Храни меня на вираже
Куда и откуда она идёт, тоже было для неё загадкой – она просто очутилась на этой дороге, и всё! Наверное, шла она долго: ноги изрядно гудели. Серафима дошла до огромного валуна, что стоял у самой дороги, и с наслаждением оседлала гостеприимный, тёплый камень, хотя и пыльный.
Машин, как назло, не было, – видимо, дорога была не основная. Девушка решила, что ещё посидит минут двадцать, а потом пойдёт дальше – искать более оживлённую трассу. Вдруг послышался звук идущей машины, и она увидела вдалеке серый уазик. Серафима вскочила на ноги и стала махать рукой.
Уазик остановился. Из окна высунулся молодой мужчина.
– Ого, какие цыпочки на дороге!
Симе он почему-то сразу не понравился, она уже пожалела, что остановила машину.
– Ну чё встала, залезай! – весело крикнул он и подмигнул.
Девушка отступила назад в нерешительности.
– Залезай, говорю, не съем я тебя, – торопил её водитель. – Давай быстрее, а то я опаздываю. Мне ещё в два магазина надо товар развезти.
Серафима наконец решилась и села в машину. Уже в кабине она почувствовала запах перегара. Мужчина, который представился Николаем, либо был с похмелья, либо уже выпил с утра. В его сторону она старалась не смотреть. Зато он смотрел на неё, пристально разглядывая. От этого ей стало не по себе.
– Тебе куда надо-то? – задал вопрос Николай. – В Балашеевку или в Новенск?
Девушка первый раз слышала об этих населённых пунктах. Нужно было как-то выкручиваться.
– А вы куда едете?
– Я в город еду, там все приличные магазины. В Балашеевке одни только поселковые продмаги.
«Уже хорошо, – сообразила Сима. – Значит, Новенск – город, а Балашеевка – посёлок. Знать бы ещё, который из них ближе…»
– А мне в Балашеевку.
– Заезжать не буду – у поворота приторможу. Мне дальше в город машину гнать.
Серафима обрадовалась, что выйдет раньше.
Наконец грунтовая дорога закончилась, и уазик выехал на широкую, с асфальтом. Здесь движение было пооживлённее. Видимо, мужчина заскучал смотреть на дорогу.
– Красивая ты, кровь с молоком! А как неживая. Парень-то есть?
– Есть, – слукавила Сима.
Вдруг Николай выбросил в её сторону руку и притянул девушку к себе. Сима схватила его руку, пытаясь отодрать её от своей талии.
– А вот и врёшь, – загоготал он. – Нет у тебя никакого парня! Непривычная, когда тебя мужик обнимает, необученная. Но я хороший учитель, быстро научить могу, если будешь прилежной ученицей…
И он бесцеремонно полез под кофту. Сима в ужасе пыталась вырваться, но мужчина был сильнее. Он выпустил на мгновение руль и затащил девушку себе на колени.
– Остановите машину, я хочу выйти! – кричала она, пытаясь вырваться из западни.
Началась борьба. Николай не ожидал такого яростного сопротивления от хрупкой девчушки. Она же отталкивала его и пиналась. Машина незаметно съехала со своей полосы, уходя влево.
– Тише ты, бешеная! – пытался утихомирить её водила. – Думаешь, не совладаю с тобой?
Сима в отчаянии вцепилась в его лицо, мужик опешил и выпустил руль. Оттолкнувшись от него, Сима упала на сиденье рядом. И вдруг увидела, как им навстречу летит огромный грузовик. Вскрикнув, интуитивно закрыла голову руками… Последовал страшный удар, и всё! Больше она ничего не помнила…
* * *
– Девоньки, она очнулась! – услышала Сима чей-то радостный крик и разлепила тяжёлые веки.
Голова сильно болела, хотелось пить. Сима облизала пересохшие губы.
– Пить…
Тут же к ней подошла женщина в белом халате и протянула стакан. Серафима выпила и осмотрелась.
