Капли звёздного света. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 2
«Азернешр» – Бакинское издательство, выпускавшее, в основном, литературу на азербайджанском языке, но там к тому времени вышли и два сборника фантастики на русском, составленные членами нашей Комиссии (в один из сборников был включен и отклоненный Р. Подольным рассказ «Несколько поправок к Платону»).
Ответ из издательства, подписанный главным редактором, пришел примерно через полгода – срок по тем временам вполне приемлемый. Это было замечательное письмо, его имело смысл вставить в рамочку и повесить на стенку. Жаль, что оно не сохранилось. Я помню смысл написанного, но не могу сейчас передать поистине уникальный стиль послания, над которым в свое время потешались на заседании Комиссии. Смеялись над стилем, а не над содержанием – в публикации книги было отказано. Я и сейчас не знаю истинной причины. Помню, что было написано по поводу рассказа «Далекая песня Арктура», содержавшего новую по тем временам научно-фантастическую идею о том, что звезды способны генерировать в космическом пространстве звуковые колебания, и этот звук можно услышать, а точнее – увидеть в спектрах звездного излучения.
«Может, звезды и поют, – сказано было в рецензии, – что-то мы действительно такое читали в популярной литературе, но автор не смог выразить это через жизнь нашего современника, через трудовые будни работника народного хозяйства».
Действительно, о трудовых буднях современника в рассказе не было ни слова…
Приключения «Далекой песни Арктура» на этом не закончились. В журнале «Искатель» рецензию написал корифей советской фантастики А. П. Казанцев. «Хороший рассказ, – писал он, – только немного длинноват, надо сократить». И даже цитировал в своем отзыве несколько, по его мнению, очень удачных литературных моментов. Казалось бы, после такого отзыва – да не напечатать! Но нет – что-то происходило в редакциях, и в конце концов рассказ в «Искателе» не опубликовали.
В «Уральском следопыте», куда я послал рассказ после отказа в «Искателе», редактором фантастики был Виталий Иванович Бугров, человек, прекрасно знавший и понимавший фантастическую литературу. «Хороший рассказ, – написал В. Бугров, – будем печатать, ждите журнал».
И я стал ждать. Полгода, год, полтора… Помня о печальном опыте с «Техникой-молодежи», я о себе не напоминал. Не печатают – значит, что-то тормозится в редакционном механизме…
Через полтора года получаю от В. Бугрова письмо такого примерно содержания: «Понимаете… мне как-то неудобно об этом писать… но начальство… в общем, у Вас в рассказе фамилия одного из персонажей – Докшицер. Мне опять же неловко… но не могли бы Вы изменить эту фамилию на какую-нибудь другую… нейтральную… Докшин, например?»
Всего-то… Ну не мог, видимо, человек с еврейской фамилией быть литературным героем. Полтора года В. Бугров, будучи человеком интеллигентным, собирался с силами, чтобы попросить автора изменить национальность персонажа.
Докшин так Докшин. В. Бугров получил мое согласие, и рассказ вышел в следующем же номере, в феврале 1977 года. В Физтех евреев в те годы не принимали, но чтобы даже фамилий еврейских нельзя было упоминать… Может, и в «Искателе» рассказ не прошел по этой причине, о которой редактор так и не счел возможным сообщить автору?..
* * *
В 1968 году московское издательство «Молодая гвардия» опубликовало мой рассказ в сборнике «Фантастика», через год – еще один. В то время фантастикой в издательстве занимались редакторы, любившие этот вид литературы, прекрасно его знавшие и понимавшие: С. Н. Жемайтис, Б. Г. Клюева, С. Н. Михайлова…
В сборнике «Фантастика-72» должен был выйти третий мой «московский» рассказ «Странник», мне прислали на подпись корректуру, где было указано, что рассказ начинается с 125 страницы. Прошло еще полгода, книга вышла из печати, появилась на книжном развале, я взял ее, открыл на нужной странице… Моего рассказа не было.
Но это невозможно! В верстке «Странник» был, а после верстки никакие изменения не допускаются, разве уж совсем чрезвычайные! Что могло случиться?..
