Чёртовы свечи
– Красивый человек. Русак.
– По характеру – да. И Россия для него была единственной Родиной. За неё и погиб. А вот что касается корней… Там длинный список. Матушка у него русская была, коренная, а по отцовской линии и поляки, и татары… Да какая разница.
– И то правда. И что же с ним дальше было? – спросила Лариса.
– Он погиб тогда же, в 1918-м, в марте. Нашли на улице, зарезали его. А была ли это случайность или преднамеренно, уж никто и не разбирался. Некому было. А вот документы, к счастью, сберегли. Хотя осталось их мало: немного из дневника. Только папа говорил, что дневниковых записей было очень мало.
Первый исследователь, Романовский, изучал свечи, как оружие еретиков. Он закончил, если я не ошибаюсь, Петербургский историко-филологический факультет. И даже готовился стать преподавателем. Но по натуре он был исследователем и авантюристом, и если вставал на след, то шёл до конца. Кто-то ему подкинул тему инквизиции и тайных обществ. Он имел какие-то связи в Министерстве внутренних дел, какие-то в среде дипломатической… Я, простите, технарь, инженер-технолог и могу приврать, тем более женщина я в возрасте, мне это уже не грех, поправьте меня, если что не так. Это я к чему, он настолько заинтересовался всякой мистикой, а в те времена, как их называли-то, прости господи, из головы вылетело… ну тех, которые духов вызывали…
– Медиумы?
– Точно, медиумы, эти самые так в Россию и попёрли. В дворянстве спиритические сеансы в моду вошли… Нужно было иметь представление, где чистые мошенники, где преступники, шпионы… где религиозные террористы.
– С еретиками боролась католическая церковь?
– Ну, к этому времени инквизиция изменилась; сыск остался, но направление изменилось – религиозные секты стали основной целью. Жили, скажем, мальчишечка или девчушка, случалось у кого, что в жизни не ладилось, тут их и подлавливали… И вот были они неудачниками, а тут вдруг становились вершителями судеб… Это и в Европе и в России было.
– А как же «Последняя свеча»?
– Эти стали известны случайно. У Романовского только одна запись была. А в мире таких, как он, было с десяток, не больше, кто тайной этой владел. И всех их пытались уничтожить, а они между собой тайно общались в надежде, что кто-то из них выживет.
– А почему нельзя было расширить круг, организовать слежку, собирать материалы? – тихо почти зашептала Лиза, уперлась локтями в стол и наклонилась к бабушке Миле, сократив расстояние.
– «Тайна свечи» – это как сокровище, помнишь сказку о драконе: увидел и заболел. Там сокровище из человека всегда дракона делало. Кто мог дать гарантию, что кто-нибудь, где-нибудь не заболеет желанием получить власть? В год выливали семнадцать свечей, и делали их семнадцать ведьм. Никто не знал, – кто они, где живут, чем занимаются… Организация была тайной, сильной – и людьми, и деньгами, и связями… Понимаешь?
– Ну да, кто же захочет исчезнуть… – согласилась Лиза и уселась на своё место поразмышлять над услышанным.
– Вот… поэтому и боролись с ними избранные, те, кто мог устоять.
– Простите, такая тайна… А вы откуда всё это знаете?
– Папа, когда уходил на фронт, мне подробно всё рассказывал. Война. Не знал, вернётся ли. Нужно было кому-то передать. А я – самое доверенное лицо для него. Передать он передал, только строго-настрого предупредил: «Сама, в одиночку, в это дело не лезь. Но помнить, да…» А для чего помнить, не сказал. Всё уж забыто давно. Ничего этого нет. Только старые истории…
– Если проблемы, поставленные прошлым, не сняты последующим развитием, если новые пути оказались менее результативными, чем ожидалось, и менее удовлетворяющими, чем старые, «в этом случае, – говорил английский историк Робин Джордж Коллингвуд[3], – тенденция возврата к прошлому окажется весьма сильной». Современник Романовского, кстати, да и вашего батюшки.