– Я в больнице… – догадалась она.
– Ага! Могла быть на кладбище, но тебе крепко повезло. Ты что-нибудь помнишь?
Серафима покачала головой.
– Ваш УАЗ «буханка» с КамАЗом столкнулся. Кабина всмятку, водитель погиб на месте. А с твоей стороны дверь от удара распахнулась, вот ты и вылетела. Головой знатно приложилась, а так руки-ноги целы. Просто чудо!
Девушка потрогала голову: забинтована. Да, огромную махину, несущуюся на неё, она вряд ли теперь забудет…
– Ты лежи, не вставай, – предупредила медсестра. – Сотрясение-то у тебя сильное. Хотели в Новенск перевезти, так врач вообще не велел тебя тревожить. Он скоро придёт, вот обход сделает и заглянет.
Врач Василий Семёнович пришёл не один. С ним в палату зашёл молодой парень лет двадцати пяти в форме полицейского.
– Очнулась красавица! Живая! – вместо приветствия выдал доктор. – Спрашивай Валерий, только не долго.
Следователь присел на край постели и достал планшет.
– Скажите своё имя, фамилию, отчество и полную дату рождения, – попросил он.
– Серафима, – еле слышно назвалась больная.
– Отлично, дальше.
– Я не помню…
Выяснилось, что девушка не помнит ничего: ни кто она, ни откуда, ни куда и к кому направляется. Для любой другой это была бы трагедия. Но Серафима и до аварии ничего не знала о себе. Так что для неё обстоятельства сложились весьма удачно – теперь потерю памяти можно было списать на аварию.
Девушку перевезли в Новенск и показали лучшим специалистам там. Безрезультатно: память не возвращалась. Её фотографию напечатали в областной газете в надежде, что найдутся родственники, – никто не отозвался. Запросов найти пропавшего человека тоже не поступало. Её продержали в больнице две недели – пора было выписывать…
Следователь Валерий Евсеев, постучавшись, зашёл в кабинет к начальству:
– Здравствуйте, Пётр Егорович, вызывали?
Седовласый майор Рогачёв оторвался от бумаг:
– А, Валера! Заходи. Ты вот что мне скажи, что с этой девушкой? Нашлись родственники?
– С Серафимой? Никак нет. Глухо всё. В больнице её дольше оставлять не могут, готовы выписать хоть сегодня.
– И куда же она пойдёт? – задумчиво произнёс начальник отделения и потёр затылок. – Она с дочкой моей ровесница. Семнадцать лет, одна, обидит ещё кто-нибудь…
Капитан Евсеев напряжённо смотрел на начальника.
– Я тоже об этом думал, – вздохнул он. – Документы бы ей, потом можно в детский дом.
– Екатерина Васильевна ещё там?
– Да вроде заведует. Закрыть их хотели, но она отстояла, в Москву даже ездила.
– Вот и хорошо, – обрадовался майор. – Поехали за девушкой.
* * *
– Да милые вы мои! – всплеснула руками крепенькая пухленькая женщина лет шестидесяти. – Как я её без документов-то смогу принять?
– Екатерина Сергеевна, сделаем! Привезу я ей документы. Паспорт, свидетельство – всё как положено! – горячо заверил Рогачёв. – Ну не может главврач больницы её больше держать у себя! Выручай, а?
Серафима переводила грустный взгляд с хозяйки детского дома на мужчин и обратно.
– Чисто котёнка пристраивают… Блох нет, лишая тоже. В лоток ходит без промаха. Только без документов…
Полицейские и заведующая посмотрели на неё и прыснули.
– Хорош котёночек, – смеялась Екатерина Сергеевна. – Выше меня ростом. Ладно, оставляйте уж.
Мужчины переглянулись.
– Как тебя звать-то? – поинтересовалась женщина.
– Серафима. Серафима Новенская, – ответил за девушку Евсеев. – Она свидетелем по делу проходит.
