Жмурки со Вселенной

Глава 3 Инструменты Вселенной

Еще один отрывок.

07:07. Будильник на телефоне оповещает, что «повторяющийся» день начинается. С утра ужасно давят звуки. Плавные мелодии мне не помогают проснуться, поэтому только отвратительные пип-пип-пип, как будто пожарные сирены трубят об опасности. Лениво открываю глаза и выключаю телефон. Закрываю глаза и открываю их только через десять минут, когда звенит второй будильник. Такое повторяется еще три раза. Спящий рядом Григ спрашивает каждое утро одно и то же на протяжении года:– Зачем ты ставишь на семь и просыпаешься через каждые десять минут?

Сегодня отвечаю не только мысленно:

– Потому что я каждый раз верю, что встану в следующий раз.

08:00. Окончательно просыпаюсь, в суете вырывается слово «черт», сразу же ругаю себя. Бабушке обещала не произносить это слово и вместо него говорить «фея». Например, не «пошло все к черту», а «пошло все к феям». В ванной уже заседает Григ.

– Григ, выходи, у тебя там ничего даже не журчит, знаю, что ты просто сидишь в телефоне.

Слив туалетного бочка и ворчание – как признак, что скоро откроется дверь.

– Лили, я который день не высыпаюсь из-за твоего трехразового будильника. Что за маразм так просыпаться?

– Ой, сколько можно мне повторять одно и то же!

Следующие двадцать минут перемещаюсь по квартире со скоростью чемпиона среди гепардов.

– Возьми телефон, тебе звонят.

– Сбрось, потом перезвоню. Где мои ключи? А-а-а, черт, а-а-а, фея-фея. Я уже не успеваю позавтракать. Все, нашла. Пока-а-а-а.

Мне нравится ездить в автобусе. Утренние посиделки или «стоялки» обеспечивают темы для дальнейших разговоров с коллегами. Наблюдаю за пассажирами, их чертами, колоритными особенностями. Выбираю типажей для своих будущих зарисовок. Многих уже узнаю в лицо и запоминаю, к кому лучше не садиться – из разряда «запашистых».

Мозг придумал классификацию пассажиров, которые разговаривают по телефону. В первую группу входят люди-шифровальщики, вместо слов они используют «да» и «нет», очень кратко отвечают и кладут трубку. Вторая группа – это трагики. Весь автобус погружается в драму героя, будь то ссора с родителями или разборка с любимым. Через пять минут бурных обсуждений мы все уже в курсе, что Таня любила Вову, но он кобель (иногда звучат слова более оскорбительные), бросил ее ради богатой Виолетты Александровны. Третья группа – экшеонисты. Вот они самые интересные, рассказывают захватывающие истории. Например, мужчина звонил другу, после того как его чуть не ограбил бомж возле банкомата. Пассажиры рядом сопереживали, убирали наушники и смаковали подробности. К пятому звонку история разрослась: не банкомат, а отделение банка, в котором охрана плохо работала, и он в одиночку отбивался от трех напавших бандитов. Экшен в чистом виде, автобус мысленно ликовал: «Браво, а ты, Кэмерон, иди покури в сторонке».

Еще одна группа – это вирусные рекламщики, или «народники». Они рассказывают о новых духах, помаде или фильмах. Есть такие, которые работают на ухудшение имиджа. Девушка пролежала неделю в больнице, жутко отравилась пельменями (фирма или магазин обязательно уточнялись) и без всяких прикрас рассказывала, что она «все заблевала, и днище прорвало, и ни в коем случае не бери эти пельмени».

Моя остановка, и сразу высокое уродское, по мнению любого урбаниста, здание с кучей колонн и зеркальных окон. На лавочке мои коллеги обсуждают предстоящие отчеты, которые обязательно надо оформить в PowerPoint.

На совещаниях не вслушиваюсь в цифры и, чтобы не уснуть, рисую коллег или автобусных попутчиков. Офисный день проходит спокойно и стабильно: вкусный обед, беседы, приятные для женской аудитории и немного непристойные для мужских ушей.

