Стакан

Судя по раздавшимся смешкам, острота парня понравилась многим студентам. Взгляды всех, шедших рядом, устремились на Полулунка. Халфмун же от такой наглости растерялся.

– Я бы на месте старейшины лучше задумался о том, что на бобровую ферму таких вверхтормашечных выродков пускать не стоит, – вдохновленный смехом публики, парень заговорил громче. – От вида его крохотулечного недостакана у бобров аппетит пропадет, или они сразу хвосты поотбрасывают!

Эта шутка вызвала уже массовый хохот.

– Если бы я был бобром, то… – следующую шутку парень закончить не успел, потому что прямо в его нос врезался кулак Халфмуна.

– ААААА!!! Пдокдятый субашедший удод! – завопил парень, прижимая ладони к разбитому носу. Халфмун знал, что удод – это такая птица, и ничего плохого в ней нет, но слова «пдокдятый» и «субашедший» показались ему явно оскорбительными. Поэтому он добавил парню еще пару ударов – в живот и челюсть. Парень, хоть и был намного крупнее Полулунка и выглядел довольно крепким, скуля, свалился на землю. Одна из девушек, увидев кровь, пронзительно завизжала. Кто-то закричал «Драка! Драка!». Процессия, следующая к бобровой ферме, остановилась.

– Это ты сделал бы, если бы был бобром? – Халфмун усмехнулся собственной шутке.

– Какого бобра здесь происходит?! – распихивая студентов, к Халфмуну и валяющемуся у его ног парню пробрался Богарт Пыльтуман.

– Урод бьет Дункана, – заявил щуплый прыщавый юноша с котелком на голове.

– Да, перевертыш первый начал! – донеслось из толпы. К этому выкрику присоединились и другие свидетели: – Он Дункану нос сломал! – Набросился на него, как зверь! – Дункан вообще ничего не делал, а урод его убивать стал!

– Какой бобер тебя укусил, а? – Богарт навис над Халфмуном и несколько раз стукнул пальцем по его стакану. – Ты вообще соображаешь, что творишь, недоносок?!

Через секунду Пыльтуман повалился рядом с парнем, шипя от боли и держась за пах, в который Полулунок нанес короткий и точный удар коленом.

– Не надо мой стакан трогать, – проворчал Халфмун. – И еще это… я не недоносок.

Когда Богарт Пыльтуман смог встать на ноги, лицо его и взгляд были преисполнены такой яростью и ненавистью, что Халфмун испугался за собственную жизнь. Студенты притихли, и даже Дункан прекратил подвывать, ожидая, что будет дальше.

– На сегодня занятия отменяются, – скрипнув зубами, сказал Богарт. – Все свободны, кроме тебя, ур… у… ученик. Отведу тебя к старейшинам, пусть они решают, как с тобой поступать. Но лично я отказываюсь тебя учить. И если хоть раз увижу тебя рядом с бобровой фермой, пеняй сам на себя – дух вместе с потрохами из тебя выколочу.

По толпе студентов пробежал вздох разочарования. Представление закончилось совсем не так эффектно, как они это себе представляли. Перешептываясь, юноши и девушки разбрелись. Двое парней подняли Дункана и, поддерживая его под руки, увели прочь.

– Молодой Халфмун Полулунок… Признаться, не думал, что так скоро снова увижу тебя, – Агриппа Звездоврат задумчиво теребил бороду. – У меня нет оснований сомневаться в правдивости слов Богарта Пыльтумана. Тем не менее, я хочу выслушать и твою версию данного прискорбного инцидента.

Под пристальным взглядом старика Халфмун чувствовал себя неуютно.

– Тот, который Дункан, обзывал меня по-всякому, и про вас сказал нехорошее – дескать, сбрендили вы или типа того. Пыльтуман тоже меня обозвал, да еще и стакан мой трогал. Вот и вся история, – пробурчал Полулунок.