– Как? – не расслышала Екатерина Сергеевна. – Новицкая?
– Новенская, – поправил капитан. – Она в Новенск ехала.
Но у майора уже заблестели глаза.
– Серафима Новицкая, хорошо звучит! Ещё бы отчество придумать…
Екатерина Сергеевна вздохнула.
– Мужа моего покойного Георгием звали. Может, Георгиевной? Будет мне как дочка… У нас только сыновья. А он всегда дочку хотел.
– А днём рождения запишите двадцать пятое сентября, – подсказал Валера. – Девчонка чудом в аварии выжила. Можно сказать, второе рождение…
– Серафима Георгиевна Новицкая! – торжественно произнёс майор. – Лично мне очень нравится! С такими чудесными именем и фамилией и судьба должна быть соответствующая!
* * *
В обычном детском доме не учат хозяйству. Уроки домоводства не в счёт. Но Серафима попала в детский дом в маленьком городишке, и он отличался от детских домов в крупных городах. Частые проверки вышестоящих инстанций постоянно выявляли нарушения: нет спортзала, нет компьютеров, не хватает классных комнат – в одном помещении занимаются третий и шестой классы. Сам детский дом тоже был маленький – двадцать детей и три педагога.
Сперва их хотели закрыть, но поездка в Москву возымела действие, и на них просто махнули рукой. Потому как и финансирования нет, и работать никто не идёт. Детскому дому присвоили статус экспериментальной площадки, прикрепили к какому-то московскому ведомству. Местные проверки закончились, и страсти улеглись.
Заведующей с самого основания была Екатерина Сергеевна Ковалёва, шестидесяти лет, на пенсии. Свои дети давно выросли и разъехались – вот и воспитывала чужих. Всё лучше, чем одной куковать. А так веселее.
Повара не было, готовили всё сами. Это тоже было «нарушением». Но благодаря этому «нарушению» все девчонки от мала до велика прекрасно умели готовить. Вкуснее, конечно, получалось у старших. Но на то они и старшие.
С седьмого класса детдомовцев прикрепляли к ближайшей школе: там и программы, и учителя были посильнее. Учились все хорошо или отлично. Тройки за год были редкостью. Екатерина Сергеевна не отчитывала за плохие оценки, но внушала, что, оставшись без родителей, они должны царапаться в этой жизни. И они царапались. Сима пошла в одиннадцатый класс. Из старших Рита была в десятом, Рома и Антон – в восьмом, ещё пятеро – в седьмом.
Новицкая не знала о своём прошлом ничего: училась ли она когда-нибудь? Но, как выяснилось, к удивлению учителей и её самой, знания у неё были выше среднего. Особенно легко ей давалась алгебра, химия и биология. Впрочем, и остальные предметы у «детдомовской» шли хорошо. Отношения с девчонками в классе у неё сразу не задались. Когда одиннадцатому «А» классу объявили, что с ними будет учиться «особая» девочка, все приготовились встретить этакую серую мышку, забитую и зашуганную. Каково же было их удивление, когда директор привела в класс высокую, стройную кареглазую красавицу с королевской осанкой. «Первые леди» класса сразу сникли, а парни с того дня переключились на новенькую: стали бросать в её сторону заинтересованные взгляды и тайком прихорашиваться.
Хуже дело обстояло у Риты. Часто после школы Серафима замечала у девочки красные, припухшие от слёз глаза. На все расспросы она молчала, как партизанка. Но один раз не выдержала и расплакалась при Симе. Оказалось, одноклассники постоянно зажимают её возле туалета и лапают. Учителю признаться ей было стыдно, поэтому Рита молчала, плакала и терпела.
Новицкая взяла упирающуюся подругу за руку и пошла прямиком в отделение полиции. На следующее утро к школе подъехали два милицейских уазика, мужчины в форме сгребли пацанов из десятого класса и увезли в отделение.