Ожидание 18:00, и опять тот же автобус. Дома меня ждет кот и «нависшая» обязанность готовить ужин. После пробок желание готовить исчезает, остаются силы только на диван и просмотр соцсетей. Позже приезжает голодный и ворчливый Григ, поэтому на скорую руку делаю макароны по-флотски. За ужином мы разговариваем о новостях, звездах шоу-бизнеса, о спорте.

– Я завидую всем этим чемпионам. Они с самого начала знали, чего хотят, и шли к цели. А вот если я не знаю, что хочу? Как мне найти себя? Знаю, тебя раздражают эти разговоры, но, Григ…

– Лили, ну, во-первых, за этих чемпионов когда-то решили родители, что они хотят знаменитых спортсменов. А во-вторых, заколебали эти ноющие разговоры о поиске себя. В жизни все проще. Представь картину своей счастливой жизни. Что ты видишь? Можешь не рассказывать даже, вот что ты увидела, к тому и стремись.

– Да могу и рассказать. Я стала знаменитой художницей.

– Стать знаменитым художником или режиссером – это такое эфемерное желание. Кто определяет, стал ты им или нет?

– Так, ты меня перебил. Мои картины выставляются в лучших галереях, таких как наш «Метрополитен». Я получаю престижную премию, лучше сразу «Золотую кисть». Живу на Манхэттене, а еще у меня домик-галерея, допустим, в Испании. Я пью прекрасное вино, путешествую, меня все знают на Венецианской биеннале. Ой, да список можно продолжать вечно.

– Ну вот тебе и ответ. Не нужно искать себя, надо создавать себя. Разбивать свою идеальную картинку будущего на подпункты и выполнять. Все! Это проще, чем проходить сто тестов, читать книги или посты нынешних блогеров про самореализацию, мотивацию и подобную ерунду.

С одной стороны, меня раздражает в Григе то, что по любому поводу у него есть свое мнение, но он не отличается тактичностью, выражает мысли прямо и подтверждает свою точку зрения кучей примеров, порой совсем из другой области. Я втайне поддерживаю его взгляды, но никогда в этом не признаюсь.

– На словах все так легко выглядит. Ты же знаешь, я каждый день думаю: пора начать жить по-другому. Но мотивации совсем не хватает. Можем сегодня посмотреть какой-нибудь фильм типа «Начни сейчас, иначе завтра уже пожалеешь».

– Ой, нет. Ненавижу мотивационные фильмы, тренинги, марафоны и всех этих коучеров. Они поняли фишку и повторяют все друг за другом. Больше половины из них харизматичные аферисты. Вон возьми «Обломова», самая мотивационная книга на все времена.

– Твоя узколобость раздражает. Вот чем мне может помочь эта книга?

– А чем тебе могут помочь эти тренинги? Посмотри на моего отца. Ты думаешь, он смотрел все это? Нет, Лили, он просто всю жизнь пахал, добивался всего сам. Становился три раза банкротом, сначала прогорел его бизнес с удочками, он открыл домашнюю пиццерию. Кризис, закрыл ее. Потом вставал на ноги и опять пробовал. И он никогда не ныл, из мотиваторов были только мы, голодные и сидящие у него на шее дети.

– Ага, по-твоему, и меня голодные малыши будут мотивировать? Григ, ты опять, что ли, к теме детей переходишь?

– Да при чем тут… А-а-а, с тобой невозможно разговаривать, ты перескакиваешь. Именно мы, дети, давали «пинка» папе, грубо выражаясь, а не чужой дядька за деньги на семинаре.

Наступает тишина. Потом Григ говорит:

– Я уже понял твое мнение насчет детей. Тебе еще рано, бла-бла-бла, пока ты не найдешь себя и так далее.

– Да, и я повторяю тебе снова и снова. Дети – это прекрасно, но мне еще нужна свобода, не готова к такому, понимаешь?

Я вздыхаю, спор заходит в тупик. Собираю грязные тарелки со стола. Григ рассказывает про успешный путь своего отца. Но шум от воды мешает мне услышать эту историю в пятьсот второй раз.

