Дыхание будущего. Апокалипсис

– Но ведь это невозможно, – сказала она вслух, опустившись на камни, – всё, к чему прикасаются белые, разрушается. Я тоже… моё сердце разрывается на части, – она заплакала, обхватив колени руками и уткнулась в них лицом.

– Малышка! – окликнул её грубый женский голос. Руана подняла глаза и увидела молодую, очень худую девушку лет двадцати, в одной руке она держала короткоствольный дробовик, в другой фонарь, которым посветила ей в лицо, – ребята, идите сюда, я нашла здесь эту чёрную сучку!

Руана, вытерла заплаканное лицо, медленно поднялась на ноги, в руке привычно появился пистолет, мгновенно выхваченный из кобуры на поясе.

– Ты же не убьёшь меня, – рассмеялась незнакомка.

Руана слышала, как её обступают со всех сторон люди в грязных лохмотьях. В их глазах светилась ненависть, они выкрикивали ругательства и оскорбления. На лицах, перепачканных сажей, она видела уродство этого мира. Он был жесток не только к пришельцам, но и к своим обитателям. Они бросали в неё камни, палки, мусор, из их ртов вырывались слюна и проклятья. Руана не могла себя заставить спустить курок, пока её не повалил на землю грузный мужчина, пытаясь отобрать пистолет.

Грянул выстрел, и она почувствовала, как тёплая кровь толстяка брызнула в лицо. Выронив оружие и закрыв лицо руками, Руана сжалась в комок от боли, страха и отчаяния. Она молила Чёрную Мать Всего, чтобы та поскорее лишила её сознания, чтобы больше не чувствовать боль и страх. Последнее, что она слышала, это выстрелы и крики, толпа бросилась врассыпную. Знакомые руки подняли её с земли и прижали к тёплой груди, как ребёнка. Робинс нежно взял её на руки и направился в сторону машины.

– Прости меня, Руана, живя в этом аду, мы все постепенно сходим с ума. Прости…

– Тим, – она открыла глаза, – это ты меня прости, каждый из нас… по своему прав, каждый…. И эти люди, что ненавидят нас…. Но, ненависть не рождает ничего хорошего, пройдёт время, и вместо ненависти останутся пустота и смерть…

– Всё изменится, не скоро, но я думаю, что в нашем мире не все желают смерти чёрным.

– Забудь, – бросила она, закрывая глаза.

– Хорошо, что они разбежались.

– Они всё равно вернуться…

– Не бойся, я смогу тебя защитить, Руана.

– Зачем я тебе нужна? Зачем всё это?

– Ты нужна мне…

– Мы очень разные.

– Я знаю, но… я хочу быть с тобой.

– Я знаю… я тоже.

Он обработал ей раны и, проверил, нет ли переломов и других повреждений, нажал на кнопку зажигания. Всю дорогу они молчали, а когда прибыли в Тарифу, было уже около двух часов ночи. Они опоздали на корабль, и Робинсу пришлось снять номер в портовом мотеле, который был переполнен мигрантами с разных концов света. Руана быстро приходила в себя, Тим не мог понять, что с ней происходит, раны и ссадины исчезали на глазах, а к утру она выглядела здоровой прежней женщиной, как будто ничего не случилось.

– Тебе это покажется странным, но это новое в медицине, – Руана медленно одевалась, – я давно принимаю капсулы регенеративного действия, которые основаны на нанотехнологиях. Маленькие частички успешно отремонтировали меня, – она подошла к зеркалу, – какая жестокость…

– Ты о вчерашнем?

– Да, Тим, – она повернулась к нему.

Робинс скользнул взглядом в разрез расстёгнутого комбинезона. Её шелковистая кожа и маленькая упругая грудь. У Робинса пересохло в горле.

– Самое интересное, – продолжила она, застегнув молнию, – что они знали, кто я… может, это нормально? Я не знаю. Для меня, по меньшей мере, странно пытаться убить того, кто вчера спасал твоих детей от болезни…

– Руана, я рад, что с тобой всё в порядке, – Робинс провёл рукой по волосам, на лбу выступил пот. Запах её духов пьянил и очаровывал. Он протянул руки для объятий, но она как-то странно отстранилась от него. – Прости, я вчера… был неправ…

– Тим, я всё понимаю, – Руана посмотрела на него в упор, – сейчас я не могу, здесь, в этом мотеле… я люблю тебя, но… надеюсь, в Африке ты изменишься, сейчас у тебя стресс, я понимаю, здесь ужасно жить и трудно не сойти с ума. Я многое поняла, побывав здесь.