– Не дай Бог тенденциям этим вернуться…
…Мефодий Муромцев сидел за столом и смотрел, как муха бьётся в запылённое стекло. Пожужжит, поползает по стеклу, а потом взлетит, сделает пару кругов и с размаху в стекло – бац. Потом опять жужжит, и всё повторяется. «Вот и я примерно так же. Примерно так же… Свечи – стекло, я бьюсь об эту твердь и жужжу с досады. Вроде всё просто, а с места сдвинуться не могу. Не могу. Жу-жу-жу…»
Почему «свеча»? Часто используется? Допустим, но хлеб, мыло, сахар используются не реже. Бросил рафинад в чай, и пусть тает вместе с кем-нибудь. «Частота использования» – пусть остаётся. Далее, от свечи исходит «свет». Свет, тьма. «Свет» – это существенно. «Свет» – это скорость, огромная скорость – около 300 тысяч километров в секунду. По сегодняшним данным…
Да, и ещё световые волны имеют разные длины, определённые длины. Где этим занимаются? Так, Всесоюзный научно-исследовательский институт метрологии световыми волнами занимается, вот Павел Михайлович Тиходеев. Возьмём на заметку. Далее. Звуковые волны, колебания. Человек слышит так же ограниченно, как и видит. Может свеча «издавать» звук в диапазоне, не уловимом для человеческого уха? Человек воспринимает звуки в диапазоне от 16 до 20 000 Гц. Звуковые колебания с частотой ниже 16 Гц называют инфразвуком. А инфразвук – это… это и малое поглощение атмосферой, и дифракция, он легко проникает в помещения, огибает преграды. А ещё инфразвук вызывает вибрацию крупных объектов, а также входит с ними в резонанс. Резонанс – это оружие. Но Поклонов писал о тайне «замещения». Кто – кого? Как это нам поможет дойти до понимания?
Тук-тук-тук, билась муха о стекло, а потом стала ползать по нему, шевеля усиками, будто изучала. Эксперимент продолжался ещё с минуту. А потом она улетела. «Муха улетела, а я бьюсь. Мне ведь кажется, что привычным путём я найду выход. Я же гимназию окончил, потом институт. Физику-химию учил, имею представление, а значит, всё понимаю. А то, что есть нечто выше моего понимания, так этого не может быть. И поэтому – бац в стекло. Мухе проще. Она гимназий не кончала, у неё нет таких амбиций. Она побилась в стекло и улетела, а я буду стучать, стучать… или соображу, что выход не здесь, что видимая простота лишь обман зрения, а впереди «стекло», я его чувствую, но не вижу. Не могу увидеть. Чего я не могу увидеть из-за своего несовершенства? Чего? Куда лететь?»
Зазвонил телефон.
– Да, слушаю. – Он перестал представляться, когда брал трубку. – Я слушаю вас… Говорите.
– Это вы занимаетесь «чёртовыми свечами»?
– Свечами? Какими свечами? Куда вы звоните? Кто это? – Михаила затрясло от возбуждения и любопытства.
– Бросьте вы это дело. Бросайте немедленно. Твои предшественники не слушали и умерли. Ты знаешь их историю. Это и тебя ждёт. Не спасёшься, если не бросишь. А документы сожги. И будет тебе награда… Так я надеюсь на твоё благоразумие…
Повесили трубку.
– Его нашли? Вашего отца вычислили. Сколько ни шифровался, всё равно обнаружили, – стал рассуждать я.
– Это крот. Точно крот сделал. Подкупили, – решительным голосом уточнила наша маленькая агентка Лиза. Она любила смотреть с нами детективы и рассуждала почти «профессионально».
– Папа попал тогда в непростую ситуацию. В тот момент он понял, что занимается не пустым делом. Важным. А в поисках своих зашёл в тупик. И дело не в том, что его собственных знаний не хватало, человек всегда остаётся слабым в познании мира. Ему казалось, что ещё шаг, – и он будет управлять природой.
