Чудо ты мое, зеленоглазое
– Ну, а как же! Был там один американец-жирнячок, по-нашему хорошо говорил. Из русских он, вроде бы, был, из эмигрантов. Да ну их, Витьк, этих империалистов!
– Не спеши, дядь Коль. Спрашивали-то что?
– Что положено. Зачем вы, мол, русские воюете? Несправедливая это для вас война.
– А ты что?
– Ну, а я ему ответил, что он тоже здесь не за свою корейскую маму очередной слой сала наращивает.
– А он?
– А он мне про ООН и про мою маму. Поговорили, короче. Утром освободили нас китайцы. В атаку они пошли и пошли страшно – навалом… – старик немного помолчал. – Вот так и закончилась для меня та война, Витька. Дружок мой Вовка в госпитале умер, а меня самого – за шкирку и в следственный изолятор. Следователь мне попался куда как хуже того жирного американца. Американец хоть и в чужой форме был, а все-таки хоть воды нам дал напиться. Наш же, сволочь, дымит в лицо папироской и такие вопросы задает, что поневоле начнешь себя подонком чувствовать. Почему, мол, жив остался? Почему не застрелился? Вас же, мол, предупреждали, что бы ни одна живая душа не знала о том, что русские ребята в танках сидят.
Про тюремные порядки ты и без меня слышал, там законы такие, что не пригнешь голову – снесут. Вот так в первый раз в жизни я и поклонился, блатарям, что на нарах в камере сидели и следователю, что в кабинете на моих глазах секретаршу лапал. Не убивайте, мол, меня, братцы, жить я очень хочу… Ты только правильно пойми меня, Витьк, я никого не предал, на брюхе не перед кем не ползал, но вот тут, – старик ткнул себя в грудь, – тут, у меня что-то сломалось и не как-нибудь, а с хрустом. Себя я жалеть начал и особенно после того, как блатные на моих глазах какого-то парнишку кончили. Не угодил он им чем-то, вот они его ножом и пырнули. Но сколько бы я не убеждал следователя, сколько не просил, получил я свой «червонец». А если бы не смерть Кормильца в пятьдесят третьем отсидел бы я тот срок от звонка до звонка…
Витька нетерпеливо заерзал на стуле.
– Дядь Коль, так это все еще когда было? Сталин – дело прошлое, а корейцы без нас разберутся. Плюнь ты и забудь все свои страхи!
Старик тяжело вздохнул.
– А ты думаешь, я иначе поступил, когда освободился? Женился, дом вот это построил. На работу мастером в ремесленное училище пошел… – старик посветлел лицом. – С детьми-то всегда весело… Хотя и не просто совсем. Слышь, Витьк, потом пацаны, ученики мои, дознались все-таки где и как мне лицо обожгло. И знаешь, шутку такую, идолята, удумали? Кто-нибудь на уроке возьмет, значит, да и крикнет: «Глухо как в танке!..» И веришь – нет, Витек, вокруг меня словно все разом вдруг вспыхнет: огонь, дым и стены уже не стены, а танковая броня. Я кричу: «Вовка, Вовка!..» и как слепой по стене руками шарю – люк ищу. Задыхаюсь, рубаху на себе рву, а пацанам смешно…
– Ты бы их, стервецов, за уши.
– Толку-то?.. Это же дети. Ушел я оттуда.
Старик замолчал.
– Ну, так чего же ты все-таки боишься? – спросил Витька – Войны, что ли?
– Нет, не войны. Повоевал и посидел чуток ни за что – это ладно. В Афганистане тоже кое-кто не в тут сторону в атаку ходил. Но потом садануло меня, как подраненную утку, из второго ствола…
– Тетя Люба?..– тихо спросил Витька.