Поздний вечер мы проводим каждый за своим телефоном. Я надеюсь прочитать книгу о навыках успеха, но даю себе пять минут на то, чтобы еще посидеть в соцсетях. Полезным делом займусь ровно в 22:00, лучше в 22:30. Ближе к полуночи понимаю, что уже бессмысленно начинать читать.

«Интернет-сожаление» (по-английски int-regret) – это чувство знакомое каждому, кто корит себя за впустую проведенное в соцсетях время. Они мне вредят, но ничего не могу с собой поделать. Устанавливаю лимиты – они ограничивают время работы соцсетей. Помогает буквально на два дня, постепенно добавляю к лимитам по пятнадцать минут, потом перевожу на два часа, а затем на три. Бесконечное сожаление и отсутствие силы воли приводят меня в уныние. Для человека, который жаждет вырваться из дня сурка, я безвольная какашка.

В жизни работающих людей остается один полноценный выходной. И столько всегда надежд на единственный день. И сколько обид, если он проходит так же серо, как и будни. Но иногда среди недели мы с Григом выбираемся в кино, на концерт или в театр. Мы спешим на спектакль об Алисе, столько положительных отзывов. Григ с трудом соглашается, и то потому, что нельзя отказывать имениннице в ее просьбе. В театре все монотонно машут программкой с либретто, создавая иллюзию циркуляции воздуха. Зал наполняется детскими визгами и взрослым шиканьем. Впереди нас сидит семья. И мальчик лет восьми в момент взлета актера говорит своему папе: «Смотри, летает тот, кто сумел взлететь».

Григ тут же прислоняется ко мне, шепчет. На нас шикают соседи, я тоже неодобрительно смотрю на него, и не из-за чужого мнения по поводу этикета, а потому что его умиление детской мудростью меня раздражает.

Мой день рождения проходит молчаливо, с непонятными эмоциями от спектакля. Мы оба в соцсетях, едва перекидываемся двумя-тремя фразами, чтобы показать смешной мем или коуб, тема гениального ребенка больше не поднимается.

Все мои знакомые строят карьеру, и только две коллеги находятся в декрете. Заезжаю к ним раз в два-три месяца, но запах сожженной каши, ненавистный еще с детства, убеждает, что нам стоит встречаться еще реже. Ухоженные девчонки превращаются в замученных женщин с синими кругами под глазами, грязными шишками на головах – вполне подходящий образ для рекламного буклета с презервативами.

Мне нравятся их дети, но на расстоянии и раз в полгода. Страх, что жизнь превратится в одну сплошную подгоревшую кашу, выбивает из меня все желания, связанные с материнством.

Мои дни и так не отличаются разнообразием. Каждую ночь ложусь с мыслью, что завтра все будет по-другому, запишусь на какие-нибудь курсы, скажу начальнику, что ухожу, начну путешествовать, мы с Григом посетим все музеи.

Удивляюсь, когда следующей ночью вновь погружаюсь в те же мысли: «Нужно поменять сегодняшний день, иначе завтра будет таким же, как вчера». Затем к заезженной фразе добавляется: «Но сейчас-то ночь. Надо постараться завтра встать вовремя и начать жить по-другому».

Опять 08:00. И снова меня ждет недоброе утро без завтрака.

– Телефон глючит, не могу зайти в соцсети, ни в одну причем.

– Дай посмотрю. Вот я вхожу, твои приложения работают, вроде все нормально.

– Что за шаманские дела! А вчера у меня экран потух, как будто в режиме экономии находился, хотя зарядки оставалось еще шестьдесят процентов. И это все происходит, как только захожу в соцсети.

– Ничего сейчас не вижу.

– Ладно, уже опаздываю, до вечера.

Быстро целую любимого, беру со стола печеньки, хлебаю чужой чай. Григ такое не выносит, поэтому, пока надеваю обувь, выслушиваю недобрые слова о своем режиме: «Надо вставать пораньше, чтобы успевать завтракать, наливать себе чай, а не брать мой». Закрываю дверь, а он все болтает, и даже в подъезде еще слышу пару нудных фраз.

А потом меня ждут те же лица, действия, разговоры в течение офисного дня. Но, к счастью, выходит из отпуска любимая коллега – Мила. Когда она входит в кабинет, появляется запах мандарина. А после ухода остается нотка жасмина. Запоминающийся запах и красная губная помада – главные штрихи ее образа. Темно-русые блестящие волосы, идеальная укладка – каре с густой челкой.