Но проходило время, и самые умные из учёных понимали, насколько они далеки от заветной цели. Да и цель сама распадалась на тысячи осколков, и каждый таил ещё тысячу загадок, и так до бесконечности. В те времена такие рассуждения понимали как проявление интеллигентской слабости и предательство. Батюшка мой понимал это хорошо, как никто другой. Он мне читал Омара Хайяма[4] и говорил: «Смотри, XI век, и какое понимание возможностей человека:
Наши знанья о мире – догадки и бред,Все исчезнет, умрёт – и развеется след.Существует не то, что нам кажется сущим,Ничего достоверного в сущности нет.И уж раз его, засекреченного, нашли, то отправить его туда, где Макар телят не пас, им не сложно будет. Нужно было так подавать информацию, чтобы не навредить себе и делу.
Что он имел. Во-первых, о следствии узнали противники. Уж как они узнали, догадаться – дело не хитрое. Могли разболтать солдаты, а дальше – сопоставь факты, кто обнаружил, куда пропал, и вот вам ниточка к клубочку. Может, правда, предатель работал в органах. Но в том, что Муромцев раскрыт, были и свои плюсы. Во-вторых, отметены все сомнения в существовании организации. Борьба становилась открытой. Противник проявил себя, без этого двигаться было бы гораздо сложней. Теперь противник будет действовать, наносить удары, прятаться, убегать. Следователь, как гончая, будет идти по следу. Есть дичь, есть след. А есть след, значит, есть возможность настигнуть дичь. В-третьих, выяснилось, что попытка найти след, изучая научные открытия, исследования, – это тупиковый приём. Мировая наука слишком далека по своему уровню от объяснения этого явления. Как быть? Просто поверить, что это возможно. Поверив, искать тех, кто это делает.
– Как это – поверить? Ну если это есть на самом деле, значит, это можно проверить… – рассуждала Лиза.
– Лиза, ты веришь в существование Деда Мороза? Вне зависимости от того, веришь ты или нет, каждый Новый год ты получаешь подарки. Эти подарки под елку могут подкладывать твои родители, то есть я или мама. Но что для тебя важнее: узнать, кто подложил подарок, или сам подарок? Вот ты узнала, что это родители, и сразу разочаровалась и отказалась от подарка. Откажешься?
– Нет, не откажусь. Почему я должна отказываться?
– «Подарки», которые мы получаем, скажем, от природы, тысячи лет не заставляют нас отказываться, но мы пытаемся подсмотреть, кто нам их подкладывает.
– Для чего?
– Любопытство. Мы берём их и используем как-то, в кичливости своей заявляем, что достигли новых знаний, прогресса, а на самом деле только используем то, что нам подарили.
– И машины, компьютеры, дома, космические корабли…
– И тысячи, тысячи других изобретений, вещей – всё это только «подарки». Мы додумались, создали, но это искусственные творения. Не помню, кто подчёркивал, что сам человек не способен и простенького цветочка создать. Он использует тот материал, который ему позволили взять.
– Кто позволил взять? Ну, кто ему разрешил?
– Лиза, это образное выражение. Природа, Бог, Создатель, Информационное поле… По-разному и в разные времена давали имена… Но мысль о том, что человек не над миром, а часть его – вот что главное. И если бы он не был частью его, самим миром, то никаких чудес бы не происходило. Отторжение и примирение или прививание. Поиски установления возможных связей, изучение условий. Вот мы с тобой стали яблоне-дичке прививать благородную веточку. Не получилось. Почему?
– Потому что поздно сделали прививку.
– Опоздали. Мы слышали, читали, как это надо было сделать. Мы даже представляем, как идёт «приживание». Но мы только используем этот механизм, который для чего-то нужен был природе. Я, кажется, начинаю догадываться о тайне свечей. Бабушка Мила, что там было дальше?
– Муромцев понял, что чем дальше он будет двигаться в направлении «научного открытия», тем дальше будет уходить от понимания «чудес» чёртовой свечки.