– Она… Жил я, Витька, со своей женой душа в душу и жизнь казалась нам радостной и светлой как праздник. Трудно, конечно, было, но ведь если счастье только деньгами мерить, вряд ли и миллионер себя счастливым почувствует. Короче говоря, решили мы с Любой пристройку у дому сделать. Пошла и она на работу на авиационный завод, что бы лишнюю копейку принести. Ну и вот, значит… Люба часто во вторую смену работала. Я ее всегда встречал после смены. Наш-то поселок – городская окраина… А в то время он совсем глухим местом был: ни милиции тебе, ни телефонов, лишь одни фонари на столбах да и то кое-где. Как-то раз отпросилась Люба с работы пораньше – Светка у нас приболела. Я не знал об этом, иначе не было бы беды. Короче говоря, по дороге домой пристали к Любаше двое из местной шпаны: Федька Лом, который уже год как в бегах числился, и брат его двоюродный Серый. Люба и крикнуть не успела, как они по голове ее ударили. Время хоть и позднее было, но недалеко ребятишки в прятки играли. Один из них и прибежал ко мне домой – заметить пацан успел, куда та шпана Любу потащила… Он и показал мне тот сарай, в котором мать Лома его от милиции прятала.
Дверь я с ходу вышиб, хлипкая она была, дверь-то… Смотрю, керосиновая лампа на столе горит, а в углу, на кровати, Лом и Серый платье с Любаши рвут. Драка у нас страшная получилось, до смерти, но тогда, признаться, я только рад этому был. Решил про себя, что-либо они из этого сарая живыми выйдут, либо я. Серого я сразу кирпичом, который на улице подобать успел, по голове сильно задел… Он только взвизгнул по-собачьи и в угол отлетел. Федька Лом нож достал, но не помог ему нож… Даже если бы и ударил он меня им, все равно я до его глотки добраться успел. Мужик я тогда неслабый был, да и года твои, не старше. Скоро подмял я под себя Лома. Бил я его страшно, так, что под кулаками хрустело… За это время Серый в себя прийти успел и тем кирпичом, что я бросил – меня по голове. Помутилось у меня все перед глазами, но сознания все ж таки не потерял. Злость не дала. Серый мужиком хлипким оказался, так что и он скоро рядом со своим дружком на пол прилег. А мне кровь глаза застилает, чувствую я, еще чуть-чуть и все – рухну. Взял я Любашу на руки, – слишком сильно ее ударили сволочи, видно не рассчитали спьяну, и – вон из сарая. Шагов десять прошел, упал… Слышу, жена шепчет: «Коля, ты дочку нашу не бросай!.. Не бросай!» Дальше – все, темнота… Когда в себя пришел, смотрю, а сарай уже во всю полыхает. Не поджигал я его, Витька!.. И знаешь… До сих пор мне кажется, что когда я Любашу из сарая выносил, она и сшибла рукой, той, что у нее на отлете была, на пол керосиновую лампу. Сама своих убийц казнила. Потом Лешкин отец с братьями прибежал. Увели они меня и Любашу унесли. Мертвую уже унесли…
Старик замолчал и с силой потер лицо руками. Витька молча курил, сосредоточенно рассматривая стол.