– Допускаю, что ты говоришь правду, – кивнул Звездоврат. – Но скажи мне, разве Джебедая не учил тебя, что людям дан язык для того, чтобы на слова отвечать словами, а не кулаками?

– Отец меня учил, что нельзя чужие стаканы трогать.

– Это, бесспорно, верно, но… – старик задумался. – Но ответь мне, чего ты хочешь от этой жизни? Только будь честен.

– Нормальную работу, семью там, дом и это… – Халфмун запнулся. – Не знаю я. Знаю только, чего не хочу. А не хочу я, чтобы надо мной смеялись. И чтобы стакан мой трогали, тоже не хочу.

– Понятно, – кивнул Агриппа. – Что ж, пока что ты делаешь все, чтобы с тобой поступали именно так, как ты того не хочешь. Боятся ли люди бешеных бородавочников? Безусловно. Но уважают ли они их? Нет, люди бешеных бородавочников убивают, как только появляется такая возможность. Если ты, молодой Халфмун, будешь вести себя как бешеный бородавочник, никто не станет тебя уважать. Сегодня первый день учебы. И чего ты успел достичь? Того, что одна из самых уважаемых в городе профессий теперь не для тебя. Мастер бобровой фермы Пыльтуман неплохой человек, но обид он не забывает. Да и рыболовом тебе тоже не стать. Мастер рыбных дел Листрат Четвертьхвост, чьего сына Дункана ты так непредусмотрительно избил, едва ли примет тебя на службу. Надо бы тебя как-то наказать… Но, с другой стороны, ты уже сам достаточно наказал себя. Ступай с миром, молодой Полулунок, постарайся впредь соблюдать благоразумие и не уподобляться бешеному бородавочнику.

– Старейшина Звездоврат, но это ведь нечестно! – воскликнул Халфмун. – Словами обидными обзывают меня, смеются – надо мной, и наказан оказываюсь опять же я. Это все из-за того, что я ущербный?

– Мальчик мой, ты действительно наделен несколько э… – Агриппа наморщил лоб, подбирая нужное слово. – Несколько специфичным головным стаканом. Он привлекает к тебе излишнее и не слишком доброжелательное внимание, это правда. Но полноценная жизнь в обществе – это наука, которую тебе еще только предстоит освоить. Как только ты сам смиришься со своей э… особенностью, тебе станет легче ладить с людьми, и, возможно, когда-нибудь в будущем…

– Специфичный, особенный, наука жизни, когда-нибудь в будущем – хватит пустопорожней болтовни! Вы тоже считаете меня уродом! Так и скажите мне в лицо – урод, перевертыш, недоносок! – выпалив это, Халфмун с побагровевшим от обиды лицом выбежал из дома Звездоврата.

Как только Полулунок спустился со ступеней крыльца, что-то ударило его по ногам с такой силой, что он упал. Над Халфмуном нависли трое – Дункан Четвертьхвост с распухшим носом и синяками под глазами, и двое его приятелей. В руках каждый из них держал увесистую палку.

– Сейчас тебе, перевертыш, даже дряхлый маразматик Агриппа не позавидует, – поигрывая палкой, сказал Дункан. – Ну что, парни, преподадим этому выродку урок вежливости?

– Вежливости? Это, что, типа, руки надо перед едой мыть и все такое? – спросил один из приятелей Дункана.

– Не, вежливость – это когда там здрасьте-досвиданья говоришь, или спасибо-пожалуйста, – сказал второй.

– Заткнитесь и сделайте из него отбивную, придурки! – прорычал Дункан.

Удары градом посыпались на Халфмуна, и все, что он мог сделать, это поджать колени, защищая живот, и закрыть руками свой перевернутый стакан. Полулунок не знал, как долго продолжалось избиение, но удары иссякли, когда кто-то совсем рядом крикнул: – Эй! Оставьте его! Вот я вам сейчас всыплю!

С трудом приподняв голову, Халфмун увидел своего отца, кулаком грозящего вслед убегающим парням.