Когда их вернули к последнему уроку, на бывших нагловатых «мачо» было жалко смотреть: они были ниже травы, тише воды. На Риту с того дня они даже боялись глянуть, Симу обходили стороной. Позже просочились слухи, что по приказу начальника отделения майора Рогачёва молодым людям устроили экскурсию в следственный изолятор, где на несколько часов их заперли в пустующей камере, а двоих зачинщиков и вовсе посадили в камеру к заключённым под стражу. Правда, за ними следили, но страху парни натерпелись сполна!
Когда пришло время покидать детский дом, Екатерина Сергеевна вызвала Серафиму к себе.
– Надо тебе, деточка, о профессии подумать. Нужно такую выбрать, чтобы ты всегда востребована была. Помощи ждать тебе, Симочка, неоткуда.
– Понимаю, – согласилась Новицкая.
– Я тут подумала: может, тебе ветеринаром стать? – предложила заведующая. – В городе осядешь – домашних питомцев будешь лечить. В село поедешь – и там без работы не останешься. Я посмотрела, два вуза есть недалеко от нас. С твоими мозгами легко поступишь. Что думаешь?
Серафима день подумала и решила, что быть доктором для братьев меньших – не такая уж плохая идея…
* * *
При виде хозяйки Ольги пёс поднял морду и гавкнул: хвостом при перебитой спине он вилять не мог, вот и поздоровался как сумел. Видно было, что он рад этой не в меру надушенной крашеной блондинке, одетой в дорогой серый брючный костюм.
– Малыш, как ты?! – проворковала та, наклонившись над клеткой.
– Плохо, – жёстко прервал идиллию вошедший с ней главврач клиники. – Очень плохо! У собаки сломаны тазовые кости, сломан позвоночник и частично повреждён спинной мозг. Собака чудом осталась жива.
Глаза у блондинки расширились. Видимо, она не ожидала, что врач выпалит ей страшный диагноз прямо в лицо, без щадящей психологической подготовки, какая встречается в фильмах.
– Как повреждён спинной мозг?!
– Частично надорван. С костями разобраться можно, такие операции наша клиника делает. А вот с мозгом сложнее: он или восстановится, или нет… Нужно быть готовой ко всему. И даже к тому, что собака навсегда останется инвалидом.
– То есть собаке требуется операция?
– Это только начало – операция! Главное – это восстановление. После предстоит долгая реабилитация собаки.
Серафима, продолжая поглаживать Волчка, напряжённо переводила взгляд то на хозяйку, то на Аркадия Ильича. Блондинка отошла от клетки, закусила губу, отчего немного размазалась помада, и задумалась.
– А сама по себе травма не может пройти? Ведь говорят же: заживает всё как на собаке.
То, что она сморозила откровеннейшую чушь, хозяйка собаки поняла по тому, как со вздохом переглянулись врачи, а потом Аркадий Ильич обратился к горе-владелице:
– Несравненная Ольга Александровна! Сама по себе подобная травма пройти, конечно, может, но только с одним исходом – летальным…
Уязвлённая его ответом, женщина заговорила пылко, с обидой:
– У меня своих проблем хватает, а тут ещё собака! Не я её заводила, а бывший муж. И между прочим, на содержание собаки он мне денег не оставил! И на лечение тем более. Да, случилось несчастье, да, жалко собачку, но я-то здесь при чём?! У меня нет ни возможности, ни желания, ни времени заниматься больным животным. Может, это прозвучит жестоко, но не лучше ли избавить беднягу от мучений…
– А вас – от лишних хлопот! – внезапно встряла Серафима, поняв, к чему она клонит.
– А вас, девушка, никто не спрашивает! – взвилась хозяйка.
– Не кричите на Серафиму Георгиевну! – заступился главврач. – Как я понял, вы, Ольга Александровна, не собираетесь лечить собаку. Тогда, может, стоит написать отказ от животного?