– На следующий день, – продолжил Петрович. – Обнаружила милиция на месте пожарища два обгоревших трупа. Эксперты определили, что еще живыми эти подонки сгорели, но следствия считай что и не было. Один, мол, беглый бандит, другой ничем не лучше его, так может быть они друг с другом что-нибудь не поделили?.. Хотел я в милицию пойти, но отговорил меня Лешкин отец с братьями. То, что ты жену защищал, сказали, это понятно. Но за то, что ты сарай с еще живыми бандитами спалил, за это тебе присудят лет пять, не меньше, а обратного, мол, тебе доказать не удастся. Ну, а лагерной баланды я уже попробовал и хорошо знал, чем она пахнет. Да и дочка… Ее-то куда денешь? Вот так и вышло, Витька, что я свою Любу вроде как украдкой спасал – во второй раз пришлось мне пригнуть свою головушку. Тошно мне было, ох, как тошно! Но куда же, спрашивается, денешься, если деться некуда? Болел душой я после смерти Любаши долго, года два, не меньше. Мир темным мне казался и если бы не дочь, как знать, может и наложил бы я на себя руки. Врач сказал мне, что, мол, выход своим эмоциям давать нужно, не копить их, как червяков в банке перед рыбалкой. А о каком таком выходе говорить можно, если я жить привык крадучись? Любу мою и то по вранью похоронили: с лестницы, мол, она упала, а соседи подтвердили. Вот с тех пор и живу я, Витька, вроде как наполовину: одна половина здесь, а вторая там, в прошлом вместе со всей темнотой, что на мою долю выпала. Потому и поселился во мне страх. Пустоту он любит и ведет себя в ней не иначе как по-хозяйски…
Витька скомкал сигарету, встал и подошел к окну. Скрипнула форточка. Подставив лицо потоку прохладного и свежего воздуха, Витька глубоко и шумно вздохнул.
Пауза была длинной и тяжелой.
– Давай спать ложиться, – глухо попросил Петрович. – Пора уже…
В спальне Витька, не раздеваясь, упал лицом в подушку. Сон не пришел ни через пять минут, ни через десять, ни через полчаса. Было слышно, как за дверью ворочается на диване Петрович.
Витька лег на спину и посмотрел в потолок. На белом скользили неясные, ночные тени. Витька закрыл глаза и громко сказал:
– Черт!..
– Ты что ругаешься? – окликнул Витьку Петрович.
– Злюсь.
– Дурак. Спи лучше.
– Не могу!.. – Витька открыл глаза и снова посмотрел на белый потолок. Игра теней чем-то напоминала ночную, снежную пургу.
Читать свои стихи Витька начал как всегда неожиданно, в том числе и для самого себя:
За что дана нам яростная грусть
О том, что есть жар-птица за морями?
Я в сани белые сажусь
Занузданные пьяными чертями.
Увидеть раз
И умереть – не грех,
Что может быть безудержней охоты?
И я лечу под сумасшедший смех,
Под неумолчный, чертенячий хохот.
Прости жена,
Прости, что я не смог
В который раз сдержать своей печали,
За то, что на иконе плачет Бог,
За то, что снова сел я в эти сани.
Прости мне мама то, что я седой,
Почти как ты
И в снежной круговерти,
Лечу как в бездну за своей мечтой
Навстречу то ли счастью,
То ли смерти…
Земля дрожит и на дыбы встает,
В лицо то снег, то шерсть с чертей клоками,
Под плетью извернулся левый черт
И вырвал вожжи желтыми зубами.
Теперь мне вожжи – мой нательный крест,
Шнурок суровый сердце рвет на части
Да судоржный, крестоподобный жест
Кривит ухмылкой хрипнущие пасти.
Ты – поле русское!..
Мне слышится набат,
Гул конницы, звон сумасшедшей схватки…
Смотри!..
За брата умирает брат
И рубятся друг с другом братья.
Спаси и сохрани…
Согрей!.. Согрей, смерть, путника в безмерной этой дали,
Как ты когда-то русские полки
Здесь русской кровью щедро согревала…
Голос племянника трагически дрогнул.
«Придумает же!.. – улыбаясь, подумал про себя старик. – И главное, сам-то переживает… Чудно, одним словом».
Прости мне Бог…
Мне водка горло жжет,
А сердце рвет безудержность печали:
Слабеет тот, что справа черт,
А два других вдруг сразу захромали…
И оборвался вдруг чертячий хрип и вой,
Как скошенные – разом – пали черти,
Какая еще бездна предо мной!..
Но стали сани тихим шагом смерти.
Один…
Один!
Какая тишина,
И мертвый скрип и скрежет под ногами…
Мне холодно…
Мне холодно!
И я,
Я плачу над подохшими чертями.
Где ты жар-птица?
Что ты и зачем
Зовешь меня?