Джебедая Полулунок оказался возле дома старейшины Звездоврата неслучайно. Он пришел туда после крайне эмоционального рассказа мастера Пыльтумана о «достижениях щенка», чтобы своими руками свернуть Халфмуну шею. Теперь же, когда придушить Халфмуна можно было только из жалости, Джебедая на руках отнес его домой.

– Святые бобры, – увидев мужа и сына, перемазанных кровью и грязью, Мойра едва не лишилась чувств. – Как? Что? Почему?!

– Все в порядке, мам, – еле шевеля разбитыми губами, произнес Халфмун.

– Помнишь, Мойра, когда Халфмун родился, я сказал, что он меня разочаровал? – сказал Джебедая, продолжая держать сына на руках. – Но тогда я сильно ошибся. По-настоящему он разочаровал меня сегодня. Кого мы вырастили, Мойра? Неблагодарную тупую скотину. Мой отец работал на бобровой ферме, и мой дед трудился там же, и отец моего деда, и вообще все Полулунки. А Халфмун – он… он взял и наплевал на все это. Нет, хуже, чем наплевал! Он просто на…

– Джебедая, бобра ради, не время для легенд о династии Полулунков-боброводов. Скорее, уложи Халфмуна на кровать, а я позову лекаря.

– О, да, я знаю, кто виновен в том, каким стал Халфмун, – Джебедая не обратил на слова Мойры никакого внимания. – Это все девчонка Вертопраха, никаких сомнений. Это она испортила нашего мальчика. Я чувствовал, чем дело закончится, был уверен, знал и ничего не предпринял. О, горе мне! Бедный, наивный Халфмун, мой несчастный сынок, ты попался в ловушку злой расчетливой твари. Ее влияние отравило твою чистую душу, наполнило голову гнилью, а сердце – черной желчью. Но даю тебе слово, мой мальчик, я и Вертопраху, и его марионеточной дочурке головы поотрываю.

– Пап, – проговорил Халфмун.

– Что, сыночек?

– Пожалуйста, замолчи. И сделай, как мама сказала.

После осмотра Халфмуна лекарь сообщил, что, несмотря на множество ушибов, кровоподтеков и ссадин, кости юноши, за исключением двух треснувших ребер, целы.

– Говорите, его три человека палками избивали? – лекарь усмехнулся в седые усы. – Либо те трое были немощными младенцами, либо парень у вас крепкий, как гвоздь.

– Вот-вот, и такой же умный, как тот гвоздь, – проворчал Джебедая. – Так и будут его всю жизнь заколачивать, пока по самый стакан не заколотят. Сколько раз ему говорил, не зная бобров, не суйся в воду. Но нет же, он не отца слушает, а девку, которой только и нужно, что подвести его под плотину.

– Какой же занудой ты стал, Джебедая, – Мойра покачала головой. – Мальчишки всегда дерутся, это нормально. Делать в молодости глупые поступки – тоже нормально. И знаешь, что? Я сейчас же схожу и приведу Унию. А то ты на мальчика всех бобров повесил, да мрака нагнал. Нужно, чтобы кто-нибудь ему настроение поднял.

– Ты в своем уме, женщина? Врага в дом звать собралась, чтобы он у кровати нашего чудом выжившего сына радостно руки потирал?! Не бывать этому! – Джебедая стукнул кулаком по столу.

– Натуральный зануда, – вздохнула Мойра и пошла за Унией.

При виде побитой физиономии Халфмуна Уния расплакалась. Это был первый раз, когда Полулунок видел ее плачущей.

– Не реви ты. Лекарь сказал, жить буду.

– А если бы твой отец не подоспел? Если бы они тебя… – Уния не смогла договорить и разрыдалась еще сильнее.

– Если бы да кабы, то во рту росли бобры. Стало бы на свете одним ущербным меньше, подумаешь, велика потеря.