– Что? – Тим не отрывал он неё глаз.

– Я понимаю, что вы такие же люди, и в этом мире необходимо многое изменить. Я согласна с тобой, что свалки убивают то, что не уничтожила война, и так не может больше продолжаться… я поговорю с отцом.

– С отцом?

Она закусила нижнюю губу. Молчание.

– Твой отец важная фигура?

Снова безмолвие.

– Иди ко мне, – Руана притянула Тима к груди, – здесь есть то, чего нет у нас в Африке, – она ласково гладила его по щеке, – здесь больше свободы, реальные чувства, настоящая боль, тут нет тотального контроля. Понимаешь, всё это помогает удержать Африку, потому что без контроля не будет порядка, а без порядка не будет государства. Не все люди привыкли к мысли, что только их собственная сознательность сможет сохранить хрупкий мир, созданный предками. Белые люди из твоего мира не понимали это, ты видишь, теперь вас окружает пустыня.

– Да, – Робинс привлёк её к себе, нежно касаясь губами лица девушки: – Я никому не говорил этого, я боялся, – он поцеловал её в тёплые губы, чувствуя, как Руана податлива, каким горячим стало дыхание любимой.

– Я понимаю, Тим, – улыбнулась она, останавливая его, – слова не так важны, как чувства…

Он не дал ей договорить, снова сжимая в объятиях.

На рассвете следующего дня Робинс ступил первый раз на благодатную землю Африки. Свежий воздух и красота окружающей природы заставили на его глаза навернуться слезам. Он до сих пор не мог поверить, что стал частью этого мира, красивого, мудрого и справедливого. Неужели так бывает, и что кроется под маской благоденствия и всеобщей радости?

Робинс знал, что никогда не станет своим для этого мира, здесь он всегда будет чужой вещью, принадлежащей чёрной госпоже. Эти мысли не давали покоя, несмотря на то, что он не видел в лицах чёрных враждебности, что была у его собратьев по цвету кожи. Ненависть к непохожим на них, к чужакам, была выращена от самых корней цивилизаций.

Бывшие властители мира, где правили деньги, и белые господа ненавидели всех, кто не похож на них. Ненависть была высечена на камнях и в душах, свинцом и плетью, там, где они поселялись, превращая аборигенов в рабов. Теперь белым людям предстояло почувствовать на себе, что такое рабство. Робинс не мог понять, почему к нему не относятся как к собаке, как к белому рабу, для него всё было странно в этом обществе, казалось, напрочь лишенным жестокости. Люди не могли так измениться, рассуждал он, глядя в яркое небо с белыми облаками. Красочные многоголосые птицы пели на разные голоса, а ласковые волны прибоя рисовали узоры на белоснежном кварцевом песке. Руана всегда пропадала на целый день, Тим очень скучал и чувствовал себя порой ненужным. Руана пыталась объяснить, что иначе не может быть, но ему было сложно перестроиться.

Каждую ночь, засыпая на белоснежных простынях, ему снились грязные просторы пустоши, где он бродил в одиночестве, гонимый мусорным ветром, словно пластиковый пакет «перекати-поле». Он видел тысячи лиц блуждающих в темноте. Люди подходили к нему и, касаясь, просили о помощи. Мужчины и женщины плакали, показывая ему мёртвых детей. А вокруг поднимались горы мусора, который, словно ожившая волна, превращалась в цунами. Тим бежал вместе с тысячами людьми и не мог никого спасти.

Пробуждение. Пот заливал Тиму глаза. Сбивчивое дыхание и испуганные глаза Руаны перед его лицом. Он не понимал, что происходит, ощущая спиной, как взмокла простыня.

– Тебе опять снился кошмар?

– Нет, всё в порядке, – отвечал он, ощущая ужас. Он преследовал его с мусорных пустошей умирающей земли.

– Иди ко мне, Тим, – Руана погладила его по мокрым волосам, шептала на ухо какие-то слова. Он не помнил их и словно в забытье провалился в глубокий сон до утра.

Однажды Руана сообщила ему, что ей снова придется поехать в миссию Тарифы. Известие о поездке очень взбудоражило Робинса, и он отчаянно просился отправиться вместе с ней в старый засушливый мир, полный жестокости, ненависти и страха. Руана была очень удивлена, но не смогла отказать ему.