Разумеется, задавать такие вопросы в письме было бессмысленно. Дождавшись (прошло еще полгода!) служебной командировки в Москву, я пришел в издательство, и Светлана Николаевна Михайлова по секрету («Никому ни слова, иначе меня выгонят с работы!») сообщила, что уже после верстки сборник попался на глаза главному редактору издательства. Тот прочитал и заявил, что «Странника» нельзя публиковать ни под каким видом, поскольку идея этого произведения в корне противоречит материалистическому мировоззрению и издательской политике, которая, естественно, совпадает с политикой партии и правительства.
Вот так, ни больше, ни меньше. Идея рассказа была в следующем: главный герой делал открытие, с помощью которого обретал способность не только находиться в космосе без скафандра, но и путешествовать между звездами без звездолетов. «К звездам – пешком», – такой была цель его жизни. Не знаю, почему партия в лице главного редактора настолько воспротивилась этой фантастической идее, что заставила переверстать всю книгу, а редакция фантастики наверняка по моей «вине» лишилась квартальной премии…
* * *
В начале семидесятых в Ленинграде стал выходить новый журнал «Аврора», в котором печатали не только реалистическую прозу, но и фантастику. Естественно, я послал туда несколько своих рассказов, ни один из которых опубликован не был. Письмо из редакции я долго хранил и время от времени перечитывал. Там было сказано, что «автор является последователем писателя-фантаста Г. Альтова, а наш журнал публикует фантастические произведения, написанные в стиле братьев Стругацких». Автор пишет не так, как Стругацкие, и следовательно…
Много лет спустя знакомый любитель фантастики, собиратель всех текстов, написанных братьями Стругацкими, к чему бы эти тексты ни относились, прислал мне копии внутренних рецензий, которые Аркадий Натанович Стругацкий писал в 1971 году для издательства «Детская литература». Речь шла о моих рассказах, и я узнал, что думал о них классик советской фантастики:
«Путешественник за тюльпанами». Действие рассказа происходит в отдаленном коммунистическом будущем. Мальчик Ким Яворский знакомится с новым учителем, основателем [зачеркнуто: науки] эрратологии – науки об ошибках и заблуждениях научно-изобретательской мысли. [зачеркнуто: Идея] Суть этой науки состоит, грубо говоря, в том, что диалектическое интегрирование достаточно большого количества неправильных, ошибочных представлений должно давать качественно новую по отношению к современному уровню технологии научную или техническую идею…
«Пик постоянства». Существует некая планета Лигия со страшно нестабильной геологией. Материки и океаны с огромной быстротой меняются местами, прорывы подземных газов и магмы повсеместны, горные пики сменяются равнинами и снова возникают в течение нескольких суток. На этой планете есть разумная жизнь. Лигианцы в процессе [зачеркнуто: револю] эволюции научились интуитивно ощущать геологическую «погоду» на всей планете в любой момент времени и надолго вперед, поэтому спокойно мигрируют из одного безопасного участка на другой, не терпя никаких бедствий…
[зачеркнуто: Рассказы о] Оба рассказа очень интересны. Они написаны явно под влиянием Г. Альтова, его уникальной в мировой фантастике научно-философской методологии. Это рассказы, в которых автор пытается проследить (или представить себе) ход развития мысли научного таланта. О чисто литературной стороне [зачеркнуто: рассказов] этих произведений много говорить не приходится – в литературном отношении они на приличном среднем уровне. Но их хочется читать и перечитывать. Вдумчивому читателю, заинтересованному не сюжетными перипетиями, а анализом мысли человеческой, такие рассказы просто необходимы.
Я рекомендую эти два рассказа для опубликования в очередном выпуске «Мира приключений».
А. Н. Стругацкому вовсе не помешало то, что «автор является последователем писателя-фантаста Г. Альтова». Впрочем, несмотря на рекомендацию, эти рассказы в «Мире приключений» опубликованы не были. Как мне объяснили в издательстве, «места не хватило».
* * *
В 1968 году мы с моим другом Романом Леонидовым написали небольшую историческую (никакой фантастики!) повесть «Суд». Идею повести подсказал нам Г. Альтов, дав почитать изданную еще в дореволюционной России книгу немецкого египтолога Карля Оппеля «Тайны страны пирамид». Оппель очень увлекательно рассказывал о фараонах четвертой династии: Хуфу, Менкау-Ра, Хафре… О том, например, что в то далекое и вовсе не демократическое время каждый умерший египтянин (от простого крестьянина до фараона) подвергался суду – всякий желающий мог прийти на похороны и публично возложить на покойного какую-то не искупленную им при жизни вину. Если вина оказывалась серьезной, то в погребении отказывали, саркофаг с мумией вставляли в стену в доме, где жила семья покойного, да так там и оставляли – вечное напоминание о проступке или преступлении!