Вот для чего ему позвонили? Чтобы он решил, что нащупал решение и побежал докладывать начальству. Начальство, естественно, отреагировало бы по уставу и доложило ещё выше и ещё. Тему бы засекретили так, что работать стало бы сложнее. Постоянные проверки, подписи, запросы разрешений. А учитывая, что в стране и без того за каждым углом видели шпиона и предателя, стало бы тяжелее искать истину. Переговорить с кем-нибудь из специалистов, найти свидетельства… ой, да что там, шагу бы не дали сделать. Погубили бы работу. А вот что стало окончательно понятно, если бы он хоть на шаг продвинулся дальше своих предшественников, лежал бы с простреленной головой в канаве уж давно.
И он решил сделать так: сделать вид, что продолжает двигаться в ложном направлении. Это было сделать не трудно: нужно было посылать запросы в различные институты, говорить с учёными на разные темы, оформлять командировки. Бухгалтерские документы в таком деле – самое большое доказательство «проведённой работы»: деньги осваиваются, значит, работа не стоит. А между тем искать пропавшие документы, попытаться найти хоть что-нибудь из оставленного убитым тайным агентом, который первым приезжал. Похоже, что он понял смысл происходившего. Свеча – не эксперимент, но природное явление. Кто-то научился им управлять, как управляют электричеством, атомной энергией.
– Но люди и предметы исчезали, попадали в иной мир. Потусторонний… – не соглашалась Лиза.
– Не совсем ты права, Лиза. Они могли оказаться где-то очень далеко, на другом краю земли. Кто-то мог погибнуть. Как может выжить человек в летней одежде, попав в Антарктиду, или в Сахару, или в бушующий океан. Как мы сегодня рассчитываем расстояние на карте, задаём маршрут, и программа делает расчёт. «Свечка» – это как бы мышка компьютера, – попробовал пояснить я. Или, наоборот, запутал?
– Как это?
– Ты в игры компьютерные играешь, выделяешь объект и переносишь его…
– А разве в жизни так можно?
– Мы ещё вчера кнопочному телефону удивлялись, а сегодня в карманах мини-компьютеры лежат. Откуда люди получили такие знания? От кого?
– Я думала, тут приключения будут, фантастика, а это так просто и не так интересно.
– Им уже «не так интересно». Вот вам новое поколение, бабушка Мила… Мы ещё удивляемся, а для них это обыденностью стало.
– В 20-х годах из деревень поехали парни да девки в города. Работы-то мало было на селе, вот и решались свет посмотреть. Молодость. Большинство дальше околицы ведь и не выезжали. В город приехали, а там здания огромные, трамваи, машины… Шарахались от всего. А на заводы приходили, на стройки: шум, лязг, машины, огонь, станки, краны. Боялись всего. Пока привыкли, освоились – года прошли. Я вот на кладбище была у своих, шла по аллее и читала на плитах могильных даты: 1876–1970, 1881–1978, получается, по девяносто лет прожили, и много таких. А? Родились в XIX веке, со свечкой на столе, а умерли, когда телевизоры в каждом доме, холодильники, космические полёты.
– А что было с вашим отцом в дальнейшем?
– Что было, всё расскажу, ничего не утаю, а сейчас поздно уж… Отложим. Дальше ещё много интересного будет…
Глава IV
И всё-таки мы слегка разочаровались, когда предположили, что страшная сила, которая была заложена в свечу, была предметом не таинственным, мистическим, а физическим. Колдуны, рыцари, драконы, замки, гномы, превращения были бы куда интереснее, чем шпионы, спецслужбы, убийства и тайны загадочных перемещений в пространстве. Проказы государства однообразны и серы. Другое дело – яркий мир сказки и приключений: вечные темы жизни и смерти, верхние и низшие миры, царства живых и царства мертвых. И все эти бесконечные сказочные истории подпитывали и будоражили наше воображение. Тысячи художников, писателей, сценаристов, режиссеров, актёров, возбуждённых своими фантазиями и меркантильными целями, «травили» нас своими иной раз дичайшими картинами и сценами из мира живых и мёртвых, мало понимая значение персонажей, фигур, стран и ландшафтов ино-миров.