– Что ты такое говоришь, глупенький, – Уния прижалась щекой к лицу Халфмуна и зашептала быстро-быстро: – Ты не понимаешь, дурачок, ничего-ничего не понимаешь. Подумай о своей маме, о папе, обо мне подумай – у меня ведь, кроме тебя… Нет-нет, ни о ком не думай – о себе только подумай. Ты же хочешь быть счастливым, я знаю, и ты умеешь. А если будешь счастлив ты, то и все, кому ты дорог, тоже будут счастливы.

– Хватит. Надоело мне выслушивать, что я того не понимаю, сего не понимаю, что я дурак, остолоп и тупица, – Халфмун оттолкнул Унию и поморщился от пронзившей бок боли треснувших ребер. – Главное я уже понял – не будет мне ни счастья в Бобровой Заводи, ни нормальной жизни. Мне тут только оскорбления выслушивать можно, и ничего больше. Защищаться нельзя, обучиться и получить работу – тоже нельзя. Да и вообще, что это за место такое проклятое – Бобровая Заводь? Носятся все с этими бобрами, как будто на них свет клином сошелся. А то, что глава совета старейшин умом тронулся, вообще никого не волнует. И на то, что среди бела дня во дворе этого старейшины трое могут напасть на одного и забить его до смерти, всем тоже плевать. Зато все просто лопаются от счастья, тыча грязными лапами в мой стакан и обзывая меня уродом. Хочешь знать правду? Мне жалко, что те мерзавцы с палками меня не прикончили. Это бы разом избавило меня от всех проблем.

– Так что же? Иди к ним – тем мерзавцам, и пусть они выполнят твое желание, – опустив глаза, проговорила Уния.

– Нет. Что я, бобер, что ли, тупой – самому на бойню идти?

– Халфмун, может быть, ты прав, а я – дура или сумасшедшая. Но я не понимаю, чего ты добиваешься, чего хочешь. Мне казалось, что я знаю тебя, а оказывается… Да, дура, беспросветная дура, – хоть глаза Унии и покраснели от слез, она смотрела на Полулунка, не мигая. – Но, похоже, только волшебство поможет тебе. Я думала, что между нами происходит нечто волшебное… Видать, ошибалась, глупая я девчонка.

– Какое еще волшебство, – фыркнул Полулунка. – Все знают, что рассказы о магии и волшебных фокусах – просто сказки для детей и умалишенных.

– Мама рассказывала мне, что далеко на севере живет волшебник. Он может исполнить любое желание человека, каким бы оно ни было.

– Чушь бобрячья. Выдумала все твоя мать от нечего делать. Иначе все бы только и делали, что к этому волшебнику на поклон ходили.

– Дойти до волшебника дано не каждому. Царство его находится в землях, навечно скованных льдом и укрытых непроходимыми снегами, – сказала Уния.

– Надо же, как удобно, – Халфмун мрачно усмехнулся. – Придумала баба волшебника-чудотворца, а чтобы вранье ее никто не раскрыл, загнала его в такую глушь, куда не проехать и не пройти.

– Не говори так. Меня обзывай, как хочешь, но маму не трогай, – твердо произнесла Уния. – Если тебе нужны доказательства – спроси у старейшины Звездоврата, от которого мама эту историю слышала. Ему единственному удалось найти волшебника. И еще…

– Что еще? – спросил Полулунок, но Уния, не ответив, вскочила с краешка его кровати и выбежала из дома.

Пока ушибы и ссадины Халфмуна заживали, он думал лишь об одном: что если волшебник, выполняющий желания, действительно существует? Тогда, преодолев любые расстояния, и справившись с какими угодно трудностями, Полулунок пришел бы нему и попросил исправить чудовищную несправедливость – свое врожденное уродство. Халфмун вообразил, как крошечный цилиндрик на его голове сменяется большим крепким стаканом, наподобие головной емкости Джебедаи, или даже еще более мужественным.