Морской катер пересекал Гибралтарский пролив. Тим смотрел вдаль на серые скалы, некогда покрытые буйной растительностью, и в его сердце что-то сжималось, словно у птицы в золотой клетке, которую везли на свободу. Ступив на израненную землю Тарифы и вдохнув воздух, пропахший гарью, Тим знал, что теперь никогда не станет прежним, там он был чужим. Сейчас он стал здесь чужим среди своих. Он знал, что уже никогда не станет прежним.

Весь день они провели в лаборатории миссии, в окрестных городах началась холера, и было необходимо сделать прививки. Необходимые лекарства для пострадавших опаздывали, и Руана была вне себя от гнева.

– Я же просила всё привезти к сроку, – она грозно сверкала глазами.

– Да, принцесса, я прошу простить меня, – пытался оправдывать врач миссии.

– Это такие же люди, как и мы.

– Я знаю, – кивал врач, и Робинс видел в его глазах страх и преклонение.

Он закрыл глаза и, сжав губы, глубоко вздохнул.

– Руана, я понимаю, что сейчас не время…

– Прости, но я очень занята…

– Руана, почему ты не сказала мне?

– Не сказала что?

– Ты принцесса?

– Ну, да, что в этом особенного? – она непонимающе подняла брови.

– Для меня это многое меняет.

– Тим, не начинай, – бросила она, – поговорим дома, сейчас настоящий аврал.

Робинс смотрел на Руану и не понимал, зачем ей всё это. В Африке она ни в чём не нуждалась, её отец… Её отец король! Зачем ей грязь и чужая боль в глазах, кто ненавидит тебя, не понимал Тим, но не решался заговорить с Руаной. Почему она ничего не сказала о своём статусе в своей стране? Робинс не понимал, почему она скрыла от него это, что хотела принцесса от него?

Руана вернулась глубоко за полночь. Робинс не спал, притворялся спящим. Он слышал, как она вошла в спальню. Тихо, словно кошка, нырнула под простыню прохладным телом. Обвила его шею нежными руками и, коснувшись губами плеча, затихла. Он слышал её дыхание,.которое становилось размеренным. Ночь. Запах гари. Здесь ему не снились кошмары.

Робинс открыл глаза и, откинув покрывало, поднялся с кровати. Тёплый воздух пробежался по волосам, словно лаская и зовя за собой. Он стоял на балконе и смотрел на спящий город. Изредка мимо отеля проходили группами вооруженные люди. Вот какой-то пьяница тащил за собой проститутку. Она смеялась и задирала короткое платье.

Робинс закурил. Хлопанье крыльев. Он удивленно посмотрел в сторону источника звука и увидел, как на крышу противоположного дома села большая птица. Ему казалось, что она смотрит на него большими жёлтыми глазами. Птица взмахнула крыльями и, тяжело поднявшись, полетела в его сторону. Робинс смотрел на неё и внезапно потерял из виду, а потом ощутил, что ночная гостья рядом. Птица что-то крикнула и, коснувшись его головы крылом, резко взмыла вверх.

Спустя несколько недель, когда у них выдался свободный вечер, Руана приготовила ужин и накрыла стол на террасе дома, который они снимали в Грасалеме. Она стояла в красивом белоснежном платье, которое было из простого тонкого материала. Очертания гибкого тела угадывались в свете фонариков, расположенных по краям террасы, и Тим, улыбнувшись, притянул её к себе.

– С тобой невозможно, – он поцеловал её в губы, – я не могу без тебя, принцесса, но и возвращаться в Африку не хочу.

Руана удивлённо вскинула брови, поставила бокал с вином на стол и, как-то осунувшись, опустилась в кресло.

– Дело в том, что я принцесса?

– Нет.

– Тогда в чём? Ты уже не любишь меня?

– Руана, я как тот зверь, выросший на воле. Меня заперли в клетке, я как узник, мечтающий о свободе. Пусть мне будет голодно, пусть я буду умирать от жажды, но здесь у меня есть свобода и желание что-то изменить. Пойми, вместе мы сможем…. Я уверен, что твоей стране удобно, чтобы весь мир был в руинах, как было раньше выгодно другим странам. Я понимаю, что это неправильно, и если ты уйдёшь, я приму твой выбор и буду надеяться, что мы, возможно, когда-нибудь увидимся снова.