Понятно, что суд над мертвым вершили чаще всего, если умирал «простой» человек, а для фараонов эта процедура носила формальный характер. Но в случае фараона Хафры, которого на греческий лад называют Хефреном, все могло оказаться иначе. Мы обнаружили еще несколько интересных исторических фактов и построили на них сюжет повести – Хафру судил после его смерти народ Кемта и оставлял без погребения. Вот почему уже в наши дни ученые, вскрыв пирамиду, не обнаружили в ней саркофага с мумией усопшего владыки…
Повесть послали в «Искатель» и достаточно по тем временам быстро получили от редактора Олега Соколова письмо, в котором говорилось что-то вроде: «Да, ребята, хорошо написали, но напечатать не можем – сами знаете почему».
Мы сделали вид, что не поняли намека, и попросили ответить прямым текстом. Отвечать редактор не стал – ни прямым текстом, ни косвенным, а когда я во время очередной командировки в Москву, явился в редакцию, О. Соколов прикрыл дверь кабинета и объяснил, наконец, ситуацию:
– Да вы что? У вас в каждой строчке намек на Сталина! Это нельзя. Линия сейчас такая, что да, были у Сталина кое-какие недостатки, но в целом это великий человек. Как ваш Хафра. Посмертный суд? Маска Сфинкса? Нет-нет…
– Но повесть-то хорошая, – продолжал Соколов в раздумье, – я действительно хотел ее напечатать… Что если для начала переменим название? «Суд» – ни в коем случае. Назовите нейтрально – например, «Сфинкс».
Я не стал спорить – пусть будет «Сфинкс». Вернулся в Баку, почти уверенный в том, что на этот раз ответ из редакции окажется положительным. Но времена, видимо, наступили совсем другие. «К сожалению, – написал О. Соколов месяца через два, – ваша повесть не может быть опубликована в „Искателе“. Претензий к литературной стороне произведения у редакции нет, но повесть не соответствует профилю нашего издания».
Повесть, как мы потом убедились, не соответствовала профилю ни одного печатного издания в Советском Союзе. Мы стали посылать рукопись во все подряд редакции толстых и тонких журналов – от «Нового мира» до «Юности». Ответы, к счастью, приходили достаточно быстро, иначе эта процедура заняла бы лет сто. Но уже к концу 1970 года мы с Р. Леонидовым пребывали в полном убеждении, что о Сталине нельзя не только писать что-то критическое, но даже намекать на то, что в повести могут содержаться намеки…
Формально же ответы сводились к одной фразе: «К литературной форме претензий нет, но профиль не наш». У всех журналов вдруг появился один и тот же профиль…
Поскольку посылать повесть больше было просто некуда, то мы положили рукопись в папку, папку – на антресоли и забыли о ней на долгие семнадцать лет. Даже когда началась перестройка, я вспомнил об этой повести далеко не сразу. Лишь в 1988 году достал покрытую пылью папку, перепечатал рукопись (не посылать же в редакцию желтые старые листы!), назвал повесть, как и было задумано, – «Суд», и отправил все в тот же «Искатель», предполагая пройти заново знакомый путь отказов.
Но времена действительно изменились! И редактор в «Искателе» был уже другой – Евгений Кузьмин, он отправил повесть на рецензию доктору исторических наук Игорю Можейко (которого любители фантастики прекрасно знали под именем Кира Булычева) и получил на этот раз положительный отзыв, который и переслал мне с кратким сопроводительным письмом: «Повесть будет опубликована в первом номере за 1989 год». И. Можейко, естественно, прекрасно понял все содержавшиеся в повести намеки и аллюзии. Более того, именно эти аллюзии и стали теперь главным достоинством «Суда»!