«С таким стаканом никто даже посмотреть на меня косо не посмеет, не то, что перевертышем обозвать, – фантазировал Халфмун. – Мастера всех ферм и хозяйств захотят, чтобы я работал именно у них. И отец меня зауважает, и все-все-все в Бобровой Заводи. Никто больше не пикнет, будто бы я дурак и ничего не понимаю. Хотя… бобру под хвост эту Бобровую Заводь. Когда заполучу на голову великолепный стакан, смогу найти себе место получше этой дыры. Стану жить в какой-нибудь стране, где всегда тепло, на деревьях круглый год растут сочные плоды, в лесах полно дичи, кроме прыгучих грибов, а о вонючих бобрах никто в жизни не слыхал. Нет, лучше я сам создам собственное государство, которым стану править строго и справедливо, и все подданные будут хвалить совершенство моего стакана, мудрость, силу и все такое».

Выздоровев окончательно, Халфмун первым делом отправился к Агриппе Звездоврату, чтобы проверить, не наплела ли ему Уния сказок.

– Старейшина, правда ли, что на севере живет всемогущественный волшебник, и вам повезло найти его? – не тратя время на приветствия, спросил Полулунок.

– И тебе здравствовать, молодой Халфмун, – кивнул Агриппа. – Прости старику невежливый ответ вопросом на вопрос, но скажи – зачем тебе знать то, о чем спрашиваешь?

– Старейшина, вам ли не знать – тут для меня западня, а не жизнь. Я для всех, как бельмо на глазу, как заноза или вредоносное насекомое. Меня такое положение не устраивает, и я готов избавить всех от своего присутствия. Я немедленно уйду, как только вы ответите на мой вопрос.

– Вижу, ты настроен решительно, и нет смысла отговаривать тебя, – Звездоврат пристально посмотрел на Халфмуна, и тот, не моргнув, выдержал тяжелый взгляд воспаленных глаз старика. – То, что ты слышал о волшебнике – правда. И я действительно знаю, где он живет.

– Подскажите же скорее, как и мне найти волшебника? – Халфмун с трудом сдерживал ликование.

– Ты обещал уйти после ответа на один вопрос, а это уже второй, – усмехнулся Звездоврат. – Ладно, так и быть, дам тебе ответ и на него. Каждую ночь примечай, где на небосводе восходит самая яркая звезда, а затем весь день следуй в том направлении. Если повезет, через тысячу дней и тысячу ночей звезда приведет тебя к цели.

– Спасибо, старейшина! – Халфмун бросился к выходу, но остановился на пороге. – Мастер Звездоврат… какое желание вы загадали, когда нашли волшебника?

– Совсем совесть потерял, нахальный мальчишка. Прочь отсюда, и свой третий вопрос с собой забери! – прикрикнул Агриппа. – Да, и еще – счастливого пути и удачи тебе, молодой Халфмун Полулунок.

В тот же день Халфмун приступил к сборам. Мойра, узнав о плане сына, сперва кричала, а после плакала, упрашивая его остаться в Бобровой Заводи, но юный Полулунок был непреклонен. Тогда несчастная женщина обратилась за помощью к мужу, безучастно сидящему на крыльце и налаживающему бобровый манок.

– Джебедая, запрети ему, не пускай, в сарае запри, пока не одумается, – сделай хоть что-нибудь! – взмолилась Мойра. – Иначе пропадет наш сыночек, погибнет ни за что!

– Раньше запрещать и запирать надо было, – ответил Джебедая. – Теперь лучше помоги ему собраться.

Мойра настаивала на том, чтобы Полулунок взял с собой палатку, спальный мешок, складную лодку из бобровых шкур, переносной очаг с запасами угля, лопату, топор, две удочки, пять смен одежды, жидкость, заживляющую муравьиные укусы, справочник диких птиц и животных, энциклопедию ядовитых растений и стопку носовых платков.

– Мать, с этим добром наш сын и до околицы не дойдет, будь он даже силен как бык, – отложив манок в сторону, покачал головой Джебедая.

– А без него он пропадет. Это все вещи первой необходимости, каждая из них может понадобиться и спасти его жизнь, – твердо заявила Мойра.