– А что, это возможно? – сразу оживилась Ольга.
– Да, такое практикуют те, кто не может себе позволить лечение питомца. Животное остаётся в клинике, а хозяин навсегда утрачивает право на него.
– Отлично, меня это вполне устраивает. Я даже могу дать денег на эвтаназию.
– Тогда прощайтесь с собакой и пройдёмте в мой кабинет, нужно уладить формальности. Надеюсь, паспорт у вас с собой?
Серафима поднялась и молча уступила место возле Волчка. Хозяйка подошла к клетке, окинула лежащего пса взглядом и пошла прочь. Пёс, потянувшийся сначала мордой к ней, словно что-то понял, положил голову на лапы и с безучастным взглядом остался лежать в своём новом доме.
* * *
Проснулась Серафима оттого, что кто-то тряс её за плечо. Она открыла глаза и увидела, что уснула на одеяле возле клетки. Её рука так и лежала на загривке Волчка, пёс тоже спал.
«Да, день выдался трудный – измотал обоих…» – подумала Сима, поднимаясь на ноги.
– Ты вот что, – предложил шеф, – ложись в моём кабинете, там кушетка удобная. А я – домой! Надо же мне хоть иногда дома появляться. Утром встанешь, собаку свою к операции подготовишь, а там и я подъеду.
– Мою собаку?!
– Твою, твою, чью же ещё? Официальный отказ у меня на руках, так что владей!
– Аркадий Ильич! Спасибо… – начала было Сима, но дальше слова кончились, и девушка повисла на его шее.
– Тише ты, шальная… Как готовить собаку к операции, помнишь?
Новицкая сразу разжала объятья и быстро закивала головой.
– Выспись. Ассистировать мне будешь.
Он шёл к выходу, улыбаясь, размышляя о том, что мир, пожалуй, ещё постоит, пока есть такие отчаянные девчонки, способные бороться за тех, кто им дорог.
* * *
Судьба решила, что собака и так натерпелась и что с неё хватит, – операция прошла удачно. Аркадий Ильич радостно потирал руки, шутил, почти не курил – явный признак того, что он доволен своей работой. А вот у Серафимы случился «отходняк»: после всех переживаний и безумного нервного напряжения во время операции она сидела на стуле, не в силах подняться. Навалилась апатия, ей вдруг показалось, что всё было зря и что она не справится. Глаза девушки наполнились слезами, и предательская струйка покатилась к подбородку…
– О! Серафима Георгиевна победу празднует! – поддел её шеф по дороге из курилки.
– Ка-какую победу? – шмыгнула носом девушка.
– Первую. Окончательная ещё впереди. Поезжай-ка ты, красавица, домой. Отдохнёшь, сил наберёшься. Ну а завтра чтобы как штык была: перевязкой собаки сама займёшься.
– Аркадий Ильич! Сколько я за операцию должна?
Заведующий клиникой посмотрел на неё, уставшую, с больными, грустными карими глазами, и усмехнулся:
– Ничего ты не должна, считай, я на твоей собаке попрактиковался, чтоб квалификацию на потерять, а то, знаете ли, всё с бумажками да с бумажками.
Сима знала: шеф лукавил – все рядовые операции выполнялись другими хирургами, он же брался за самые сложные и блестяще с ними справлялся. Стоили такие операции прилично, но люди готовы были платить клинике ещё больше, только чтобы их питомца оперировал Ярыгин. Им с Волчком несказанно повезло!
«Домой так домой! Всё равно я сегодня уже ни на что не способна», – пронеслось в её голове. Она заглянула в стационар, посмотрела, как там собака, и пошла одеваться.
На выходе внимание привлёк громкий спор на ресепшене. Вика что-то пыталась объяснить молодому высокому мужчине. Серафима прислушалась.