Хотя на самом-то деле это была историческая повесть о судьбе художника в тоталитарном обществе. Будь то древний Кемт, современный СССР или иная страна, во главе которой стоит тиран…
* * *
Первая книга для любого автора – как новое рождение. Второй шанс представился мне лишь через десять лет, и конечно, не в «Молодой гвардии», а в другом издательстве – «Знание». Там у меня уже вышли две научно-популярные брошюры, а в сборниках «НФ» – несколько повестей и рассказов, в том числе повесть «Крутизна», которую редактор Валентина Михайловна Климачева и решила сделать заглавной в будущей книжке. Редкий по тем временам случай – благожелательно настроенный редактор, никаких проблем с отбором рукописей (одно требование – не превышать объем в 10 авторских листов). И переписки, собственно, никакой – даже вспомнить нечего…
До поры, до времени.
В середине 1983 года, когда в издательском плане «Крутизна» уже значилась, пришло письмо от В. Климачевой с неожиданной просьбой: «Нет ли у Вас какой-нибудь другой вещи, вместо „Крутизны“, которая могла бы стать главной и дать название книге?»
Что случилось? О «Крутизне» в самом издательстве я слышал только лестные слова, и, к тому же, повесть уже выходила в сборнике «НФ»! К счастью, опять подвернулась служебная командировка в Москву, и чуть ли не прямо из аэропорта я отправился на Старую площадь (там, напротив здания ЦК партии, в помещении Политехнического музея располагалась редакция «Знания»).
– «Крутизну» забодал главный, – объяснила Валентина Михайловна. – Видите ли, идея повести не соответствует марксистско-ленинскому материалистическому мировоззрению.
Что-то такое я уже слышал о другой повести в другом издательстве от другого редактора… Дежа вю? Научно-фантастическая идея «Крутизны» действительно продолжала и развивала «непроходную» идею «Странника» (кстати, разруганный в «Молодой гвардии», этот рассказ несколько лет спустя без каких-либо изменений благополучно был опубликован в сборнике «НФ»).
– Может, поменять что-то в тексте, – начал я, – чтобы…
– Ничего не получится, главный сказал: ни в коем случае, и речи об этой повести быть не может!
– Хорошо, – смирился я. – Пусть вместо «Крутизны» пойдет «Сегодня, завтра и всегда». Там с материализмом вроде бы полный порядок.
Так и сделали, и первая моя книжка получила новое название.
– Да, вот еще, – продолжала Валентина Михайловна, – в книге есть рассказ «Через двадцать миллиардов лет после конца света».
Такой рассказ был – в каком-то смысле попытка полемики с известной повестью братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света», однако и без этой ассоциации название абсолютно точно определяло то, о чем в моем рассказе шла речь.
– Главный говорит, что рассказ с таким названием у нас выйти не может. Какой конец света? Мы же научное издательство! Вселенная бесконечна и вечна! Рассказ надо переименовать. Давайте назовем «Двадцать миллиардов лет спустя». И смысл сохранился, и ассоциаций никаких.
– Кроме как с романом Дюма, – вздохнул я.
Название изменили, но это еще был не конец. Узнав, что автор в Москве, главный пригласил меня к себе, чтобы лично дать ценные наставления.
– В вашем рассказе, название которого вы изменили, – сказал он, перекладывая листы рукописи, – указаны конкретные марки машин: «вольво», «волга»… И названия улиц: Вторая парковая в Москве, Баннер-стрит в Вашингтоне… И страна указана – Соединенные Штаты. Этого нельзя.
– Почему? – удивился я.
– Не понимаете? – в свою очередь удивился главный. – У нас разрядка международной напряженности. А в вашем рассказе конкретно названы США, и понятно, что конфронтация происходит с СССР… Опубликуем мы этот рассказ, наши американские друзья могут обидеться, возникнут международные осложнения… Зачем нам это?
Честно говоря, я не нашелся, что ответить. Какие осложнения? Из-за фантастического рассказа? О чем он говорит-то?
– Вот и хорошо, – заключил главный, решив, что молчание – знак согласия. – Названия уберем, и все в порядке. Завтра подпишу книгу в печать.
Когда несколько месяцев спустя книга вышла, и я взял в руки пахнувший типографской краской сигнальный экземпляр, меня ожидало последнее потрясение. На обложке значился рассказ «20000000000 лет спустя».
– Длинное название, – объяснила В. М. Климачева. – На обложке места не хватило, вот и пришлось… Собственно, какая разница?
Интересно, нашелся ли читатель, который пересчитывал нули, чтобы определить, идет ли речь о двадцати миллиардах или двухстах миллионах? Какая действительно разница?