– Ты знаешь, я не могу остаться?

– Но ты же принцесса.

– Это всё чушь, – она отвернулась, – я просто дочь своего отца.

– Разве твой отец не может всё это прекратить?

– Прекратить что?!

– Уничтожение всего живого!

– Тим, – Руана резко поднялась с постели, взяла его за руки, прижала к своему животу и прошептала, – ему ты тоже будешь рассказывать о свободе? А когда твой ребенок будет знать, что его отец никчемный белый, который заставил его мать страдать…

– Руана, прости, но это эмоции…. Подумай, мы любим друг друга, но нам невыносимо друг с другом, мы раним друг друга с мазохистским наслаждением, забывая всё и снова ложась в одну постель. Потому что любовь всё прощает, потому что у любви нет разного цвета кожи.

– Тим, я понимаю, но я не могу…

– Оставайся.

– Нет, – она покачала головой, – я не смогу здесь… и, тем более, ребёнок…

– Поэтому я и прошу тебя остаться, Руана, я не отказываюсь от тебя, мне чужд твой приторный нарисованный мир, я не хочу его. Это эгоизм, по-твоему? Зачем ты здесь, зачем спасаешь умирающих, когда ваша страна делает всё, чтобы эти люди страдали. Продлевая им жизнь в своей миссии, ты словно ковыряешься в кровавой ране. Она всё равно кровоточит, и ты знаешь, что человек рано или поздно умрёт, только страдания его будут мучительнее.

– Я не задумывалась об этом, – Руана обняла Тима с такой страстью, словно прощалась с ним навсегда, – ты знаешь, кто я, – она немного помолчала и продолжила, – я принцесса, дочь короля Африки, поэтому я здесь, но и поэтому я должна вернуться домой.

– Не вижу связи, – усмехнулся Тим, – я думал, ты выберешь свободу, и наша любовь гораздо важнее всего того, что ты делаешь здесь. Люди всё равно будут умирать, если не изменить порядок вещей, происходящих здесь… да и по ту сторону Гибралтара. За годы, прожитые в мире, полном ненависти, возможно, мое сердце очерствело и стало похожим на камень. Но тебя я люблю, в этом ты можешь не сомневаться. Ещё больше я хочу изменить этот мир, который похож на зловонную яму, где всё рано или поздно умирает.

Руана с болью смотрела на него, понимая, что сделала роковую ошибку.

– Я не могу остаться, если ты любишь, то мы уедем отсюда, наши дети не должны увидеть этот мир…

– Если, если, – уронил Робинс, – думаешь, мне легко? – Он налил себе вина и, выпил залпом из бокала, посмотрел на Руану. – Уезжай и никогда не возвращайся, только так мы сможем справиться со всем этим. Я буду помнить тебя как самое лучшее, что было в моей жизни.

– Я тоже, – прошептала Руана одними губами.

Они сидели в разных углах комнаты и долго смотрели друг на друга, словно пытаясь запомнить черты каждого так, чтобы они впечатались в память навсегда. Когда стало темно, они не включали свет, а лишь взялись за руки, так и уснув в объятиях друг друга.

Когда Робинс проснулся, её уже не было рядом… Только легкий аромат духов, пустота, с которой он будет жить все эти годы, пытаясь что-то изменить, что-то забыть, а что-то построить заново.

Спустя много лет он перебрался в Индию, где продолжил свою собственную миссию. Она отличалась от того, что делала Руана. Тим знал ради чего остался. Былой облик городов медленно, но возвращался. Вызовом, предсмертным кашлем старой эпохи стала попытка кардинально изменить мир.

У Тима было много сторонников, и он радовался, что смог сделать свой мир немного лучше и чище. Отчаяние больше не бродило по пустынным городам, свалки больше не заполоняли городские площади, хотя от них не удалось избавиться окончательно, но их стало в разы меньше. Робинс нашёл людей, способных думать и предпринимать важные решения. В организации «Новая жизнь» появились учёные из других стран. Многие присоединялись к обществу по очистке и охране природы. Люди верили Тиму и видели, как он работал, что его слова не расходились с делом. Сторонников Робинса становилось с каждым днём всё больше, израненная империя начала подавать признаки жизни.

Мир изменился. Теперь это уже была совершенно другая страна, в совершенно непохожей на прежние эпохе. Страны объединялись, позабыв о распрях и границах, о своих амбициях, о том, как пахнут деньги и чем люди платят за свою жизнь.