Из этой снежной дали
Мне не уйти.
Ведь нет таких коней,
Что б до тебя хоть раз, но долетали.
Иду домой…
Что б было веселей
Поет пурга мне в снежной круговерти.
Да ну их к бесу, этих жар-курей,
Мне просто жаль, что сдохли мои черти…
Петрович шумно вздохнул.
– Все-таки и на самом деле чудной ты, Витька. Трудно тебя понять.
Витька улыбнулся.
– А зачем меня понимать? Не надо меня понимать.
– Это почему?
– А потому что, дядь Коль, так жить интереснее.
Глава четвертая
Витька разбудил Петровича глубокой ночью. Его глаза радостно блестели.
– Дядь Коль, я нашел!
Петрович посмотрел на часы. Стрелки показывали половину второго.
– Что нашел? – нехотя спросил старик.
– Выход, – не в силах справиться с охватившим его возбуждением Витька встал и принялся расхаживать по комнате. – Ты в деревню переехать хочешь? Что ж, можно. Только для этого деньги нужны и не малые. А за твою халупу много не выручишь. У нас, в деревне, хороший дом как минимум вдвое дороже стоит. Потому что шоссе – до центрального городского рынка и езды всего двадцать километров со всеми извилинами. Кстати, есть у меня на примете один приличный домик: газ, вода, телефон и огород полгектара. Даже две коровы есть. Заберем Светку с детьми и айда к нам! Я ей и мужа у нас подыщу.
– Тоже на примете есть?
– Есть. Хороший мужик, мы с ним вместе в Афгане воевали. Только он без одной ноги, правда…
– Голова-то хоть цела?
Витька поморщился.
– Дядь Коль, ты пойми, тебе на переезд деньги нужны. Валюта! Примерно тысяч двадцать-тридцать. А лучше сорок.
– Ладно, завтра заработаем, – Петрович взбил кулаком подушку и, уткнувшись в нее лицом, пробормотал: – Господи, прости ты этого дурака!
– Дядь Коль, я знаю где взять эти деньги, – твердо сказал Витька.
– Отстань, алкоголик. Когда-нибудь ты точно допьешься до белой горячки! – повысил голос старик.
– Дядь Коль…
– Ну?
– Может выслушаешь меня, а?
– Да, тьфу ты!.. – взорвался старик. – Ты, Витька, то на чертях к Богу едешь, то валюту какую-то по ночам разыскиваешь. Никакого покоя от тебя нет.
Но отстать от Витьки было не просто. В конце концов, устав перепираться с племянником, Петрович согласился его выслушать. Старик лег на спину, положил руки за голову и принялся рассматривать стоящий напротив шкаф.
Витька потер ладони.
– Так-с, значит… В чем самая главная проблема, дядь Коль? – начал он. – Самое главное нужно определить, что мы можем сделать, а за что нам не стоит браться. Мы не «новые русские» и из воздуха деньги делать не умеем. Нам нужен реальный бизнес. Понимаешь? Свой бизнес. Это сейчас уже можно.
– А какой бизнес, кролики, что ли?.. Так они не из золота.
– Нет, не кролики, – Витька выдержал довольно выразительную паузу. – Кошки, дядь Коль. Твои черные зеленоглазые кошки. В сущности они – пока еще не проконвертированная валюта.
Старик встал, подошел к столу и налил стакан водки. Вернувшись, он протянул его племяннику.
– На, пей, балбес, и ложись спать.
Витька отставил стакан в сторону.
– Дядь Коль, ведь все соседи твоих кошек какими-то необычными считают. За ними даже очередь стоит.
– Ну?
– Что ну? Вот и будем их продавать.
– За три копейки? Позора больше будет.
– Правильно, но это если вести дело без размаха, – Витька подмигнул старику. – Любой бизнес, дядь Коль, имеет идиотский вид до тех пор, пока он не начинает приносить солидные доходы.