Но ведь все обошлось, книга вышла, а рассказ с этим нелепым названием был включен затем в том «Фантастика века», как лучший советский фантастический рассказ восьмидесятых годов. Начинался том (и век) рассказом Герберта Уэллса, заканчивался – моим…
Хоть такое утешение.
* * *
Интернет уничтожил эпистолярный жанр за ненадобностью. И кто сейчас напишет молодому автору: «Способности у тебя есть, но почитай лучше классику»?
Нет ответа.
А впрочем… Лет пятнадцать назад, будучи уже опытным автором, написавшим множество рассказов, повестей и даже пару романов, увидел я в интернете приглашение к авторам от какого-то нового издательства, собиравшегося выпускать фантастику. А у меня как раз в то время был готов новый роман «Тривселенная». На мой взгляд, это был мой лучший на то время роман – во всяком случае, он был большой и сложный. Вложил я в него очень много сил и идей. И отправил в новое издательство. Не скажу, что ждал ответа, как пресловутый соловей – лета. Но ждал, конечно. И пришло, наконец, письмо электронное от молодой, судя по тексту, редакторши (прошу прощения за феминитив). Привожу текст письма полностью (с авторской орфографией):
«Прочитала синопсис и отрывки из романов. Пишите вы хорошо. Есть, конечно, шероховатости, но текст читабелен, а это, к сожалению, среди присланных на почту рукописей встречается не так уж и часто.
К сожалению, роман не подходит в планируемую серию. Я бы отнесла ваш роман к жанру фантастического детектива. А серия планируется по другим жанрам. Увы.
Могу дать вам пару советов, которые помогут вам найти издателя. Во-первых, обратите внимание на синопсисы. Их задача – не только кратко описать события романов, но и заинтересовать. Если вы сможете даже в синопсисе удержать интригу, чтобы редактору стало интересно, и он не просто следил за путанными событиями и именами, шансы на издание увеличатся. Это вам кажется, что в синопсисе все понятно и логично,
так как вы знаете свой роман до каждой запятой. А встаньте на место редактора, который читает это впервые. Что он поймет по синопсису?
«Тривселенная» – очень большое по объему произведение. Дилогии не пишите, пока не станете известным автором и читатели не потребуют продолжения полюбившейся истории. Требования большинства издательств – до 15 а. л. И то… 15 а.л. – редко где берут от новичка. Подумайте над этим».
Вот так. Новичок – надо же! А я-то думал…
Надо будет поработать над собой.
Что ж, я «отомстил». Отправил девушке (надеюсь, это все-таки был молодой редактор, плохо знавший авторов фантастики) ссылку на статью обо мне в Википедии. Надеюсь, она прочитала и узнала, что Амнуэль – не такой уж молодой и уж точно не начинающий автор.
Ответа на мое письмо я, естественно, не получил.
Но редакторша была права. Впоследствии мне уже другие – очень опытные – редакторы с сожалением писали, что мои повести, рассказы и, тем более, романы ни в какую издательскую серию не вмещаются. И что с ними делать – непонятно. Неформат. А издатели терпеть не могут неформат. Так повелось с относительно недавних пор.
Но это уже другая история.
***
Я не вел в детстве дневник, да и в последующие годы тоже не испытывал желания вести летопись происходивших событий. На память пока не жалуюсь, но все равно не помню, каким взглядом посмотрел на меня известный писатель-фантаст Генрих Саулович Альтов, когда мой школьный приятель Боря Островский по прозвищу Борчака привел меня в старый одноэтажный дом и объявил, что я – тот самый младенец, который опубликовал в «Технике-молодежи» рассказ, не делающий чести советской фантастике.
Впрочем, наверняка Борчака таких слов не произносил, хотя и любил изъясняться витиевато и порой не вполне понятно. Неделей раньше Борчака подошел ко мне на перемене и сказал с видом заговорщика:
– Читал «Литературку»? Альтов тебя так отделал…
Я не читал «Литературку». Честно сказать, в девятом классе я не знал, что существует такая газета, и на ее страницах в числе прочих материалов публикуются полемические статьи о советской фантастике.