08:44. До официального запуска «энергоотсоса» (я так называю нашу работу) остается пара минут. Утренний кофе, курилка, уютный закуток для свежих сплетен на балконе возле моего кабинета. Мы с Милой здесь узнаем подробности договоров, сплетни о других компаниях. Коллеги, скорее всего, стоят в дорожных заторах и лишаются возможности услышать подробности моего дня рождения.

– В общем, Мила, скучный день, спектакль, ужин, практически с Григом и не разговаривали. Как твой отпуск? Судя по тому, что ты целых две недели не появлялась в «Пробке», отдых получился интересным.

– Нормальненько, просидела пару дней дома, навела чистоту. Съездила к морю, фоточек теперь миллион, расскажу на обеде больше, а то времени совсем мало. А вчера подружка вытащила на семинар «Just… чего-то там». Кучеры, ой, коучеры, – хотя разницы особой не вижу, суть одна, – рассказывали о жизни фрилансеров. Не работайте с девяти до шести, только на себя и удаленно. Надо заплатить им, чтобы узнать, как зарабатывать миллионы, сидя дома в пижамке.

– Смешно, ты вдохновилась?

– Ой, нет. Я обожаю нашу офисную жизнь. Все эти элегантные жилеточки, платья, проекты, знакомства с потрясающими людьми. Не буду уходить на фриланс. Это нестабильно, без красивых нарядов, и совсем без корпоративных подарков, конфет и пирожных. Я люблю дресс-код, подаренные фирменные блокнотики, обеды, пятничные посиделки с коллегами.

– Ой, Мила…

– Да, ты с нами не ходишь, а так бы изменила мнение. Корпоративы вообще отдельная тема. Один раз сходишь, а разговоров на целый месяц: кто с кем флиртовал, переспал, танцевал и чего только не делал.

– Да-да, я помню, как потом все по туалетам обсуждали Марину и нашего «зайчика».

– Кстати, о ней. Все думают, что это она слила инфу конкурентам.

Мои глаза закатываются наверх, чтобы взять из недр памяти момент, когда к нам пришла работать Марина.

– Да точно не она. Она же устроилась к нам перед Новым годом. Ох, не люблю я эти офисные интриги. А ты вот обожаешь. И возвращаясь к теме фриланса, тебе точно не надо отсюда уходить. Если здесь все нравится, удаленка, конечно, не твоя тема. Пойдем к директору, уже девять часов, скоро начнется летучка, а Витюша не любит опоздавших.

14:43. Мы все еще обсуждаем какие-то цифры, проекты, результаты месяца. На планерке запускаю волну зевков среди присутствующих. Руководитель смотрит на меня укоризненно. Я не вслушиваюсь в отчеты и цифры за январь. Делаю зарисовки нашего директора. Получается вполне симпатичный портрет глубоко думающего начальника в его кабинете. Мой руководитель Виктор Васильевич (среди офисного народа – просто Витюша) не обладает высоким ростом. Уже виднеются залысины, подстригают его ужасно – еще больше акцентируют внимание на проплешинах. Почему никто из родных ему об этом не говорит? Он носит костюмы на размер меньше, и так жалко пуговки на пиджаке, которые изо всех сил стараются скрыть пузико, держатся из последних ниток. Вообще, вид у него несуразный, как и его почетные грамоты на стене. Сразу бросаются в глаза рамки ядовито-зеленых, оранжевых цветов, абсолютно не сочетаемых друг с другом. Сами грамоты с нелепыми формулировками заслуг, и, если запустить туда страдающего перфекционизмом, он тут же вздернется рядом с покосившейся рамкой. Их «кривость» никому не дает покоя, кроме Виктора Васильевича. Главной деталью кабинета является специфическая точилка в виде голой женской фигуры, застывшей в «роковой» позе. Витюша ставит ее на середину стола. В офисе гадают, кто ему подарил нескромный канцелярский сувенир. Я – одна из немногих, кто с ним ладит. Коллеги не любят Витюшу за вульгарные шуточки, и везет ему, что мы работаем в России, – в любой европейской стране его юмор воспринимался бы как сексуальное домогательство.