– Молодой человек, я ещё раз вам повторяю, вчера в клинику поступило пять собак: померанский шпиц с несварением, немецкий дог с купировкой ушей, сеттер с онкологией, такса с плановыми прививками и лайка с травмой. Но лайку привезла наш врач Серафима Георгиевна, других собак не поступало.
– Нет, там девушка молоденькая совсем, а собака серая, вроде лайка.
– Вот я и говорю, это наш врач привезла.
– Да при чём тут ваш врач?!
Тут Виктория увидела Новицкую и обрадовалась.
– Да вот же она! Серафима Георгиевна! Тут мужчина собакой интересуется, поговорите, пожалуйста.
Сима узнала Тараса сразу, как только он обернулся. Сегодня он был в джинсах и чёрной кожаной куртке. Узнала и удивилась: «Зачем он здесь?» Остапенко тоже с удивлением разглядывал вчерашнюю «нарушительницу».
– У тебя реально такое имя – Серафима?
– А тебя что-то смущает?
– Ну, я думал, врачу с именем Серафима Георгиевна лет так шестьдесят, – усмехнулся он. – Родители приколоться решили или в честь кого-то назвали?
– Я не знаю, я их ни разу не видела, – ничуть не смущаясь и глядя прямо Тарасу в глаза, ответила девушка.
Ему стало неловко.
– Извини, не знал… – Он замолчал ненадолго, потом продолжил: – Значит, ты ветеринар… Понятно теперь, почему ты за собакой кинулась. Кстати, как она?
– Сломан позвоночник, задет мозг. Сегодня прооперировали.
Тарас тяжело вздохнул.
– Ты-то как в клинике оказался?
– Так Антон сказал, что сюда вас отвёз.
– А!.. Весьма благородно с твоей стороны проведать несчастную псину, – не без сарказма произнесла Серафима.
Остапенко с интересом изучал девушку: там, на гонках, он был занят и сосредоточен на другом. Ровный овал лица, тонкий, аристократический, чуть вздёрнутый носик, красиво очерченные полные губы. Тёмно-каштановые волосы немного вились и спускались ниже плеч. Огромные карие глаза с густыми пушистыми ресницами создавали впечатление бархатных, а густые естественные брови, которых раньше не было видно из-за шапки, подчёркивали жаркий, проникновенный взгляд. Странно, что он не обратил внимания на неё вчера. Хотя… когда догоняешь, некогда смотреть. И когда несёшь на плече – тоже.
– Ты из меня монстра-то не делай. И так на душе погано. Лучше скажи, чем помочь.
Девушка посмотрела в глаза Тараса с недоверием: «Неужто и впрямь помочь хочет? Что-то не верится, ведь бросил же он собаку на трассе – сбил и уехал».
Тарас словно прочитал её мысли.
– Ладно, понял: нет мне прощения.
Серафима молчала, опустив глаза в пол.
– Ты, я вижу, домой собралась. Так я на колёсах, могу подбросить.
На мгновение она представила, как будет долго ждать трамвая, потом ехать семь остановок, а затем ещё минут десять идти до общаги пешком, и согласилась:
– Ну, если не трудно… Я просто с ног валюсь от усталости, правда.
Они вышли вдвоём, щурясь на яркое солнце – весна уже совсем близко. Серо-стальная «мазда» быстро домчала их до общаги ветеринарной академии, и они расстались, как думала Серафима, уже навсегда.
* * *
Шеф был абсолютно прав: после операции и начинается самое тяжёлое… Перевязки, капельницы, массаж лап. Серафима практически поселилась в клинике. Днём плановый приём, ночью оставалась на дежурство: только так она могла заработать на оплату дневного стационара для Волчка. Конечно, ей, как сотруднице, сделали скидку, но содержание собаки всё равно било по карману. В общаге появлялась редко. Машка понимала, но всё равно скучала без подруги и задушевных разговоров перед сном.