Иногда на закате Тим сидел на балконе своего дома в Мумбае и вспоминал ту единственную, что оставила глубокий шрам в его сердце. Оно было ожесточено испытаниями, выпавшими на долю Тима и окружающего его мира. Порой Робинс ловил себя на мысли, что ищет Руану в толпе темнокожих девушек, понимая, что она давно уже стала другой.

Спустя 15 лет

– Мама, когда мы отправимся в другой мир? – спросила Калисто. – Я ведь уже достаточно взрослая.

Руана, улыбнувшись, посмотрела в глаза дочери, они были совсем как у отца. Она следила за его судьбой и знала, что он многого добился, стал уважаемым человеком. Его мечта почти осуществилась. Тим Робинс положил начало так называемому «отмыванию городов от свалок и смерти», создал организацию «Новая жизнь» и к удивлению многих, изменил мир.

Руана, улыбнувшись, взяла фотографию, где они с Тимом стояла на озере Чад. Прошло пятнадцать лет, в то время они были молодыми, нетерпеливыми, не готовыми уступать друг другу.

– Мама, ты всегда смотришь на это фото, а потом плачешь, – Калисто взяла фотографию из рук матери и, посмотрев на неё, поставила на стол. – Мне кажется, папа любит нас, просто ты сама не хочешь признать и понять, какие вы разные.

– Ты говоришь, как он, – грустно улыбнулась Руана, – я уверена, что любит и жалеет о том, что тогда мне пришлось уехать. Через несколько дней я и твой дедушка отправляемся в Мумбае, это в Индии, если хочешь, можешь поехать с нами.

– Но там не опасно?

– Нет, что ты, тот мир стал намного лучше, за пятнадцать лет многое изменилось. Мир залечивает свои раны очень быстро, и теперь, думаю, всё изменится, потому что люди… сами изменились, понимаешь, Калисто?

– Понимаю, – девочка опустила глаза, – мне немного страшно, я же никогда не покидала пределы Африки, но я многое читала о том, что нас не любят в том мире.

– Не думай об этом, – Руана погладила дочь по голове, – всё будет хорошо.

Они любили закат на бухте Бэк–Бей и весь вечер наблюдали, как солнце медленно таяло на горизонте. Его золотистые лучи становились пурпурными, купаясь в тёплой воде Аравийского моря.

Калисто сделала несколько глотков из своей чашки и с улыбкой рассказывала матери, как сегодня она каталась на огромных животных.

– Я думала, что слоны уже давно вымерли, это так здорово, что они до сих пор живы.

Робинс услышал задорный смех девочки и подумал, оглядываясь назад, что его дочери или сыну могло быть столько же лет. А женщина, сидевшая к нему спиной, могла быть его любимой Руаной, от которой он отказался. «Ради свободы, ради спасения своей страны или своих целей, ради чего»?

Он расплатился с барменом и направился к ступенькам, ведущим к пляжу бухты. Немного замешкался и остановился возле перил. Какое-то странное чувство не отпускало, как будто с ним раньше происходило тоже самое. «Дежавю», – пронеслось в мыслях Робинса. Что-то не давало уйти ему, а потом заставило обернуться и посмотреть на женщину, живо разговаривающую с девочкой.

Робинс почувствовал, как земля ушла из-под ног, он схватился за перила и попытался прийти в себя.

– А ты нисколько не изменилась, – пробормотал он, глядя на неё.

Руана взглянула в сторону Тима, их глаза встретились. Морщинки прорезали кожу возле глаз. Седина припорошила почти что всю голову, но это был он. Она улыбалась, вспоминая прошлое, которое так и не стало их настоящим. Робинс посмотрел на девочку и увидел в её глазах своё отражение.

– Тим, – прошептала Руана и, посмотрев на дочь, направилась к нему. Они взялись за руки, не веря, что эта встреча оказалась возможной. Молчание и робкие взгляды, словно у влюблённых впервые сумевших найти смелость признаться в своих чувствах. – Тим…

– Руана…

– Тим…. Ведь только любовь долго терпит, милосердствует, – она нежно сжала его пальцы в своих ладонях.

– Только любовь не завидует, не превозносится, не гордится, – тихо продолжил он.

– Она не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, – прошептала Руана, – любовь не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит…

Игры ярости

Солнечный майский день подходил к концу. Субботний вечер немного усталый и тёплый, предвкушал сладкий сон. Взрослые и дети гуляли в школьном парке, любовались алой полоской заката, которая расчертила весеннее небо оттенками красного.