Работники делают вид добросовестных слушателей, но на самом деле только Лена внимает каждому слову и записывает цифру за цифрой. И когда Витюша задает мне внезапно вопрос, сосредоточенная коллега шепотом помогает с ответом. За это ее благодарю: пишу в уголке блокнота «Спасибо». А мои зарисовки остаются незамеченными для директора.

На планерке также присутствует самый главный «поддакивалка» по фамилии Соловец, он отвечает за хозчасть. Успевает говорить и кивать нашему директору между жеваниями очередной резинки, которая спасает его от желания закурить. В нашем коллективе все смеются над его экспериментами по бросанию курить, хотя однажды они привели к решению убрать курилку. Тогда ор стоял выше Уральских гор, ведь там собирались не только курящие, но и такие, как я, кто любит решать все вопросы с помощью старого древнего способа «потрындеть».

Директор оставил нам место, но ввел регламент – не больше пяти минут. Виктора Васильевича полюбили после такого решения, но чувства продлились ровно до первой пошлой шутки про уши и член.

На планерке зарисовка получается живой, и страница с датой «2 февраля» перестает быть скучной. Мне нравится мой голубой ежедневник: в нем рисунки, добрые записи, мотивирующие лозунги.

Незаметно фотографирую получившийся портрет, выкладываю в соцсети. Коллеги первые оценивают пост. Телефон без конца загорается, всем нравится зарисовка.

Летучка превращается в пятичасовое совещание. Мы выходим из кабинета и дружно, без Соловца и Витюши, идем в курилку. Главное правило всех планерок – обмозговать все шуточки директора, цифры и отчеты в курилке. Перерыв затягивается, мы смотрим видюшки про котов, талантливых попугаев, художника и змею. Последняя извивается и рисует картину.

– Видела, как дельфины рисуют, но чтобы змея… – говорит Лена.

– Ага, хорошо ее надрессировали, – отвечает другой коллега.

– Лили, ты о чем задумалась? – спрашивает Мила.

– Даже змея рисует, а я нет, – ответила ей.

– Ты тоже рисуешь, вон какие портреты.

Стены курилки сотрясаются, мы громко смеемся по поводу нарисованного портрета. Заходит Соловец, болтовня прекращается.

– Лили, я скинул документы. – Он не успевает договорить и закашливается.

Выходит быстро, лишь бы не чувствовать этот противный и манящий для того, кто бросает курить, запах. Мила указывает на дверь и шепотом произносит:

– Ладно, давайте работать, а то третий пластырь уже налепил из-за нас.

16:52. Вздыхаю с облегчением, остается работать около часа. Мой кабинет по размеру напоминает скорее коробку от холодильника. Но ближе к 18:00 стены как будто еще больше сужаются. Дверь не закрыта, поэтому ко мне часто заходят незнакомые люди, словно видят во мне справочное бюро по нашей организации. Симпатичный мужчина лет тридцати пяти стучится и спрашивает, как найти контрактный отдел. На последнем слове он запинается.

– Извините, не смог удержаться, заглянул в ваш блокнот. Хорошо у вас получилось.

– Ой, спасибо! – Чувствую, что мое лицо порозовело. – Их кабинет находится через три двери. Сейчас выйдите, поверните налево, у них номер 110.

Мужчина кивает, проговаривает еще раз направление. Затронутая арт-тема, видимо, пробуждает желание продолжить разговор.

– Вы давно рисуете?

– Сколько себя помню. Все хочу заняться этим делом более профессионально, записаться на курсы, но времени не могу найти.

– Я тоже рисовал, но так, скорее баловался, в виде хобби. Подумал даже, что смогу этим зарабатывать. Пошел на курсы к Бродееву, знаете такого?

– Бродеев! Конечно! – Только потом поняла, что вопрос звучал риторически.

Он кивнул и продолжил:

– Там, правда, мой талант засунули далеко. В общем, не срослось.

– Я тоже хотела к нему попасть, но испугалась большого количества желающих. Знаю, что у них отбор жесткий. А вы как туда попали, через знакомых?