Её научный руководитель ворчал: кандидатская диссертация аспирантки Новицкой продвигалась очень медленно. Хотя все на последнем курсе знали, что девушка пошла в аспирантуру не из-за любви к науке – ей попросту негде было жить, аспирантам же давали общежитие. Теперь заложница обстоятельств потихоньку скребла «научный труд» в редкие свободные минутки или по ночам, мечтая выспаться.
Шов у собаки затягивался, но особых улучшений не было: задние лапы, хвост так и оставались неподвижными. Умный пёс как-то понял, что Серафима теперь его хозяйка, и был несказанно рад этому – он ожил, в прежде тусклых глазах появился живой блеск. Когда она гладила его, Волчок благодарно лизал ей руки или утыкался мокрым носом в её ладонь.
– Ты не брутальная охотничья собака, ты – кошка! – смеялась она.
Пёс не возражал: минуты рядом с ней казались ему блаженством. Заезжал Антон, сказал, что просто ехал мимо, при этом отводил взгляд, стараясь не встречаться с девушкой глазами… Встреча получилась очень короткой. Новицкая вела приём и вышла в коридор за результатами анализов очередного пациента. Извинившись, что не может больше говорить, она скрылась в кабинете.
Через неделю сделали повторный рентген. Вооружившись снимками, Серафима деликатно поскреблась в кабинет к заведующему.
– Аркадий Ильич! Вы сильно заняты?
– Занят, но не сильно.
– Тогда я позже загляну, – пробормотала Сима, затворяя дверь.
– Да входи уже!
Тщательно изучив снимки, Ярыгин нахмурился и замолчал. Серафима с тревогой смотрела ему в лицо, на смея задать вопрос.
Завклиникой заговорил сам:
– Кости мы собрали прекрасно, и они начали срастаться. Но вот мозг! Он не хочет восстанавливаться, а без него – сама знаешь…
Новицкая знала: без восстановления мозга собака обречена остаться наполовину овощем.
– Что же делать? – тихо спросила она.
– Ждать. Продолжать реабилитацию по полной программе. Ждать и верить. – Потом подмигнул Серафиме и тепло улыбнулся: – И не вешать нос!
Поблагодарив шефа, Серафима вышла из кабинета. В клинике она оставаться не могла. Отпросившись, сославшись на головную боль, она оделась и отправилась бродить в парк неподалёку, благо к вечеру мамашки с горластыми детьми расходились по домам и в парк заглядывали только парочки влюблённых. Переполнявшие её чувства требовали выхода, и здесь, на дальней скамейке, спрятанной в глубине парка, она могла плакать сколько душе угодно… Со слезами вымывались усталость, отчаянье и тоска, становилось легче.
«Ну и чего ты разнюнилась? – спросила Новицкая сама себя. – Всё ведь хорошо, даже отлично! Волчок идёт на поправку, работа есть, крыша над головой тоже. Друзья помогают чем могут, на работе ценят. Вот точно – дурёха!»
Ей вдруг вспомнился незабываемый её первый день в ветеринарной клинике.
* * *
То, что на стипендию она не выживет, девушка поняла сразу. Как только Новицкая получила студенческий билет, на следующий день, не откладывая, после трёх пар села на трамвай и поехала на собеседование в одну престижную клинику города. В чём престижность, она так и не поняла из рекламы, но ветлечебница позиционировала себя именно так.
Тщательно обдумывая, как она будет держаться и что говорить на собеседовании, Серафима любовалась из окна стройными ярко-красными рядами клёнов вдоль трамвайных путей. Всё-таки осень – удивительное время! Настроение было отличное, времени хватало. Проходящего мимо кондуктора она спросила, через сколько остановок будет «Площадь Победы». Оказалось, она села не на тот трамвай и, конечно, он её увёз чёрт-те куда. Выскочив в уже закрывающиеся двери, Серафима растерянно окинула взглядом незнакомую улицу и стала ждать транспорт в обратную сторону. Видимо, трамвай и автобус ушли недавно: на остановке, кроме неё, никого не было.