– Помнишь старика Бугрохолма? Он всегда таскал на плечах деревянный табурет с исцарапанной и покореженной седушкой. Рассказывал о том, что давным-давно, когда он был молодым, ему довелось охотиться в горах. Случился камнепад, и сохранить в целости стакан и голову Бугрохолму удалось только благодаря табуретке, которую он нашел и подобрал где-то у подножья. С тех пор он ни разу за порог своего дома не ступал без табурета над головой. Старик был уверен, что эта вещь, один раз спасшая ему жизнь, будет хранить его вечно. Припоминаешь, чем закончилась история старика?

– Да, – Мойра вздохнула. – Бугрохолм пошел в лес по грибы и зацепился там табуретом за ветку. Он дернул за ножки, чтобы высвободить табуретку, ветка отломилась и придавила старика. Вдобавок к тому, на ветке было гнездо диких пчел… Бедняга Бугрохолм.

– Поэтому дай-ка лучше Халфмуну в дорогу еды, сколько унесет, чтоб не сразу погиб. А там, если повезет, парень сам разберется.

В результате все походные вещи Халфмуна уместились в одной заплечной сумке, а на пояс Полулунок приладил нож с широким обоюдоострым лезвием – любимую вещь отца, подаренную им со словами «Кулаки с умом используй, а нож – когда ни на кулаки, ни на ум надежды не останется».

Перед сном, как советовал старейшина Звездоврат, Халфмун приметил самую яркую звезду, и утром, наскоро попрощавшись с родителями, отправился в путь. Покидая Бобровую Заводь, она зашел к Унии, но у дверей его встретил ухмыляющийся Вертопрах.

– Так-так, Халфмун в поход собрался, – Иеремия расхохотался. – Доброе дело для такого удалого молодца, как ты. И чем дальше поход, тем добрее. Скатертью дорожка, Полулунок, попутного ветра.

– Спасибо, – проворчал Халфмун. – Вообще, я к Унии пришел. Можно с ней поговорить?

– А о чем ей с тобой разговаривать, Полулнок? – Вертопрах изобразил удивление. – За каким бобром моей доченьке-красавице с перевертышем лясы точить? В уме ли ты, уродец? Топай, куда, собрался, а про Унию забудь – не для тебя такой цветочек вырос.

Халфмун ушел, Уния, запертая отцом в подвале, безутешно плакала, а Иеремия посмеивался, глядя Полулунку вслед и бормоча под нос: – Не забыть тебе ее, щенок, в жизни не забыть. До последнего своего вздоха, гаденыш, вспоминать ее будешь. Даже жаль, что недолго тебе дышать осталось, урод. Сыграла моя затея, одним проклятым Полулунком меньше.

3

Путь, указанный звездой, оказался непростым. Миновав окраинные хозяйства и домишки Бобровой Заводи, Халфмун уперся в болото.

– Дурацкая звезда, полоумный Зведоврат, проклятая Заводь, – выругался Полулунок. Он обернулся и с ненавистью посмотрел на крыши родного городка и дымок, вьющийся над высоченной трубой мыловарни. – Думаете, я сдамся и вернусь, поджав хвост? Не дождетесь!

Халфмун, сжав зубы, пошел прямо через болото. Прыгая с кочки на кочку, то и дело соскальзывая, он вымок насквозь, с ног до головы перемазался бурой болотной жижей, дважды чуть не утонул, но, в конце концов, все-таки выбрался на твердую почву. Правда, от этого легче Полулунку не стало. Теперь он оказался в лесной чаще, продираться через которую было не проще, чем преодолевать болото.

После многих часов борьбы с цепкими ветками и сучьями, бросающимися под ноги трухлявыми пнями, залепляющей лицо паутиной и назойливой кровососущей мошкарой, Халфмун увидел впереди просвет между деревьями. Выйдя на прогалину, грязный, замерзший, исцарапанный и искусанный Полулунок выругался – перед ним в лучах предзакатного солнца поблескивала зловонная водица другого болота.