– Нет, Витьк, ты все-таки балда. Шалопай, одним словом…
Витька громко рассмеялся.
– Да не балда я, дядь Коль, и тем более шалопай! Я хорошо знаю, что сейчас у нас в стране есть очень много богатых людей. А им есть что терять кроме золотых цепей. Усек?.. Я предложу им защиту на уровне мистики – черную кошку. Черные котята от Петровича!.. Звучит, а?! Рекламу я беру на себя. Самое главное, дядь Коль, что про твоих кошек уже давно знают. При желании этих зеленоглазых феноменов можно будет продавать на два порядка дороже черно-бурых лисиц. Правда, для этого нужен ажиотажный спрос, но я его гарантирую. Есть и еще одна проблема: конкуренция. Так что для начала, дядь Коль, нам с тобой придется стать монополистами в кошачьем бизнесе. Меня интересует не столько прибыль, сколько сверхприбыль. Повторюсь, главное это ажиотажный спрос, но он будет потому что за дело берусь я!..
– Слышь, Витьк, – старик широко улыбнулся. – Я вот помню, ты как-то раз разбогатеть решил и нутрий в своем хозяйстве завел. Так они, эти нутрии, по вечерам строем, как солдаты в баню, в колхозный свинарник ужинать ходили. От деревенских собак обороняться научились: станут кругом, внутри самки с нутрятами, а снаружи самцы, и прут сквозь собачью стаю. Вся деревня собиралась на такое представление посмотреть. Правда, никто понять не мог, зачем, мол, нутрии к тебе возвращаются?
– Дядь Коль, во-первых, это не я разбогатеть решил, а моя женушка, – спокойно возразил Витька. – А, во-вторых, я ее предупреждал, что ничего путного из этого не получится. У меня что, своих дел нет?! Я потом этих нутрий скопом и продал…
– И попить чайку к тебе те нутрии больше не приходили?
– Дядь Коль, я, между прочим, тебе о серьезных вещах говорю!
– А вот еще был случай, – продолжил Петрович. – Поспорил ты как-то раз с деревенскими мужиками, что скрестишь кролика с зайчихой. Новую породу ты вывести решил – скоростную и морозоустойчивую. Поймал ты, значит, в силки зайчиху, а потом вместе с кроликом ее три дня насиловал. Правда, как потом выяснилось, не зайчика это была, а заяц. Так ты к какому греху, племянничек, животных склонял?
Витька развел руками.
– Дядь Коль, ты в деревню уехать хочешь? Не один, конечно, а вместе с дочкой и внуками?
Старик помрачнел.
– Ну, хочу…
– Правильно. Но для этого деньги тебе нужны. Понимаешь? Деньги, темная твоя, социалистическая душа!..
– А как много мы с тобой за моих трех кошек с котом выручим? Миллион, что ли?
Витька сел на диван рядом с Петровичем.
– Дядь Коль, давай поговорим откровенно. Ты веришь, что кошки твои какие-то необычные?
Старик немного подумал.
– Нет, конечно…
– Правильно, – твердо сказал Витька. – Гениальных кошек не бывает. Короче говоря, дядь Коль, твоя Багира ничем не отличается от других черных и зеленоглазых кошек. Понял?
– Нет, – честно признался старик.
– Во воспитание, а?!.. – Витька ударил кулаком по ладони – Дядь Коль, тебя что, всю жизнь в социалистическом раю ангелы нянчили? Посмотри в окошко, двадцатый век через пару лет кончится. Так что повторяю еще раз и только для бестолковых: да, черная кошка сама по себе ничего не стоит. Но если ее будешь продавать ты, за нее, при наличии ажиотажного спроса, можно выручить неплохие бабки. И чем больше у тебя будет черных, зеленоглазых кошек, тем лучше. Теперь усек?
– Усек, – кивнул старик. – Жульничество это, чужих ворованных котов продавать.