В одном из ноябрьских номеров 1959 года известный уже в то время писатель-фантаст Генрих Альтов опубликовал критическую статью где, в частности, говорилось о том, как глупо поступают некоторые издания, публикуя слабые, а порой просто беспомощные опусы. Вот, например, «Техника-молодежи» напечатала рассказ пятнадцатилетнего школьника – плохой рассказ, и для чего уважаемый журнал погнался за дешевой сенсацией?
Боря принес газету, и я прочитал статью. Возможно, я прочитал ее дважды. Возможно, не дочитал до конца. Сейчас я этого не помню. В статье мое имя не упоминалось, но из текста было понятно, о каком рассказе и каком авторе идет речь. Это было ужасно.
На дворе был 1959 год, оттепель, пик хрущевской эпохи. Два года прошло после выхода в свет «Туманности Андромеды», впервые опубликованной в том же журнале «Техника-молодежи». Помню, как я ждал каждого номера и первым делом перелистывал страницы в поисках знакомого рисунка-заставки: звездолет «Тантра» на поверхности черной планеты в системе железной звезды.
«Туманность Андромеды», как принято говорить, «открыла новую эпоху в советской фантастике». Тогда же и западная появилась – в той же «Технике-молодежи» годом раньше опубликована была повесть Эдмона Гамильтона «Сокровища Громовой Луны», и как же после чахлых книг Немцова, Охотникова и Сапарина удивительно было читать о приключениях на далеких планетах и в системах других, совершенно непонятных звезд. Наверно, примерно те же ощущения испытывали американские читатели, когда в 1929 году вышел из печати «Звездный жаворонок» всеми ныне забытого автора Эдварда (Дока) Смита – первый в истории научной фантастики роман о полете к звездам. Не к Луне (к Луне уже и герои Жюля Верна летали), не к Марсу или Венере (там побывали герои Эдгара Берроуза) и даже не к Юпитеру или Нептуну (о Плутоне и вовсе еще никто не знал) – но к звездам!..
Как из клетки – на свободу.
А потом «Техника-молодежи» и «Знание-сила» начали публиковать рассказы молодых, тогда никому еще не известных авторов. И сколько же их было – новых имен, новых рассказов, новых идей! Валентина Журавлева, Дмитрий Биленкин, Анатолий Днепров, Владимир Савченко. И, конечно, Генрих Альтов.
До сих пор помню впечатление, которое произвел на меня рассказ Журавлевой «Звездный камень». По нынешним меркам – незамысловатый рассказ, и идея его, как я сейчас понимаю, была уже отработана к тому времени в западной фантастике. Но для советской – это было открытие, луч света в темном царстве, осветивший по-новому всю огромную страну научно-фантастической литературы.
Чуть позже я прочитал «Подводное озеро» Генриха Альтова и понял, что есть фантастика еще более высокого уровня. Захотелось писать самому. Нормальное, видимо, желание для романтически настроенного ученика советской школы, ощущающего какие-то подспудные силы, но не представляющего, что с ними делать. Воображение искало выход, фантазия хотела игры, и пример был перед глазами.
Опубликованный тогда же в «Знание – сила» небольшой рассказ Генриха Альтова «Икар и Дедал» я выучил почти наизусть. Во всяком случае, мне так кажется. Романтический, возвышенный стиль, непривычные обороты речи. Удивительная идея полета сквозь Солнце. Такого в фантастике еще не было.
Мои собственные рассказы были, естественно, настолько подражательны, что вполне можно говорить о плагиате. Не текстовом, к счастью – тексты я сочинял сам и записывал в школьную тетрадку. Но идеи были однозначно сдернуты с популярных в то время образцов. И хорошо, что у Альтова я не украл ни одной идеи – могу себе представить, что он написал бы обо мне в этом случае.
«Икария Альфа» была слепком с очень мне понравившегося рассказа Георгия Гуревича «Инфра Дракона». Отличие, по сути, было одно – у Гуревича наши астронавты летели к инфракрасной звезде, расположенной неподалеку от Солнечной системы, а в моем рассказе речь шла о том, что жители холодной звезды-инфры прилетели к нам, в Солнечную систему. Весь набор штампов тогдашней фантастики в рассказе, разумеется, присутствовал, включая самый распространенный – убеждение в том, что лучшие ученые Запада мечтают переехать в Страну Советов, чтобы здесь заниматься самой передовой в мире наукой и служить прогрессу на благо человечества.