Прежде чем брать штурмом эту преграду, Халфмун решил подкрепиться. Вяленая бобрятина по-прежнему годилась в пищу, но раскисший от болотной жижи хлеб пришлось выбросить. После скудного ужина Полулунок прикинул, что оставшихся припасов ему хватит от силы на неделю, и приуныл.

От мрачных размышлений Халфмуна отвлек пронзительный визг. Из болота высунулась огромная клыкастая голова с налитыми кровью глазами. Через миг, вынырнув полностью, оглушительно визжа и разбрасывая мощными лапами комья грязи, на Полулунка мчался зверь, которого он узнал, хоть и не видел никогда прежде. Гигантский бобер, которого Халфмун считал выдумкой, размерами превосходил медведя и двигался с проворством белки.

Челюсти с длиннющими резцами клацнули в сантиметре от лица юноши. После этого бобер взвыл, захрипел и повалился на спину. После нескольких судорожных рывков, зверь распластал хвост и лапы, вывалил лиловый язык и затих. Стряхнув оцепенение, Халфмун увидел, что из брюха чудовища торчит отцовский нож. Полулунок не смог припомнить, как он умудрился выхватить оружие и воткнуть его в бобра. Он не испытал ни малейшей радости от того, что опасность миновала. Единственное, чего захотелось Халфмуну, это убежать отсюда без оглядки, снова оказаться дома и навсегда забыть о том, что гигантские бобры-убийцы действительно существуют.

Вместо этого Полулунок отвесил самому себе пару сильных пощечин: – Соберись, тряпка! Не смей думать о возвращении. Лучше стать бобровым ужином, чем отступить.

Трясущимися руками Халфмун схватился за рукоять ножа и дернул его на себя. Из раскрывшейся раны на него брызнул фонтан горячей крови.

– Ах ты так, скотина?! На, получи! – в ярости Халфмун всадил нож в грудь мертвого животного, вытащил и всадил снова, затем еще и еще раз. Он продолжал кромсать тело бобра, пока окончательно не выбился из сил и не упал в кровавое месиво.

– Будешь знать, как… со мной… свя… – прошептал Полулунок и уснул.

Утром Халфмуна разбудил громкий гул – в воздухе над ним, заслоняя собой солнце, вился рой жирных мясных мух. Точно такие же мухи облепили его лицо и руки, покрытые коркой запекшейся крови, как и истерзанного бобра, на котором он лежал. Вскочив, Полулунок, бросился к болоту и, сдерживая рвоту, принялся отмываться в затхлой стоячей воде.

Когда мухи потеряли интерес к Халфмуну и полностью переключились на тушу убитого им зверя, Полулунок схватил свою сумку, сунул нож за пояс и поспешил вперед через болото.

Трясины и топи на пути Халфмуна сменялись непроходимым буреломом, за которым вновь оказывались болота. Изредка слышались далекие визгливые крики гигантских бобров. Поначалу они заставляли юношу хвататься за нож и замирать, но к исходу третьего дня путешествия Полулунок перестал обращать на них внимание. Он сбился со счету, сколько болот осталось позади, и перестал думать о чем либо. Изнуренный Халфмун машинально переставлял ноги, когда это требовалось – пригибался, прыгал или плыл, следуя за звездой. Он шел днем, спал ночью, пил болотную воду и старался есть не чаще одного раза в сутки.

На шестой день пути запасы вяленого мяса иссякли. Заслышав знакомый визг, Халфмун пошел прямо на него. Спустившись с заросшего тальником холма, сквозь ветки кустов он увидел озеро и двух гигантских бобров на берегу. Животные стояли друг напротив друга, скалили клыки и визжали, брызжа слюной. Шерсть на их загривках стояла дыбом, а хвосты нервно молотили по земле. Неподалеку от них Халфмун заметил бобра поменьше – тот умывался, облизывая лапы и тря ими морду, как будто яростный спор соплеменников его вовсе не касался. Халфмун смекнул, что это самка, и крупные бобры-самцы меряются резцами именно из-за нее.