Кто бы мог подумать, что даже дети, до сих пор играющие в «классы», не подозревают, что на самом деле – это серьёзная инициационная игра, цель которой – пройти через лабиринт и суметь из него вернуться. Играя в «классы», они символически спускаются в царство мёртвых и возвращаются на землю. Вспоминаю лекции по этнографии… (Или это из истории религий?)
Шли дни. Мы не торопились спускаться к бабушке Миле. Не то чтобы были очень заняты, не получалось. Одним вечером мы сидели на кухне и ужинали. Вечер, семейный ужин, тихий разговор, тепло и уютно. За окном дождь, то ровный, то волнами накатывающий на всё, что располагалось внизу, стоящее и бегущее. Он то прекращался ненадолго, но потом опять булькал, гудел, стучал. Осень. И вдруг звонок в дверь.
На пороге стояла бабушка Мила в мокром плаще, с зонтиком и портфелем. Она отдала мокрый зонтик мне, сняла плащ, а затем протиснулась между нами и проскользнула на кухню.
– Чай пьёте, ужинаете. Хорошо, хорошо.
Бабушка осмотрела мельком кухню, встала у окна и долго смотрела во двор. Всё происходило как в фильмах про шпионов.
– Что там? – спросила шёпотом Лиза.
– Где там? – переспросила бабушка Мила.
– За окном. Там кто-то есть?
Посмотрев на нас, соседка наша нахмурилась и села на стул. Отодвинув чашки, она поставила себе на колени портфель, открыла его и достала из него свёрточек из вощёной бумаги; стала его потихоньку разворачивать, разворачивать, разворачивать…
Мы перестали дышать, замерли и смотрели, как под гипнозом, на её руки. Когда все уголки были раздвинуты, нам удалось увидеть, что там было: маленький замусоленный кусочек, похожий на свечку.
– Это что?
– Это свеча?
– Это откуда?
Бабушка Мила смотрела на свечу как на сокровище: с восторгом и ужасом. Всё, о чём до сих пор она рассказывала, было занятно и не скучно. Может быть, малоправдоподобно, хотя мы обсуждали её рассказ и даже свои свечи убрали подальше, чем чёрт не шутит. Не верили, но свечи убрали.
– Да неужели свеча? И как она к вам попала?
– Сестра отдала. Я у сестры гостила. Говорит, вот, от отца осталось, храни. А мне страшно. Страшно самой-то. А вдруг это та самая свеча, из тех, что на границе нашли. Подожгу случайно и на тот свет улечу. Страшно.
– Но вы же сказали, что только переместиться можно куда-нибудь, – прошептала Лиза.
– И вовсе я такого не говорила. Это папенька твой меня интерпретировал, растолковал. А сама я знать не знаю, куда всё девалось. И мой папенька так и не выяснил. Догадки догадками, а результат-то нулевой. Не было ни людей, ни следов от них. Вестей тоже никто не подавал.
– А зачем вы её к нам принесли? Зажечь?
– Да не дай Бог. Мы же не знаем, что там в ней заряжено. Зажжём, и исчезнет то, что заложено. Может, я, может, кто из вас, а может, ещё кто-то.
– Я могу в университет сносить. Так, для пробы. Кусочек малюсенький отрежем и – в лабораторию, у меня там знакомые остались. Понимаете, никакая тайна не может, не должна лежать в платочке. Она требует разгадки. И если мы связаны с ней, с тайной этой, то нам и разгадывать. Это как в сюжете фильма «Джуманджи»: начал играть, закончи.
– Смеёшься, а вдруг произойдёт что-то, – засомневалась Лариса.