– Да, если бы твоя Багира и в самом деле была какой-нибудь особенной кошкой! Понимаешь?.. Тогда речь могла идти о подмене качественного товара элементарной подделкой. А что мы имеем в нашем случае? Покупатель хочет приобрести черную, зеленоглазую кошку «от Петровича»? Что ж, он ее получит. А теперь объясни мне, в чем тут заключается обман?
Старик задумался.
– Значит ты, Витька, хочешь подавать то, чего у нас с тобой сейчас на самом деле нету?
Лицо племянника чуть заметно дрогнуло.
– Почему это нету? – возразил он. – А может быть черные, зеленоглазые кошки и в самом деле чуть-чуть особенные? Только не одни твои, а все? А, кроме того, мы же не рабочим и крестьянам их продавать будем. Ты, дядь Коль, как к богачам относишься?
Старик поморщился. Российских нуворишей Петрович не любил и на выборах всегда голосовал за коммунистов.
– Вот видишь!.. – в глазах племянника снова зажегся хитрый, змеиный огонек. – Так что моральная проблема отпадает сама собой. В конце концов, тебе на что деньги нужны? На благородное дело. А кто тебе поможет кроме меня?.. Государство, что ли?.. Так этот «Робин Гуд» если и грабит олигархов, то все награбленное отдает другим, при чем таким же. А вся эта дележка происходит только в пределах московского Садового кольца…
Договорить Витька не успел. На кухне зазвенело разбитое стекло и что-то с силой ударило в стену комнаты. Витька метнулся на кухню. Вернулся он, оттуда держа в руки увесистый булыжник.
– Ну, суки!.. – пробормотал племянник – Ну, суки, держитесь!
Затем, очевидно, решив что все слова излишни, он рванул дверь на улицу.
«Теперь Серега со своими дружками покоя не даст, – с тоской подумал Петрович. – Ох, Витька, Витька, принесла тебя нелегкая!»
– А-а-а, что б тебя!.. Руку сломаешь!.. – почти сразу донеся со двора, через широко распахнутую дверь, чужой злой голос.
Тут же послышался сильный звук удара по чему-то мягкому и Витькин почти звериный рык. Затрещал забор. С характерным звуком рухнули и покатились по земле недавно уложенные Петровичем в аккуратную горку бревна.
Петрович механически нашарил тапочки непослушными ногами. Старик с ужасом думал о том, что возле кроличьего сарайчика лежат оставленные им вилы и тяжелый топор-колун. Не зная, что делать, старик бросился к старому сундуку. Там, на самом его дне, была спрятана заряженная мелкой дробью двустволка.
Во дворе было темно как в чулане. Вышедший со света старик едва не упал, споткнувшись о лежащее на земле, возле самого порога, тело в желтой куртке. Незнакомец держался обеими руками за разбитое лицо и громко стонал.
Петрович поднял ружье, собираясь пальнуть в воздух.
– Не надо, дядь Коль, все уже, – из темноты, навстречу Петровичу, шагнул Витька. – Вот козлы!.. Вилы сломали, гады…
Племянник швырнул к ногам старика изломанный черенок. Острые иглы вил тускло блеснули.
Витька подошел к лежащему на земле парню и дал ему увесистого пинка. Тот быстро вскочил и исчез в темноте.
– Пожалуй, пару дней будет тихо, – Витька потрогал чуть припухшую скулу. – Больше не гарантирую.
На кухне племянник осмотрел разбитое окно.
– Ерунда, дядь Коль, – заключил он. – Завтра все сделаю.
Витька взял стакан с водкой, который еще недавно предлагал ему Петрович и по-заговорщески подмигнул.
– Говорят от нервов хорошо помогает…
Старика бил мелкий, противный озноб.
Витька подошел к нему и обнял за плечи.
– Ну что, дядь Коль, будем перебираться в деревню?
– К огороду поближе? – тоскливо спросил Петрович.
– К нему, родимому.