Тишину нарушил громкий хлопок. Земля вздрогнула. Люди испуганно переглянулись, страх рисовал причудливые образы, толчок повторился. Девушки взвизгнули, резво спрыгнули со скамейки, отбегая в сторону кустарника. Из-под здания городской школы поползли трещины, асфальт вздыбился. Старое кирпичное здание задрожало, запахло горелой проводкой, из окон повалил дым. Кто-то крикнул:

– Пожар!

Из-за усиливающихся толчков девушки упали лицом вниз, испугано охнули. Мальчик прижался к падающей бабушке, закричал пронзительно, вцепился в неё. На асфальте поползли трещины, они разъезжались, образуя огромные дыры. Дрожь земли походила на пульсацию. Цвет небо стал пурпурным, неестественно ярким и жутким.

Здание школы закачалось. Кирпичная кладка, как будто сделанная из гипса крошилась, и строение сложилось, словно карточный домик за несколько минут. Клубы пыли вырвались из-под фундамента. Когда пыль осела, очевидцы: мальчишки и несколько мужчин осторожно подошли к развалинам, увидели провал, а потом их отбросило новым толчком, уронило навзничь, словно взрывной волной. Из ямы вырвался фонтан грязи. Земля задрожала снова, а потом когда шум стих, в парке повисла гнетущая тишина. Люди с опаской подходили к руинам, заглядывали в образовавшийся провал, кто-то вызвал МЧС, полицию. Говорили – «хорошо, что суббота и учащихся не придавило».

Глава администрации как обычно притащился с кучей помощников, взъерошенный и красный, бегал по оцепленному ментами квадрату и орал в телефон.

К ночи на город опустился жёлтый туман. Никто сразу и не понял, что ядовитый морок уничтожил большую часть населения. Люди корчились в судорогах, медленно и мучительно умирали.

* * *

– Всем проверить защитное снаряжение, – скомандовал Ворон. – Выходим по одному.

Гарик и Жёлудь незамедлительно последовали приказу командира – нацепили противогазы, на случай, если «ядовитый туман» решит кого-нибудь прикончить. Сняли оружие с предохранителя, проверили батареи в рациях и в фонарях. Долговязый Костя Желудев потёр влажные ладони и натянул перчатки. Игорь, которого друзья звали Гарик, покусывал губы. Ему было двадцать три, взрослый парень, мужик, как говорил отец, но ему было страшно. «Жаль, что тебя нет рядом, – пронеслось в голове, – я бы тебе столько всего мог рассказать»!

Отец погиб, как и мама, как многие в первое нашествие тумана. Гарику повезло, он как раз уехал из города, только жалел, что Настя осталась там. «Где сейчас она, что стало с ней?» – спрашивал себя. В первые дни после Разлома он отправился в город с поисковой группой, но всякий раз аномалии выгоняли бойцов за пределы района, где жила Настя. Никаких известий от неё не было, сотовая связь вырубилась, даже радиосвязь не везде работала. Некоторые рации справлялись, в основном те, что были у военных. Простенькие из магазинов типа «Рыбак-охотник» часто «фонили», и в них быстро разряжались батарейки.

Покидать бункер парням не хотелось. Внутри сухо, тепло, а главное безопасно. На поверхности неразбериха – аномалии, призраки и смерть. Сидишь глубоко под землей, и «по барабану», что там наверху творится. Люди, в большинстве своём, так вообще старались забыть первый день Разлома. Воспоминания о смерти близких и ужасах болезненны до сих пор. Выживших мучили кошмары, некоторые, так, вообще, «слетели с катушек». Надежда на спасение оставалась, и ради неё жители новой реальности справлялись с трудностями и пытались понять странные явления, которые происходили на поверхности.

Бункер – отличное убежище, к тому же перед самой катастрофой был подготовлен, словно его хозяева ждали третью мировую. «Укрытие наверняка строили на случай ядерной войны, в нём были противогазы, костюмы ОЗК и запасы продовольствия, лекарства – всё для того, чтобы выжить», – думал Гарик, осматривая оружие. Парень жил в двух кварталах от бункера, но, как и все местные, ничего не знал о нём. Помнил только, что сверху находился заброшенный долгострой и недовольных пайщиков, на поверку оказавшихся легендой для отвода глаз.