– Что-то не произойдёт. Понимаете, свечка – искусственно созданный продукт и, как всякий искусственный продукт, имеет сроки существования. Я думаю, что этот образец уже потерял свою «дьявольскую» силу, если вообще обладал таковой. Позвольте?
Я взял со стола кусочек свечи и поднёс его ближе к свету. Размером он был сантиметра четыре в длину и диаметром в сантиметр примерно. Цвет обычной парафиновой свечи, которую изваляли в чём-то грязном. В центре был малюсенький замусоленный хвостик фитиля.
– Старый кусочек свечки. По-моему, она вообще современная была. И не пахнет. Точно, парафин.
Я взял с полки нож и осторожно отрезал кусочек примерно с сантиметр, потом положил свечку в пустое блюдце, взял с полки спички и поджёг свечку. Никто не успел меня остановить. Свеча потрещала, а потом фитилёк выпрямился и поднялся. Пламя маленькое, но ровное зашаталось в центре свечки.
– И что ты сделал, окаянная твоя душа? – обречённо, глухим голосом произнесла бабушка Мила. – Гаси её скорей!
– Пожалуйста. Погашу.
Я взял чашку и накрыл свечку. Через полминуты я поднял чашку – свеча горела, только огонёк раскачался, как маятник.
– Воздуха много под чашкой, – успокоил я всех. Взял блюдце и подошёл к раковине, поставил его со свечкой на дно и открыл воду. Свечку залило водой. Через секунд 15 я закрыл кран и поднял блюдце, полное воды. Огонёк трещал, но горел.
– Этого не может быть… не может… В воде гореть свеча не будет…
– А кого-то сейчас не будет…
Свеча догорела. Огонь погас. Все находящиеся на кухне остались на местах.
– Наши все здесь. Слава Богу.
– А не наши? – спросила бабушка Мила.
– А кого вы имеете в виду?
– Не знаю, но кого-то ты сейчас куда-то отправил. Может быть. Или что-то.
– У вас квартира застрахована? – на всякий случай спросил я.
– Квартира-то здесь при чём, что с ней может случится?
– Ну мало ли, это я так, на всякий случай. Пойдемте сходим, посмотрим, проверим, – предложил я, и мы пошли смотреть. Когда спустились этажом ниже, то увидели стену вместо дверей. Ровная такая стена и выкрашена той же противной зелёной краской. Я стоял перед стенкой и трогал её рукой, простукивал – натуральная стена.
– Стена, настоящая стена. Этого не может быть.
– Это квартиры уж не может быть, а стена вот есть, – сурово сказала Лариса. – Вот что теперь будет с бабушкой Милой, где она жить будет?
– Да не может этого быть, понимаешь? Есть технический паспорт, документы на квартиру.
– Паспорт есть и документы в кадастре есть, но квартиры нет.
– А что там тогда? Идём на улицу скорее. Посмотрим, есть ли окна.
Мы выбежали на улицу и стали искать окна исчезнувшей квартиры бабушки Милы. Окон не было. Стены остались, и в них зияющая пустота. Пустота была, а квартиры не было.
– Уже хорошо, есть место для квартиры. Только как объяснить, куда она делась? – спросила Лариса.
– А не надо ничего объяснять. Гуляли, пришли, квартиру украли. Пусть полиция ищет. И заявлять надо, не откладывая. Идём в полицию все. Иначе не поверят. Про свечу молчим, а то нас в психдиспансер отправят. Мы соседи, бабушка Мила соседка. Пришла к нам за помощью. Нет квартиры. Стены остались, окон – нет, двери – нет и имущества тоже. Ну, приключения. Не поверил бы никогда.
– Я сама не верила до конца. Что ж я в свечу-то затолкала, что квартира выпала?
Идти в полицию было необходимо. И решили мы идти завтра поутру. Никто из нас не ожидал от полиции сочувствия, понимания и уж тем более моментальной помощи. Как моментальной? Детективы, криминалисты, следователи, поиски, следствие – это только в сериалах. В жизни всё без суеты. Как говорил мой знакомый, из казахов: «Из пожарных выгонят, в милицию пойду. Всё равно работать не буду». Такой вот юмор старосоветский.