– Ну, если такие дела, давай попробуем, – Петрович тяжело вздохнул. – Теперь, Витька, мне все равно тут не жить…
Глава пятая
На свете существовало довольно много дел, которые Витька не умел делать всерьез. Например, однажды Петровичу удалось понаблюдать за тем, как его племянник стирал носки: Витька надел носки на руки и мыл их под краном так, как моют руки. Потом он попробовал набрать воду в носок – вода легко проходила через едва отмытую ткань, племянник счел труд оконченным и отложил носки в сторону. Он терпеть не мог бытовых мелочей.
Утром Витька отравился в киоск за газетами. Вернувшись с целой пачкой, он принялся внимательно рассматривать многостраничную «Из рук в руки». Его интересовали объявления о купле и продаже животных. Добравшись до последней страницы и узнав, что за объявления, обведенные рамочкой все-таки нужно платить, Витька почесал затылок.
Петрович хлопотал на кухне. Он думал о том, что разбитое окно, пожалуй, тоже мало волнует племянника.
Хлопнула входная дверь. Старик оглянулся. На пороге стояла Света с детьми. За ее спиной маячило красивое и злое лицо Витькиной жены Лены.
– Проходи, – старик кивнул дочери на кухонный стол. – Готовить мне поможешь. А твой, – он показал Лене на дверь в спальню. – Там… После ночного сна отдыхать изволят-с.
– Выгнал? – чуть погодя спросил старик дочь.
Светка кивнула.
– Да.
– Бил?
– Нет, – коротко ответила Света.
Петрович покачал головой и решил, что Витька, пожалуй, был прав, когда говорил, что битая физиономия кое-что да значит.
Появление жены не произвело на Витьку никакого впечатления. Он с интересом продолжал рассматривать газету. Лена с шумом пододвинула к себе стул и села.
Витька молчал. Лежащая рядом с ним Багира лениво приоткрыла один глаз и посмотрела на молодую женщину. Лена кусала губы и сверлила ненавидящим взглядом лицо Витьки.
Пауза была долгой и многозначительной.
– Зачем приехала? – наконец, не отрываясь от газеты, спросил Витька.
– Разводиться! – почти выкрикнула Лена.
– Так, понятно. Могу чем-то помочь?
– Да.
Витька убрал газету и с любопытством посмотрел на жену. Соглашаться с мужем было совсем не в ее характере.
– И чем же?
Лена сердито сопела. Она отвела глаза и посмотрела в окно.
Петрович уже вышел во двор и кормил кроликов. Прервав привычное занятие, он подозвал одну из черных кошек. Старик взял ее на руки и принялся внимательно рассматривать. Отпустив животное, он почесал затылок и презрительно плюнул.
Витька снова уткнулся в газету.
– Отдам котенка в хорошие руки, – вслух прочитал он и тут же пояснил. – Наверное, кошка окатилась… Хорошо, если черная.
Лена заплакала. Она плакала тихо, почти по-детски, словно ее обида наконец-то заставила поверить в безнадежность сложившейся ситуации.
– Витьк, я с тобой по-хорошему развестись хочу, без зла, – сквозь слезы заговорила Лена. – Честное слово, сил больше нет… Прости, конечно, но я смотреть на тебя спокойно не могу. Потому что когда вижу, как сейчас например, то мне тебя ударить хочется… Чем-нибудь тяжелым.
Багира дернула хвостом и перевела взгляд на Витьку. Тот с шумом перевернул газетную страницу.
– Что ты меня на тот свет отправить хочешь, это я уже и без тебя знаю, – спокойно ответил Витька. – Но помочь-то я тебе, чем могу?
– Уйти мне надо от тебя, Вить… И куда-нибудь подальше, что б глаза мои тебя не видели.
– Нечего было за дурака замуж выходить, – рассудительно заметил Витька. – Хотя, ладно… От меня-то ты чего хочешь? Что бы я тебя на край света на руках отнес?