тебя не брошу.
– Но сама я выйти не смогу?
– Я тебя не брошу, – с нажимом, медленно и чуть ли не по слогам проговорил он, чтобы под конец рявкнуть, – руку!
Вздрогнув, я без раздумий выполнила приказ, неохотно ступив вслед за ним на темную, неуютную тропу, неожиданно показавшуюся между деревьями.
– Ты как это сделал? – возмутилась я шепотом, опасаясь шуметь в этой недружелюбной мрачноте. Солнце куда-то делось, со всех сторон к нам подбирались сумерки. Холодные и страшные, они скрадывали пространство между сосновыми стволами, в темноте зажигались красные огоньки.
Все вокруг казалось призрачным и зыбким, будто нереальным. Только горячая, сильная рука, в которую я вцепилась с отчаянием утопающей, была достаточно реальной, чтобы не позволять чему-то непередаваемо жуткому забрать меня.
– Молчи, – короткий, недружелюбный ответ. И я ему очень обрадовалась. От звука голоса, пускай раздраженного, но живого и близкого, стало легче, страх ослабил свою холодную хватку.
Я шла вперед, смотрела на спину Свера, полностью сосредоточившись на приставшей к рубахе, аккурат между лопаток, сухой травинке, и отсчитывала шаги. На двадцать третьем за спиной что-то зашуршало.
– Не оборачивайся, – вовремя напомнил Свер, оборвав мой порыв в самом начале. Я медленно вернула соскользнувший взгляд на его спину, не обрадовавшись тому, что успела заметить в темноте слева от себя. Красные огоньки мигали и приближались.
– Долго нам еще? – ноги в легких, плетеных босоножках замерзли, но не это было самым неприятным. Прикосновения стелющегося по дорожке молочного тумана оставляли влажные следы на голой коже. Меня передергивало от гадливости, но возможности остановиться и опустить подкатанные до середины икры штаны не было. Приходилось терпеть.
Со счета я сбилась на сорока восьми. Просто за спиной послышались шаги, и все мысли вылетели из головы.
– Свер?
Шаги затихли.
Он сильнее сжал мою ладонь:
– Не оборачивайся.
Прошло всего несколько секунд, как шаги послышались снова. Значительно ближе. По спине прошелся легких холодок, я могла поклясться, что у меня даже волосы на затылке зашевелились.