Ночь бабушка Мила провела у нас. Она переночевала в комнате Лизы. А утром мы, позавтракав впопыхах, отправились в ближайшее отделение полиции.
Мы поднялись по ступенькам крыльца и вошли в помещение. На стульях у стола сидели две женщины и писали что-то, поднимая глаза на стенд с образцами заявлений. За стеклянным окошком сидел старший лейтенант. Мы обратились к нему, а он перенаправил нас в какой-то кабинет. Мы даже не успели толком ничего объяснить.
– Квартирная кража? 45-й кабинет. Проходите.
И пошли в 45-й. Бабушка Мила шла сзади, впереди шли я и Лариса. «Что говорить? С чего начать?» – мы сомневались. Предыдущие опыты общения с полицией были у нас неудачными.
Когда в 1990-е годы на нашем предприятии стащили станок, дорогой итальянский станок, ну, не весь, а только его алюминиевые части; тогдашний начальник ОВД, недолго думая, накатал на меня заявление в прокуратуру: «О ненадлежащей охране оборудования на предприятии». Меня оштрафовали, воры наверняка сдали алюминий в ближайший пункт приёма цветмета. Хорош результат: станка лишились – раз, я оплатил штраф – два, и три – получил замечание от прокуратуры, дескать, сам виноват, ещё и людей спровоцировал. Потом ещё нечто такое было, поэтому мы старались обходить полицию стороной. Полиция в те годы по результативности напоминала «Скорую помощь». Хотя нет, в «Скорой помощи» могли посочувствовать, лекарств не было, но сочувствовали и советовали бесплатно.
Районное отделение полиции: коридоры, стенки, двери с табличками. Тихо и безнадёжно. Наш 45-й кабинет. Стучим.
В узкой комнате стояло два стола, за одним из них сидела молодая девушка с погонами старшего лейтенанта. Вдоль стены стулья. Садимся и рассказываем. Офицер полиции слушала нас подозрительно внимательно. Я бы даже отметил, показательно внимательно, не перебивая и не выражая никаких чувств. Да бог с ними, с чувствами, мы хотели только одного, чтобы кто-нибудь из полиции поехал с нами и составил бумагу – протокол, а уж с этим протоколом мы бы пошли в управляющую компанию, а те пригласили бы строительных экспертов. По-другому квартиру было не восстановить.
– Вы съездите с нами? Может, посмотрите на место преступления? Найдёте время?
Девушка удивлённо подняла модно накрашенные брови, закачала головой туда-сюда, туда-сюда, будто слушала ритмичную музыку, и молчала. Мхатовская пауза затягивалась. Мы не знали, что делать дальше: встать и тихо уйти или ещё немного подождать.
– Может быть, нам заявление написать, там, в дежурке? – засюсюкали мы, чтобы не раздражать её. А что ещё можно было сделать в такой ситуации? Ну не было у меня знакомых в полиции. Если покопаться в памяти, то можно найти сокурсников, кто когда-то переквалифицировался из историков в юристы и пошёл служить в полицию, но обращаться к ним – зряшное дело. Я пытался однажды спросить совета у своей однокурсницы Галочки Пархоменко, которая после истфака, недолго думая, поступила на юрфак и пошла в милицию, где дослужилась до подполковника. Но она восприняла мою просьбу как-то настороженно и ответила так туманно, как обычно отвечают, когда неловко отказать прямо. Я это почувствовал и не стал настаивать, извинившись за звонок. Другой сокурсник также ушёл в милицию, но и к нему я обращаться бы не стал. Когда мы были студентами, всё было проще. Или мне так казалось? Что я понимал в том, чем жили сокурсники, группа, факультет? У меня было по три тренировки в день иногда. Потом общественные нагрузки, библиотека, экспедиции… Я жил вне их круга. Итог: рассчитывать на звонок другу не стоит.