– Почти сам. Я настойчивый, обрывал телефон и спамил почту. Да, там очень-очень жесткий отбор, Бродееву нужны не только интересные художники, но и личности. Когда курс начался, понял, что мне нравится рисовать, когда сам хочу. Писать картины – это увлечение, которое у меня продлилось недолго, не готов был этим заниматься каждый день. Там учат блестяще, но, кажется, я лишился вдохновения. Если вы хотите попробовать себя на курсах, то могу дать номер помощника по отбору претендентов, через которого можно договориться.

– О, спасибо большое. Даже не верится, что мне так повезло, и хорошо, что вы ошиблись дверью.

Гость достает телефон и диктует мне цифры.

– Маргарита вам должна помочь, узнаете что и как. Да, и на сувенирчик для нее не скупитесь. Я, конечно, не стал великим художником, но Бродеев помог найти свою тему. Сейчас организовываю вечера, где каждый может прийти и нарисовать картину. Знаете, это наподобие «открытого микрофона», только у нас называется «Открытый холст». Среди гостей Петр часто бывает, за столько времени мы с ним подружились. Он пользуется авторитетом среди гостей. Они следят за каждой его реакцией и пытаются угадать, нравится ему полотно или нет.

Слушаю его с открытым ртом, киваю – имя Бродеева для меня как магнит. Мимо проходят люди и удивленно косятся в нашу сторону.

– В конце вечера художники выставляет картину на аукцион, а гости покупают. Но цена зачастую зависит от Бродеева. Он даже не знает, каким обладает влиянием на ценителей искусства и как меняет судьбы молодых художников.

Мужчина достает что-то из кармана и протягивает мне:

– Приходите тоже. Вот визитка.

Потрясена таким архаизмом, ведь уже пару лет никто ими не пользуется. Все люди добавляются в «Пробку» или другие соцсети, находят друг друга, и все это происходит без карточки с вензелями.

– Александр Верба – красивая у вас фамилия.

– Спасибо. Надеюсь, еще увидимся. Так… куда мне сейчас?

– Давайте я вам покажу, как пройти.

Мы выходим в холл, я указываю направление. Александр приветливо машет рукой в знак прощания. В каморке остается запах корицы с ванилью. Обожаю булочки, вдыхаю аромат, улыбаюсь.

Волнение окутывает меня словно колючий шерстяной шарф. Заглядываю в блокнот и повторяю последние цифры недавно записанного телефонного номера. Так хочу попасть на курсы к именитому художнику и учителю, но мной овладевают сомнения. Достаточно ли я интересная для Бродеева, талантливо рисую или мне только кажется. Пускаюсь в поиски информации о курсах, читаю отзывы. Три года назад, после университета, уже интересовалась ими. Тогда мне помешала нехватка денег, и пришлось устроиться в офис. Думала, что работа будет кратковременная.

В мыслях улетаю на Манхэттен, меня окружают картины в собственной галерее, пью вкусное вино, и за окном меня умиляет вид спешащих на работу людей. Город бурлит и днем, и ночью. Да, я стану обязательно великой и знаменитой художницей. Вздыхаю: ценник на курс космический, ну и пусть, это ведь сам Бродеев.

Наступают долгожданные минуты для офисных работников: 17:59 и 18:00. Кабинеты пустеют, все спешат, нельзя лишаться ценных минут жизни и тратить дополнительное время на «энергоотсос». В толпе торопящихся раздается звонок. Никто не роется в поисках телефона, потому что звонят мне. Я отвечаю Григу.

– Привет, дорогая. Ты еще на работе? Рядом еду, могу тебя забрать.

– Я почти на выходе. Заезжай за мной.

18:10. Сажусь в машину. Запах нового автомобиля еще не выветрился. Первые минуты разговора проходят в вопросах и ответах о прошедшем дне. Из-за вечерних пробок у Грига портится настроение. А мне так хочется рассказать о знакомстве, курсах и мечтах. Машина в очередной раз останавливается, но уже по причине красного сигнала светофора. Среди полос проходит мужчина преклонного возраста с длинной-длинной бородой.